Султан моей души

В эту, же самую минуту, когда Михримах Султан царственно вошла в ташлык для того, чтобы пообщаться с наложницами, она едва ни потеряла сознание, увидев там, сидящей в обществе других наложниц, одетую в роскошное парчовое красное платье с золотой вышивкой, Назенин Хатун, которая с ними о чём-то весело и беззаботно обсуждала, о чём свидетельствовал её раскатистый звонкий смех и счастливый блеск в лучистых серо-голубых глазах. --Что ты здесь делаешь, Хатун? Тебя должны были уже обезглавить, как убийцу Баш Хасеки!—с презрительным раздражением и, ничего не понимая, спросила рабыню Луноликая Султанша. Девушка мгновенно смолкла и, грациозно поднявшись с бархатного мягкого пуфика, почтительно поклонилась и доброжелательно произнесла, осторожно развеивая их недоразумение, чем и ввела собеседницу в ещё большее душевное потрясение: --Повелитель с Баш Хасеки простили меня и вернули в гарем, Султанша. Теперь я преданно служу им. Да, дарует им, Аллах, долгой счастливой жизни и много здоровых ребятишек за их добросердечие и милосердие! Михримах, хотя и испытывала искреннюю неприязнь к Назенин, всё, же поддержала её воззванием к Господу: --Аминь!—затем выдержала небольшую паузу, но лишь для того, чтобы испытать терпение юной жгучей прекрасной гурии, после чего угрожающе предупредила.—Я, отныне стану следить за тобой ещё более бдительно и пристально, Хатун! Если вздумаешь что-то предпринять в ущерб семьи моего дражайшего брата Повелителя, я лично прикажу задушить тебя и бросить в Босфор! После чего доброжелательно улыбнулась другим девушкам и, пожелав им доброго вечера, вернулась в свои покои, провожаемая мрачным взглядом Назенин Хатун, воинственно прошептавшей себе под нос чуть слышно: --Будьте уверены, госпожа, я ещё завладею не только сердцем и мыслями Повелителя, но и в дальнейшем возведу на Османский трон нашего с ним сына! А в эту самую минуту, удобно лежащему в постели и нежно обнимаемому, возлюбленной Санавбер, в своих просторных покоях, где свечи в канделябрах уже догорели и потухли, распространяя густую тьму, Селиму снился странный сон, который был полон бурных чувств с эмоциями. «В нём он плавно прогуливался по мраморному, залитому яркими солнечными золотыми лучами, коридору, возвращаясь из зала для заседания Дивана, погружённый в романтические нежные мысли о милой юной жёнушке Санавбер, которую любил больше жизни, ценя, как самую дорогую, вернее даже бесценную драгоценность. Вот только вскоре молодому правителю пришлось, нехотя выйти из мира грёз, ведь, в эту самую минуту, он встретился с, одетой в золотистое бархатное платье, Назенин Хатун. Она кокетливо посматривала на него, призывно улыбаясь ему, как бы заманивая в свои сладостные порочные сети, от чего у светловолосого юноши в груди учащённо забилось сердце, а бархатистые щёки залились румянцем смущения. Он судорожно вздохнул и уже направился к ней для того, чтобы немного проучить плутовку, но она, словно чего-то испугавшись, внезапно сорвалась с места и, придерживая юбку шикарного платья, побежала по коридору от него. Селим воспринял её действие, как за игру в догонялки, в связи с чем побежал за ней, пока они оба, ни оказавшись в арочном павильоне, запыхавшиеся, решили перевести дух, встретившись у одной из колонн. --Вот ты и попалась, Назенин Хатун! Теперь не уйдёшь!