Юная революционерка Тсуна: сказка о Принце

Но на этот раз папа не стал испытывать терпение Неаполя, и вскоре было достигнуто соглашение, по которому Джентиле Орсини до конца жизни сохранял за собой Серветри и Ангуиллару, а после его смерти оба лена возвращались во владение церкви. Рафаэль Сабантини. «Чезаре Борджа. Дом быка»

— Хи?.. Энма подхватилась, поднимаясь, и с улыбкой склонила голову: — С возвращением, Тсунаеши-сама. Тсуна сделала шаг назад, за порог, и поспешно оглядела комнату. Все ее вещи были на месте. Шкаф был открыт — похоже, Энма как раз перекладывала туда свои вещи. Можно было бы сказать, что это совпадение, но что-то Тсуне не очень в это верилось. — Что ты тут делаешь?.. — наконец спросила она, решительно заходя в комнату и кладя портфель на стол. — Здесь живу я. Энма склонила голову набок. — Вы победили в дуэли, Тсунаеши-сама. — И что? — Это правило Печати. Победитель обручается с Невестой-Розой, и она следует за ним до тех пор, пока он выигрывает. — Правило? Невеста-роза? О чем ты вообще? — Тсуна схватилась за голову. — Мне хватило того бреда, который нес Гокудера-кун, честное слово! — Он не сказал ни слова лжи, — Энма встала и склонилась в низком поклоне, так, что волосы закрыли ее лицо. — Я — Невеста-Роза. И теперь я принадлежу вам, Тсунаеши-сама. — Ох, — только и смогла выдавить Тсуна. — Может, не надо? Я вовсе не хотела участвовать в этих играх. — Но у вас есть кольцо. Час от часу не легче! Тсуна в смятении замахала руками: — Эй, давай проясним сразу! Это кольцо мне подарили много лет тому назад. А драться я пошла только потому, что этот парень тебя ударил! Я ненавижу драки, если что! — Но теперь вам придется сражаться, — Энма склонила голову набок и слегка прищурилась. — Потому что любой дуэлянт теперь имеет право вызвать вас. — И что? Неужели я не могу отказаться от этой ерунды? Энма вскинула на собеседницу бесконечно печальные глаза. — Те, кто отказываются от сражений, навсегда покидают Академию. — Что… — поднеся руку к губам, пробормотала Тсуна. — Мне потребовалось столько стараться, чтобы попасть сюда! — она покачала головой. — Что за дурацкий обычай! Как меня вообще угораздило в такое вляпаться! От обиды у нее на глазах выступили слезы. Подумать только, она так много занималась, чтобы перевестись сюда! Ей помогал… неважно, кто, но сил было потрачено изрядно. — Я неудачница, — шмыгнула носом она. — И никчемная… Энма осторожно провела пальцами по ее щеке, утирая слезы. — Не плачьте, Тсунаеши-сама. — Перестань меня так называть! — заорала Тсуна, отшатываясь. — Зови меня Тсуной и обращайся на «ты»! Хватит играть тут в служанку! — П-простите… — Энма потупилась. — Но я обручена с в-вами… Тсуна-сама. — Твою ж… — Но вы можете звать меня по имени, если захотите. И не надо больше плакать, — Энма улыбнулась, полузакрыв глаза, и сердце Тсуны подскочило куда-то к горлу. В этом выражении было слишком много всего — смирения, покорности… доброты. Такая, как Энма, не заслуживала жестокого обращения. На нее наверняка и так часто орали — тот же Гокудера, например. — Хорошо, — твердо сказала Тсуна, сглотнув. — Я не буду больше плакать. Я просто проиграю следующую дуэль и вернусь к обычной жизни. А ты больше не позволишь себя обижать, хорошо? Ты же не хочешь, чтобы с тобой обращались так, как это делал Гокудера-кун? Энма молча кивнула, все так же улыбаясь. — Вот и замечательно! — с напускной веселостью воскликнула Тсуна и потянулась. — А теперь, пожалуй, я позанимаюсь немного — и спать. Сегодня был тяжелый день! Ой… кстати… Тсуна окинула взглядом комнату. — Ты же забрала свои вещи из розария? — Конечно, Тсуна-сама, — Энма на мгновение запнулась, как будто вопрос ее удивил. Почему-то Тсуне показалось, что Энма слышала в