Юная революционерка Тсуна: сказка о Принце

На балконе Башни студенческого совета царила сугубо рабочая атмосфера. Круглый стол, за которым обычно проводились совещания, почти скрылся под кипами бумаг. Из-подсваленных в кучу листов торчала только синяя роза на длинном стебле. Хибари и Адельхейд сидели, зарывшись в это безобразие чуть ли не с головой, и сосредоточенно его разгребали. Первой не выдержала президент: она глубоко вздохнула и потянулась, запуская руки в волосы. Хвост она распустила еще минут сорок тому назад, и теперь блестящие черные пряди рассыпались по ее плечам и лентами ложились на стол. — И мне осталась еще половина… — Сорок пять процентов, — без особого энтузиазма донеслось с другой стороны бумажной горы. — У них что, осеннее обострение? — У кого? — У всех, — Хибари вытащил откуда-то справа очередной лист, проглядел его, вздохнул, чиркнул что-то поперек и переложил налево. — Вот почему они все как один требуют разрешения сидеть в учебных корпусах чуть ли не до глубокой ночи? Зачем им это? — Рвутся к учебе? — фыркнула Адельхейд. — Определенно нет. Я еще понимаю, когда этого просит клуб рок-музыки… — О, ради всего святого, разреши ты им! — Адель снова схватилась за голову. — Пусть лучше после уроков репетируют! — Сорят и курят в школе, пока за ними никто не следит? — А твои патрульные? — Так эта компания и требует, чтобы от них отвязались патрули! — О-о. Хибари бессмысленным взглядом окинул оставшиеся бумаги. — Кстати, мне жалуются на тебя. — О? — На твой комитет. Дескать, ты на той неделе заставила Мочиду и еще пару идиотов драить женский туалет возле клуба боевых искусств… — Это была не я, а китаяночка. — Она настолько садистка? — М-м, дай подумать, — усмехнулась Адельхейд, подпирая рукой голову. — Она скорее утонченно жестокое создание. Но Мочида заставляет мелких девчонок носить ему еду за их карманные деньги, так что, думаю, он заслужил. — А, ладно, — Хибари ухмыльнулся, смял жалобу и метким броском отправил куда-то за пределы балкона. Ветер тут же подхватил ее и унес. — Тогда туда ему и дорога. Его избили? — Сама же китаяночка и избила, когда зашла туда привести себя в порядок после тренировки. — Отличный план. Комитет ликвидации во всей красе. Сузуки, ты ж осознаешь, что собрала отъявленных хулиганок? — Ну, пусть лучше они бьют по указке, а не просто бьют. К тому же, я так понимаю, мне это говорит человек, который бьет нарушителей собственноручно? — Только после третьей поимки. — Эй, я все еще помню тебя в средней школе. Тогда ты просто бил. — Ты бы еще вспомнила, как ты тягала Шитт за волосы. — Эй, что?! Не было такого! — Адельхейд вскочила со стула, ее волосы рассыпались по плечам и почти закрыли лицо. — Ты придумываешь! — И вовсе нет — мне на тебя жаловались. — Может, ты еще скажешь, что я дралась и с Ро… Голос Адель дрогнул и угас. В полной тишине на балкон налетел ветер и унес с вершины одной из стопок бумаг пару листов и лепесток розы. — Нет, — тихо сказал Хибари. — С ним дралась не ты, Адель. Поднявшись со стула, он снял рубашку и повесил ее на спинку, оставшись в черной футболке с коротким рукавом. Из-под ворота выскользнула цепочка с причудливой формы кулоном на ней. — Тебе не кажется, что сегодня ужасающе жарко? — Хибари вытянул из стопы бумаг первый попавшийся лист. — Дышать нечем. — Ты все еще носишь ее… — улыбнулась Адельхейд. — Она тебе уже мала. И от принта уже почти ничего не осталось. — Мне достаточно. Кстати, бумага-то твоя, и весьма забавного содержания. Что скажешь? Обойдя стол, Адель заглянула в текст: — Э?.. Что за? — И у меня тот же вопрос. — Разве клуб фанатов женской красоты не был закрыт?.. На них же все жаловались. — Ну, иногда они возвращаются. Но каково, а? Президент, ты хочешь увидеть свою пляжную фотографию на две… — Заткнись! — заорала Адельхейд, вырывая лист из рук Кеи. — Заткнись немедленно! У них нет капитана уже давно и по сути они не существуют! Ищи у себя — назначения проходят через дисциплинарный комитет! — Ах, это, — Хибари откинулся на спинку стула и помахал еще одним документом. — Да, оно у меня уже есть. Между прочим, не обычный