Adversa fortuna

Он крутил из стороны в сторону старый брегет на серебряной цепочке. Нерабочие механизмы бились об задние стенки и тихо щелкали. Стрелка едва держалась на месте и была готова вот-вот свалиться. Осаму, с тех пор как нашел их на подоконнике в школьном коридоре, много раз задавался вопросом, кому они могли принадлежать. Кто стал бы таскать с собой нерабочие часы, притом столь древние. Циферблат пожелтел от старости, железный переводный рычаг всякий раз выпадал, стоило их сильно накренить или потрясти. Чужое он никогда не брал, но бесхозное имущество чем-то привлекло. — Куда подевался этот урод? — гаркнул Рассел. — Смотрите под кабинками. Дазай спрятал брегет в кармане зеленого пиджака и, прижавшись спиной к баку, опустил глаза. Напротив кабинки остановился Майкл. Отличить его по новеньким белым кедам было не сложно. — Чисто, — скучающе буркнул он и принялся ковырять ногтем в зубах. — У меня тоже, — сказал Дэйв. Рассел цокнул, с явно выраженным недовольством, и пнул ногой полный мусорный бак. Никому из его банды, впрочем, и самому Расселу, не хватило ума пооткрывать все кабинки. Именно на это Осаму и рассчитывал. Несколько минут тот покрывал его отборным матом и все яростно грозился сделать ожерелье из его зубов. А все началось с того, что он ненароком задел его плечом и Рассел расплескал свой кофе, купленный Майклом в школьном кампусе. Кофе там был дерьмовый и многие поговаривали, что по кофейным зернам частенько ползают крысы и мыши. Однако, не смотря на слухи, кофе как был самым продаваемым напитком в кампусе, так и остался. — Может, он это… домой убежал, а? — предположил Майкл. — Хезер видела, как он выбегал во двор. — И как же Хезер определила, что это он? — спросил Рассел, сощурив и без того крохотные глаза. Майкл напряженно смотрел на огромную уродливую родинку под его губой и отодвинулся на шаг назад. Из нее торчали черные волоски, которые тот имел привычку всякий раз тянуть или выдергивать в моменты глубокой задумчивости. — Ну… по форме. — А ничего, что у всех форма одного цвета, болван?! — взорвался Рассел. Дэйв захохотал за их спинами и смешно хрюкнул. Майкл тут же ощетинился и напряг кулаки. Он не любил, когда над ним потешались и выставляли идиотом. Особенно те, кого он считал рангом ниже себя. Никаких рангов на самом деле не было. Может, только в каком-то выдуманном мире самого Майкла. Дазай, прячущийся в самой дальней кабинке, в который раз закатил глаза, удивляясь недалекости этих парней. Каждый выкурил по одной сигарете и помочился в раковину. Бросив окурки в урну, они неохотно потопали на урок мистера Мухаммеда. Тот опоздания не приветствовал и вообще был чрезмерно щепетилен в этом вопросе. Когда дверь за ними захлопнулась, Дазай спустил ноги с унитаза и, устало вздохнув, прикрыл глаза. Несколько минут он раскидывал, куда бы ему деться. Да так, чтобы никому не попасться на глаза. Особенно ворчливому сторожу Филиппу. Он был тем еще расистом. Презирал всех приезжих и неамериканцев. Часто его ловили на горячих спорах с мистером Мухаммедом. Дважды доходило до драки. Многие принимали сторону Филиппа, в глубине души поддерживая его политику, однако вслух говорить об этом никто не решался. Они лишь обменивались понимающими взглядами. А когда Филипп громко кричал: Америка для американцев или обзывал Мухаммеда тупоголовым экспатом, в их глазах загорался нездоровый азартный блеск. Проскочить мимо Филиппа оказалось не так трудно. Мужчина сидел