<i>Неизбежная судьба: Апокалипсис. Неизбежная судьба: Апокалипсис.
Во тьме врата нависли над Тсуной, подобно огромному утесу. Свет фонарей этого места не достигал, и единственным, что здесь светилось, была Печать Розы. Механизм лязгнул, приходя в движение.Свидетельство о рождении, Запись о крещении, Свидетельство о смерти.
Врата раскрылись, как огромные вертикальные челюсти, готовые смять человека, проходящего через них. На мгновение у Тсуны подогнулись колени, и она сжала кулаки, заставляя себя отбросить волнение.Неизбежная судьба: Апокалипсис. Неизбежная судьба: Апокалипис. Мое рождение, Абсолютное рождение. Апокалипсис.
Круглые витки спиральной лестницы, квадратные витки арматурной лестницы, арки и исписанные доски, лепестки роз в объятиях ветра; тьма набросила на них свое покрывало, закутала в него и смазала их очертания.Повитуха и кормилица в темной пустыне. Покрытый золотом Эдем. День и ночь переходят друг в друга. Покрытый временем Потерянный Рай.
Чувствуя невесомое теплое прикосновение Невесты-Розы, Тсуна закрыла глаза. Тяжесть волос и эполет на миг показалась ей неподъемной.Содомская тьма, Светлая тьма, Далекая тьма, Бесконечная тьма.
«Все, что мне нужно — это победить. Ради Энмы-тян!» Откинув челку со лба, Тсуна шагнула на Арену.Неизбежная судьба: Апокалипис. Неизбежная судьба: апокалиптическая тьма, Апокалипсис.
На этот раз ее ожидали трое. Энма, в неизменном бело-красном платье Невесты-Розы, незнакомая девушка в черно-зеленом мундире и… — Ламбо?! — воскликнула Тсуна, останавливаясь. Он поднял на нее взгляд — темный, глубокий и отрешенный. В тусклом свете расставленных по углам платформы ламп его лицо выглядело бесконечно уставшей маской. — Ты очень сильно удивлена, Тсуна? …Если бы Ламбо нарочно копировал то неподвижное, непроницаемое выражение Энмы, с которым она наблюдала за дуэлями — это выглядело бы именно так. Но он делал это ненамеренно, Тсуна это кожей чувствовала: он так себя ощущал. Живой, насмешливый и по-своему очаровательный парень превратился в манекен, застывший на Арене рядом с Невестой-Розой. Меч в руках неизвестной дуэлянтки поблескивал острыми гранями. — Да, — наконец выдавила Тсуна. — Ты обещал не сражаться со мной, помнишь? — Я и не сражаюсь. «Тогда что ты тут делаешь?!» — хотела заорать она, но не успела, потому что Ламбо после короткой паузы закончил фразу: — Сражаться с тобой будет И-пин. Девушка в темном мундире сделала шаг вперед, и Тсуна увидела на ее мундире розу. Черную. Такую же, как и у Като Джули. — Да, — сказала дуэлянтка. — Я — И-пин, и я буду той, кто победит тебя и казнит ведьму. — Ты уже вторая, кто так говорит. — Это было сказано с намеком? — усмехнулась И-пин. — Извини, но предыдущий дуэлянт мне не ровня. Он сражался краденым оружием и делал это ради своих эгоистичных желаний. — А ради чего это делаешь ты? — сказав это, Тсуна ощутила нечто вроде дежавю. Когда-то давно, в самом начале, Гокудера спросил у нее что-то подобное: ради чего ты сражаешься? Чего ты хочешь, Савада? Тогда она вышла на Арену просто потому, что так получилось — и еще потому, что полагала, будто освободит Энму раз и навсегда. Но вместо окончательной победы она получила череду бесконечных дуэлей: правила Академии позаботились об этом. Тсуна не помнила, откуда знала, но могла сказать наверняка — тот, кто просто судорожно отбивается от противников, рано или поздно будет побежден и уничтожен. Чтобы выиграть бой, нужно атаковать самому. «Может быть, — подумала она, — решимость идти вперед с оружием в руках и есть «решимость сражаться»? Та, о которой мне говорили?» Но в глазах ее противников все равно не было ничего подобного. Там царила темнота, такая же холодная, как и ночное небо над головой. — Я, — отчеканила И-пин, — хочу избавить дорогих мне людей от всего, что связано с Печатью Розы. — Даже если тебе придется кого-то убить? — Да. Тсуна почему-то всегда думала, что вокруг нее, в принципе, собрались вполне