***
Сперва, когда пребывание «дружелюбного соседа» только началось, как никак, было сложно. Сложно представить, что с этим делать. Как вывести его из этого состояния; понять, что больше причиняет ему дискомфорт — моральная травма или физическая утомлённость (плюс сломанная лучевая кость тоже давала о себе знать). И чёрт знает, как понять это, учитывая, что это существо не говорит, еле стонет и спит днями напролёт. С другой стороны, при таком состоянии амёбы залечить перелом было легче всего — без лишних криков, мешающих дёрганий. На то, чтобы переместиться с Титана в другое измерение посредством одной только магии, ушло неимоверно много сил. А притом, что Локи и так был в подшибленном состоянии, так вообще… Его самого бы положить в постельку и пусть себе отдыхает. Тем не менее, кое-какой запас энергии у него остался, хотя и хватало его только на самые примитивные иллюзии да лёгкое целительство. Достаточно этого было короткие сроки. Потом первостепенные нужды дополнили те, которые, по сути, были не самыми важными, но по сложности занимали почётное место сверху пьедестала. Моральные потребности. Не то, чтобы Питер жаловался — он, как раз-таки, из робкого десятка, но сам факт, что постоянно что-то как будто было не так, раздражал. Просто по лицу видно, что подушка не так лежит, книга скучная, а сок ананасовый, хотя он любит персиковый. Когда ты сам привык, что тебе приносят, подают то, что надо и так, как бы ты хотел — сложно ввести в образ жизни заботу о том, чтобы кому-то нравилось то, что делаешь ты сам. Всё же, как заметил Лафейсон, когда приходится заботиться о ком-то, нужно свои привычки сжечь в пепел и выгрести из дому.***
На втором месяце освоения в новой обстановке новый сосед впервые сел за общий стол, за которым обычно «профессор» выполнял работу в режиме онлайн. Инициировал перестановку всея системы сам гость, который встал со своего места и унёс посуду, ранее «исчезавшую» вне его ведома. А потом как-то сам достал кружку из стеклянного шкафчика, наполнил её водой и присел напротив хозяина дома. Молча. Питер наблюдал за ним, вглядываясь в по-королевски изящное (даже при всей обыденности обстановки оно было таковым) лицо, в котором усталость едва можно было распознать — он умело скрывал её и ни одним жестом не выдавал своё потрёпанное состояние. Вдруг Локи поднял утруждённый взгляд на парня, принуждая перестать пялиться пусть без слов, но ясно как день в Коста-Рике. Однако, он не ушёл. — Как прошёл день? — спокойно выдал парниша. Проигнорировать это существо, до сих пор кажущееся ему ничтожным, вот чего ему хотелось больше всего. Но он видел, сколько скуки в его тёмных глазах и понял, что у самого-то в жизни сейчас происходит не больше интересного, чем у того, кто живёт взаперти и не видит никого, кроме него, существования своего гостя не замечавшего. — Как обычно. — А как обычно? — вперив в мальца взор мудрой змеи, в смелости жертвы верно видевшей лишь глупость, Локи кинул ему пару фраз: — Как и каждый день. Бренно, отвратительно, — задумчивость его была спесивой. Пауза не менее театральной. Из постановки выбивался только Питер, начавший проявлять свою истинную неугомонность и тем самым подгонять к поезду проблем Локи свой пока что крошечный вагончик, с виду безобидный, но на дне своём прячущий динамит. — А что… Случилось? — сонно протянул Пит. — Ты случился. Свалился на голову и теперь кроме скотного двора, блеющего в моей аудитории, мне приходится ухаживать за собственной тварью. «Старк был прав», — хотел сказать Паркер и это было бы вполне ожидаемо. — Не все люди такие, — вместо этого заверил кучерявый парниша. У которого взгляд абсолютно неживой, но осмысленный. Без того озорства, без той похоти или горделивости, как у студентов. Он смотрел глазами ребёнка, который знает, что скоро умрёт. Теми глазами, которым плевать, что они увидят, но отчаянно хотевшим что-то увидеть. Как будто видевшими всё в этой жизни. На мгновение Локи подумал, что, вполне возможно, этот отрок и не был «таким». Подумал и смирился с тем, что поверил ему.***
