Adversa fortuna

— Эй, придурок! — Рассел схватил проходящего мимо Дазая за шиворот и скривился, словно глотнул сто грамм чистого спирта. — А здороваться со старшими не учили? Стоящие позади Майкл и Дейв ухмыльнулись. Осаму дернулся пару раз, но Рассел был не из слабаков. Пусть он был отъявленным хулиганом, но в силе не уступал и взрослому. Отец Рассела был учителем физкультуры, и сын явно собирался идти по стопам отца. И ума много не надо, подумал Дазай, глядя на его глуповатую физиономию. — А с каких это пор ты стал старше меня? — осведомился он, пытаясь освободиться от железных клешней Рассела. Однако тот грубо схватил его за волосы и резко дернул на себя. — Острить вздумал, урод? Если ты не в курсе, то так и быть, я просвещу тебя. Ранг определяется не по возрасту, а по положению. Усек? — И кто, интересно, определяет это самое «положение»? — сквозь зубы процедил Осаму, обеими руками хватаясь за затылок. — Кретины вроде вас? Пустоголовые тугодумы, которые ничего не умеют, кроме как морды бить? Думаешь, волосы выкрасил в красный, нацепил пару пирсингов, словно бык на родео, и все начнут тебе кланяться? И мне следует ниц пасть? А ногу поцеловать? Несколько секунд лицо Рассела переливалось всеми цветами радуги. Он то злился, то краснел, то приходил в ярость. — Дрыщ дрыщом, а язык как у кобры, — съязвил Майкл. — Какое замечательное сравнение, — произнес Дазай, ответив не менее мерзкой ухмылкой. — Ты это… нас из себя не выводи! — рявкнул Дейв, по-идиотски топнув ногой. — Рассел тебе череп может сломать голыми руками. — Боже… — прошептал Осаму, прикрыв глаза. Он был прижат щекой к стене и всем телом чувствовал исходящий от нее холод. Рассел вот-вот собирался вырвать ему нехилый клок волос на затылке. — А может, Рассел еще и Супермен? Он, случаем, не летает? — Нет, не летает, — с задумчиво-серьезной миной ответил Дейв, за что Майкл тут же пихнул его в плечо. Дазай, несмотря на тянущую боль, не смог сдержать смех. На этой ноте и лопнуло терпение самого Рассела. Он снова дернул бедолагу за волосы и грубо впечатал лицом в стену. Дейв и Майкл охнули от неожиданности, но уже через секунду на их лицах расцвела довольная ухмылка. Дейв и Майкл были настолько глупы, что Дазай уже долгое время никак не мог присвоить одному из них почетное звание недоумка школы. Только он начинал думать, что тупее Майкла быть не может, как Дейв приходил на выручку другу. Да и сам Рассел не то чтобы умом блистал, но на фоне тех двух идиотов выглядел почти Конфуцием. У Дейва всегда было туповатое выражение лица и косил один глаз. Нос был картошкой, покрытый огромными веснушками. На его полные губы смотреть было тошно, ибо на их уголках всегда скапливалась слюна. У него были постоянно потные ладони, двойной подбородок, и дышал он раздражающе громко. Майкл же внешне был привлекателен, высок и статен. Выкрашенные в черный волосы он каждое утро усердно фиксировал лаком. Незаметно подводил глаза карандашом, пытаясь «утяжелить» взгляд. Школьную форму брал больше на пару размеров и рукава закатывал выше локтя. Майкл ничего не слышал о личном пространстве. Водилась за ним напрягающая многих привычка. Рассказывая что-либо, он становился к собеседнику непозволительно близко. Мог бесцеремонно хлопнуть по плечу, либо неожиданно наклониться к уху и что-то прошептать. — Ну как, приятно? — самодовольным голосом спросил Рассел, сев на корточки напротив Дазая. Тот, схватившись за нос, запрокинул голову, пытаясь остановить кровь. — Как же это банально… — ответил он, вытирая локтем кровь с подбородка. Одной рукой он держался за стену, боясь испачкать школьную форму. — Слышь! — Эй, вы! — раздался знакомый голос. Глаза всех собравшихся удивленно округлились. С одного коридора к ним бежал Накахара, а с другого мистер Филипп. Все трое переводили растерянные взгляды с