нормальные люди: со своими заморочками, но не злодеи и не безумцы уж точно. Но сейчас здесь, на Арене, стоял Ламбо. И всецело — это светилось в его глазах, — поддерживал девушку, всерьез говорившую о том, что хочет убить. Во имя «благой цели». Насколько Тсуне было известно, в истории человечества подобное ни к чему хорошему еще не приводило. Впрочем, самой себе она врать не собиралась: ей было плевать. К судьбе этой совершенно неизвестной ей девушки она испытывала потрясающее безразличие. — Если хочешь победить, никчемная Тсуна, — прошептала она сама себе, и ее губами говорил кто-то другой, кто-то из ее памяти, но кто? — перестань думать о ерунде. Отбрось сомнения. Ты или она. К сожалению, ты не можешь выбрать оба варианта. — Энма, — холодно позвала Тсуна, протягивая руку и ни капли не сомневаясь, — меч. Знала ли Энма, что на самом деле испытывала ее Нареченная? Думала ли она об этом вообще когда-нибудь, даже когда давала ей оружие? — Роза прекрасного замка, сила Небес, что спит во мне, приди и служи своему хозяину! Над Ареной разлилось холодное свечение — и впиталось в остро блестящий длинный клинок. — Дай мне силу принести в мир революцию! Тсуна взмахнула Мечом Небес на пробу, со свистом рассекая воздух: тяжесть оружия откликалась внутри приятным напряжением. Как будто ей на самом деле нравилось драться. Она была не беззащитна — даже против людей, до неузнаваемости изменившихся; даже против тех, кто возомнил себя «справедливостью». У нее был Меч. Под грохот колоколов, среди буйных порывов ветра и взлетевших в небо лепестков Тсуна закрыла глаза и сказала себе: «Начнем.» Небо над Ареной медленно, но верно темнело. — Ламбо, — голос И-пин зазвенел над Ареной, как натянутая струна, — выйди из тела и защити меч. Ламбо провел по клинку от острия до рукояти — вслед за движением его ладоней лезвие рассыпалось зелеными искрами, — и, содрогаясь, как от боли, развел руки, снова выпуская меч из грудной клетки. Лезвие затрещало, рассыпая мелкие зеленоватые молнии; Ламбо обмяк, начал заваливаться назад, и длинным слитным движением И-пин подхватила его и извлекла оружие до конца. — Дай мне силу принести в мир революцию! Клинок полыхнул бело-зеленым светом — так ярко, что у Тсуны зарябило в глазах, — и откуда-то сверху донесся раскат грома. А спустя миг небо и земля раскололись надвое.Исчезните! Испаритесь! Растворитесь! Прочь с моих глаз! Все и каждый.
Молния ударила в самый центр Арены, туда, где стояли Ламбо и И-пин. Внутренне содрогнувшись, Тсуна отпрыгнула в сторону — как выяснилось, как раз вовремя: сверкающее лезвие проскользнуло в паре сантиметров от ее плеча. — Что? — выдохнула она, видя, как целая и невредимая И-пин замахивается для нового удара. — Вас же… молния… — Молния, — улыбнулась та и опустила меч. Едва успев отшатнуться от удара, Тсуна с ужасом уставилась на оплавленный след в камне. — Гроза. Еще удар. — Стихия Ламбо. Тсуна покосилась на Меч Небес: по сравнению с огромным двуручным мечом в руках И-пин он выглядел жалким и хрупким. — Стихия… — повторила она. — Эй, он не похож на человека, который, э-э… захочет плавить камни. В смысле, вообще. На ее счастье, И-пин двигалась достаточно медленно. В каждом ее выпаде читалось, как ей тяжело: Тсуна бы почти не беспокоилась за исход поединка, если бы меч в руках И-пин не плавил плиты Арены. Но, черт возьми, именно это он и делал! — А что ты знаешь о Ламбо? — тем временем спросила у нее И-пин. — Что он из студсовета? Что он Дуэлянт? Ты смешная. Ты ведь совершенно не в курсе, что он за человек. — Дай угадаю, — пробормотала Тсуна, уворачиваясь от очередного титанического взмаха, — ты-то уверена, что знаешь лучше всех. Ее слова сработали, как переключатель. Изящное лицо И-пин мгновенно исказилось яростью: — Да! Именно я, а не кто-то другой! Не ты, не Невеста-Роза, не Край Света! Я знаю его, и знаю его желания!Исчезните! Испаритесь! Растворитесь! Прочь с моих глаз! Обманщики мгновения.
