***
Этот снег был далеко не первый с начала осени, однако все прилипли носами к окну, завороженно наблюдая за снежными хлопьями, тающими на стекле. Снег с каждым часом усиливался. Дороги леденели, окна покрывались инеем. В классе стояла непривычная тишина, витала дрема, от которой почти все клевали носом. Дазай, подперев голову рукой, выводил на тетради маленькие, понятные лишь ему одному символы. Эмбер не сводила с него глаз. У этой девушки было полно странностей. И одна из них: каждый день по часу сверлить его тяжёлым взглядом. Дазай намеренно делал вид, что не замечает ее, продолжая рисовать на полях тетради. Рассел дремал, спрятав лицо за учебником. Дейв ковырял прыщи грязными ногтями, время от времени всматриваясь в свое отражение через экран телефона. Бездельничал лишь Майкл из их тройки. Однако вскоре и он нашел чем себя занять. Вытащив пасту из ручки, он затолкал в нее смоченную слюной бумагу, а затем выстрелил Хезер прямо в грудь. Меган и Курт засмеялись. Дазай зевнул и уставился на Накахару. Тот сидел в самом конце класса, расслабленно дрыгая ногой. Поймав на себе дазаевский взгляд, он послал ему воздушный поцелуй. Дазай зарделся и поспешил отвернуться. С утра его мысли не покидала Сара Джеймс-Дигри, призрак убитой школьницы. Этим утром ему вновь не повезло наткнуться на нее. У Сары никогда не бывало хорошего настроения. Да и стал бы кто веселиться на ее месте. Каждый день он на цыпочках проходил мимо, надеясь проскочить, пока призрак Сары не поднимет голову. Ее уши были отрезаны и потому Сара была глуха. Может, она и слышала, но крайне плохо, либо читала по губам. Она часто сидела на лестнице, зажав голову между колен и горько плакала. И Дазай, едва ли не прижимаясь спиной к стене, проскальзывал мимо. Иногда у него получалось, а иногда Сара словно чувствовала его присутствие и резко поднимала голову. «За что? — спрашивала она всегда, глядя на него пустыми глазами. — Я ведь совсем ничего не слышала». Дазай тихо прокашлялся и ненароком коснулся пальцами кровоподтека на шее, который он прятал под воротом рубашки. Сара почти убила его, но появившийся вовремя Рассел заставил ее отступить. Рассел поначалу удивился, увидев одноклассника, валяющего на полу с диким приступом кашля, затем испугался и побледнел. Может, увидел его шею, может, заметил, как что-то оторвало его от земли, а может, просто растерялся и не знал, как себя вести. Однако сам Дазай опередил его. Быстро оклемавшись, он вскочил на ноги, поднял валяющуюся на полу сумку и дал деру. Рассел так и остался стоять в коридоре, словно вкопанный. Однажды она меня точно убьет, подумал Осаму, и веселее от этого не становилось. Иногда ему хотелось поговорить с Чуей, поделиться мыслями, страхами, рассказать о Саре, об остальных мертвых, которые калечат его каждый божий день, но чем больше он думал об этом, тем сильнее становился его страх быть отвергнутым. Кому нужен столь проблемный партнер? И Дазай все не мог отказаться от мысли, что Накахара не до конца поверил ему. И ко всему, что касается призраков, относится со скепсисом. Повернувшись к окну, он отодвинул край клетчатого костюма и слегка задрал белую рубашку. Как он и боялся, кровь не остановилась, рубашка была испачкана в его крови. Бок все еще кровоточил. Дазай перевел дыхание и стер ладонью испарину со лба. Этим утром ему не повезло наткнуться сразу на двух призраков. И оба пытались его убить. Эмбер вскинула голову, пытаясь разглядеть, чем он занимается под столом. Дазай спешно заправил рубашку и прикрыл окровавленное пятно костюмом. В чем-то, однако, Чуя был прав. Зачем убегать от неизбежного? Сара чувствовала его, как и другие призраки. Вопрос был лишь в том, продолжать бегать от них, либо взять себя в руки и постараться помочь. Кейси держало желание встретиться