запрос, а с резолюцией самого Ди Спейда. — Что?!.. — «Восстановить в правах капитана клуба и препятствий не чинить», — громко и раздельно зачитал Хибари. — И сюда еще что-то приклеено… А! «Сим уведомляю, что в третий А класс старшей школы Намимори зачислен ученик Като Джули». — Като… — Сузуки? — Пожалуй, прочее подождет, — припечатала Адель и вырвала у Хибари оба листка. — Пойду разберусь. — Сузуки? Ты забыла завязать волосы! Сузуки!.. Стук каблуков Адельхейд замер где-то вдали, и Кея поднял глаза на ярко-синюю розу: — Ты сама все еще переживаешь… Адель влетела в восточный корпус, как школьная валькирия: прямая, с вольно рассыпавшимися по плечам волосами, громко чеканя каждый шаг. Ученики шарахались от нее и жались по стенам — никто не хотел попасться под руку президенту, пока она в таком состоянии. Впрочем, на мелких нарушителей она внимания и не обращала — у нее была цель. Распахнув дверь с облупленной надписью «мы ценим красоту», Адель влетела в помещение и заорала: — Где ваш капитан?! Из-за шторки с изображенной на ней фентезийной дивой в бронелифчике высунулся какой-то парнишка: — Като! Эй, Като! Раздался грохот. Видавший виды огромный шкаф в углу комнаты пошатнулся, двери его распахнулись, и оттуда вывалилась фигура, окутанная клубами пыли: — С кем имею честь… о, президент! Давно не виделись! — Като… — Адельхейд выпрямилась, стискивая зубы. Когда-то давно она так же стояла в этой комнате, а Като избегал встречаться взглядами и путал пуговицы на рубашке. Когда-то давно он сказал «Прости, детка, но я всех доколебал», — нахлобучил шляпу и вышел за дверь. — Для тебя всегда Джули, — улыбнулся капитан и смахнул упавшие на лицо пряди. Он ни капельки не изменился за этот почти что год — такой же улыбчивый, с такими же узкими глазами и высокими скулами; и его донжуановская харизма все еще оставалась при нем. Но Адель не собиралась ловиться на этот крючок вторично. — Что это, Джули-кун? — холодно спросила она, тыча Като в лицо бумагой. — Соизволь объяснить. — Это… — он отклонился назад и перехватил ее руку. — Это прошение лично Главе Комитета Ликвидации. — Прошение? Ты называешь это прошением? «О дева невиданной красоты и силы, земное воплощение богини победы, не разрешишь ли ты своим смиренным последователям водрузить на двери нашего клуба ценителей прекрасного пола свой фотопортрет, сделанный позапрошлым летом? Нижайше умоляем тебя о такой милости, ибо, если твое дивное лицо и тело озарит своим светом наше бытие, наш мир наконец-то изменится.» — Вот это и есть прошение, — усмехнулся Като, не отпуская ее запястье. — Остальное — запросы. — Это не прошение, а сказочная наглость! — Но оно выполнило свою роль… — узкие темные глаза азартно блеснули. Адель в тревоге оглянулась — и в тот же миг свет в комнате погас. Это сомкнулись шторы на окнах. «Откуда в школе настолько светонепроницаемые шторы»? — успела подумать Адель. — Что?! — Ты пришла ко мне, — прошептал Джули, и в темноте, совсем рядом с ними, медленно разгорелся тускло-янтарный свет торшера. — Ты пришла ко мне, Адель. Сбитая с толку, не привыкшая еще к внезапному полумраку, Адельхейд покрутила головой, пытаясь сориентироваться, куда бежать — за пределами освещенного круга все терялось во тьме. Так, кажется, там был стол… там — занавеска… но где же дверь? Она не помнила, где дверь. Джули схватил ее за руки и наклонился так низко, что обжег дыханием щеку: — Я вернулся, чтобы никогда больше не уходить, моя храбрая и воинственная принцесса. — Что ты… — Ты столько всего вынесла… в одиночку. Почему бы тебе не опереться на меня вновь? — Уйди! — выкрикнула Адельхейд. — Во второй раз я тебе уже не поверю! — Значит, тогда ты все-таки верила? А говорила, что грош цена моим словам. — Ты ушел и бросил меня! Ты бросил меня, когда я проиграла и… — Когда меня вышвырнули за дверь, как котенка, потому что так пожелал Его Высочество бывший президент. Джули перестал улыбаться и отступил, выпуская девушку из объятий. — Но теперь, когда меня вернул сам Ди Спейд, Хибари больше не сможет выбить опору у тебя из-под ног. Никогда. — Т-ты… — Адельхейд замерла, не зная, что