одного на другого. Лицо Филиппа было красное, возбуждённое от предстоящей взбучки и жутко довольное. Он угрожающе махал руками и призывал всех оставаться на месте. Школьного сторожа все ненавидели и старались не иметь с ним дело. Мистеру Филиппу нравилось строить из себя начальника, отчитывать детей и даже наказывать. После чего, с лихвой удовлетворенный, он водил провинившихся к старушке Ардвидссон. Вот уж участи хуже быть не могло. Каждый оказавшийся в ее логове получал клеймо до окончания школы. Клеймо на самом деле никакое не ставили. Миссис Ардвидссон, мило улыбаясь, предлагала чайку и тем временем записывала провинившихся в «особый журнал». Все, кто имели честь попасть в него, попадали под усиленный контроль учителей. Да и старуха Ардвидссон не сидела сложа руки. Стоило посторонним покинуть ее обитель, как она сию же минуту хваталась старческой костлявой рукой за телефон и принималась обзванивать каждого родителя, чей ребенок попадал в особый журнал. Она любила приукрасить, преувеличить и раздуть проблему до размеров слона. — В следующий раз я тебе задницу на рожу натяну! — ядовитым голосом прошипел Рассел Дазаю на ухо и, прежде чем тот успел оклематься, дал деру со своей шайкой. В тот же миг к Осаму подлетел встревоженный Накахара. — Вставай! Вставай! Вставай! Иначе Филипп догонит! — быстро протараторил он, перекидывая дазаевскую руку на свое плечо. — Ну же, поднимайся! — А ну стоять! — рявкнул плетущийся позади Филипп. — Доложу! Обо всех доложу! Проклятые выродки! — его рубашка небрежно торчала из штанов. Старые потертые берцы были расшнурованы, из-за чего он спотыкался каждые несколько шагов. Сальные волосы с редкой сединой спадали на лицо, на щетине был засохший кетчуп. Филипп наверняка это заметил бы, имей он привычку хоть раз в день смотреться в зеркало. — Ага, прям сейчас взяли и остановились, — буркнул в ответ Чуя. Дазай в последний миг схватил свою сумку и стремглав бросился прочь, вслед за Накахарой. Чуя держал его за руку и уверенно вел по коридорам, в которых тот еще ориентировался на уровне новичка. — Куда мы бежим? — спросил Осаму. От долгого бега воздуха стало катастрофически не хватать. — Без понятия, — ответил тот, весело улыбаясь. — Старика не должно надолго хватить. Он хромает на ногу. — По нему и не скажешь. — Кровожадный ублюдок, да? Оба засмеялись. Дазай на полном ходу стянул с себя пиджак и затолкал его в сумку. Пот стекал градом, легкие, казалось, вот-вот взорвутся от усиленной работы. Ему никогда не приходилось бежать так много. Они делали круги по этажам, а упрямый Филипп до последнего покрывал их руганью и мчался следом. Улучив момент при очередном круге, Чуя завел Осаму под лестничную площадку на первом этаже и зажал его рот ладонью. — Тише, тише… он скоро будет тут. Переждем, а потом валим наружу. Дазай почти согнулся пополам, жадно вдыхая воздух. Спортсмен из него был никудышный. Особенно бегун. Чуя время от времени высовывал голову и поглядывал в коридор. Топот ног Филиппа становился ближе. Они переглядывались и улыбались. Сердца их стучали, как сумасшедшие. У Осаму щеки горели и пульсировали, а дыхание было словно мятных конфет объелся. Приближающаяся опасность в лице охранника подгоняла в их жилах экстрим, кураж и неожиданную смелость. — Споткнулся, кажись, — Чуя по-идиотски засмеялся и вновь вытянул шею. — Ну же, старикан, булками шевели! Дазай мягко улыбнулся, перевернул пыльную коробку и уселся на нее. Сидеть, правда, приходилось сильно сгорбившись, чтобы головой всякий раз не биться об лестницу. Но легкий дискомфорт волновал его в последнюю очередь. Теплый и полный благоговения взгляд был направлен на напряженную накахаровскую спину. Он разглядывал его без всякого стеснения и не испытывал той самой неловкости, которая всегда преследовала его при новых знакомствах минимум