с матерью, Сару — несправедливое убийство. Пиккенза — затаенная глубоко в душе злоба: на себя, на людей, на свою жизнь. Дазай понял, что Накахара не говорил ничего наобум. Все его слова имели вес и веские доводы. Когда прозвенел звонок, он уже знал, чем займется. Тем не менее страх от его решительности ничуть не улетучился. Эмбер вскоре потеряла к нему интерес. Рассел и его прихвостни рванули на выход, отвешивая в адрес остальных глупые шутки. Чуя неподвижно сидел на стуле, уронив голову на парту. Когда класс опустел, Осаму отодвинул стул, собрал учебники, закинул рюкзак за спину и подошел к нему. Тот поднял на него глаза. — Я поговорю с ней. — С той обезумевшей сучкой? — он поджал губы, перевел взгляд на красное пятно на его рубашке, затем отвел глаза в сторону. Дазай слабо улыбнулся. Наклонившись, он прикоснулся губами к мочке его уха. Рука Чуи дрогнула. — Это ты меня так подкупаешь? — Это так я прошу не сердиться. Чуя схватил его за руку. Получилось резко и грубо. — Пусть я и говорил, что лучший способ избавиться от мертвых, это решить их проблемы. Пусть… это были мои слова, Осаму, но… Я готов забрать их обратно. Все до единого. Дазай долго молчал, разглядывая чужую руку на своей ладони, а затем заговорил: — Я постоянно думаю над всем… этим. Много разных мыслей приходит в голову. Порой мне кажется, словно в моем подсознании находятся два человека, которые не могут прийти к единому решению. Мне не страшен Рассел и остальные. Потому что я могу дать им отпор. Если он ударит меня, я могу ударить в ответ. Мне не страшно, даже, когда они колотят меня вчетвером. Потому что, нет нерешаемых проблем, если твой противник реален. В моем же случае… я не знаю, как бороться с мертвыми. Понятия не имею, что надо делать, когда на тебя несется обезумевший призрак, которого не берет ни одно оружие. И… — Дазай нервно облизал высохшие губы, встретившись с голубыми глазами Чуи, — я подумал, почему бы не помочь им? Как помог до этого Кейси. Что, если бог испытывает меня? Что, если все это неспроста? Что, если он намеренно наделил меня этой силой? Чуя откинулся на спинку стула и отвел глаза в сторону. Вся его поза и выражение лица показывали неодобрение. Дазай насупился. Гул в коридоре стал тише. Ученики расходились по классам. Они и сами давно должны были находиться в другом месте. За очередной прогул, визит к Ардвидсон был не за горами. Дазай поежился, вспомнив сморщенное лицо старухи и костыль, на который она опиралась, лишь когда кто-то маячил поблизости. Ардвидсон любила плохих учеников. На них она могла сполна оторваться. Унизить, выплеснуть всю желчь, которая копилась в ней годами, проведенными в директорском кресле. Мари еще не доводилось повстречаться с ней лицом к лицу, однако Дазай хорошо помнил какого цвета обои в директорском кабинете. Помнил спертый запах табака и старушечьего тела. В первый же свой визит к Ардвидсон, он подумал, что больше никогда не хочет сюда возвращаться. Глаза старухи казались затуманенными, словно на них была пелена. Ее старые руки дрожали, расплескивая полуостывший чай в стакане. Ходили слухи, что старуха еще с молодости болела Паркинсоном, хотя многие уверяли, что это невозможно в столь юном возрасте. Тем не менее несмотря на преклонный возраст сейчас, ее памяти могли позавидовать многие ученики школы. Она помнила каждого поименно. Помнила каждый проступок и визит в ее кабинет. Дазай в нем оказался на пару с Расселом, когда тому вздумалось в очередной раз докопаться до него. Не повезло им с Филиппом, который затаился в кабинке туалета и выскочил наружу, когда они уже вовсю колотили друг друга. В кабинете Ардвидсон, сторож и словом не обмолвился, что Осаму защищался, а инициатором был Рассел. Он стоял в углу кабинета, сложив руки на груди и гаденько