сказать. Джули остался таким же ярким и уверенным, каким она его помнила. — Ты… «Я поддержу тебя…» «Ты столько выносишь в одиночку…» — Ты совершенно не изменился, — сдавленно произнесла она, кое-как сглатывая ком в горле. — Ты так неизменен, что это пугает. — Потому что я и только я… — Пожалуйста, замолчи. Воцарилась тишина. Щурясь, в золотистом тусклом свете торшера Адель отмечала одну деталь за другой: перепачканные в пыли рукава, растрепанные рыже-каштановые волосы, распахнутую форму, свежую царапину в районе ключиц… В день расставания Джули наглухо застегнул куртку, идеально зашнуровал кроссовки и ушел, не поднимая взгляда. Как будто оттряхнул с себя весь щегольский небрежный лоск вместе с пылью аллей Академии. — И как ты?.. Вопрос повис в тишине, раскачиваясь, как капля на кончике ножа. — Все это время я думал о тебе. Адельхейд прерывисто вздохнула: — Мог бы написать. — Я писал. — И где ж твои письма? — Я писал три раза. Ты ни разу не ответила. И я бросил. — Я их даже не получила… — Вот как. Во тьме кто-то завозился, и Джули, встрепенувшись, бросил: — Зажги свет, Таро. Плафоны замигали и вспыхнули. Адель прикрыла глаза ладонью, щурясь от яркого света, и на секунду ей показалось, что все веселье Джули с самого начала было напускным. С первой их встречи он всегда смотрел на нее вот так вот — устало, грустно и жадно. Почему она раньше этого не понимала? Или именно эта жажда в его глазах и стала причиной, по которой Адель предпочитала раз за разом повторять «мне плевать на тебя, я не верю тебе»? — Я все равно не позволю тебе вывесить мою фотографию. Като пожал плечами: — Не очень-то и хотелось показывать всей Академии, как ты улыбаешься. — Найто-кун! Найто-ку-ун! — Тсуна замахала рукой и даже встала на цыпочки, лишь бы обратить на себя внимание. — Найто-ку-ун! Лонгчемп, черт возьми, обернись уже и перестань делать вид, что мы незнакомы! — А? — Иди сюда! — девушка тяжело вздохнула и пробормотала уже себе под нос: — И что с тобой сегодня?.. — Извини, я задумался, — Найто подошел и бесцеремонно закинул руку ей на плечо, обнимая. — Я смотрю, с тобой уже все в порядке? — В полном. Где ты пропадал два дня? Даже не сказал ничего! — Я?.. — на секунду Тсуне померещилась в этом вопросе неуверенность — но лишь на секунду, потому что в следующий момент Найто привычно затараторил: — Ну, понимаешь, Сакурай-сенсей все-таки завалила меня целой кучей заданий за то, что я недостаточно хорошо сдал последний тест, плюс к тому я еще и доклад не сдал, поэтому… — И почему ты его не сдал? Тебе же оставалось сделать всего ничего, мы с Энмой-тян сделали по трети работы! — А… — Найто опять запнулся, на этот раз уже явственно, и почесал в затылке, — ну, так вышло… — Вышло у него, — возмущенно прошипела Тсуна и отвесила ему подзатыльник. — Лентяй. Правильно сделали, что устроили тебе взбучку! — Ничего себе! Я потерял два дня своей жизни, разгребая все долги, а ты рада моим страданиям?! — Нет. Но ты их заслужил! — Савада демонически расхохоталась и вдруг осеклась. Возможно, потому, что ветер пронес по двору горстку красных лепестков, и напомнил ей?.. — Савада-тян? Ты покраснела! — А?.. — она схватилась за пылающие щеки и резко опустила голову. — Я… я просто подумала какую-то чушь, честно. С той ночи на залитой водой Арене Тсуна боялась снова посмотреть Найто в глаза — не знала, что будет делать. Он видел ее слабость, принял и помог справиться; это порождало чувство дежавю и вызывало… сожаление? Тсуне казалось, что сердце ее о ком-то скорбит, но о ком — она никак не могла понять. Она вроде как смогла перестать думать о Бьякуране и бояться его, она победила в дуэли и вернула себе Невесту-Розу, она одолела слабую себя-из-прошлого — но какая-то шестеренка все еще шаталась, и из-за нее все поминутно грозило разладиться. — З-знаешь, — пробормотала наконец Тсуна, — я хотела тебя попросить, если… если тебе не будет трудно… — О чем? «Ох, пока я тут мучаюсь и пытаюсь найти слова, ему ведь, скорее всего, совсем безразличны мои формулировки.» — Ну, нам с Энмой-тян нужно спуститься в город… составишь компанию? Конец фразы нелепо смялся — ветер залепил Тсуне рот ее же собственными волосами. Найто несколько секунд наблюдал за тем, как девушка пытается отплеваться, а потом засмеялся: — Конечно! Мне все равно надо бы отправить письмо домой, так что нам по пути! — Ох, — спохватилась Тсуна, — я тоже так давно не писала маме… Совсем не до того было. Да я и не знаю, что ей писать… — Ну уж явно не то, что ты участвуешь в дуэлях. Интересно, подумала Савада, понял ли Найто, как это сказал? Цинично и холодно, как будто на секунду стал совсем другим человеком. — Эй, Савада-тян… Тсуна подняла голову, щурясь от очередного порыва ветра — все-таки Академия стояла на холме и продувалась, как огромная аэродинамическая труба: — А? — Улыбнись. — Хи?! Зачем?! Я не умею улыбаться по заказу! — Ага, так ты у нас птица гордая — не пнут, так и не полетишь? — Э-эй!.. — Благодарю, Гокудера-кун, — Энма склонила голову, прижимая тетрадь к груди. — Ты мне очень помог. — Не за что, — бросил Хаято, глядя сквозь прозрачную стену розария на Тсуну и Найто. Те разговаривали, отмахиваясь от назойливых порывов ветра, и выглядели такими… такими… Как будто ничего не произошло. — Скажи, — наконец спросил он, — скажи, Козато, ты счастлива? — А?.. — встрепенулась Энма. — А, ну конечно. Я ведь обручена с Тсуной-сама! — Я не об этом! Гокудера встал так резко, что плетеный столик покачнулся. — Счастлива ли ты? Тепло ли твоему сердцу теперь, когда Десятая заботится о тебе? — Это… странный вопрос… — Если ты скажешь хотя бы слово про долг Невесты-Розы, я тебя ударю. Энма вздрогнула и отступила на шаг: — Тсуна-сама… — Ты не ответила на мой вопрос. У тебя есть с чем сравнивать! Она ведь тебя… — Мне жаль Лонгчемпа-куна, — вдруг выдохнула Энма. — Мне его искренне жаль. — П-почему?.. — Посмотри еще раз, внимательно и не отрываясь. Гокудера послушно уставился в беззвучную сцену за стеклом — и вдруг ощутил себя зрителем какого-то безумного трагифарса. — Как же ты меня бесишь, Невеста-Роза, — выдавил он наконец. Адельхейд сидела над бумагами, отчаянно пытаясь вникнуть в текст, но иероглифы прыгали перед глазами, смешиваясь в ничего не означающую чушь. «Все хорошо… ты в одиночку справляешься со всеми трудностями…» Ручка выскользнула из ее рук. — Позволь мне поддержать тебя… — прошептала она, все глубже уходя в воспоминания. Там был Джули — с темными и теплыми глазами, обнимающий ее. Единственный мужчина, догадавшийся, что «богине победы» Дуэльного клуба нужно на кого-то опереться. Хотя бы иногда. Адельхейд всегда была одна — с самого детства, наверное. У нее были товарищи по играм и те, с кем можно было поговорить, но никого — кому можно было бы открыть сердце. Она пыталась быть такой же, как и сверстницы, но не могла — когда их обнимали без спросу, они смеялись, а Адельхейд била в челюсть. Когда им подкладывали любовные записки в шкафчики, они радовались, а у Адель сердце замирало от ужаса: чего от нее хотят? Ее же хотят использовать, верно? Когда она перевелась в Академию, она думала лишь об одном: возможно, в закрытой элитной школе ее замкнутость перестанет быть чем-то необыкновенным. Может, там каждый себе на уме, и девочка, мечтающая о мире, где ее никто не коснется без спроса, просто потеряется на общем фоне. И природа опять плюнула ей в лицо, к четырнадцати годам наградив завидной фигурой и точеным лицом. Записки в шкафчике, записки на парте, записки, сыпящиеся из оставленного на пять минут в классе портфеля и из учебников. Попытки заигрывать и незаметно приобнимать. Фотографии ее в купальнике, исподтишка сделанные на уроке физкультуры. И наконец, на десерт — прозвище «Снежной Королевы». В конце концов она обозлилась. Собрала таких же, как и она — Комитет Ликвидации не зря прозвали «сборищем смазливых стерв». Из Снежной Королевы и первой красавицы Академии она решила превратиться в монстра. И в тот же день ей пришло письмо с Края Света… — Адель, ты читаешь вверх ногами. — А? Она вынырнула из своих мыслей и растерянно уставилась на перевернутый текст. — Что тебе сказал Като? Хибари наклонился и заглянул ей через плечо. — Сразу отклоняй, никто не позволит бейсбольному клубу шататься