своей жизни много грубости и мало хорошего, поэтому она поспешно сказала: — Извини, если задела тебя на уроке. В смысле… Ты почему-то так быстро ушла. Я не хотела. — Все в порядке, Тсуна-сама. Я ушла не из-за вас, — Энма помялась, теребя в руках краешек форменной блузки, а потом спросила: — Может, я попробую зашить вашу форму, Тсуна-сама? Тсуна с интересом покосилась в ее сторону. — Ты умеешь шить? — Немного. Я была бы рада помочь вам. Тсуна посмотрела на Энму, потом опустила голову и увидела распоротый пиджак. — Ну, если тебе не трудно… -…Как скажете, Тсуна-сама. — Мать моя женщина, Савада-тян! Что с тобой приключилось?! — В смысле?.. — Тсуна зевнула, прикрывая рот рукой. Найто имел обыкновение задавать вопросы, исходя из одному ему известных ассоциативных рядов, и разбираться в этом после бессонной ночи было себе дороже — проще переспросить. — Ну, твоя форма… эээ… она выглядит так, как будто ее зашивал бешеный последователь Франкенштейна! — А… это… ну… — замялась Тсуна. Вчера Энма честно попробовала зашить пиджак, но в итоге только пришила борт к рукаву. Тсуне пришлось это все распарывать и полночи сидеть с иголкой в руках, переделывая все за соседкой. В результате она исколола себе все пальцы и не выспалась, а кривые сморщенные швы на воротнике и груди всем своим видом взывали к отмщению. — Короче, я совершенно не умею шить, — вздохнула она наконец. — И Энма-тян, как выяснилось, тоже. Слухи не врали — Энма была ужасно неуклюжей и недотепистой, даже Тсуна казалась себе верхом грации рядом с этим созданием. Помимо неправильно зашитой куртки, на счету Невесты-Розы уже были разбитая чашка, синяк, заработанный в близком знакомстве со стулом — Тсуна так и не поняла, как бедняжку угораздило на него наткнуться! — и порванный подол домашнего платья. Хотя, судя по количеству кривых заплаток, Энма портила одежду регулярно. И при всем этом она оставалась просто-таки дьявольски милой. Даже ее утреннее сражение с волосами выглядело примерно как игры маленьких пушистых котят. — Козато? — Найто остановился и посмотрел на Тсуну с изумлением. — А она тут причем? — Ну-у… так вышло, что мы теперь живем в одной комнате… — Но у нас комнаты в общежитиях одиночные! Ах, даже так? Теперь переселение Энмы выглядело еще более странно. — Говорю же, так вышло. — Хм-м… — Найто задумался, возводя глаза к небу. — Это как-то связано с тем, что твоя форма порвалась? — Ну, возможно… — проворочавшись без сна полночи, Тсуна решила никому не рассказывать о дуэлях. Все равно она уже утвердилась в своем решении бросить их при первой возможности. — Кстати, слышала новости? — Найто легко перескочил на новую тему для разговора. — Говорят, Гокудера Хаято переводится к нам в класс. Тсуне показалось, что она ослышалась. Поразмыслив пару секунд и придя к выводу, что раньше времени обнаруживать свое знакомство с Гокудерой будет не очень разумно, она спросила: — А кто это? — Что, ты и его не знаешь?! — изумился Найто. — Ты только вчера узнала, как звать Хибари, а сегодня заявляешь, что ни разу не видела вице-президента студсовета! — Ну, я могла видеть, но нас друг другу уж точно не представляли… — Тсуна лихорадочно соображала, что могло понадобиться такой важной шишке от далеко не самого лучшего класса Академии. — Будто кто-то стал бы вас знакомить! Пф-ф! Ты хоть знаешь, как к нему тут все относятся? Девчонки за ним бегают косяками — больше сталкерят только Хибари, но Хибари надо пасти осторожно, а этот максимум поорет и успокоится. А еще он — победитель всех математических соревнований Академии и в прошлом году взял первое место где-то там еще. Шуму было — ужас! Говорят, он настоящий гений! — А ты сам что думаешь? — слегка невпопад спросила Тсуна и тут же спохватилась: — Ой, извини! Я понимаю, что ты его не знаешь даже… ну, вблизи… просто ты говорил сейчас с таким восторгом… — Я? — Найто остановился и посмотрел себе под ноги. — Я думаю, что он куда более странный, чем хочет казаться. Плюс, хоть он и вице-президент, никто не видел, чтобы он занимался делами студсовета. Всем вертит Сузуки. У нас в Академии чертовски странный студсовет, да? — Сузуки? Это еще что за фрукт? — Не фрукт. Тогда уж ягода, — ухмыльнулся Найто. — Увидишь — сразу поймешь, что это она! Слишком уж у нее… выдающиеся ягоды! — Найто-кун! — Кстати, — радостно воскликнул он, — арбуз же тоже ягода, правда, Савада-тян?! Это звучит как великолепная шутка, правда?! Главное, не говорить ее Сузуки, потому что тогда она сотрет тебя в порошок силами комитета ликвидации! — Ой. Ты описываешь второго Хибари… ну, разве что с арбузами. — Хах! Она пришла сюда два года назад и первым делом с ним подралась. Они делили территорию целых полгода, до тех пор, пока не сговорились наконец на чем-то… говорят, Хибари помог Адельхейд занять место президента студсовета в обмен на то, что она отвяжется от дисциплинарного комитета и перестанет пытаться отобрать у них помещения. — Значит, Хибари-сан тоже в совете?.. — Ну, ему даже прочили место вице-президента, да он отказался. И впрямь, зачем ему столько мороки, коли своей хватает? А Адельхейд рада стараться за двоих, — пожал плечами Найто. — Кстати, я тебе уже похвастался или нет? — Чем именно? — улыбнулась Тсуна. За недолгое время знакомства она уже усвоила, что Найто имел обыкновение то и дело пытаться показать окружающим — то есть, в основном как раз ей, — очередную странную штуку. Вон, дня три назад притащил фенечку из разрисованных металлических бутылочных крышек и очень долго убеждал Тсуну, что это — охренительно крутая штука; на прошлой неделе нашел в библиотеке книгу с фокусами, просидел над ней пару вечеров и забыл, а до того было еще что-то, и Тсуна уже честно забыла, что именно, потому что трогательная привязанность Найто к непрактичным вещам и идеям уже почти перестала ее удивлять. — А вот! — воскликнул Найто торжествующе и сунул кулак ей под нос. — Они открыли свободный набор! Клуб, которым руководит, между прочим, Велено Бьянки! — Я опять же не знаю, кто это такая… — пробормотала Тсуна и застыла в ужасе, увидев, что красовалось на пальце Найто. — Это же!.. — Такое же кольцо, как и у тебя! Жутко девчачье, правда? Вот с какой стати оно розовое?! — З-зачем?! Зачем ты взял его?! — воскликнула она, судорожно пытаясь сообразить, к чему вообще это может привести. — Ну… там обещают кое-какие ништяки. Много ништяков. Всякие штуки специально для членов клуба, пустят туда, куда простых учеников не пускают, и все такое. Разве ты не знаешь? Ты же вроде сразу в него записалась! — Я… не записывалась ни в какой клуб… — Но твое имя в числе участников! — Что?! — заорала Тсуна. — Что вообще происходит?! В ее бедной голове все смешалось: Арена, Невеста-Роза, дуэли, клуб, Найто… студсовет, занятый чем угодно, кроме дел школы… постоянная ложь и недомолвки. Энма. Энма, которая накануне строила из себя ходячую энциклопедию подноготной Намимори. И даже словом не обмолвилась ни о каких клубах, тем более о тех, куда можно оказаться зачисленным автоматически. — Она могла бы и сказать мне, до какой степени это все имеет право на мою жизнь!.. — в ярости прошипела Тсуна, сжимая кулаки. — Ох, на перемене я ей устрою!.. Я ничего не имею против ее характера, но вот известить меня о подробностях было можно! — Что с тобой? — удивился Найто. — О чем ты? — Не важно, — Тсуна выпрямилась и пошла вперед, чеканя шаг. — Я пойду в класс. Надо кое-что сделать. — Савада-тян, ты что, обиделась?! — Не ходи за мной, пожалуйста! — Если цыпленок