ухмылялся, наблюдая, как Ардвидсон бьет их по пальцам тонким прутиком. Он определённо не хотел возвращаться в ее кабинет, но и быть убитым призраком прерогатива была не из лучших. — Почему ты так помешан на нем? — тихо спросил Накахара, не глядя на него. Дазай растерялся. Почему? Потому что, лишь в его обители он находит спасение? Лишь туда не может ступить нога призрака. Кому еще ему довериться, как не богу? Дазай опустил ладони на свои колени и стряхнул с них несуществующую пыль. В аудитории стояла тишина, лишь деревья временами шелестели за окном. Он перевел взгляд на исписанные парты, затем на учительский стол. На нем не было ничего, кроме календаря, который уже несколько недель стоял на одной дате. Квадратные часы на стене ходили слишком громко, раздражая слух. Дазай тихо выдохнул, поднял руку, но, передумав, обессилено опустил ее на свое бедро. — Мне страшно, — вдруг прошептал он, низко опустив голову. Накахара вздрогнул и обернулся. Дазай, нервно ломая пальцы, мазнул его загнанным взглядом. — Все призраки, которых я встречаю… злые. Все пытаются убить меня, напугать, покалечить. И вот, я постоянно думаю, они такими становятся со временем? Или такие еще до смерти? Каким призраком стал бы Рассел? А Филипп? Ардвидсон? Мы становимся злыми или рождаемся такими? — Никто не рождается злым. Все, что ты видишь, ничто иное, как отпечаток их жизни. — Тогда, что ты скажешь о детях? Почему кто-то добр, а кто-то жесток? Скажешь, на них тоже жизнь наложила отпечаток? — Почему? — Накахара фыркнул, словно дазаевский вопрос был и так очевиден. — Сознание ребенка словно чистый лист, Осаму. И каждый взрослый заполняет его по-своему. Ребенок копирует, перенимает у старших все, что видит. Даже самое ужасное, что продемонстрирует взрослый, будет казаться ему нормальным. — А если нет никаких взрослых? — упрямо спросил Дазай. — Что, если ребенка никто не воспитывал? — Тогда он сам решает кем ему быть. Он видит, наблюдает и делает выводы. Если ты никогда не сможешь пнуть беременную кошку, то я очень за тебя рад, ты сделал правильный выбор. Свернул там, где надо. Но если кто-то ее все-таки пнет, стоит ли его осуждать, если никто не говорил ему, что делать этого нельзя? — Накахара устало вздохнул. — Пойми, люди разные, Осаму. Есть хорошие, есть плохие. И у каждого своя правда. Я не могу сказать тебе всего. Не могу ответить на все твои вопросы. Я даже не знаю, реален ли этот парень на небесах. По крайней мере, он ни разу не говорил со мной. Но так как ты веришь в него, я скажу вот что: прекрати просить у него советы. Прекрати просить помощи. Он дал тебе голову, дал сознание и разум. Так пользуйся ими, а не жди непонятно чего свыше. Накахара замолк, Дазай все не поднимал головы. Его руки мелко тряслись и на ладони, сложенные на бедрах, вдруг упали слезы. Он тихо всхлипнул и тут же протер глаза о плечо. Чуя отодвинул стул, сел перед ним на корточки и взглянул на него снизу-вверх. — Чего ты так боишься? Дазай долго смотрел в его глаза, прежде чем ответить: — Остаться здесь, после смерти. На лице Чуи промелькнуло удивление, затем досада. Он сжал его ладони в своих и натянуто улыбнулся. — Почему ты решил, что после смерти останешься на земле? — Потому что, все остаются! Кто умирает с мыслью, что получил от этой жизни все? Всегда остается предсмертное желание! И я не хочу, чтобы мое приковало меня здесь навеки. — Ты уже и умирать собрался? А как же я? — Чуя хрипло засмеялся. Слегка приподнявшись, он отвел темные локоны с его лица и коснулся губами влажных щек. Дазай неосознанно поддался вперед, а затем крепко обвил его талию обеими руками и уткнулся лицом в его живот. — Если бы ты был призраком, прикованным к этому месту из-за какого-то неисполненного желания, я бы убил себя, чтобы вечность провести рядом с тобой, — прошептал он ему в живот. Чуя запустил пальцы в его волосы и вновь засмеялся. — Так жутко мне в любви еще не признавались, — помолчав минуту, он добавил. — Я бы сделал то же самое.***