после уроков по школе. Я не позволю. — Он… «Все это время я думал о тебе». — Опять твердил тебе про вечную любовь? — усмехнулся Хибари. -…Почти. — И что же ты будешь делать? Адельхейд закрыла глаза и опять вспомнила лицо Джули: красивое, смуглое. Бесившее ее когда-то до зубовного скрежета. Когда-то давно он не побоялся подступить к главе Комитета Ликвидации. И стал единственным мужчиной, который к ней прикасался. — Теперь ты не сможешь избавиться от него, Хибари. — Но Край Света — все еще может. «Хватит, милая моя. Никаких дуэлей. Ты больше не будешь играть в чужие игры, слышишь, Адель?!..» — Скажи ему подождать. Ты скоро закончишь школу, и вот тогда… — узкие и грубые руки Хибари легли ей на плечи. — Просто пусть немного подождет. — Это ожидание будет вечным, — прошептала Адельхейд, протянула руку и выдернула торчащую из вазы единственную розу. — Я хочу, чтобы он ушел. Чтобы перестал думать обо мне, потому что… Ну, ты знаешь, зачем я заняла место президента. — Да. Я знаю, зачем я отдал его. Они обернулись друг к другу, улыбаясь, и произнесли в один голос: — Чтобы принести в мир революцию. На Академию ведром с краской опрокинулся закат. Сложная система галерей, арок и металлического кружева застыла в красно-оранжевом свете — такая же тонкая и неподвижная, как насекомое в янтаре. Но внутри нее все еще билось сердце. Адельхейд казалось, что это сердце — ее собственное. Или ее пульс и впрямь гремел на всю школу, на весь город, на весь мир? — Ты все-таки пришла, — тихо сказал Джули, поворачиваясь к ней. Его ладонь лежала на металлическом поручне, и Адельхейд внимательно разглядывала смуглые ровные пальцы. Она была готова смотреть куда угодно, лишь бы только не глаза в глаза. — Да. — Ты прочитала мое письмо? — Это было лучшее предложение в моей жизни. — Я уже однажды предлагал тебе это, и нам помешали. Но теперь ведь уже никто не может остановить тебя, верно? — Да. Адельхейд подняла голову и посмотрела на темный четырехугольник Арены. Сейчас, кроваво-красным вечером, он довлел над Академией, как образ древнего проклятия. Как паук, застывший в янтаре напротив хрупкого тельца своей жертвы. — Меч и Невеста-Роза больше не в руках студсовета, Джули. Мы больше не контролируем ситуацию. — Но все еще участвуете в чужих играх, — мягко сказал Като, приближаясь. — Я… не вольна. До тех пор, пока есть надежда, что однажды я принесу в мир революцию, я… Адель запуталась в словах и умолкла, потому что Джули ласково провел большим пальцем по ее щеке — и когда он успел оказаться так близко? — Ты не покинешь Академию? Она молчала. Молчала и темная плита над ее головой. Только ветер истерично взметнулся и тут же увял. — Я правильно понял? Ты не уйдешь, пока не принесешь революцию, — Джули обнял Адель и прижал к себе. — Даже со мной, ты не покинешь это место… — Прости, — выдавила она наконец. «Прости меня, пожалуйста, но я… но Хибари… мы оба…» — А если бы случилось так, что твоя мечта бы исполнилась? Вечность, чудо и что там еще — если бы ты получила это все? «Мы оба здесь, как мошки в янтаре. Мы пробудем здесь столько, сколько захотим, до тех пор, пока мы одержимы…» — Если бы я нашел где-то на стороне силу, которая смогла бы соревноваться с волей Края Света — ты была бы мне благодарна? «…А мы будем одержимы вечно, до тех пор, пока мир не изменится.» Стиснув зубы, Адельхейд отстранилась. — Прости, Джули. Но такой силы нет. Иначе бы я уже нашла, как освободить Невесту-Ро… — Тс-с. Адель замерла, чувствуя, как по телу разливается холод: Джули ласково, но твердо зажал ей рот и скользнул другой рукой по груди. — Все в порядке. Сила существует — просто кое-чем придется пожертвовать. Например, ведьмой. — Нет! — закричала Адель, отчаянно вырываясь. — Джули, Джули, я умоляю, не прикасайся ко мне! В свете заходящего солнца Академия превратилась в театр теней на кроваво-красном бархате. Выгнувшись от боли и ярости, Адельхейд успела подумать: «Так вот насколько унизительно быть… Невестой-Розой…» И небо померкло. Если победитель дуэлей не явится на Арену Роз на закате солнца, клянусь именем Черной Розы, Козато Энма будет казнена.