не разобьет скорлупу яйца, он умрет, не родившись. — Мы — цыпленок, мир — наше яйцо. — Принесем же в мир революцию! На смотровой площадке, выделенной студсовету, сидели за столом четыре человека. Сузуки Адельхейд. Высокая и полногрудая, с блестящими черными волосами, убранными в строгий хвост, из которого выбивалось несколько прядей. Бело-синий мундир, казалось, должен был на ней вот-вот разойтись; из-за своей выдающейся фигуры она двигалась иной раз слегка скованно. Гокудера Хаято. Юноша среднего роста, с пепельными волосами, зелеными глазами и вполне европейскими чертами лица. Его мундир с красной и черной отделкой был спереди засыпан пеплом от сигарет. Морщась, Гокудера пытался стряхнуть с белоснежной ткани грязь. Бьянки Велено. Девушка с длинными розовыми волосами и глазами того же редкого травянисто-зеленого оттенка, что и у Гокудера. Ее мундир был оторочен розовым и сиреневым кантом. Высокая и стройная, с яркими губами и тонкой улыбкой, Бьянки куда больше походила на девушку из европейского высшего света, чем на японскую школьницу. Хибари Кея. Невысокий, тонкий в кости и жилистый парень с черными волосами и очень светло-серыми глазами. Единственный член студсовета, чей мундир был почти полностью черным, за исключением фиолетового канта и золота эполет. На рукаве его алела повязка Дисциплинарного Комитета. Он сидел, уткнувшись в свою записную книжку, и вместо обычной формулы приветствия членов студсовета лишь кивнул головой. — Итак, — холодно произнесла Адельхейд, — вы все получили письма с Края Света? — Да, — отозвалась Бьянки, рассматривая свои идеальные ногти. — Да, и мне оно не нравится, — голос Гокудеры был как и всегда хриплым и прокуренным. Хибари просто промолчал, но Адельхейд отлично знала: если бы письмо не пришло, он не был бы так спокоен. — Новая Дуэлянтка, которая сразу же выиграла дуэль у Гокудеры… Причем в письме лично мне было сказано, что все должно идти своим чередом. Как идет. — Уже два новых Дуэлянта, — тонко улыбнулась Бьянки. — Из мальчика выйдет толк… если кто-то из нас возьмется за него, вскоре он сможет ударить Саваду в спину. — Добыли жалкое травоядное и радуетесь? — Хибари наконец-то подал голос. — Эта девчонка не так проста. Кстати, Гокудера, правда, что ты принял ее за парня? — Э-э… — Мой братец иногда так наивен, — усмехнулась Бьянки, приобнимая Гокудеру за плечо. — Правда, Хаято? — Э-эй, уберись! — воскликнул тот, беспорядочно размахивая рукой с сигаретой. — Будь добра, не распускай руки! — Ох, я же твоя сестра… Зачем так жестоко? — Потому что ты лезешь в мое личное пространство! — Хаято, ты разбиваешь мне сердце!.. Кстати, как тебе эта Савада Тсунаеши? Стряхивая пепел в пепельницу, Гокудера крепко задумался. — Ну… — его рука замерла, — она… сильная… — Как неуверенно. — Она произвела на меня сильное впечатление. — Это все разрезанный мундир? Тебе стоит почаще видеться с девушками, Хаято… не только со мной и Адельхейд, я хочу сказать. Твои успехи в математике — отличная вещь, но не забывай о социализации! — Ха! Бабы — дуры! Ну, почти все. — А Савада Тсунаеши? — с ухмылкой прошептала ему на ухо Бьянки. Гокудера взвился, сбрасывая с плеча руки сестры, заорал: — Да чего ты хочешь от меня?! — Действительно, Бьянки, оставь его уже в покое, — поморщилась Адельхейд. — Нам нужен его аналитический ум, а ты его пугаешь. — Ха! — Травоядное, — оторвался от книжки Хибари, — по-твоему, кто должен идти следующим? Гокудера замер, глядя в пустоту, и наконец выдохнул: — Да кто угодно. Может, даже… Бьянки? — Я? — воскликнула она. — Я не собиралась вступать в эту игру! Мне еще новенького окучивать! — Если ты выиграешь, Невеста-Роза вернется в руки студсовета, — рассудительно сказала Адельхейд. — Проиграешь — ничего