Книга Летописца

— в которой по разным причинам растёт напряжение, а один из главных героев проигрывает поединок

             Курт Вагнер, невзирая на свою, мягко говоря, своеобразную внешность, оказался своим в доску и отличным парнем. И, как выяснилось, большим любимцем учеников. Во всяком случае, новость о том, что «профессор Вагнер вернулся», звучала по школе разве что не из утюгов. Эйб только диву давался, глядя на то, какими горящими глазами на него смотрели все девицы репродуктивного возраста. Да и не девицы тоже, но в восхищении мужской части учеников скорее превалировал восторг по поводу способностей. И способностей отнюдь не мутанта, а преподавателя. Курта Вагнера любили все. И осаждали везде — и в коридорах, и в рекреациях, и даже в пустую, запертую аудиторию кто-то постоянно скрёбся и шуршал возле двери. Дело кончилось тем, что Вагнер плюнул и сказал:       — Вот и ваш первый шанс испытат’ мои спосоп’ности на себе.       И, взяв Эйба и Барри за руки, «хлопнул» всех троих к себе в кабинет.       Барри не увидел ничего особенного. А вот Эйб несколько минут приходил в себя после вспышки ярко-фиолетового пламени перед глазами, в которой ему открылось… нечто. То, что он не успел толком ни запомнить, ни интерпретировать. Но осколочная память всё-таки осталась.       — Не терсайтес, мистер Файнс, — произнёс Курт, выдавая ему немного виски на «прийти в себя». — Вы фсё рафно пока не фспомните, што именно вы смогли увидет’. Это пространстфо, через которое йа перемешчаюс. Это… слошно, да.       — Не то слово, что «сложно». — Эбрахам потёр лоб и приложился к стакану. — Лучше сказать — «непонятно». И да, давай, что ли, по имени и на «ты»? Я Эйб. Это Барри. Мы в целом неплохие парни, просто крепко попали в переплёт.       — Йа уже догадалса, так’, — кивнул Вагнер, снова садясь на стол, теперь уже на свой. Кабинет его представлял собою абсолютно закрытое помещение без дверей и окон, явно под самой крышей особняка, ибо наверху в полумраке угадывались стропила. — Да, йа там инок’та сплю, — усмехнулся Курт, проследив за взглядом Барри наверх. — Это бывает’… удоп’но.       — Рехнуться можно, — честно сказал Аллен, переводя взгляд на собеседника. — Только-только мне кажется, что я начинаю привыкать к происходящему, как появляется нечто…       — Некто, — поправил его Файнс.       — Или некто, — выкрутился тот, — короче, тот или то, что меняет мою картину мира напрочь.       — Аналогично, друг мой. — Эйб спросил взглядом разрешения, дождался кивка и потащил сигарету из пачки. — Интересно, есть ли такой же, как ты, в нашем… ну, в общем, в нашей версии событий.       — Это фполне вероят’но, так’, — покивал Курт, заинтересованно глядя на Файнса своими непроницаемыми золотыми глазами. — Я бы даже сказал, Эйп’, что это… более, чем восможно. Фпрочем… практика покажет’. Вы намереваетес вернуцца домой. Мы намерены вам в этом помоч.       — А дальше посмотрим, к чему это приведёт и как реализуется, — кивнул Файнс.       «И они посидели ещё немножко». И Курт рассказал о своём бездомном детстве на улицах Мюнхена и о том, как рано или поздно прибился сперва к цирку уродов, а потом к клубу подпольных боёв для мутантов, откуда его и вытащил профессор Ксавье. О том, сколько для него всегда значила литература и театр и какую библиотеку он собрал себе в своей каморке под крышей мюнхенского собора, где скрывался от всех и вся. Продемонстрировал идеальный британский, затем ирландский и под конец, просто для смеха, пару американских акцентов и произношений. Слушая и глядя на то, как Вагнер изображает диалог техасского реднека с английским лордом, Эйб и Барри хохотали как безумные.       — Самое восхитительное и чудовишчное, — добавил Курт, закончив сценку, — што обычная реч у меня звучит только так’. Копироват’ в сценической речи — сколько угот’но, а вот в обыденности никак’. Психологический барьер. Прошче говорья, слишком привык’, да.       — Самое чудовишч… чудовищное не в этом, — произнёс Барри, утирая набежавшие слёзы. — А то, что это ушас… ужасно заразно!       — И вы не первый, кто мне оп’ этом говорит’, — Курт сочувственно похлопал Аллена по плечу. — Не бойтес, я не буду считат’, что вы исдеваетес.       — А фремя… тьфу! Барри, ты прав, ужасно прилипает. Так вот, времени-то уже до фигища. Курт, ты сможешь перенести меня… ко мне? Или хоть в коридор? Мне готовиться нато… надо, блин.       Под общий смех Вагнер в несколько секунд переправил Эйба в его комнаты, а сам остался с Барри «ешчо на поболтат’». Файнс же хрустнул суставами, выругался по-армейски и засел за ноутбук. Работы предстояло много.              — Я делаю то, что делаю, во благо человечества, — говорит с доверительными интонациями высокий, лысый, как Ксавье, и крепкий, как Логан, мужчина, но в глазах его нет ни добра, ни участия, как у профессора. Сила, хитрость и разум светятся в них. Но почему-то… ему хочется верить.       Ты киваешь, потому что так правильно и так надо. Ведь этот человек успел стать тебе другом.              Общий зал какого-то банка, люди в балаклавах и с оружием, суматоха и острое ощущение страха в воздухе, как всегда бывает при ограблениях, и твой собственный спокойный голос:       — Достаточно, пожалуй. А теперь спать. Всем. Кроме тебя.       И стройная светловолосая юная женщина с царапинами между костяшек пальцев вскидывает голову в изумлении, глядя, как грабители, кассиры и посетители оседают на пол.       Ты знаешь. Так правильно. Ведь ты причастен к её судьбе больше, чем она знает. Пока.              Тяжёлая сабля в руках, жажда крови от этого оружия и густой, плавящийся металлом голос разумной вещи:       — Я не буду вложен в ножны, покуда не испробую крови врага. А значит, не извлекай меня, если не враг перед тобою…       И ты протягиваешь саблю рукоятью вперёд тому, кому искренне доверяешь.       — Я точно знаю, ты справишься с этим лучше меня. Прости, но ножен лучше, чем ты, я не могу себе представить. Так.              Полукруг обсидиановых зеркал, шёпот тьмы вокруг и острое ощущение нужности где-то. Не здесь. Не сейчас. Но ты точно знаешь, где и когда. Шаг. Так, как правильно. Ведь тебя ждут.              Алые и золотые молнии, бьющие из земли вверх. И человек, который поворачивается к тебе жутким, исполненным мощи движением. Быстро. Быстрее, чем может кто-либо.       — Спасибо, — шепчет Харрисон Уэллс, поднимая залитое слезами лицо к хмурому, свинцовому небу. — Спасибо… Я знал, что вы освободите меня… из этого.              И сон заканчивается.              Эйб вскочил с кровати как укушенный и долго дышал, а потом ещё дольше курил у открытого окна, глядя на стремительно светлеющий горизонт.       В голове хрустящим стеклом бились осколки образов, которых он начинал всерьёз бояться.       Когда пепельница стала похожа на ежа, а в пальцах успокоилась дрожь, Файнс передёрнул плечами, сплюнул через подоконник и вернулся к открытому ноутбуку. На экране красовалась надпись готическим шрифтом: «Силы и Миры. Теория и практика квантовой запутанности. Доктор Харрисон Уэллс». Рядом красовалось портретное фото автора.       — Ты явно знаешь больше, чем показываешь, Харрисон-Эобард, — процедил себе под нос отставной связист, в который раз за последние сутки погружаясь в хитросплетения выкладок высшей физики. — И я выведу тебя на чистую воду. Как и должен. Я всё-таки журналист-следователь.       Он придвинул ближе пепельницу и углубился в текст, уже привычно делая пометки пером в блокноте возле клавиатуры. Золотистый рассвет медовыми каплями стекал на строчки и впитывался в чернила.       До встречи мистера Уэллса и мистера Файнса оставалось не более четырёх часов.              «Золотоглазое такси», как с ноткой непонятного друзьям юмора отозвался о Курте Колосс, доставило Барри и Эйба в переулок неподалёку от СТАР-Лэбс комфортно и быстро. На этот раз Файнс закрыл глаза, чтобы не насиловать память особенностями мутантского «перехода», и всем, что ему запомнилось, были вспышки фиолетового пламени, пробивавшиеся даже сквозь веки.       Вагнер, хоть и под маскировкой, быстро откланялся, напомнив про дальнюю связь, наушники-«капельки» которой были выданы Барри с Эйбом перед отходом, и о кодовой, ничего не значащей для постороннего уха фразе «золото единорога», по которой он, Курт, готов вытащить друзей в секунду хоть со дна Марианской впадины. На том и порешили. Хлопок, запах серы, быстро истаявший в воздухе, и профессор Вагнер отправился просвещать ученические головы в области английской литературы. А Файнс и Аллен переглянулись, усмехнулись друг другу и плечом к плечу зашагали к огромному, скорее напоминающему стадион, зданию Лабораторий Совмещённых Технически-научных Амбициозных Разработок, иначе СТАР-Лэбс.       Секретарь за стойкой была ожидаемо юна и прекрасна, но неожиданно невинна и наивна. Эйб безо всякого волшебного голоса, просто при помощи природного обаяния и удостоверения журналиста, запудрил ей мозги так, что спустя десять минут она уже вызывала «кого-нибудь проводить». Путь к Харрисону Уэллсу оказался проще, чем думал Файнс.       Думал, пока в огромном светлом холле, оформленном под своеобразный музей современной науки с витринами и голографическими экранами, не появился молодой человек. Невысокий южно-американец, иначе попросту латинос, в футболке с принтом «42 — ответ на всё», драных джинсах и кедах со звёздами. Он непринуждённо скользил между посетителями, белозубо улыбаясь экскурсоводам, и двигался чётко в ту сторону, где стояли друзья. В первые несколько секунд Эйб не придал этому значения, но чем-то внутренним ощутил, как напрягся Барри, и оглянулся, чтобы отпустить какую-нибудь шутку. И тут же понял, что его друг стоит с каменным лицом. Файнс коротко выругался сквозь зубы.       — Если ты будешь вести себя так, — произнёс он, подкрепляя слова крепким тычком локтем в рёбра бывшему Флэшу, — то единственным, куда мы сейчас отправимся, будет обиталище местных психиатров. Барри, естественнее, умоляю тебя. Кем бы он ни был — это не тот, кого ты знал дома.       Аллен вздрогнул, провёл рукой по лицу и покаянно улыбнулся в ответ на гримасу Эйба.       — Прости, это от неожиданности. Я собрался к встрече…       — С другим человеком, я понял. Умоляю, дружище, держи себя в руках. Пока. Вот вернёмся в Школу — я тебя лично к Логану отведу. А пока — жопу в горсть, зубы наружу в улыбке, мозг в кучу — и вальсируем.       — Почему вальсируем? — недоумение Барри было бальзамом на душу.       — Не знаю. Колосс так говорил. Мол, пренебречь, вальсируем.       Тем временем латинос преодолел холл и остановился в шаге от друзей.       — Добрейшего дня, господа, — с улыбкой сказал он и фыркнул, отбрасывая с лица длинную прядь чёрных как смоль волос, выбившуюся из причёски-хвоста. — Я Циско Рамон, а вы, я так понимаю, мистер Файнс и… — тут он вопросительно взглянул на Барри, и Файнс кивнул. Этот ход они просчитали заранее.       — Барри Аллен, — уже спокойным голосом сказал тот и протянул руку для приветствия. — Помощник и в некотором роде… ученик мистера Файнса.       — Эйба. Эйб для всех, — рассмеялся Эбрахам в свою очередь пожимая руку Циско. — Барри иногда любит официоз, а я человек простой.       — Наслышан, начитан и, честное слово, удивлён твоим интересом, Эйб, — заулыбался в ответ Рамон. — В смысле, интересом к науке, и к нам, и к доктору Уэллсу в частности. Ты же обычно по политике и финансам… Или мы в чём-то подозреваемся? Сам Эбрахам Файнс нас расследует?       Он с притворным ужасом изобразил, что собирается немедленно прятаться и бежать.       