—победно ей улыбаясь, довольно заключил юноша, крепко схватив её за руку и плавно потянувшись к, взывающим к головокружительным наслаждениям, соблазнительным алым губам и обдавая девушку частным горячим дыханием, от чего по её нежной, словно атлас светлой коже бежали приятные мурашки. Собственно, она и не возражала на счёт его неистовых ласк с жаркими поцелуями, но так просто сдаваться ему не хотела, о чём и известила: --Ну, нет, Султан Селим! Я никогда не стану одной из твоих наложниц с куриными мозгами! Сначала женись на мне, а потом владей, получая головокружительное удовольствие от нашей близости! Затем пламенно поцеловала его в губы и снова убежала, оставляя венценосного парня в гордом одиночестве, стоять посреди мраморного арочного коридора, выходящего в сад, но успев, обдать его приятным нежным ароматом цветочных духов.» Это привело к тому, что юноша проснулся и, тяжело дыша, не говоря уже о том, что, пылая смущением, сел на постели, ничего не понимая, но отчётливо ощущая то, как бешено колотится в груди его трепетное сердце. Это привело к тому, что проснулась его возлюбленная супруга, обеспокоенная внезапным пробуждением и состоянием перевозбуждения. Она заботливо обняла избранника, осторожно пытаясь, узнать о том, что с ним, ласково поглаживая его по бархатистым щекам, что помогло Селиму постепенно успокоиться и, прижавшись к жене, постепенно вновь забыться крепким сном в её объятиях. Вот только ночной сон никак не шёл из головы молодого властелина, из-за чего даже во время завтрака с возлюбленной Санавбер, он был глубоко погружён в мрачные мысли и молчалив, что не на шутку встревожило его юную Баш Хасеки, в связи с чем, она тяжело вздохнула и, заботливо взяв его за руку, внимательно всмотрелась в такие любимые, но почему-то занесённые каким-то мраком, голубые глаза и участливо спросила: --Селим, души моей Властелин! Скажи мне, что терзает твою трепетную душу, раз ты так мрачен? Её, полные искренней душевности слова согревали хрупкую, словно горный хрусталь, измученную тяжёлыми испытаниями и невыносимыми страданиями, истерзанную душу приятным теплом, в связи с чем, молодой Султан печально вздохнул и, ласково ей улыбнувшись, успокоил, с огромной нежностью гладя жену по бархатистым щекам и добровольно утопая в ласковой бирюзе её бездонных глаз, в которых отражалось, завораживающе танцующее пламя в камине, возле которого они сидели на мягких подушках, одетые в шелка, парчу и бархат и утопающие в золоте солнечных осенних лучей: --Не волнуйся, Санавбер! Со мной всё хорошо, ведь рядом со мной есть ты, мой свет, приносящий мне душевный покой! Эти, полные огромной любви с нежностью, слова согрели юную девушку, из-за чего она трепетно вздохнула и ласково улыбнулась возлюбленному мужу. Он, же, со своей стороны, плавно дотянулся до её сладостных, словно ягоды спелой садовой клубники, алых губ и, взяв их в нежный плен своих мягких губ, поцеловал с огромной страстью, напоминая собой, измученного жаждой несчастного путника, потерявшегося в беспощадной пустыне в полуденный зной и не обращая внимания на, прислуживающую им на протяжении всего завтрака, Зулие Хатун, которая старалась не обращать внимания на их душевный разговор, хотя уже успела догадаться о том, что их дражайший Султан изнывает от головокружительной страсти к её подруге Назенин калфе, так и оставшейся на своём посту, хотя и всеми силами старается бороться с собой. Это смущало юную служанку и одновременно веселило, хотя она и сохраняла невозмутимость. Немного позже, когда возлюбленная пара, наконец, рассталась, пусть даже и нехотя, Селим, погружённый всё в ту, же глубокую мрачную задумчивость, отправился в просторные покои к дражайшей сестре Михримах Султан для того, чтобы получить от неё благословение на весь день. Вот, только не доходя до её покоев нескольких поворотов, он встретился с, возвращающейся от Султанши, которая, вероятно, дала ей некоторые, но очень важные распоряжения, Назенин калфой, одетой в шёлковое тёмно-синее, практически чёрное платье. Она, тоже была погружена в свои мысли до тех пор, пока ни заметила, идущего ей на встречу, Повелителя, выражение красивого лица которого не предвещало для неё ничего хорошего. Так и вышло. Опасения подтвердились сразу, как пара поравнялась друг с другом. --Назенин Хатун, ты, что творишь за моей спиной?! Неужели, до сих пор не уяснила того, что играть со мной, опасно! М? Что за кошки-мышки ты устроила?! Да, за такие дела, я прикажу Сюмбюлю-аге привести тебя ко мне сегодня, же вечером, где я покажу тебе, как играть со мной, испытывая моё терпение! Пощады не жди!