год. С Чуей с самого начала все сложилось немного иначе. Дазаю этот человек казался родным, словно они были знакомы целую вечность. Он не чувствовал себя придурком, язык не заплетался, и не начинался лихорадочный мыслительный процесс под названием: «Что сказать, чтобы поддержать беседу?». Беседа складывалась сама и шла как по маслу. Ощущение легкости и развязности было ему в новизну. По сути, в новизну было и многое другое. Всякий раз, когда Накахара маячил где-то рядом, он не мог стереть дурацкую улыбку с лица. Дыхание перехватывало, и язык заплетался, стоило тому подойти чуть ближе или случайно коснуться оголенным участком кожи. Осаму был уверен, что чувствует себя столь необычно потому, что впервые за много лет обрел настоящего друга в лице Чуи Накахары. — Мистер Филипп вас всех изловит, проклятые насекомые. И ножки вам поотрывает, — прошипел охранник, медленно топая по коридору. Жирные кучерявые пряди падали ему на глаза и лезли в рот. Он походил на одного из тех озлобленных призраков, что ходили за Дазаем по пятам и красочно расписывали, что сотворят с его трупом. Порой Осаму на полном серьезе думал, что Филипп приходится сыном старушке Ардвидссон. Уж больно идентичны были их характеры. — Совсем из ума выжил, — произнес Чуя, поворачиваясь к Дазаю. — Опасность миновала. Пошли! Тот поднялся с коробки и с готовностью схватил протянутую руку. Вместе они миновали коридор и кабинет директора, за дверью которого доносился недовольный скрипучий голос старушки Ардвидссон. Она громко кашляла и поносила табачные корпорации, которые якобы подсаживают людей на свою продукцию, словно наркоманов. Ардвидссон курила как паровоз и с сигаретой не расставалась даже во сне. Дазай зачем-то представил ее обнаженную, в душе. С огромным седым пучком волос на голове, стянутым японскими заколками, обвисшими грудями и целлюлитной сморщенной задницей. Он красочно видел, как та стоит под душем с мокрой сигаретой во рту и каменным лицом. Щеки Осаму вспыхнули от стыда. Но стыд, однако, быстро сменился отвращением. «Не дай Бог такое увидеть», — подумал он, крепче хватаясь за накахаровскую руку. — Куда мы идем? — Понятия не имею. По городу пошляемся, — неопределенно ответил Чуя. — То есть, ты не занят? — неуверенно и робко спросил Дазай. — Ну, нет. А что? Есть планы? — Нет… Да! — Так нет или да? — Накахара приподнял бровь. Они вышли на задний двор и стали перелезать через ржавую сетку. Сначала ее придерживал Чуя для Осаму, затем наоборот. Оказавшись на воле, оба вздохнули в облегчением. — Я не уверен, имею ли права просить у тебя о подобной услуге, — продолжил тот, топая напротив задумавшегося Чуи. — А ты попробуй, — ответил он. — Просто… понимаешь... — Нет, не понимаю, — ответил Накахара, потирая лоб. — Знаешь, Осаму, у тебя есть ужасная привычка, — он резко остановился и схватил его под локоть. Погода была теплее, чем вчера, но точно не для прогулки. Улицы пустовали, и проезжали лишь редкие машины. Они стояли на грязной обочине, напротив мусорных баков и пристально смотрели друг на друга. Один осуждающе, второй потерянно. Мимо пролетел черный пакет, затем второй, а третий прицепился к дазаевской сумке. — Боже… — Я сейчас ее скину. — Почему ты такой неуверенный?! — взорвался Накахара. — Что? Я… я уверенный, — промямлил Дазай. — Да ты даже отвечая умудряешься запинаться и мямлить! Потому тебя и задирают, сечешь? Осаму растерянно моргнул, выдохнул тяжко и сник. Губы выпятил так, словно вот-вот расплачется. И Чуя сжалился над ним. Водрузил обе ладони на его плечи и слабо встряхнул. — Отныне будем менять тебя в лучшую сторону! — выдал он и победно вздернул нос. — Я лично нарисую себе на лбу бинди и буду наблюдать за тобой своим третьим глазом. Дазай прокашлялся, неловко переступил с ноги на ногу. — Бинди делают замужние женщины. — Тогда