Филипп редко делал обходы по школьным коридорам поздней ночью. Не было надобности. По статистике, за последние десять лет, не было зафиксировано ни одной попытки взлома. Учащиеся и днем-то приходили с большой неохотой, так что, о ночных взломах и речи не было. Тем не менее Дазай решил, что лучшее время поговорить с Сарой — поздняя ночь. Когда никто не увидит, что призрак давно убитой девушки, яростно душит его или держит за горло прижав к стене. От Сары он настрадался немало, однако этой ночью он планировал заговорить с ней по собственной инициативе. Как-никак, Сара Джеймс Дигри — призрак, привязанный к одному месту уже много лет. И как бы не была сильна ее ярость, Осаму был уверен, чтобы выбраться из этой дыры, Сара пойдет на контакт и поговорит с ним. Последний обход Филиппа закончился ровно в двенадцать ночи. Он вышел во двор, громко шаркая по щебню выцветшими берцами. В одной руке он держал фонарь, во второй связку ключей. В будке, в которой он коротал все остальное время, горел тусклый свет и работал маленький телевизор. Филипп остановился во дворе. Затолкал ключи в карман, выудил полупустую пачку сигарет, спички и закурил. Он закрывал глаза и глубоко затягивался. Иногда заправлял сальные с сединой волосы за ухо, а временами чесал яйца и морщился. Дазай и Чуя переглянулись. Оба нервничали. Попадись они Филиппу, одним визитом в кабинет Ардвидсон они уже не отделаются. Дазай крепко сжал руку Накахары. Тот сосредоточенно смотрел куда-то перед собой. — И как мы украдем у него ключи? — Подождем, пока он их вытащит, а потом отвлечем его и стащим, — Дазай кивком головы указал на телевизор и черный провод, тянущийся куда-то вдоль стены охранной будки. — Если мы обрежем провод, это вызовет у него подозрения. Есть план «Б»? Дазай запустил пятерню в волосы и принялся озираться по сторонам. На всех окнах на первом этаже стояли железные решетки, а на входных дверях висела цепь с замком. Филипп тем временем громко прочистил горло и сплюнул себе под ноги. Постояв бесцельно еще минуту, он выудил вторую сигарету. Накахара закатил глаза. — Ты прав, — произнес Дазай, схватив его под локоть. — Я придумал. Зайдем с заднего входа. Там нет замка. — Да. Только вот он закрыт на затвор с обратной стороны! — Доверься мне. Дазай резко сорвался с места. Чуя побежал за ним. Погода ночью была ясная. Луна светила ярко и слабо посвистывал ветер. Снег хрустел под ногами, на земле оставались отчётливые отпечатки двух пар ног. Дазай надеялся, что Филипп не изменит своей привычке и выкурив третью сигарету, зайдет в свою будку, заполнит тазик горячей водой, опустит в него ноги, и устроится перед телевизором вплоть до самого утра. Однако, если ему вздумается сделать еще один обход, следы на снегу выдадут их в одно мгновение. От одной мысли, что Филипп может поймать их в любую минуту, Дазай ускорился. Все тело обдало жаром от волнения, его лицо и шея покрылось красными пятнами. Он торопливо распахнул пальто и глубоко вздохнул. Всюду царил легкий полумрак. Пыльные уличные фонари едва освещали улицу. Пожав плечами, он оттянул ворот синей футболки и громко хрустнул шеей, Чуя, идущий напротив него, поежился. — Чувак, что за отвратительные звуки? Дазай резко остановился. Накахара, не успев затормозить, ударился в его спину. Осаму обернулся. — Заперто. — А я о чем говорил, гений! Ты слушаешь вообще? Гул ветра стал громче. Мелкий снег сыпался с деревьев и бил им в лица. Школа поздней ночью выглядела жутко. В окнах стояла кромешная темнота, а внутри обитали не самые дружелюбные призраки. Осаму нервно облизал губы и в который раз сердито