на раскладном стульчике и, высунув язык, пытался поддеть тупыми ножницами край вросшего ногтя на ноге. Он громко кашлял и харкал на пол. Поносил матом плохую погоду, расшатанное здоровье, бюрократов и некую Нэнси Смит. Участь попасться Филиппу была в разы хуже, чем оказаться пойманным Расселом и его шайкой. Те, возможно, его просто поколотили бы, отобрали карманные деньги и свалили бы восвояси, довольные вырученными двумя-тремя долларами. А вот от Филиппа отделаться было не так легко. Тот бы его непременно обругал, а затем, схватив за шиворот, поволок бы в кабинет Ардвидссон. Миссис Ардвидссон была шестидесяти восьмилетней старухой, решившей до последнего протирать директорское кресло своей старческой задницей. На ее смерть молилось много претендентов, но та каждое утро являлась в полном здравии и одаривала всех натянутой неестественной улыбкой. Миссис Ардвидссон умела пускать пыль в глаза. Строить из себя человека сочувствующего, понимающего, добродушного. Осознание, какая она на самом деле грымза, приходило не сразу. Она ненавидела розовый цвет и считала его вульгарным. Носила с собой деревянную трость, пусть и прекрасно могла передвигаться без нее. Так же она была излишне строга, особенно к девочкам. Развлекалась тем, что придумывала для них новые наказания. Чужой смех ее нервировал, как и приподнятое настроение. Совсем недавно она издала новое правило, которое гласило, что ни один юноша не должен оставаться после уроков на дежурство. «Уборка — дело женское, — говорила она. — Пусть привыкают». Прежде Дазай думал, что миссис Ардвидссон застряла в глубоком прошлом, где у женщин не было права голоса, где все их великие открытия и изобретения приписывались мужчинам. Где женщина была пустым местом. И его часто поражало, когда именно сами женщины придерживались старых традиций и осуждали тех, кто пытался выбраться из этой трясины. Но, как-то рассуждая об этом, он внезапно пришел к выводу, что миссис Ардвидссон просто ненавидит девочек. — А ты это куда намылился, хороняка? — спросил Филипп. Дазай встрепыхнулся и, не раздумывая ни секунды, тут же дал деру. Пока охранник громко ругался, пытаясь отыскать брошенный где-то рядом носок и ботинок, он промчался вниз по крутой лестнице и, открыв первую попавшуюся дверь, заскочил внутрь. Помещение оказалась небольшой кладовкой на первом этаже. В ней хранились швабры, ведра, щетки, мокрые нестиранные тряпки и моющие средства. Едва он облегченно выдохнул, как позади кто-то начал по-идиотски смеяться. — Чуя?! — тут же догадался он. Накахара прочистил горло и быстро закивал. — Какими судьбами? — Что? А-аа… — протянулся Дазай. — Стой! — Стою, — он улыбнулся. — Что ты здесь делаешь, черт возьми?! — Встречный вопрос. Что ты здесь делаешь? — Прекрати крыть мои вопросы своими вопросами, — буркнул Дазай. — Когда это я делал подобное? — Накахара, смеясь, развел руками. — Да вот же, сейчас делаешь! Прямо сейчас! — он негодующе топнул ногой. — Ладно, ладно, — Чуя пожал плечами. — Мне нравится запах моющих средств. Осаму сложил руки на груди и сощурил глаза. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, пока губы Накахары не стали подрагивать от улыбки. Тут и Осаму заразился его весельем. Он опустил голову, ногами отодвигая в сторону мокрую дырявую тряпку. — А мне лак нравится, — произнес он, широко улыбаясь. — И запах бензина. Он потрясающий. — Токсикоманией попахивает, дружище, — присвистнул Накахара. Но тот и не собирался отрицать. В кладовке было темно, сыро и грязно. Они стояли впритык друг к другу и увлеченно разглядывали то свою обувь, то пыльный потолок. — Неловко? — Неловко… — тихо выдохнул Дазай. — А чего не на уроках? — осведомился он. — Эмбер подсыпала мне кнопок на стул. Ну я и сел, не заметил. Все как начали смеяться… А миссис Гамильтон, пусть и знала, что моей вины тут нет, прилюдно обругала. Я, видите ли, должен был внимательнее смотреть, куда располагаю свою пятую точку и не срывать ей урок. — Что, так и сказала? — Нет, конечно! — он резко перевернул ведро и плюхнулся на него, обиженно поджав губы. — Почему все вокруг такие жестокие? Почему я боюсь навредить кому-то, сделать плохо, обидеть, а другие только этим и живут? Чужие страдания приносят им радость? Моральное удовлетворение? Почему так, Чуя? — Ну… — Накахара перевернул второе ведро и сел напротив друга. Аккуратно взял его руки в свои и начал пристально разглядывать бледное лицо. Они просидели так больше пяти минут. Дазай уже не надеялся, что тот начнет говорить, поэтому расслабился. Прохладные руки нежно массажировали его ладонь, оглаживали и мяли. И это действие, что удивительно, никому из них не казалось странным, неестественным и неправильным. Дазаю было приятно, а Чуе просто нравилось то, чем он занимался. — Было бы скучно, будь мы все одинаковыми, не находишь? — подал он голос. — Сколько бы ты не задавался вопросом: «а почему», на него вряд ли найдется ответ. Либо их будет так много, что ты засомневаешься даже в тех знаниях, в которых был уверен. — Не понимаю. — Я тоже, — Чуя улыбнулся и вскинул на него ясный проницательный взгляд. — Может, все зависит от того, как мы программируем собственный мозг? Или как нас воспитывают? Помнится, моя мама постоянно твердила: лучше страдать самому, чем причинить боль другому. — Твоя мама добрая и… — Нет, — он покачал головой. — Не путай доброту и глупость, Осаму. Только слабые выбирают этот путь. Путь жертвы. И свою слабость, неуверенность они передают своим детям. Это бесконечный замкнутый круг. Ты наблюдаешь за родителем и невольно перенимаешь многие черты. Порой неосознанно. Хотя и твердишь себе с пеной у рта: я таким не буду. Эмбер может схватить камень и раздробить проходящей мимо кошке череп. А сможешь ли ты? Нет, потому что сострадание и слабость уже пропитало тебя насквозь. — Ты пытался раздробить кошке череп? — поразился Дазай. — Боже! Нет! Я люблю кошек, — Чуя отвесил ему щелбан и улыбнулся. — Я говорил о другом. — Я тебя понял, — ответил тот, хмурясь. — Но со многим не могу согласиться. Все зависит не столько от родителей, сколько от случая. Твоя мать могла много чего сказать. Но ведь право выбора у тебя никто не отнимал. Ты можешь слушать ее, но не прислушиваться. Это разные понятия, Чуя. Люди они, понимаешь… бывают разные. Вспыльчивые, плаксивые, агрессивные, доверчивые. И на всех влияли случаи, — Дазай придвинулся ближе и уже сам взял накахаровские руки в свои. — Мне трудно находить общий язык с людьми, потому что у меня нет опыта общения с ними. В приюте я всегда отдавал предпочтение книгам, а не глупым бесполезным играм. И это отделило меня от остальных. Со временем ты привыкаешь говорить мало, думать много. Мне нравится молчать и нравится тишина. Но все называют это замкнутостью. И попробуй их переубеди. — Ты рос в приюте? — спросил Чуя. Дазай кивнул. — Не смотри так на меня. В приюте совсем не плохо, как многие думают. Единственное, чего я боялся, это взросления