Я долго отходил от того, что одновременно привыкал и к телу, и к обстановке. Мне было сложно войти в колею. Несомненно, ему было куда сложнее. От начала и до конца. Вряд ли то, что сначала я еле с ним разговаривал приносило ему облегчение. Беседовать не умел ни один из нас. Это не пугало меня. В страх поверг факт того, что я не знал, что будет после. Знал, что было до, но не понимал, что происходит сейчас. Он пугал меня. Не запугивая. Я сам себе вдолбил в голову, что должен держаться от него подальше. Сделал это вовремя — когда понял, что он, в свою очередь, сторонился меня. Пока я не забросил свои попытки сблизиться и не ушёл в развитие, ему было плевать. Потом образумился. Или наоборот. Скорее сошёл с ума. *** Стало намного страшнее, когда после того, как ты часа два можешь сидеть в ванной и заниматься своими делами, тебя прерывают. Стучатся в дверь. «Или ты ускоряешься, или я захожу». Заходят. А ты стоишь в одном полотенце, стискивая меж зубов зубную щётку, да и по инерции отходишь слегка назад. Потом приходится коситься на него боковым зрением потому что это непривычно. Непривычно, что он резче тебя настолько. Что у него рефлекторно быстрые движения и он только и показывает желание покончить со «всем этим» как можно скорее. Однако, не во всём. Занавес. *** Он повадился меня навещать. Меня пугало это. И то, что он повадился делать это именно в ванной комнате. Когда приходится закатывать глаза и обматываться полотенцем на сотню тугих слоёв (главное — чтобы не спало), а если сильно не повезёт — прикрываться и не сметь выругаться на то, что он зашёл без стука. Я косился на него. Он смотрел на меня в зеркале. Стоило пересечься — кто-то один выходил. Чаще всего он. *** Из-за того, что мы сталкивались, я потерял. Потерял свою скованность. Странно, но когда ты видел, как человек, с которым ты живёшь, чистит зубы — оно как-то само исчезает. Это кажется простым. Это — то, что между вами или его отсутствие. Характер по-странному отражается в бытовых вещах. Особенно нетерпимость в ошибках, которые, если сравнить с всеми забытыми общепринятыми мерками, допускают все. *** Один раз он сорвался, заявив, что я делаю это неправильно. «Дай сюда и открой рот». Я сказал «Что? Нет», но он силой выдернул у меня из руки зубную щётку и той же силой разомкнул челюсти. «Вот так». И я удивился тому, как он делал это нежно. Не так, как почти рвал себе дёсна, а терпимо. Люди делают больно себе и привыкают к этому. Но боятся причинить неприятности тому, кто, возможно, отнёсся бы к этому с юмором. Такова суть всего человечества.***
Они сидели за пустым столом друг напротив друга, Питер искал вакансии, Локи вычитывал документы, которые должен был подписать. Из-за того, что в тишине каждый бы слышал, как другой дышит, листает страницы, фоном шло радио, рассказывающее об очередных раскопках, ставящих под сомнение очередную теорию. — Это бумаги о том, что я становлюсь твоим попечителем. Здесь нужна твоя подпись. — Значит, у меня больше никого нет? Ни тёти, ни дяди? — Не в этой жизни. Я пытался найти кого-то, но здесь ты всю жизнь провёл в детском доме, приёмных семьях и на улице, — он сделал паузу, ощущая, что что-то упустил. — Мне жаль. Питер посмотрел на бумаги, зарылся пальцами в волосы и застыл. Его ранило то, чего не существовало, и чем чаще это происходило, тем меньше он страдал. — А что с обучением? — Табель хороший, что удивительно. Ты можешь учиться здесь, дистанционно или пойти в новую школу, решай сам. А дальше — куда угодно. Я думаю, это уже будут твои проблемы. — А пока? — А пока можешь жить здесь. Я не заставляю тебя никуда уходить. Пока. Всё было настолько иллюзорным и чужим, что Питер ничему не удивлялся. Если бы здесь до сих пор жили динозавры — он бы просто выходил из дома с копьём. Таноса лет — и да ладно. Танос есть — ладно, пусть вернёт домой, раз такой разумный и крутой. Он подписал бумаги и продолжил искать себе подработку. Задумался об образовании. Задумался о том, какую жизнь он сможет иметь здесь, в этих условиях, в этой стране, где отовсюду несёт травкой. Перед сном он написал письма тем, кто был для него важен в той, «другой» жизни. «Я попытаюсь найти способ вернуться, а если не выйдет — проживу эту жизнь ради тебя. Я не забуду тебя. И пусть, если я всё же вернусь, разлука окажется не дольше мгновения. От всего сердца тебя люблю, Твой Питер»