смахнул волосы, падающие в глаза. Чуя, задумчиво поскребывая подбородок, схватился одной рукой за железную ручку двери. Та не сдвинулась даже на сантиметр. Вдруг Дазай встрепенулся. Стянув с себя пальто, он обмотал его вокруг своей руки. — Отойди-ка. — Что ты собрался делать? Эй! Дазай приложил палец к губам, прося его не шуметь. Накахара поначалу замолк, а затем удивленно разинул рот, когда Осаму ударил локтем в стекло. С первого удара оно треснуло, а со второго посыпалось на пол. Пока Чуя приходил в себя от удивления, Дазай стащил пальто, просунул руку в разбитое окно и нащупал железный затвор. Дверь с тихим скрипом отворилась. В лица обоих ударил сырой заплесневелый запах. Они переглянулись и молча зашли внутрь. Стекло под их ногами глухо хрустнуло. Чуя приподнял ногу, стряхнул осколки с подошвы ботинок. Дазай перекинул пальто на другую руку и уверенно пошел вперед. В коридоре стояла тишина, лишь легкое потрескивание электричества в лампочках нарушало ее. Голубые стены в тусклом желтоватом свете казались зелеными. Ближе к углу были прислонены старые пластиковые окна на выброс. Чуть поодаль лежали треснутые плиты, снятые ремонтниками из мужского туалета. Одна из лампочек впереди замигала, а затем отключилась. Чуя в три шага догнал идущего впереди Дазая и схватил его за край футболки. — Не стоило нам сюда приходить. Не стоило! Задницей чувствую неладное. Дазай улыбнулся. — У тебя очень чувствительная задница. Накахара пихнул его в плечо. — И куда днем девается твое чувство юмора? — Уходит в пессимизм. — И не поспоришь. На мгновение впереди промелькнула чья-то тень. Дазай остановился, протер глаза и вновь пошел. Тень принадлежала не Саре. Ее ауру трудно было спутать с другой. Он подумал о Филиппе, стоящем во дворе с сигаретой во рту. Зашел ли он в свой домик? Или надумал очередной обход? Но если бы тень принадлежала Филиппу, вряд ли он прошел бы мимо них. Да и не смог бы простой человек передвигаться с такой скоростью. В школе был кто-то еще. Чуя выпустил дазаевскую футболку и обхватил себя руками. Он нервно озирался по сторонам, словно они забрели в логово чудовища. — Тут так холодно, что у меня пар изо рта. Дазай удивленно приподнял бровь. — А я ничего не заметил. Как думаешь, может тут кто-то быть еще кроме нас? — Ты сейчас о ком? — Накахара поравнялся с ним, чудом не споткнувшись о мешок с цементом на кафеле. — Не знаю. Наверно, о Расселе, Джоне, Майкле… Хезер. Такие любят заниматься всякими непотребствами посреди ночи в школе. — Не хочу тебя расстраивать, но для этого есть другие заведения. — Я просто подумал. Еще одна дверь, ведущая в основной коридор, была слегка приоткрыта. Дазай подошел ближе и прислонился лицом к холодному стеклу. В коридоре было пусто. Чуя, стоявший позади, уперся рукой в арку и сощурил глаза, силясь разглядеть обстановку с другой стороны. Его подбородок упирался в дазаевское плечо, а горячее дыхание опаляло мочку уха. Тот покрылся мурашками и медленно обернулся. Из закрытого на ремонт мужского туалета высунулась чья-то рука. Деревянные двери, заскрежетав, сдвинулись на несколько сантиметров. Ржавая вода начала стекать по белому кафелю. Рука показалась ему то ли обгоревшей, то ли покрытой коркой высохшей крови и пыли. Резко схватив Накахару за галстук, он открыл дверь и вбежал в коридор. Дверь за ними тихо захлопнулась на щелчок. Он обернулся, но последняя лампочка замигала и заднее крыло школы поглотила тьма. — Что это было? — шепотом спросил Чуя. — И знать не хочу, — его голос дрогнул. — Пошли. Надо найти Сару. — А вдруг это и была она? — Накахара схватил его за руку, однако Дазай продолжал идти быстро вперед, словно за ними кто-то гнался. — Осаму! — Что?! — рявкнул он. Чуя вздрогнул и отступил на шаг. Его брови сошлись на переносице, дыхание