Неизбежная судьба: Апокалипсис. Неизбежная судьба: Апокалипсис.

Тсуна судорожно вцепилась в резную ручку — ей казалось, что времени у нее нет. И даже секунды от момента, когда кольцо сверкнуло, до отклика механизма Врат, казались ей бесконечными.

Свидетельство о рождении, Запись о крещении, Свидетельство о смерти.

Она стремглав пробежала под нависшими над ней половинами титанической каменной розы. Едва не споткнулась о шероховатые плиты, чертыхнулась и продолжила бег.

Неизбежная судьба: Апокалипис. Неизбежная судьба: Апокалипис. Мое рождение, Абсолютное рождение. Апокалипсис.

Круглые витки спиральной лестницы, квадратные витки арматурной лестницы, арки и исписанные доски, лепестки роз в объятиях ветра — все слилось в бессмысленную вязь.

Повитуха и кормилица в темной пустыне. Покрытый золотом Эдем. День и ночь переходят друг в друга. Покрытый временем Потерянный Рай.

Тсуна передернула плечами, чувствуя почти невесомое прикосновение издалека — тонкие, прохладные пальцы Невесты-Розы очертили контуры тела, — откинула голову под внезапно навалившейся тяжестью волос.

Содомская тьма, Светлая тьма, Далекая тьма, Бесконечная тьма.

И шагнула из-под арки врат в душистые объятия висячего сада.

Неизбежная судьба: Апокалипис. Неизбежная судьба: апокалиптическая тьма, Апокалипсис.