И-пин попыталась сделать разворот, но в итоге меч потащил ее за собой, она споткнулась, полетела вперед — и на этот раз Тсуна увернуться не успела. Смогла только закрыться Мечом Небес. Последнее, что она успела подумать — это «Пожалуйста, пожалуйста, пусть он выдержит!..» Зеленое с белым, яркое и жгучее, проникло в ее тело и прошлось по нему асфальтным катком. Тсуна с воплем отлетела в сторону. Светящийся клинок вновь впился в камни.Преданный желаниями, Отомщенный надеждой — Такие времена утомительны.
И-пин расхохоталась, и ее смех вошел в мозг ржавой тупой пилой. — Вот и все! — крикнула она, перекрывая раскаты грома. — Это конец, Савада Тсунаеши! Тсуна очень хотела бы подняться и сказать «А вот хрен тебе!» — но не смогла даже пошевелиться. Боли не было, но тело не подчинялось ни в какую; рукоять меча лежала в ладони, но сжать ее Тсуна не могла. Меч И-пин оказался действительно «молнией»: его лезвие было заряжено электричеством. Соприкосновение с ним каким-то чудом не убило Тсуну, но полностью парализовало. «Действительно», — подумала она, глядя сквозь багровую пелену, — «это и впрямь конец.» Озаренная мерцающим электрическим светом И-пин казалась серой. Тусклой. «…Прости, Энма-тян.»Я убегу. Все, исчезните! Теперь мне Ничего не нужно.
— Тсуна-сама!.. Тсуна-сама! Одни и те же слова звучали по кругу: «Выйди из тела и защити меч.» Меч растаял, чтобы возродиться — в зеленом сиянии, в сфере из молний. «Выйди из тела и защити меч.» Глаза у Ламбо были пустые и равнодушные. Как будто он утратил волю. «Выйди из тела и защити меч.» И-пин кричала так, как будто чувства переполняли ее и выливались через рот. Сражалась за двоих. Меч тащил ее вперед, за собой. «Выйди из тела и защити меч.» — Тсуна-сама!.. Измученное тело подбросило и выгнуло дугой. Тсуна захлебнулась криком — так это было больно: ее как будто заново включили, и теперь способность двигаться вернулась к ней вместе с чувствительностью. — Лам… бо… — прохрипела Тсуна сквозь спазм. — Ты… Он был на самом краю Арены — неподвижный, словно статуя, сидел на невесть откуда взявшемся мотоцикле. Пожалуй, даже хуже Невесты-Розы с ее равнодушной покорностью: Энма, играя свою роль, хотя бы оставалась яркой и гибкой, как цветок. — Ты ведь… не хотел убивать меня?.. — спросила Тсуна, с усилием выталкивая слова из пересохшего горла. Мотор неистово взревел, но Ламбо даже не шевельнулся. Не знай Тсуна, чья воля на самом деле управляла оружием в руках И-пин — она бы никогда не поверила, что в этом парне осталась хоть капля жизни. С усилием сглотнув, она прокашлялась. — Да. Я жива, потому что ты так захотел. «Даже если это не так, я хочу думать, что я права.» У Тсуны не осталось сил произнести это, но Ламбо должен был понять.Я сижу в коляске мотоцикла, Мечтая о путешествии в три тысячи лье.