и своего будущего. Самостоятельность всегда несет в себе крупицу страха. А еще страшнее становится, когда понимаешь — права на ошибку нет. Потому что протянуть руку помощи некому. — Ты странный, — ответил Чуя. — Не в плохом смысле, конечно. — Ты не первый, кто называет меня странным, — ответил он. Однако, поймав потускневший взгляд Накахары, поспешил добавить. — Но первый, кто назвал меня странным в хорошем смысле. Оба засмеялись. — И что же ты читал такого, раз превратился в отшельника? Дазай откинулся на стенку позади себя и мечтательно закрыл глаза. — Дело не столько в книгах, сколько в мире, который ты создаешь в своей голове. — Поделишься? — спросил Чуя. Дазай не открывая глаз кивнул. — Представь себе мир, где есть люди со сверхспособностями. — Типа… ты опаздываешь рано утром на работу, но тут к тебе подлетает Супермен и предлагает подбросить за пятьдесят баксов? Осаму разлепил глаза и зашелся в громком хохоте. — Почти. В этом мире способностей много. И у всех они разные. Кто-то, например, умеет управлять молнией, кто-то водой, кто-то льдом. Разойтись можно не на шутку! Вот ты бы какую способность хотел? — воодушевился он. Чуя задумчиво почесал подбородок и громко хрустнул шеей. От жуткого звука у Дазая волна мурашек прошла по спине. — Не знаю, — наконец ответил он. — Может… управление гравитацией? — Почему это? — удивился Осаму. — Можно повиснуть на потолке, как летучая мышь. — Ни разу не круто! И кто выберет способность, только чтобы повиснуть на потолке? — А можно приобрести байк и пафосно ездить по стенам. Нет, подожди. Ты хоть понимаешь всю мощь этой силы? Я ведь могу все! Захочу, буду по стенам ходить. Захочу, по воде! — Как Иисус? — Как Иисус! — закивал Чуя. — А захочу, одной рукой подниму Эмпайр-стейт-билдинг! И никто меня не остановит. Я, считай, всемогущ! Дазай почесал нос, обвел глазами небольшую кладовку и произнес с тяжким вздохом: — Тогда я выбираю способность рассеивать все остальные способности. — Эй, это не честно. Так нельзя! — тут же спохватился Накахара. — А где написано-то, что нельзя? Мы правила не обговаривали. — Тут попахивает читерством, чувак. — Э-э, нет, нет, нет, — тот несколько раз повел пальцем в воздухе. — Давай вспомним Супермена и криптонит. Он всемогущ. Почти Бог! Но у него есть слабость. И эта слабость его очеловечивает. Делает… уязвимым. — Но я не хочу быть уязвимым, — скептически ответил Чуя. — А вдруг ты станешь плохим парнем? Пойдешь работать в мафию, будешь убивать людей? — Ну и поделом им! — Ага! — Осаму победно упер руки в бока. — Видишь. Моя сила просто необходима. Мы с тобой как… Инь и Янь. Как Буч Кэссиди и Сандэнс Кид. — Буч Кэссиди и Сандэнс Кид были преступниками. И были убиты в перестрелке в Южной Америке, — сварливо буркнул Накахара, приподняв бровь. Дазай на миг задумался, но уже через секунду его лицо озарилось светлой улыбкой. — Тогда… тогда мы будем как Бонни и Клайд! — Ты что, наугад имена выдаешь, идиот? — Чуя обреченно вздохнул и шлепнул себя ладонью по лбу. — Что опять не так-то? — обиделся он. — Хорошо. Хорошо… — Накахара опустил обе руки на его плечи и, несильно сжав их, заговорщически улыбнулся. — Тогда ты Бонни Паркер, а я Клайд Бэрроу. Договорились? — Бонни звучит по-женски, — капризно протянул Осаму. И Чуе стоило огромных усилий не засмеяться. — Ладно. Я Бонни, — сдался он. — Вот и договорились. Как ты смотришь на то, чтобы выйти из кладовки, Бонни? Мыши, кажись, не одобряют наше соседство.