— Что ж, — сказал совершенно незнакомый Тсуне старшеклассник, оглядываясь на багровеющее закатное небо, — ты определенно успела. Энма стояла близко к нему — слишком близко, успела в панике подумать Тсуна, — сложив руки и глядя куда-то вдаль, как будто ее все это не касалось. Ее волосы и подол платья слабо колыхались от ветра. — Энма-тян!.. — Тихо-тихо. С твоей Невестой-Розой пока еще все в порядке, — хищно улыбнулся неизвестный. — Пока еще. Тсуна вспыхнула, как сухой хворост: — Чего тебе надо от нас?! — От вас?.. Все немного сложнее. Конкретно от тебя или Невесты-Розы мне ничего особо не нужно. Но мне нужно кое-что от Академии, и я этого добьюсь. Было в его лице что-то такое… странное. Тсуна не смогла бы выразить более-менее четко, зато чувствовала отлично. Взгляд, резкие движения, язвительная речь — и больной, пустой взгляд поверх всего; когда-то давно Тсуна испугалась глаз Бьянки во время дуэли, но этому парню было намного хуже. Он смотрел как тот, у кого больше уже ничего не осталось, и Тсуне вдруг показалось это очень важным: узнать, как зовут человека с такими глазами. — Может, хотя бы представишься? — спросила она. — Прежде чем драться. — Като Джули, — парень усмехнулся и провел рукой по волосам. — Ты меня не можешь знать. Я тут в свое время неплохо зажигал, но потом меня отчислили… и знаешь почему? Потому, что мне не очень понравились здешние игры. — Игры? Ты о дуэлях? — Дуэли. Погоня за «вечностью». Предыдущий студсовет друг другу чуть глотки не перегрыз, а чего добились в итоге? Никто даже не вспомнит, как они выпустились. — В таком случае, — нахмурилась Тсуна, — почему ты сам пришел драться? И кто тебя сюда пустил? Я не вижу у тебя Печати Розы. — Печати? Ты о кольце? — Джули поднял левую руку — на ней тускло поблескивал черный перстень. — Кое-кто, обладающий властью, дал мне силу взять оружие и открыть врата на Арену. — Кто? — Я не помню, чтобы я приходил сюда на допрос. — Нет-нет! — вспыхнула Тсуна. — Я… я просто хочу знать! В смысле, мне тоже не очень-то нравятся эти дуэли, и я хотела бы прервать их, и я хочу знать, кто еще против подобного! Джули посмотрел на нее почти с жалостью. — Поверь мне, ты не хочешь прервать дуэли такой ценой. Просто проиграй и позволь сделать это мне… — он улыбнулся и поднял свое оружие — тонкую легкую рапиру, — позволь мне казнить ведьму! «Ведьму? Это он об Энме-тян?!» — успела удивиться Тсуна и едва не упала — налетевший ветер швырнул ей в лицо горсть песка. Под оглушительный, дребезжащий звон колоколов ворота захлопнулись. — Песок? — она сжала пальцы, чувствуя, как мелкие комья царапают кожу. — Что за?..

Перспектива дворца природных соотечественников: Расширяющаяся сфера, конденсация на поверхности, Сотворение мира.

— Невеста-Роза, — Джули поднял меч и указал его острием на проявившийся в небе Замок. — Вне зависимости от того, каков цвет моей розы, ты обязана предоставить мне силу. По моему особому праву! — По твоему особому праву, — эхом откликнулась Энма и подняла руку. Сквозь мечущиеся над Ареной тучи мелкого песка замерцал, разгораясь, красный огонь. — Дикая роза, растущая на земле, неизменно тянется к небесам. Ослепительное пламя ее решимости пусть воспылает у врат замка! Песок весь как будто засиял изнутри — каким-то неясным, мутным светом, — и ринулся к замершему в ожидании Джули. На мгновение оголенная Арена очистилась, и Тсуна, подгоняемая недобрым предчувствием, кинулась к Невесте-Розе. — Энма! Меч! От попытки перекричать колокола и вой ветра в горле запершило, Тсуну согнуло в приступе кашля — но в последний момент она все-таки успела вцепиться в руку Энмы.

Колдовство, эстетика, астрономия, Я, ты, наука о природе.

Арена качнулась в такт истерике колоколов: раз, другой, третий. Невеста-Роза развела руки, поспешно произнося слова призыва — их тут же унес ветер, — и выгнулась дугой. Вцепившись в сияющую рукоять, Тсуна заорала во всю мощь легких: — Дай мне силу принести в мир революцию! — и вырвала меч. Плиты под ногами все еще качались, будто их что-то расшатывало, но она полностью сосредоточилась на своих ощущениях. Клинок вел вперед, туда, где потоки песка сворачивались узлами — и Тсуна последовала за ним.

Перспектива дворца природных соотечественников: Правдивое воображение, имитация формы, Природная фантазия.

Раздался лязг — мечи скрестились. Тсуна зажмурилась, потому что от песка нещадно резало в глазах, и блокировала удары, ориентируясь лишь на слух и собственную интуицию. Руки и лицо саднило от песка. — Джули… — А ты неплохо дерешься, Савада, — послышалось совсем близко. — Или это твой меч?

Колдовство, эстетика, астрономия, Я, ты, наука о природе.