— Что ты несешь? — усмехнулась И-пин. — Тебе просто повезло. Ламбо дал мне меч, чтобы казнить и ведьму, и те… Договорить она не успела. Тсуна уже все решила — и рванулась вперед, чувствуя себя легкой, как тополиный пух, как лепесток розы. Позволила ветру подхватить себя. С иссеченного молниями грозового неба хлынул теплый свет, и в лезвии Меча отразились башни сказочного дворца.Подземка, дорога, взлетная полоса. Я еду со скоростью сто километров в час, Герой, стремительный ветер, беглец.
В миг, когда черная роза на груди И-пин рассыпалась на отдельные лепестки, тяжелые тучи наконец пролились дождем. Белые стены. Белый потолок. Белые стойки аппаратуры. На белое одеяло легли квадраты нежного золотисто-розового света: за окном медленно расцветало утро. Прозрачные длинные пальцы медленно шевельнулись, потом рука — худая, истощенная, — взметнулась вверх, к волосам. — Роза, что цветет на краю света… — слабый голос разнесся по больничной палате, — черная роза, шипы которой пропитаны ядом… Приборы жалобно пискнули. Раздался шорох ткани, легкий скрип пружин. — Все будет хорошо. Скоро расцветет новая. — Новая? — Новая! Настолько ядовитая, насколько вообще возможно. В гулкой, выбеленной до бесцветности палате кто-то смеялся. — Нет ничего хуже, чем любовь, которая вывернулась наизнанку. — Если подумать… с этого все и началось? — Да. Или закончилось. Сквозь тощие пальцы проскользнула яркая, блестящая прядь волос — живой водопад на белом постельном белье, атлас и шелк. — Как же забавно… легенда о прекрасном принце завершилась тем, что роза отрастила шипы. Даже эта история, посвященная человеку, который сражался за свои идеалы… — Она оказалась просто сказкой. Я ведь права? — Да. В реальности, — голос дрогнул и прервался, — в реальности такие принципы никогда не побеждают. На Краю Света любой огонь теряет свой смысл. Прямоугольники света из окна понемногу сдвигались, становясь все ярче; наконец они улеглись на волосы и худую шею, ласковые, как котята. — Если даже Принц не выдержал, как может выдержать этот человек? — разнесся тихий женский шепот. — Еще немного, и он сломается. — Подожди, не торопи события… Скоро, очень скоро он придет к тебе сам. — Конечно. Я буду ждать. — И я буду ждать… еще сильнее. — Я не разочарую вас. — Я принесу в мир революцию. Тсуна не сразу заметила, что в розарий кто-то зашел: слишком уж этот человек бесшумно двигался, так, что его шаги заглушил шорох розовых кустов и щелчки садовых ножниц. — Скоро-скоро, — напевала Энма едва слышно, — скоро-скоро все будет готово! Она повторяла эту фразу уже добрые пятнадцать минут — и все это время Тсуна никак не могла сосредоточиться на параграфе по истории. Ей все казалось, что в двух шагах от нее то ли молятся, то ли шепчут заклинание. — Скоро-скоро… — Привет, Тсуна. Ламбо как из-под земли вырос — невозмутимый, прячущий улыбку в уголках губ. Как будто это не он вчера стоял и пялился в черное небо пустыми тусклыми глазами. — П-привет, — отозвалась Тсуна, с тайной радостью откладывая учебник. — Что тебе… — она осеклась, понимая, что вопрос «что тебе надо?» прозвучит не слишком доброжелательно. — Я не могу просто поговорить с тобой? -усмехнулся Ламбо, запуская руку в волосы. — Ну… — Тсуна усмехнулась. Этот парень оставался самим собой — нахальным и непосредственным, хоть ты кол ему на голове теши. — Даже не знаю. — Тогда считай, что я принес новости, — Ламбо обошел стол и опустился на колени рядом с ее плетеным креслом. — Самые свежие и из первых рук. И почему-то только теперь Тсуна