участилось. Он то сжимал, то разжимал кулаки, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. — Черт… Прости. Прости меня. Я не хотел… — Все в порядке. — Нет, не в порядке! — он схватил его за плечи и прижал к стене. Оба дышали быстро и часто. Дазай уткнулся лбом в его шею и закрыл глаза. Чуя растерянно озирался по сторонам, не зная куда деть руки. — Прости. — Я сказал, все в порядке. — Я не должен был срываться на тебе, — произнес он глухим голосом. Накахара закатил глаза. Одной рукой он зарылся в его волосы, а второй схватил за подбородок. Дазай опустил глаза, избегая прямого взгляда. — Этот стресс, он… копится. Одно накладывается на другое. И порой я не знаю, как контролировать свои эмоции. — Тебе страшно? — Да, — признался он. — За тебя. Я постоянно думаю, что поступаю неправильно, вовлекая тебя в такое опасное дело. А вдруг ты пострадаешь? Вдруг поранишься? Вдруг все эти чертовы призраки… — Эй. — … начнут охотиться и на тебя тоже. — Осаму? — … я ведь понятия не имею… Накахара демонстративно закатил глаза. Грубо обхватив его лицо обеими ладонями, он прильнул к его губам, заставив Дазая замолчать. Лампочка над их головой замигала, а затем отключилась. В дальнем коридоре раздался пронзительный скрип, и дверь громко ударилась об стену. Стекло в другой двери задребезжало. Их окутала темнота. Дазай, полностью позабыв о причине, по которой они явились в школу посреди ночи, с жадностью ответил на поцелуй. Раньше он представлял все немного иначе. В приюте было много взрослых, которые любили травить байки о своих любовных похождениях. Кто-то из них сбегал на свидания, кто-то мечтательно рассказывал о поцелуях под луной, а кто-то гулял ночи напролет и возвращался лишь под утро. Дазай свою избранницу представлял высокой, черноволосой, с бледной кожей и нежными чертами лица. Он понятия не имел, откуда в его голове взялось представление идеальной девушки. Возможно, то было влияние подростков постарше. А он, слушая их затаив дыхание, сам того не осознавая, представлял один единый образ, объеденный из множества рассказов. Он бы и мысли никогда не допустил, что на свой шестнадцатый день рождения, глядя в мужские глаза произнесет фразу: — Я люблю тебя. — Что… — Чуя оторвался от его губ и нервно поправил ворот рубашки. В приюте никто не говорил об этом. Никто не знал, что можно полюбить мужчину. А если такие и были среди них, а они наверняка были, то каждый умело маскировался. Говорить было принято только о «нормальном». До перевода в новую школу и Осаму считал себя нормальным. Однако осознав свои чувства к Накахаре, испытывать от этого угрызения совести не стал. Для многих пол играл важную роль. Но для него она всегда была второстепенной. — Я… слишком быстро? — Дазай мягко отстранился, опустил глаза. Губы Чуи тронула улыбка. Так же, как и в первый раз, он вновь коснулся его подбородка двумя пальцами и, наклонившись вперед, нежно поцеловал его в уголок рта. — Нет. Тебе хватило смелости сказать то, на что я решался уже не первую неделю. Дазай заметно расслабился и выдохнул с облегчением. — Но ты уже… — Какой неприятный сюрприз. Женский голос раздался за спиной Осаму. Чуя удивленно вытаращился на призрака, появившегося из неоткуда. Сара Джеймс-Дигри появилась слишком внезапно, и первая их мысль была — бежать. Бежать без оглядки, пока они не преодолеют то расстояние, пересечь которое ее призрак не сможет. Однако Дазай быстро взял себя в руки. Закрыв Накахару собой, он уверенно встретил ее взгляд. Выискивающий, злой, раздраженный, переполненный боли. — Я пришел поговорить с тобой, Сара. От удивления она тут же переменилась в лице. Несколько минут они смотрели друг на друга неотрывно, а вскоре она громко захохотала. — Ты? Поговорить? И даже не вздумаешь бежать? — она вновь засмеялась. — Клянусь, ты