тебе придется на мне жениться, — Чуя засмеялся. Осаму покраснел, опустил голову и принялся ломать и тянуть свои пальцы в разные стороны от смущения. — Шутки шутками. Чего ты там хотел? Тот поменялся в лице, посерьезнел на глазах и внезапно заявил твёрдым уверенным голосом. — Помоги мне раскопать труп Кейси! Школьная сумка выпала из рук Накахары, а голубые глаза округлились так, словно Дазай сообщил ему, что он Атлант и по выходным держит небо и землю. — Кейси? — наконец ответил он, вернув прежнюю уверенность и холодность на лицо. — Тот самый Кейси? Невидимый мальчуган из парка? Который призрак? — в его голосе проскользнули саркастичные нотки. — Забудь, — резко отрезал Дазай. Он закинул тяжелую школьную сумку на плечо, молча переждал, пока проедет ряд машин и загорится светофор. Когда те приветливо остановились, пропуская пешехода вперёд, Чуя и подал голос. — Обиделся? В его глазах играли весёлые шаловливые искорки. — Ни капельки. Просто подумал, что и сам вполне управлюсь. Спасибо, что помог удрать от Филиппа, — он небрежно махнул рукой на прощание и двинул было вперед, но Чуя ловко схватил его за шкирку. — Я же пошутил, придурок. Видел бы ты своё лицо, — он улыбнулся. — Нормальное у меня было лицо! — ощетинился тот. Однако ставшие пунцовыми щеки выдавали его с потрохами. — Ты был первый, кому я рассказал о призраках, не считая моего отца. — Отца? — переспросил Накахара. — И как прошла беседа? А-а…смотрю, плохо, можешь не отвечать. У тебя очень активная мимика, знаешь? — Нет, не знаю, — буркнул Дазай. — Эй, я тебе не кнопки под задницу сыплю. Хватит искать подвох в моих словах. Это комплимент был. Осаму незаметно пощупал своё лицо и, вытянув шею, уставился на грязную витрину. Его отражение было размытое и нечеткое. Стекла, видимо, не мыли с прихода весны. Дазай избегал смотреть Чуе в глаза. Не столько от обиды, сколько от смущения. Вся его речь про мимику и комплименты вызывали странные, двоякие чувства. Светофор замигал, переключился, Осаму цокнул и пнул ногой полупустую банку колы. Содержимое ее вспенилось и брызнуло на штанину. Спустя три секунды неловкой тишины стоящий за его спиной Накахара взорвался громким, оглушающим хохотом. Дазай устало охнул и, наплевав на все, прислонился спиной к грязной витрине. Смех Чуи был идиотский и чертовски заразный. Как бы сильно Осаму ни пытался сохранить серьезную мину на лице, его затея с крахом провалилась. Кто-то позади внезапно постучал в мутное стекло. Оба оглянулись назад и наткнулись на недоброжелательный взгляд Клариссы. Кларисса была сорокалетней вдовой и хозяйкой кафетерия, к витрине которого и прижимался Дазай. В местной забегаловке варили отменный кофе, но закуски были дерьмовые. К Клариссе часто наведывался местный шериф, пятидесятилетний Брайан. Несмотря на свой преклонный возраст, роста в нем было почти два метра, а кулачища такие, словно он с подгузников не покидал боксерского ринга. У Брайана были роскошные пышные усы с легкой сединой и выступающий подбородок. Он никогда не расставался со своей шляпой и звал ее миссис Эсперанса. А шерифский значок всякий раз кропотливо натирал до блеска. Кларисса, стоило только появиться желанному гостю, принималась усерднее протирать бокалы и предлагала блюстителю порядка свое коронное блюдо — яичницу с беконом и помидорами. Осаму и Чуя, ставшие источником недовольства вдовы, отлепились от ее кафетерия. Через грязное стекло можно было разглядеть внушительную фигуру Брайана, с интересом наблюдавшую за ними. — Все, все, уходим, — Дазай в примирительном жесте поднял вверх руки, — только не сажайте. — Думаешь, они…того? — Накахара вскинул вверх мизинец. Осаму глупо заулыбался. Кларисса посмотрела на него странным взглядом и покрутила пальцем у виска. — Конечно «того». Иначе, думаешь, стал бы он сюда тащиться ради чашки кофе?