***

Дазай любил собирать опавшие разноцветные листья и сушить их в страницах книг. Затем он пытался намеренно не думать о своем «кладе» и поскорее о нем забыть, чтобы спустя месяц-два, а может и год, случайно раскрыв ту самую книгу, обнаружить старый жухлый лист, розу или сирень. Как повезет. Мари предлагала ему создать для этого отдельную книгу, но Дазая подобный вариант не устроил. Ему нравились именно спонтанные находки. «Глупое и бесполезное занятие», повторяла Наоми, когда он закладывал маленькую розочку в крупный том «Отверженных» или «Ярмарку тщеславия». На ее придирки он старался не обращать внимания и заниматься тем, что было ему по душе. Гуляя по улицам вместе с Накахарой, он кропотливо осматривал каждый листок, крутил тонкий стебелек меж пальцев и долго раздумывал, брать или не брать новую находку для своей коллекции. А забрать хотелось все. Чую дазаевское увлечение позабавило и мигом затянуло. Они бегали по парку, побросав свои сумки на скамейку, в поисках чего-то особенного. Карманы их брюк были забиты листьями. Они громко хохотали, трясли мелкие деревья и подпрыгивали, пытаясь быстрее ухватить лист покрупнее. А позже, набегавшись вдоволь, красные, вспотевшие и веселые, они принимались выворачивать карманы. Половину листьев они выбрасывали, а остальную часть бережно раскидывали по страницам учебников. Редкие прохожие смотрели на них косо. Кто-то тыкал пальцем и перешептывался. Кто-то ускорял шаг и старался не смотреть в их сторону. Дазаю в какой-то миг становилось очень стыдно. Может, Наоми была права, думал он, и его увлечение не стоит потраченного времени. Но Чуя словно читал его мысли в подобные минуты и тут же начинал подбадривать. «Ты видишь их в первый и в последний раз, — говорил он, — какая разница, что они о тебе подумают?». И его доводы действовали мгновенно. — А этот я поставлю в «Грозовой перевал»! — восхищенно произнес Дазай, разглядывая огромный дубовый лист. — Чем вам всем так нравится эта книга? — меланхолично поинтересовался Чуя. — Ну… — он почесал нос и улыбнулся, — прекрасная история любви. — Прекрасная? Да ты шутишь? — Накахара фыркнул. — Хитклифф злопамятный придурок, который отыгрывался на ни в чем неповинных людях. А Кэтрин Эрншо избалованная, тупая и эгоистичная дура! — Ого, — Дазай присвистнул. — Откуда такая ненависть? Чуя неоднозначно пожал плечами и отвел взгляд. — Я ненавижу таких людей, — ответил он. — Единственный, кому я на самом деле сопереживал был Эдгар Линтон. Хороший был человек. Но хорошие люди всегда влюбляются не в тех… — при этих словах Чуя поморщился и замолк. Осаму пристально разглядывал его какое-то время. Несколько раз в его голове назревал вопрос, озвучить который он так и не решился. — Тогда… куда нам его лучше поставить? — тихо спросил он, сжав бледную холодную ладонь в своей. — У тебя есть «Охота на Снарка»? Тот мигом закивал. Сортировка листьев заняла не больше двух часов. Время перевалило за четыре и без того тусклое солнце полностью скрылось за тучами. Заметно похолодало, поднялся несильный ветер. — Сегодня дождь обещали. Пойдем, пока не промокли? — предложил Дазай и, не дождавшись ответа, вскочил на ноги и стряхнул пыль с колен. Чуя слабо кивнул, продолжая увлеченно раскладывать листья между страницами. Ветер подул сильнее. Все листья в парке взмыли вверх и закружили крохотным смерчем. Чуя и Осаму одновременно подняли головы и заулыбались. Каждый из них думал о том, как ветер подхватит и их тоже. Подхватит, покружит в парке, как все эти листья, и унесет далеко-далеко. Подальше от Нового Орлеана. Пусть