заметила, что он сменил щегольский бело-зеленый мундир на обычную форму Академии. — Заодно будешь знать, к чему здесь приводит открытый протест, — Ламбо наклонился к самому уху Тсуны, обжигая его дыханием. — О, Тсуна, ты разве когда-то носила серьги? — Ч-что… — она отшатнулась, растерянно всплеснула руками — Ламбо умудрился заметить следы от старых проколов. — Ну, когда-то… — Я думал, девушка с твоими манерами не стала бы носить украшения вообще. — Я… не всегда была такой. — Правда? — Ламбо улыбнулся. — Дай угадаю: ты никогда не расскажешь мне, что заставило тебя стать нынешней. Наступила пауза. Тсуна задумалась: а как она вообще могла бы изложить свою историю? Что бы ни творилось в ее голове, как бы ей ни было больно после ухода Бьякурана — настолько, что она решилась в корне измениться, — сейчас это бы прозвучало так глупо! «Знаешь, меня бросил парень, и я обиделась на весь свет…» — Ладно, я буду верить, что хотя бы Лонгчемп в курсе, — фыркнул Ламбо. — А Невеста-Роза? — Она… не знает, — запинаясь, пробормотала Тсуна. — И Найто-куну я не все рассказывала. Я не хочу это вспоминать! — Правда? Тогда я вернусь к новостям. — В-вот так-то лучше… — Меня вышвырнули из студсовета. Мгновение Тсуна сидела, глядя в одну точку — на глянцевый корешок учебника; потом до нее дошло. — Что?! — выкрикнула она, подскакивая в кресле. Монотонная песенка и щелкание ножниц затихли, и из кустов высунулась встрепанная алая макушка: — Тсуна-сама? Что-то случилось? — Нет-нет, — прохрипела Тсуна, чувствуя, как в горле пересыхает. Потом наклонилась к Ламбо и прошептала лихорадочно: — Как так?! — Я же говорю: открытый протест тут — чистой воды самоубийство, — он снова запустил пятерню во встрепанные черные кудри. Покачал головой. — Ну и ну. Не надо смотреть на меня так, я знал, на что иду. Край Света уже даже не писал мне письма — одноглазый и бесполезный дуэлянт ему без надобности. — Значит, ты… — Я пошел ва-банк, — вздохнула Ламбо. — Победа И-пин могла все изменить. В корне. Тсуна замерла, тщетно пытаясь восстановить дыхание. — Что ты на меня так смотришь? Да, я надеялся на это. Ты будешь теперь меня ненавидеть? — Вы… — Что мы? — Ламбо потянулся к Тсуне, приобнял ее за плечи. — Ладно, я знаю, что тебя беспокоит. Тебе станет легче, если ты узнаешь, что я все понимаю? Понимаю, где я лажанул? — Не знаю. Наверное. Нет, — выпалила Тсуна на одном дыхании. Ей казалось очевидным, что Ламбо ошибается даже в оценке собственных чувств: он же не хотел убивать, он же сохранил ей жизнь!.. Но сейчас он выглядел столь уверенным в своей правоте, что Тсуна невольно проглотила все слова, вертевшиеся у нее на языке, и продолжила слушать. — Я не знаю, что думала И-пин на этот счет. Она, в конце концов, была принята под крыло Адельхейд, а вот уж кто собирает вокруг себя… довольно жестких людей. Но я знаю, то есть, я думал, что смогу контролировать ситуацию. Надеялся, что если я стану «невестой» для дуэлянта, я смогу управлять ходом сражения изнутри. Тсуна вспомнила тот его взгляд — пустой, тоскливый. Глаза куклы. — И ты… — сказала она, уже заранее зная ответ, — ошибся. Ламбо улыбнулся. — Да. — Скоро-скоро, — послышался голос Энмы, — цветы будут готовы… Скоро-скоро распустятся новые розы. — Я ошибся, но теперь я знаю, кто такая «Козато Энма». Хотя бы приблизительно. Тсунино сердце тяжело бултыхнулось в груди. — Тогда расскажи мне. — Нет. — Расскажи, — срывающимся голосом попросила Тсуна. — Пожалуйста. — Ты еще нужна, — усмехнулся Ламбо. — Всем: Краю Света, студсовету, Невесте-Розе, да и