***

— Мы можем сократить путь через кладбище, — задумчиво бросил Накахара, перепрыгивая через широкую лужу. Городские канавы были забиты, и вода скапливалась посреди дороги. Кто-то бежал засучив штанины, кто-то шел в упор, не обращая внимания на собственные мокрые ноги, а кто-то грязно ругался, понося рабочую бригаду, хоть и вины их в случившейся беде не было абсолютно никакой. Мало того, несчастные рабочие отрабатывали сверх нормы за скудную зарплату. Дазай, едва услышав слово «кладбище», побледнел и лицо сделал такое, словно съел кислую конфету и поперхнулся. На громкое «нет» обернулась добрая половина прохожих. Кто неодобрительно зашептался и принялся нагло тыкать пальцем, а кто ускорил шаг. — Да ты сегодня блистаешь, — произнёс Накахара, перекидывая сумку через плечо. — Чего нет-то? Там тропа неплохая, быстрее дойдём, к тому же… — он замолк на полуслове, — стой, погоди. Ты боишься? Из-за них? Дазай кивнул. — Что ты видишь? Какие они? — осторожно поинтересовался он. — Я слишком любопытен, да? Они перебежали дорогу и обошли небольшую толпу рабочих. Те тихо сплетничали, перешептывались друг с другом, и на прохожих поглядывали недовольными уксусными гримасами. Сильный сквозняк мощными порывами толкал школьников в спину. Ветер был холодный, неприятный, забирался ледяными щупальцами под одежду и холодил кожу. Снег должен был пойти со дня на день. Дазай ненавидел осень и зиму, а холод просто-напросто не переносил. При сильных морозах становилось ему дурно. Все плыло перед глазами, и губы становились фиолетовые, словно у мертвеца. В приюте, бывало, он надевал на себя все старьё: рваные свитера, худи с заплатками, растянутые шапки и блестящие от грязи куртки. Надевал все добро друзей и с комфортом садился напротив горячей батареи. Холода в приюте бывали суровые, особенно для мерзляков, коим Осаму Дазай и являлся. — Мне стыдно говорить с тобой о подобном. Ты хоть понимаешь, как по-идиотски это будет звучать? — Какая разница, как будут звучать правдивые слова? Мне не нужно твоё красноречие, — поморщился Чуя, резко хватая Дазая под локоть. Мимо промчалась группа хохочущих пьяных подростков, высокая блондинка, улыбаясь, что-то выкрикнула им вслед и отправила воздушный поцелуй. — Они все разные, — шепотом ответил Осаму, присаживаясь на край плиты высохшего, засоренного мусором фонтана. Накахара плюхнулся следом и свесил вниз ноги. — Агрессивные, злые, плаксивые и неразговорчивые. — Веселых совсем нет? — А чему им радоваться, Чуя? Накахара не ответил. — Время искажает их восприятие мира. — Осаму прошелся тусклым взглядом по пустым банкам пива и окуркам, которыми было завалено дно фонтана. — Поначалу они ненавидят своего убийцу. Но когда проходит несколько лет, образ истинного обидчика начинает размываться. Они забывают, кто убил их и с какой целью. Забывают, как умерли и кем были при жизни. Собственный убийца им мерещится в каждом прохожем… — А ты это…сделай вид, что не замечаешь их. Делов-то. — Если бы, — Осаму возвел глаза к небу, прислушиваясь к громкому вороньему граю. Тучи плыли с огромной скоростью, выстраиваясь в разные рисунки. В редкие секунды проскальзывало обманчиво теплое солнце, но тут же скрывалось за темными мрачными облаками. Некий пьяница прошествовал мимо и зашвырнул очередной бычок в фонтан. Чуя цокнул и показал пьянице в спину средний палец, — Они словно чувствуют. Окликают меня сами, если