Эйб с ответной улыбкой подхватил игру, прицелившись в Циско из пальца, потом покачал головой:       — Нет, ни в коем случае. Просто я разрабатываю, скажем так… новую тему для публикаций. Хочу попробовать себя в иной области, как раз связанной с наукой. И именно… доктор Уэллс может мне помочь, дать некоторое количество наводок и прочее. Посоветовать, в какую сторону копать. Плюс к этому, мой юный протеже весьма подкован в определённых областях… и всегда мечтал побывать у вас, в СТАР-Лэбс.       — Здорово, — искренне восхитился Циско, поворачиваясь к Аллену. — А ты откуда, Барри?       — Из Готэма, — брякнул Барри, не задумываясь, и, глядя на стремительно вытягивающееся лицо Циско, чуть поправился: — Из «Готэм-Газетт». Я сам-то отсюда, из Централ-Сити, а там, понимаешь, на стажировке. Вот, пробился аж к самому Эйбу.       — Обмен опытом и прочее, — включился Файнс, понимая, что «легенда» начинает обрастать ненужными подробностями. — Так что, идём?       — Да, за мной. — Циско развернулся и двинулся вперёд. — В святая святых, так сказать. Наш Кортекс, где творятся чудеса науки и откуда мы втроём управляем всей СТАР-Лэбс.       — Втроём? — поинтересовался Барри, огибая группку посетителей.       — Да, — мотнул головой Циско, — я, доктор Кейтлин Сноу и доктор Харрисон Уэллс, естественно, наш наставник, глава и путеводная звезда.       Аллен передёрнул плечами, но развивать тему не стал.       Они свернули в сторону, прошли долгими коридорами — все двери на пути Циско открывал своей карточкой, не прекращая при этом трещать, как радио-диджей, расхваливая всё подряд: себя, лаборатории, доктора Уэллса и общую значимость для науки всего вышеперечисленного. На одном из поворотов Барри чуть притормозил, задумчиво провёл рукой по стене, прищурился и двинулся дальше. Эйб достаточно успел изучить своего друга, чтобы видеть: каждый шаг ему даётся, будто в ноги налит свинец, а идти приходится по пояс в воде. Но Аллен шёл, и с каждым шагом в его глазах разгорался огонёк уверенности в себе.       Пискнул очередной замок под карточкой Рамона, и друзья вошли в просторное помещение с полукруглым столом, украшенным разом шестью мониторами, от которых на вошедших обернулась молодая женщина — образец холодной красоты юной учёной дамы. По сторонам были новые двери, ведущие в застеклённые мини-лаборатории и куда-то ещё. А в середине стоял высокий немолодой мужчина с лошадиным лицом, глазами чуть навыкате и пальцами музыканта. Чёрная водолазка, светло-серые джинсы, дорогие кроссовки, прямоугольные очки в тонкой оправе и… ощущение глубокой внутренней силы дополняли образ. Эйбу и самому пришлось слегка собраться: именно эту породистую физиономию, всю в слезах, он видел вчера ночью во сне. Барри на долю секунды застыл соляным столпом, но быстро взял себя в руки.       — Добро пожаловать в сердце СТАР-Лэбс, господа, — приятным, с лёгкой хрипотцой голосом сказал Харрисон Уэллс и улыбнулся прибывшим. Улыбка у него была на диво располагающей.       Эбрахам и Барри ответили сообразными приветствиями и по очереди пожали руки светилу науки.       Ладонь у светила оказалась узкая, цепкая и твёрдая, как деревяшка.       «Ох не за клавиатурой и не за приборами нарабатываются такие ладошки и такая хватка, — размышлял Файнс, пока Харрисон гостеприимно провожал их в небольшую рекреационную зону. — Нет, я, конечно, понимаю, что никто не мешает доктору Уэллсу в промежутках между исследованиями тягать железо. Но я чую в твоей руке и твоём пожатии иную силу. Ту, которую не набрать в спортивном зале. Твои руки — оружие, Харрисон Уэллс. Ты, как и я, умеешь убивать. Ты был на войне».       Они с комфортом расположились на диванчиках перед столиком прихотливого, асимметричного дизайна.       «Ты можешь обмануть кого угодно здесь, Тоун, — думал Барри, слушая, как хозяин лабораторий вежливо объясняет Эйбу, что курить здесь к его, Эйба, сожалению, нельзя, а тот сокрушается. — Кого угодно, потому что они не знают тебя. Не знают меня. Не знают о спидстерах. Но я — я знаю тебя, Эобард. Знаю вплоть до этих лукавых морщинок в уголках глаз, когда ты улыбаешься. Потому что ты был моим спасителем. Моим наставником, моим другом. Ты почти стал мне третьим — после Генри и Джо — отцом. И я знаю, что всё это от начала до конца было ложью. Ты не только убил мою мать, Уэллс-Тоун. Ты едва не убил мою веру в людей, лучшее во мне, мою радость бега, который ты же мне и дал. А ещё ты обещал убить Айрис на моих глазах. Ты жестокая, холодная тварь. И ты… ты опять нужен мне, так же как я был нужен тебе когда-то».       — Я искренне удивлён… вашему визиту, мистер Файнс, — говорил тем временем Харрисон Уэллс, не догадываясь — или догадываясь? — какую бурю эмоций вызвали у его гостей первые же минуты встречи. — Ваша специализация, сколь мне известно, лежит несколько в иной области, нежели наши попытки сделать мир лучше.       — Каждый из нас делает мир лучше в меру своих сил и способностей, — чуть изогнул губы в улыбке Эйб, понимая, что ступает на тонкий лёд беседы с превосходящим соперником. И в то же время пытаясь сообразить, что означают лёгкие паузы во фразах Уэллса, и почему слова «мистер Файнс» прозвучали с такой странной интонацией.       «Он как будто… хотел назвать меня иначе? Главное, чтобы он уже не встречался с местным Эйбом неофициально: официальные-то встречи мы проверили. Вот это будет номер!»       — А силы, способности и мир — это как раз по вашей части, мистер Уэллс, — Барри подхватил чуть повисшую в воздухе фразу так, будто полжизни работал с Файнсом бок о бок. — И когда у двух журналистов возникают вопросы обо всём этом, да ещё и с научной точки зрения, к кому ещё им обратиться?       — Хм. Звучит любопытно, господа. — Харрисон подался вперёд, опершись локтями о колени и складывая руки ладонями вниз. — Что же именно интересует двух… журналистов из вышеперечисленного?       — Интересуют — силы и способности. — Эйб откинулся на спинку дивана в самой расслабленной позе, а голос его зажурчал ровно и плавно, но пока без бархатисто-глубоких ноток силы: — Хотя, вероятно, начать стоит с мира. Точнее, с теории о его множественности.       — А, вам любопытна теория мультивселенной? — Уэллс чуть удивлённо поднял брови. — Что ж, для начала я могу рекомендовать вам ознакомиться…       — Не утруждайте себя списком литературы, доктор, — мягко перебил его Файнс. — Я читал ваши книги и статьи по этому поводу. Дифракция вероятного будущего, струнный уровень строения мира, квантовая запутанность… Моё почтение, доктор… Уэллс, вы смогли изложить всё это достаточно доступным для простых смертных языком. Хотя в работы Намбу и Полякова всё равно пришлось заглянуть. Да и не только. Скажем так, меня больше интересует практический подход. Вероятный, разумеется.       В процессе речи Эйба Барри неотрывно следил за Харрисоном, внутренне слегка изумляясь, сколько информации успел впитать его друг за такое относительно небольшое количество времени. Доктор же, против ожидания, не проявил ни малейших признаков удивления. Напротив, лицо его осветилось удовлетворённой улыбкой.       — Я не смел ожидать меньшего погружения в вопрос от вас… мистер Файнс, — произнёс он, и Эйб вновь внутренне непонимающе нахмурился. Харрисон явно что-то знал о нём, Эбрахаме Файнсе, и это знание вкупе с полной уверенностью доктора в себе начинало напрягать. Пока что Эйб проигрывал поединок намёков и интонаций, а потому стремился перевести разговор в более прикладную плоскость. Впрочем, доктор, похоже, и не собирался ему мешать. — Что же именно, с точки зрения теоретической практики, — Харрисон вновь позволил себе улыбку, — вы хотите узнать?       — В какой именно момент изменения вероятного будущего рождается новая вселенная с точки зрения действия разумных существ, сиречь людей? — самым небрежным тоном спросил Эйб. — И насколько именно на людей — а если точнее, их «варианты» — в таком случае будет действовать квантовая запутанность?       — В любой момент, мистер Файнс, — доктор Уэллс хитро прищурился. — Сложность состоит именно в определении, какие именно действия повлияют на развитие будущего в ту или иную сторону. Разбитый в нужный момент стакан может значить ничуть не меньше, чем прерванная жизнь, к примеру.       — Вот как? — Во фразе Харрисона были уже не намёки, практически прямой текст, но Эйб понимал, что игра ещё идёт и раскрывать карты не время.       — Именно так. Что же до квантовой запутанности… Она будет заметна лишь наблюдателю со стороны. Некоему гипотетическому существу, способному видеть разом несколько потоков событийности. Ну, или аномалии.       — Аномалии? — Барри из последних сил демонстрировал вежливую заинтересованность в вопросе.       — Да, мистер Аллен, аномалии. Предположим, что некто смог нарушить законы пространства-времени, вернуться назад по временной оси и изменить некие события. Внести изменение в вероятностное будущее, создав, таким образом, новую линию времени, а значит, и новую вселенную. В таком случае этот некто сможет частично наблюдать проявления квантовой запутанности между тем, что, по его мнению, происходило в исходной реальности и реальности новой. Сам же субъект, оставшись в новой реальности, будет являться аномалией.       — Тем, чего на этом свете вообще не может быть, — процитировал по памяти Эйб один случайно прочитанный ещё в армейские времена опус.       — Всё верно, — Уэллс тонко улыбнулся. — Остальные же люди никак не «почувствуют» на себе этот эффект. С их точки зрения всё будет происходить как должно. С другой стороны, подобное наблюдение даже в теории может продлиться крайне недолго. Новая реальность, созданная искусственным способом, нестабильна и без участия того, что я определил в своих работах, как «Великие Силы», будет стремиться к коллапсу. Если же наша аномалия имеет отношение к вышеупомянутым силам, её наличие будет единственным стабилизирующим фактором.       Эйб помолчал, переваривая услышанное.       — А в той же теории существуют иные факторы для стабилизации подобной «новой» вселенной? — спросил он после паузы.       — Разумеется. — Уэллс вновь чуть подался вперёд, его очки блеснули. — Всё те же действия… мистер Файнс. Направленные на удержание новой реальности в определённых пределах нормы. К примеру, если в упомянутой новой реальности в результате её создания началась мировая война, — Барри не удержался и вздрогнул, — стабилизирующим действием будет её окончание. Чисто теоретически.       Сарказм в последней фразе был почти неприкрытым. Файнс выдохнул. И понял, что эту дуэль он проиграл. Партия с самого начала шла не по его правилам и не под его контролем. Оставалось только перехватывать ход и стараться удержаться на новой волне.       — Вы приводите весьма конкретные примеры, доктор Уэллс, — процедил он, добавляя в голос тех бархатно-рокочущих нот, что позволяли ему всё это время договариваться с самыми сложными собеседниками, — если вас можно так называть. Или ты всё же предпочтёшь настоящее имя, Эобард? Ты ведь ждал, что рано или поздно мы придём к тебе. Так зачем лишний раз сотрясать воздух ложью?       Повисла тяжёлая пауза. Затем собеседник Файнса и Барри усмехнулся, снял очки и небрежно бросил на стол.       — Просто не мог до конца поверить, что всё сошлось именно так, как нужно, — произнёс он совсем другим тоном. В этом голосе звучало не просто высокомерие — а чистое и неприкрытое чувство превосходства над всеми, кому не повезло оказаться рядом. — Но ты прав… Эйб, если позволишь тебя так называть. Я ждал. — Он перевёл взгляд на спутника Файнса, и глаза его внезапно потеплели: — Здравствуй, Барри. Я ждал тебя.