даже в безлюдные холодные горы. Но вдруг веселая беззаботная улыбка Дазая треснула, словно стекло. Взгляд его с каждой секундой становился все напряженнее. Чуя, удивленный столь резкой перемене в настроении друга, проводил его взгляд, но кроме деревянной скамейки и их сумок ничего не обнаружил. — Все хорошо? — спросил он. Дазай вскинул на него испуганные глаза и пальцами обхватил рукав накахаровского пиджака. — Пойдём отсюда, — спешно протараторил Осаму. — Не-а, — Чуя поскреб подбородок. — С места не сдвинусь, пока не скажешь, что происходит. Дазай несколько минут неотрывно смотрел на пустующую скамью. Он тяжело дышал и крепко сжимал кулаки. Притом с такой силой, что короткие ногти до крови впились в кожу. Его губы дрожали от злости, а из глаз потекли слезы. — Осаму? — поразился Накахара. — Эй… Я чем-то обидел тебя? Тот покачал головой, но через мгновение горько заплакал. Сгорбленные плечи подрагивали от беззвучных рыданий. Он плакал от душащего горя, от жалости и скорби. Маленькое тельце медленно дрыгало ногами и внимательно смотрело на него со скамьи. Прошла минута-две, и оно от вида чужих слез тихо захныкало. Чуя беспомощно тряс Дазая за плечи, звал его, перепуганный не на шутку, но все было бестолку. Небо сотрясалось от мощных раскатов грома, ослепительная вспышка молнии ярко осветила весь парк. Обещанный дождь полил как из ведра. — Что я могу сделать? Скажи хоть что-нибудь! — отчаянно крикнул Чуя, сплевывая дождевую воду. Осаму вдруг поднял голову. Посмотрел сначала на Накахару, затем на ребенка. Тот глядел на него в ответ. Протирал маленькой ручкой вытекший глаз и громко хлюпал носом. Кучерявые светлые волосы намокли от дождя, и сам он крупно дрожал всем телом. Дазай тепло улыбнулся Чуе, словно прощаясь с ним, затем медленно потопал к скамье, где лежали их сумки. Там же находился и ребенок, который тут же подвинулся в сторону, приглашая незнакомца сесть рядом. — Привет, — ласково произнес Дазай. Мальчишка надул щеки и застенчиво опустил голову. — Меня Осаму зовут. А тебя? — Мама не разрешает мне говорить с незнакомцами, — ответил мальчик, лениво дрыгая ногами. — Я не обижу тебя. Даю слово. — Поклянись, — резко ответил он, смешно выпятив губу. Дазай тихо засмеялся. — Клянусь. — Нет! Так ты можешь не сдержать слово! Давай на пальчиках! — упрямо заявил он, протягивая вперед мизинец. Но прежде чем Осаму успел повторить его жест, тот одернул руку. — Подожди, — произнес он краснея, а затем принялся вычищать грязь из-под ногтя, что-то тихо бубня себе под нос и вытирая сопли о плечо футболки. — Все, дядя, я готов. — Мне всего пятнадцать, — выдохнул Дазай, протягивая мизинец. Когда ритуал был завершен, мальчик заметно расслабился. — Как тебя зовут? — Кейси, — ответил он. — Кейси… — повторил Дазай, словно смакуя имя на вкус. — Красивое. — Спасибо, — ответил мальчик, став пунцово-красным. Он упорно тянул вниз и без того растянутые рукава кофты, пытаясь согреть холодные руки. Осаму тут же перехватил их, расстегнул свой пиджак и прижал замершие ладони к своему животу. — Лучше? — Лучше, — с благодарностью прошептал Кейси. — Я тоже когда-то был теплым. Потерявший дар речи Чуя молча наблюдал за всей этой нелепицей со стороны. Новоиспеченный друг говорил сам с собой. Иногда улыбался, иногда увлеченно кивал куда-то в сторону, а жесты его были каки-то странные и непонятные. Другой человек давно удалился бы с криками «да этот парень псих», но не Чуя Накахара. Ему потребовалось всего десять секунд, чтобы прийти в себя и, переведя дух, двинуться вперед. Вода капала с его волос