прохожу мимо и делаю вид, что не замечаю. Я для них словно игрушка для битья… — Дазай шмыгнул красным носом и громко выдохнул. — Скверно, — ответил угрюмо Чуя. — Ага, — невесело произнес тот, активно дрыгая ногами. — Слушай… насчет Кейси… Как мы, ну, выкапывать его будем-то? Средь бела дня? — Он просил привести его мать, — Осаму пожал плечами. — Понятия не имею, что скажу ей. Простите, миссис Моррис, я вижу призрака вашего сына и говорю с ним. Ваш глубоко обожаемый муж на самом деле убийца и маньяк. Накахара изогнул бровь. — Я бы огрел тебя косметичкой. В лучшем случае. Прости, друг. — Видишь! — он поднялся с места и развел руки в стороны. — Любое мое действие выглядит как… как…. — Словно ты полоумный? — Чуя сложил руки на груди. — Да! — выкрикнул Дазай, громко щелкнув пальцами. Чуя поскреб подбородок. — Импровизируй. — Я не в состоянии сочинение написать на трёх листах. О какой импровизации может быть речь? — Значит так, слушай меня внимательно, — Накахара повернулся к нему лицом, опустил ладони на узкие дазавские плечи, нахмурился, — ты хороший, Осаму. Ты, черт возьми, непозволительно хороший для этого мира. Доброта нынче стала настолько редким качеством, что люди на неё реагируют с опаской и недоверием. Все такие… — Чуя согнул одну ногу и водрузил на неё подбородок, — злые, что ли. Ты у них дорогу спросишь, никто и не остановится. Либо лица такие сделают, словно я попросил чек выписать на тысячу долларов. Помнишь старика Маклаггена? — Чёрная борода Маклагген? — спросил Дазай. — Да, — он кивнул. — Помер два дня назад. Третий сердечный приступ. Двое суток мертвый пролежал на земле, и никто к нему не подошёл. — Печально… — Будь у старика костюм подороже и ролексы на руке, помощь подъехала бы незамедлительно. И это так…мерзко. Мне мерзко жить в таком мире, Осаму. В поисках благополучия и богатства мы утрачиваем человечность. Не замечаем мир вокруг себя. Жизнь, которая вовсю бурлит! Мне нравилось беседовать с Маклаггеном. Он мужик был умный, начитанный. Много интересного рассказывал. Никому обидного слова не сказал. А местные кретины швыряли в него камни на спор. «Попади Маглаггену в лоб и получи четвертак!» — сквозь зубы прошипел Накахара. — Да что не так с этими людьми?! Дазай вздрогнул, подпрыгнул на месте. — Как нужно воспитать человека, чтобы он вырос таким моральным уродом?! Осаму сочувствующие посмотрел на друга. Неуверенно, осторожно протянул холодную обветренную руку и обхватил накахаровский мизинец. — Я вот в приюте рос. И воспитателям на нас было наплевать. Наша система была таковой: «Вы не доставляете нам проблем — мы вас не трогаем». Полная свобода действий. Ребята в десять лет и пили, и курили, а кто-то даже кололся. Драки бывали не редкостью, но вмешивались старшие и растаскивали нас, хохоча и чертыхаясь от наших детских разборок. Нас никто не воспитывал. Не говорил, что правильно, а что нет. Что делать можно, что нельзя. Мы приспосабливались к этому миру путём наблюдения. Мы росли в одном помещении, Чуя, но все были разные. Кто-то склонен был к алкоголизму, кто-то к воровству. Ник, пятнадцатилетний верзила, обожал животных, ненавидел драки и рукоприкладство. Колин — от горшка два вершка, а ходил всегда в синяках и ушибах. Ты ему слово скажи, так сразу кулаками принимался махать. Мы все были разные. И кем ты станешь, в первую очередь зависит от тебя самого и лишь самую малость от