не только им. Если ты узнаешь слишком много, тебе придется выйти из игры, как это делаю я. Но для меня это хотя бы способ защитить И-пин, а для тебя это — полный провал. — Почему? — Видишь ли, Козато Энма чертовски важна в этой схеме. Еще важнее, чем ты — прямо-таки золотая шестеренка. А ты, вроде как, хочешь избавить ее от обязанностей Невесты-Розы. Тсуна почему-то сразу представила себе это — ярко и четко до рези в глазах: вот она, лучшая деталь механизма, блестящая и бесконечно покорная. Крутится под стеклянным колпаком. И ее глаза — такие же, какие были у человека, который узнал, как выглядит машина изнутри. — Значит… — Значит, я не удовлетворю твое любопытство, — сказал Ламбо. — Прости, Тсуна. В конце концов, есть еще много вещей, которые я могу тебе рассказать. Щелканье ножниц прервалось и сменилось плеском и журчанием воды. Энма поднялась на ноги, тряхнула волосами и пошла меж кустов, щедро поливая их из лейки. — Итак, слушай, — понизив голос, тихо и торопливо заговорил Ламбо. — И-пин вышвырнули из комитета Ликвидации, меня — из студсовета. В ближайшее время мы ничего не сможем для тебя сделать, тем более — она, потому что она ничерта не помнит. Вообще ничего. Она искренне думает, что ей напекло голову после полудня, и она провалялась в обмороке до утра. Он обернулся, посмотрел на Энму и продолжил: — В Академии работает кто-то, кто может создавать фальшивых Дуэлянтов и инициировать поединки. Этот кто-то хочет сломать систему, но он, похоже, плохо понимает ее суть. Поэтому, пожалуйста, если тебе понадобится выбирать сторону — выбирай союз со студсоветом. Там Гокудера — он почти не скрывает, что недоволен Краем Света. Там, в конце концов, Бьякуран. И скоро они должны выбрать кого-то на мое место. Тсуна задумалась, пытаясь представить себе, кто бы это мог быть, и чуть не пропустила следующую фразу: — Ты можешь ненавидеть Бьякурана, презирать его — но пока он будет на твоей стороне, поверь мне. Тихо! — едва Тсуна попыталась возмутиться, как Ламбо прикрыл ей рот ладонью. — Просто слушай меня, обижаться и злиться будешь потом. Хозяин положения — Край Света. Это тебе не сказка, ты тут не сможешь выйти с мечом против дракона, просто потому, что дракон тебе не покажется. Он предпочтет уничтожить тебя чужими руками. И тут-то кроется самое главное. — Ла… — Тс-с-с, — он наклонился и зашептал ей в самое ухо: — Опасайся черной розы. Кто бы ее ни принял, он станет твоим врагом. Даже самый близкий тебе человек… вернее, именно самых близких и стоит опасаться. — Я не понимаю, — шепотом воскликнула Тсуна. — Кто? Зачем? — Лонгчемп, — прошипел Ламбо и тряхнул ее за плечи. — У тебя есть он. И я подозреваю, каких дров он может наломать. Ты же не думаешь, что Печать досталась ему просто так, случайно? Ох, Тсуна все понимала. Тут и особого ума-то не требовалось. Если Край Света поддерживал всю систему и при этом все еще сохранял анонимность — заполучить в ряды дуэлянтов Найто ему было раз плюнуть. — Запись в Клуб открылась сразу после моего прихода, — прошептала она, — в Клуб, насколько мне известно, взяли только одного человека… Я не знаю, просился ли туда кто-то еще. Но я и не могу знать, скольким людям было отказано. — Молодец, — выдохнул Ламбо. — Верно мыслишь. Краю Света позарез понадобился определенный человек, и Край Света его получил. А теперь будет использовать. — Я могу что-то сделать с этим? — встрепенулась Тсуна. — Я могу помочь Найто-куну? — Все зависит от обстоятельств, не знаю. Честно. Пока Край Света ничего не предпримет напрямую, у тебя