особенного не случится. — Тогда пострадает моя гордость… — А в противном случае пострадает все. — Вы превращаете то, чем должна руководить любовь, в стратегию, — Бьянки скривилась. — Не хочу даже обсуждать это. Не думаете, что вперед идти должен тот, кто по-настоящему хочет получить Невесту-Розу? — Разве ты не хочешь? — спросил вдруг Хибари. — Иначе зачем ты здесь? — Я… — Да, ты, травоядное. Тебе уже совершенно не жаль утраченного? — Хибари?.. — Ты не хочешь вернуть людей, которые отвернулись от тебя? Время, когда ты была счастливее? Чувство равновесия, в конце концов? Бьянки резким движением отвернулась, скрывая выражение лица за волосами. — Сестрица Бьянки… — М? — Послушаешь меня? Я… волнуюсь… — Конечно, Хаято. Велено шла по галерее Академии, чувствуя, как ветер охлаждает ее разгоряченные щеки. Никто, никто не должен был знать… Откуда Хибари догадался, чего она хочет? Откуда? — Синьорита Бьянки! Синьорита Бьянки! Смех. Шорох. — Ты такая красивая, сестра! — Давай не выходить к ним, Ха-я-то… Бьянки не верила в чудеса. Бьянки верила в любовь и непреклонную волю. В упорство. В себя. Ее существование было неразрывно связано с этими убеждениями. Однажды в жизни она усомнилась в них — и заплатила слишком дорого. Крик. — Бьянки, Бьянки, Бьянки!.. — Пожалуйста, успокойся! Хаято! — Бьянки… я… черт. как же я ненавижу… Тебя! Вас! Всех! Вы, все… будьте вы прокляты! — Хаято… — И ты не помогла ему. — Я… не смогла смотреть ему в глаза. — Ты смалодушествовала? — А что я должна была ему сказать? Слова успокоения были бы фальшивыми! — Ты всегда говоришь о любви; где же она, твоя любовь? — Я последую за тобой куда угодно. — Ты клянешься в этом мужчине. И покидаешь брата в час, когда его мир рушится. — Я… я не!.. Бьянки остановилась, опираясь рукой на стену, царапая камень ногтями. Можно было быть улыбающейся и идеальной, прекраснейшей девушкой Академии, ядовитой, как скорпион… но нельзя было вернуть брата, которому ты однажды не подала руку — просто потому, что не поверила в собственную к нему любовь. Она никогда не скажет ему: — Хаято, пожалуйста, прости меня. Прости нас! Она никогда не расскажет о том, как просила мать никогда не говорить брату правды. Зато она очередной раз повторит: — Хаято, пожалуйста, возьми себя в руки. Брат уйдет от нее. Мужчина уйдет от нее. Великолепная Бьянки Велено будет любить себя. — Ха-я-то… Насколько пустыми были ее обещания возлюбленному? Все, что осталось у нее ныне — имена. Бьянки все еще помнила тот день, когда ее брат узнал правду: он — свой лишь наполовину, его лишили матери, только чтобы спасти репутацию семьи. Он подумал, что жил во лжи. Решил, что все от начала до конца было спектаклем, разыгранным ради выгоды. Бьянки догнала его в этой Академии, но он стал относиться к ней, как к очень дальней родственнице. Мягкий, вкрадчивый мужской голос в телефонной трубке: — Скажите, Велено-сан… вы хотели бы вернуть то, что вы утратили? Вы хотели бы, чтобы любовь вашего брата стала вечной? — Я… хотела бы, чтобы ты открыл свое сердце мне снова, Хаято… — Вы хотели бы вернуть его доверие себе навсегда? — Я хотела бы попросить прощения… сказать, что я всегда старалась стать тебе настоящей старшей сестрой… даже если ошибалась, даже если делала глупости… даже если я была ужасной эгоисткой, Хаято! — Вы хотели бы изменить мир? — Просто один раз… чтобы ты не отнекивался, не уходил от разговора, — Бьянки шептала это, уткнувшись лбом в стену. Против ее воли по щекам скатывались слезы, размывая тушь. — Чтобы один раз ты посмотрел на меня, как на сестру, с которой ты вырос, а не как на чудовище. Чтобы перестал видеть во мне врага. Чтобы не думал, что я помогла отнять у тебя твою мать! — Вы хотели бы принести в мир революцию? — Да!