Осознав, что звук идет откуда-то сбоку, Тсуна с визгом дернулась и открыла глаза. Джули стоял рядом с ней, совершенно целый и невредимый — песок обтекал его. — Откуда ты здесь, — Тсуна стала медленно отступать, держа меч в блоке, — я же дралась с тобой только что? Ответом ей стала кривая хищная ухмылка. — Не советую верить своим чувствам. Вздрогнув, Джули рассыпался на отдельные песчаные вихри, а Тсуна едва-едва успела принять на лезвие Меча Небес очередной чудовищный удар. Из облаков пыли ей помигнуло знакомое узкое лицо. — Что за чертовщина!.. — выдохнула она, осознавая, что дерется не с самим противником, а с песчаными мороками. — Как же мне тебя тогда найти?!

Орбита Сатурна, Платон, описанная окружность, Орбита Юпитера, Платон, вписанная окружность…

— Никак, — Джули опять соткался возле нее, даже не целиком, а лишь до пояса. Улыбнулся, отсалютовал рапирой и снова исчез, прежде, чем Тсуна в отчаянии кинулась на него. «Не может быть.»

…Орбита Земли, Платон, описанная окружность, Орбита Венеры, Платон, вписанная окружность…

На секунду ей показалось, что все бесполезно — она все равно не отыщет среди песка и обманок настоящего Джули. Проще сдаться и опустить руки. — Сдавайся, Савада, — насмешливо мурлыкнули ей в ухо голосом Джули. Как будто он подслушал ее мысли. — Позволь совершиться справедливому возмездию. Со свистом и шорохом струи песка обвились вокруг нее, ссаживая кожу и разрывая ткань мундира.

…Моя орбита, Платон, описанная окружность, Твоя орбита, Платон, вписанная окружность-

»…позволь мне казнить ведьму!» Рукоять меча в ладони нагрелась и стала мягкой, как воск. Сердце бухнуло в груди, по венам хлынул чистый адреналин пополам с огнем. Приди в себя, — послышалось в гуле ветра. Приди в себя, — выбивал пульс где-то в горле. Песок бичевал ее вдоль и поперек, а она стояла, сжимая во влажной ладони меч, и слушала собственное тело. — Ну так что, Савада?

Мои дети, астрономические планеты, Пять твердых тел — мои потомки.

Она на секунду прикрыла глаза, ловя на излете, где-то на краю сознания абсолютную тишину. Черно-синюю. Бархатную. Звездную.

Твои дети, таинственные Наска, Воображаемые тела — твои потомки.

Ощущение гармонии, когда ты кружишься, скинув туфли, по воде, не замечая, как шипы и стебли царапают тебе ноги; когда мир вокруг, небо над головой вращается, когда звезды мерцают в такт твоему сердцу — и не только твоему! — расходилось ровными волнами, как круги по воде. Меч Небес нетерпеливо задрожал и швырнул Тсуну вперед — вместе с ветром, песком и невидимой волной спокойствия.

Я, ты, природа, Природа, природа, свободная, самостоятельная.

Перед самым ударом ветер стих окончательно, песок улегся, и Тсуна увидела прямо перед собой широко раскрытые глаза Джули — почти черные от предельно расширившихся зрачков. В них отражалось что-то блистающее, янтарное.

Я, ты, природа, Природа, природа, свободная, самостоятельная.

Короткий захлебывающийся вопль смешался со звоном колоколов; покачнувшись, Джули прошептал что-то неразборчивое и рухнул навзничь. Прямо в обведенный оранжевой краской силуэт на плитах. Тсуна медленно опустила меч, и только теперь ощутила, как же у нее все болит. Руки и лицо ныли, на зубах хрустел песок, в горле саднило так сильно, как будто она кричала несколько часов подряд. — Энма-тян… — прохрипела она, подняла голову и обомлела. У Энмы в глазах сияла такая благодарность — растаяло бы даже самое каменное сердце. И Тсуна с ужасом и сладкой дрожью где-то внутри поняла: если бы не она, Энма не нашла бы способа спасти свою жизнь. Погибла бы, потому что она… Невеста-Роза. Но разве может существовать цветок без стебля? Разве выживет настолько хрупкое создание, если у него не будет шипов? Тсуна прикрыла глаза и улыбнулась, чувствуя, как на Арену возвращается легкий и душистый, правильный ветер.

В конце концов, даже мы увидели что-то по-настоящему ослепительное. Этот яркий свет ни о чем тебе не напоминает?