меня так рассмешил, что я даже не стану за тобой гнаться. Дазай сложил руки на груди, смиренно ожидая, пока Сара насмеется вдоволь. Чуя в нетерпении принялся нервно топать ногой. — Я хочу помочь тебе. Смех Сары резко прекратился. Вся наигранная веселость сошла с ее лица. Дазай делал вид, что не замечает отрезанные уши и кровь, стекающую по ее шее. Он подумал, что при жизни она наверняка была очень хороша собой. — Каким образом? Что обычный человечишка может сделать для меня? — Разве не обычный человечишка отрезал тебе уши? — подал голос Чуя, стоявший за спиной Дазая. Лицо Сары перекосило от злобы. Она сжала кулаки, яростно впившись ногтями в кожу. Дазай был уверен, что она бросится на них, извергая проклятия, однако, сделав один шаг, она в задумчивости остановилась. Осаму взглянул на Накахару через плечо, а после начал медленно спускаться по лестнице, навстречу Саре. Выглядела она жутковато. Ее волосы были растрепаны, на щеках остались темные разводы от слез. Ворот белой рубашки криво топорщился, на груди и плечах высыхала кровь, пока новая не начинала стекать с ее шеи. Клетчатая юбка была в пыли и катышках, на ногах Сары было столько порезов и ушибов, что не сосчитать. Увидев сумку в ее руках, Дазай вздрогнул и похолодел. С такой же разгуливал таинственный призрак, которого он боялся, пожалуй, сильнее конца света. И странные мысли пришли ему в голову. Дазай подумал, а не могла ли Сара быть тем призраком, что преследовал его с первого дня в школе? Но для чего ей все это? Решила потешиться от скуки? Но разве они могут менять облик? Юбка Сары не износилась со временем. Она была такой в день ее смерти. Может, родители не могли себе позволить новую школьную форму для своей дочери? Может ли быть, что она донашивала одежду за кем-то из сестер? Над такими особенно любили издеваться в школьных стенах. И ему стало ее жаль. Безумно жаль. Подростки бывают ужасно жестоки и безрассудительны. Половина из них страдает мнимой депрессией, склонностью к самоубийствам и потому они долгое время коротают в кабинете психолога, без возможности выразить словами причину своего состояния. Но причина в том, что ее нет. Есть лишь непреодолимое желание привлечь внимание окружающих, стать особенным, не таким, как все. Вторая категория, считающая материальное благополучие родителей своим личным достоянием, вызывала у него смех. Именно такие вытворяли все, что заблагорассудится, чувствуя безнаказанность. Перечислять школьных идиотов и думать о них можно было до бесконечности. И глядя на Сару, в обносках своих старших сестер, избитую, изувеченную, убитую… он думал обо всех обитателях этой школы. Ведь рано или поздно все они выпустятся. Мнимые проблемы заменятся настоящими, такими как: взрослая жизнь, счета, долги, работа, семья. Может, кто-то даже поумнеет. Кому-то будет стыдно за себя в прошлом. Стыдно за свою глупость, жесткость, за свои поступки. Но… что делать Саре? Что делать таким, как она? Кто поможет выпустится ей? Как-то Хитоши, забирая Осаму после очередной драки в школе сказал: один подросток — обычный человек. Два подростка — веселая компания. Больше трех — сборище безмозглых обезьян. Эта фраза поначалу казалась ему грубой, оскорбительной, однако сейчас он увидел в ней долю правды. Сара говорила про Адама Кри, думал он, но, если я спрошу сейчас, был ли он один, она непременно скажет — нет. — В твоей смерти виноват только Адам Кри? Сара покачала головой. — Их было пятеро. Но… — Но? — Пятый был неплохой. Он тоже страдал. Двое из них остались тут. Дазай подошел ближе, опустил ладони на ее худые окровавленные плечи. — Кто такой Адам, Сара? Сколько лет прошло с твоей смерти? Она подняла на него безжизненные глаза. Ее губы тронула печальная улыбка, явив взору смертельно уставшего подростка. — Пятьдесят.