воспитания. Не знаю… мне кажется, все это происходит на генетическом уровне. Чуя меланхолично смотрел перед собой и лениво скрёб ногтем замок своей сумки. Голос Дазая был приятный на слух и вызывал чувство сродни умиротворению. Солнце время от времени светило на их озабоченные лица, а холодный осенний ветер продувал оголенные спины и шеи. Дазай всякий раз покрывался гусиной кожей, вжимал голову в плечи и дул на свои окоченевшие руки. Все вокруг давно облачились в осеннюю одежду. Осаму же упрямо игнорировал потребности организма, во избежание нежеланной беседы с Наоми. Мари сдержала своё обещание и угрозы воплотила в реальность. Вот уже третий день он пребывал у ненавистной тетушки и двух ее избалованных капризных дочерей. Порой Дазаю казалось, что те задались целью довести его до нервного срыва. Хару и Киока Дазая недолюбливали так же, как и он их. И если Осаму был настроен мирно, несмотря на внутренние разногласия, те двое открыто выражали свою враждебность. Частенько запирали его в ванной комнате, либо сами торчали в ней до упора. Ночью, бывало, музыку включат погромче, либо на кроватях прыгают да хохочат. Киока выпросила у Наоми дартс, которым раньше никогда не увлекалась, и повесила на стену. В него девчонки явно не дротики метали, судя по грохоту, который доносился из комнаты. Дазай на их беснования внимания не обращал. Либо смирился, либо привык. Во всем этом спонтанном переезде он нашел для себя один плюс. Всего через квартал находилась старая, вечно пустующая библиотека, в которой он и прописался. Старушка Мерсер всякий раз спускала с морщинистого лица огромные красные очки-лисички и придирчиво осматривала его с ног до головы. «А-а, опять ты, — говорила она одобрительно, слабым хриплым голосом, — что берем на этот раз, сынок?». Домой он возвращался поздно, почти в ночь. Наоми, бывало, глянет на него искоса, что-то начеркает в телефоне и молчит. А бывает, и бровью не поведет. Поставит холодный ужин на стол, потушит сигарету в раковине и удалится, бросив короткое: «Убери за собой». И Осаму послушно вытаскивал тетушкин окурок, закатывал рукава тоненькой летней рубашки и смиренно вымывал гору посуды, которую ни Хару, ни Киока убирать за собой не утруждались. Мари звонила редко, а Хитоши еще реже. И не то чтобы они его позабыли, нет, причина крылась в другом. Мари стеснялась смотреть в печальные карие глаза. Ей становилось стыдно за свою слабость и нервный срыв. Становилось стыдно за то, что когда-то подняла руку на того, кого пообещала любить до конца своих дней. И Дазай понимал ее чувства как никто другой, но поговорить с матерью по душам не решался. Голоса в голове работали против него. Отговаривали, нашептывали и пророчили ужасный исход самой обычной с виду беседы. «Ты все испортишь, — говорили они, — ты портишь все, к чему прикасаешься». — Ты хороший, — снова повторил Накахара спустя две минуты тишины. — Такие, как правило, не выживают в этом мире. Просто…будь напористее, хорошо? — Я постараюсь, — ответил Осаму, вытирая текущий нос локтем. — Идем? — Раскапывать труп? — Уже темнеет. Нас никто не заметит. Да и в такую-то холодрыгу только псих станет там ошиваться. — Мы раскопаем труп, — Чуя согнул один палец, затем второй, — убедимся, что сопляк нас не надурил. Потом… А что-потом-то? — Узнаем у Кейси, где живет миссис Моррис, и поговорим с ней. — Ты псих, — Накахара усмехнулся. — Что ж, приступим.