и промокшей насквозь одежды. То же самое происходило и с Дазаем, который боялся повернуть голову и встретиться с голубыми глазами. Он беседовал с Кейси, пока его спину прожигал чужой взгляд. Ситуация была странной и весьма нелепой. Осаму ничего не мешало пройти мимо мертвого ребенка, но жалость и сострадание всегда шли с ним рука об руку. Он разделял чужие беды, отчего неминуемо страдал сам. Беседуя с Кейси, он с трудом держал улыбку на лице и пытался быть оптимистичен. Однако сердце его ныло, кровоточило и разрывалось от несправедливости судьбы. Он смотрел на Кейси и его губы дрожали. Дазай щипал себя за бедро и был рад, что его слезы сливаются с дождем. Он бы с радостью поменялся с мальчишкой местами, предоставь ему кто такую возможность. — Осаму… — с опаской позвал Чуя, — все в порядке? Ты ведешь себя… странно. — Призраки, — ответил он, не поворачивая головы. — Я вижу их. Каждого. Всюду. — Ты… — Накахара мотнул головой, смахивая капли воды с волос, — понимаешь, как странно это звучит? — Если веришь мне, останься. Если считаешь, что я псих, — уходи. Чуя высоко задрал голову, задумчиво разглядывая небо. Темные тучи заволокли его целиком и создавалось впечатление, что давно наступил вечер. Ржавые качели покачивались из стороны в сторону, а дождь громко барабанил по железным трубам. Деревья, казалось, ожили, заволновались вместе с ним, и ветви их пришли в движение. Чуя закрыл глаза, прислушиваясь к звукам вокруг. — Кто рядом с тобой? — тихо спросил он. — Кейси. — Кейси… — повторил Чуя. Он снял с себя мокрый пиджак, бросил на траву и опустился на него коленями. — И сколько же Кейси лет? — Формально — семь, — ответил Дазай. — Но если учитывать года с того момента, как время для него остановилось, — десять. Чуя молча постукивал пальцами по своему колену. Поверить в подобное было нелегко. Но что-то не позволило ему развернуться и потопать прочь. Как бы он ни вглядывался в мокрую скамью, упорно ничего не видел. Лишь одного Дазая и две школьные сумки. — И… как выглядит малыш Кейси? — спросил он, чувствуя себя при этом полным идиотом. — Малыш Кейси кучерявый, как купидон, — с горечью отозвался Осаму. — У него милые пухлые щечки и… Ну-ну, не дерись, — произнес он с улыбкой и вытянул вперед руки. Чуя удивленно изогнул бровь. — Я никого кроме тебя не вижу. Ты хоть понимаешь, как по-идиотски выглядишь? Дазай собирался было ответить, но громко чихнул. Накахара вскочил с места и требовательно схватил его за запястье. Свободной рукой он взял их сумки и поволок удивленного Дазая прочь из парка. — Эй! Что на тебя нашло? Ты чего так внезапно… Чуя хранил молчание вплоть до того момента, пока не вышел вместе с Осаму на обочину. Дождь многих застал врасплох. Люди суетливо бежали по мокрым дорогам, забавно перепрыгивая через широкие лужи. Кто-то стоял с зонтом, кто-то прятался под стеклянной крышей небольшой остановки, либо в старых телефонных будках, а кому-то повезло укрыться в кафе. Дазай и Чуя прижимались друг к другу, стоя под небольшим навесом закрытой рыбной лавки. Первый дрожал от холода, а второй косился на него с явным неодобрением. — Я не хочу, чтобы мой единственный друг слег и оставил меня одного, — подавленно прошептал Чуя. — Призраку все равно дважды не умереть. Верно? Дазай уткнулся носом в накахаровскую шею и кивнул. Простое с виду откровение вызвало в нем бурю эмоций и ускоренное сердцебиение. Кейси неотрывно смотрел им вслед. Когда две фигуры полностью пропали из поля зрения, он сгорбился и поджал под себя ноги. Громкий отчаянный плач растворился в шуме сильного ливня.