ничего не выйдет. Нельзя уберечь от опасности, которую ты даже не видишь. Он снова тяжело вздохнул, затряс головой, как упрямый бычок: — Ну и ну! В такой момент мне придется отсиживаться в подполье! Так что, пожалуйста, позаботься о себе и о Лонгчемпе сама, хорошо? У тебя получится. Тсуна хлопнула глазами. — Позаботиться? Сердце ее заколотилось часто и сильно, почти так же, как билось на Арене под бесконечным звездным небом. — Знаешь, Ламбо, — прошептала она, — Найто-кун спас меня однажды. Ну, не так, чтобы мне грозила смерть или что-то в этом роде… Но все-таки. Это было ужасно странно — услышать от него слова, которые помогли мне не наделать глупостей. Она хотела сказать, что тогда ей как будто велели «встань и иди», и что это почему-то сработало; но подходящих слов не нашлось, и она решила промолчать. Оставила это своей личной маленькой тайной. Ламбо улыбнулся и пружинистым движением поднялся на ноги. — Значит, ты справишься. Насколько я узнал тебя — ты всегда справляешься, когда тебе есть, за кого волноваться. — Не совсем так, — смущенно фыркнула Тсуна. — Неважно, — он наклонился и поцеловал ее в лоб. — Береги себя, сестрица. И Козато тоже. Потом выпрямился и ушел, осторожно раздвигая ветви кустов. За ленивыми и длинными жестами он искрил, как провод под напряжением. Тсуна смотрела ему вслед, чувствуя, как кровь приливает к щекам — из-за «сестрицы» и от стыда. Она могла бы — должна была — понять Ламбо намного раньше… — Тсуна-сама! — воскликнула Энма. — Смотрите, терракотовые розы наконец распустились! — Тебе не кажется, что сегодня как-то безумно жарко? — спросил Бьякуран, изящно обмахиваясь тетрадью. Гокудера поднял на него мутные, красные от недосыпа глаза: — Вообще дохрена. — Слушай, если тебе совсем паршиво, я могу провести заседание за тебя. — Иди ко всем чертям. — Ах, — Бьякуран театрально взмахнул руками, — я же предложил тебе свою помощь! Что тебе не понравилось? — Ты. — Что ж, твоя воля. Хочешь страдать — страдай. А то я бы тебя прикрыл, отпустил домой… — Почему тебе так нужно провести это заседание? Бьякуран напрягся, лицо его окаменело. Ухмыльнувшись, Гокудера помахал перед его лицом тонкой папкой в твердой обложке. — Будь я проклят, если ты способен побыть бескорыстным хотя бы пять минут. Так что… — Ты прав, — улыбнулся Бьякуран, отмирая. — Я тебя недооценил. Что ж, тогда, может, просто уступишь? — Нет. Раздалось клацанье каблуков, и в высоком проеме показалась Бьянки. — Добрый день, — протянула она, помахав рукой. Гокудера скривился и спрятал лицо в ладонях. — Добрый, — Бьякуран лениво поднялся и отодвинул перед Бьянки стул. — Как жизнь? — Я почти умерла от жары. — Взаимно. — И Адельхейд сообщила, что сегодня не явится. — Это уже второе пропущенное заседание… — Бьякуран сочувственно покачал головой. — Бедняжка. Предательство Джули причинило ей такую боль… — Это было лучшим финалом из возможных, — раздалось от дверей, и Хибари Кея собственной персоной вышел на смотровую площадку. — Идеальный конец ее отношений. Переживет и успокоится. С этими словами он прошествовал к своему месту с видом абсолютной уверенности и непогрешимости и сел, выпрямившись и до побелевших костяшек сжимая в руках блокнот. Жара его будто бы и не коснулась — безукоризненно отглаженный мундир был застегнут на все пуговицы, волосы лежали непринужденно-упорядоченно. — Я впервые вижу, чтобы ты говорил о ком-то… так, — пробормотал Гокудера. — Я даже не знаю, как это назвать. Хибари приподнял брови — едва заметно, но презрения в его взгляде хватило бы на целый стадион. — Я не жалею Сузуки. И уж тем более я не считаю, что с ней сейчас стоит возиться. — Да почему сразу о жалости речь?! — Потому что люди очень часто считают, что способность жалеть себе подобных — необходимый элемент «человечности», — Хибари осторожно вынул из рук Гокудеры папку. — Сейчас верну. — Эй… Кея увлеченно зашуршал страницами, пролистывая их — сказывалась привычка быстро проглядывать большое количество документов. — Интересно, — наконец произнес он безэмоционально. — Кто вообще предложил эту кандидатуру? — Адельхейд. Она позвонила мне и сказала, чтобы я подготовил личное дело. — Даже так? Вау, — Хибари заметно оживился, — какая характеристика! Сузуки что, хочет заставить нас пожалеть об уходе Ламбо? Вроде она никогда ему не симпатизировала особо… Бьянки заглянула через его плечо в текст и фыркнула: — Да мы просто меняем одного клоуна на другого. — Да-да, мы все в курсе, что ты с этим человеком общаешься. Вот только вопрос, — Хибари повернулся всем телом и посмотрел Бьянки прямо в глаза, — общаться и знать — это разве синонимы? Она замерла, как птица, посмотревшая в глаза змее — а потом встрепенулась и ядовито прошипела: — С каких пор ты стал поддерживать Адельхейд в любой ее дурацкой инициативе? Хибари слабо усмехнулся и откинулся на спинку стула. Папку он щелчком отправил по столу к Бьякурану: — Ознакомься, Джессо. Тебе понравится вдвойне, — а потом размеренно и спокойно произнес: — Кстати, насчет «жалости» и прочих чувств, которые мне могли бы приписать по отношению к Сузуки. Единственная причина, по которой я поддерживаю ее — то, что я когда-то был в похожей ситуации. Гокудера, который уже медленно начинал клевать носом, вздрогнул и спросил: — Ты? В такой?.. — Не совсем, говорю же. В похожей, — Хибари уставился куда-то в пустоту с таким выражением, будто лицезрел нечто недоступное простым смертным. — Но это было давно и уже не важно. Оторвавшись от чтения, Бьякуран пробормотал: — Даже не знаю, чему больше удивляться: тому, что здесь написано, или тому, что ты сейчас рассказываешь. — Удивись тому, что сейчас даже не допустил мысли оспорить эту кандидатуру, — бросил Хибари. — Кстати, интересно, почему? — Потому что глубина мрака в моей душе серьезно преувеличена. И если вам вздумается устроить голосование — я «за». — Я против, — торопливо произнесла Бьянки. — Вся эта ситуация… — За, — прервал ее Хибари. Гокудера глубоко вздохнул и поднялся со стула. — В таком случае, — сказал он, — предлагаю считать кандидатуру нового члена студсовета утвержденной. — Хаято, ты мог бы хотя бы выслушать аргументы своей сестры! — начала было Бьянки, но он лишь отмахнулся: — Это все мы уже обсуждали. В любом случае, даже если бы я сказал, что я против — Хибари, Бьякуран и Адельхейд составят большинство. — Но Край Света… — Край Света вряд ли против объединения всех Дуэлянтов, — вмешался Бьякуран. — Знаете, если бы мне понадобилось следить за несколькими людьми, каждый из которых имеет свою мотивацию и свои методы — я бы тоже собрал их всех вместе. — Это выглядит так, как будто мы идем прямо к нему в руки! — отчаянно воскликнула Бьянки. — После того, как он избавился от… — А мы и идем, — невесело улыбнувшись, прервал ее Гокудера. — И, начиная со следующего заседания, мы будем идти туда обновленным составом. Он вскинул руку в салюте, так, словно держал меч: — Принесем же в мир революцию!О, как бы мне хотелось даровать тебе чудо. Я ведь тоже хочу освободиться; даже если это противоестественно и безумно, я стремлюсь к тебе всей душой.