—пылая праведным гневом, воскликнул юноша и, крепко схватив прекрасную черноволосую калфу за изящную лебединую шейку, решительно прижал к холодной мраморной стене и, не говоря больше ни единого слова, впился ей в губы яростным, полным искренней беспощадности, поцелуем, от которого у девушки замерла душа, и трепетное сердце ушло в пятки. --Нет, Повелитель! В таком случае, Вы станете владеть лишь только моим телом, но не всей мной!—приводя его в чувства и загадочно ему улыбаясь пламенно прошептала она, за что и получила от венценосного собеседника коварную, полную жестокости, улыбку, во время которой он беспощадно заключил, лишая девушку всех козырей: --Значит, начнём укрощать сначала твоё соблазнительное тело!—и только после этого отпустил её и продолжил свой путь, провожаемый ошеломлённым взглядом юной гурии, бархатистые щёки которой пылали смущением, а сердце учащённо билось в груди, как сумасшедшее и никак не хотело успокоиться. А тем, временем, ничего не знающая о бурном разговоре брата с главной калфой султанского гарема, которым она управляла, одетая в синее парчовое платье с дополнением серебристого шёлка и газа, сидела на бархатной тахте, держа в руках шкатулку с драгоценностями, не обращая внимания на яркие солнечные лучи, в которых она утопала, Михримах Султан была погружена в глубокую задумчивость о благородном поступке юной невестке, взявшей на себя всю заботу о детях, трагически погибшей позавчера Нурбану Султан. Конечно, она восхищалась Санавбер, считая её добросердечной и благочестивой, не говоря уже о том, что мудрой и добропорядочной, не говоря уже о том, что чистой, как утренняя роса, что вызвало у Луноликой госпожи вздох искреннего восхищения, который не укрылся от музыкального слуха, вошедшего в покои, Селима, сияющего, как новенький цент. Он стремительно подошёл к старшей сестре и, приветственно поцеловав ей изящную руку, засвидетельствовал своё искреннее братское почтение вместе с уважением. --Что это с тобой, братец? Какой-то ты странный сегодня! Неужели что-то опять натворил и теперь пришёл просить меня помочь тебе, помириться с Хасеки?—с подозрительностью глядя на порфироносного брата, с оттенком добродушного юмора поинтересовалась молодая красавица-султанша, что вызвало у молодого Султана добрый смех, разнёсшийся по просторным покоям валиде Султан, подобно серебряному звонкому колокольчику. --О нет, сестра! Перед моей Санавбер я чист, как стёклышко!—всё с тем, же искренним весельем проговорил юноша. Вот только Михримах, почему-то не поверила ему, хотя и не стала ни о чём расспрашивать. Вместо этого, она лишь благословила брата на день грядущий, продолжая, пристально вглядываться в его бирюзовую бездну глаз, что вызвало в нём лёгкое смущение и заставило отвести глаза на руки от чувства лёгкой скованности, одолевшей его, весьма не кстати. На этом брат с сестрой расстались: Селим ушёл на очередной Совет Дивана, а Михримах продолжила заниматься гаремными делами. Тем временем, в ташлыке, одетая в, василькового цвета, шёлковое платье с блестящим кружевом, юная Баш Хасеки пришла проведать своих подопечных рабынь и справиться у них о том, не нужно ли им что-нибудь или о чём-нибудь походатайствовать перед Михримах Султан, ещё не зная, что с сегодняшнего дня у них новый главный ага, взамен, ушедшего на пенсию, Сюмбюля, отправленного в Трабзон в, выделенное ему Михримах Султан, поместье. Этим агой являлся сорокалетний грек Хаджи, обладающий очень непринципным, мудрым характером, любившим справедливость и соблюдение правил султанского гарема. Юная Баш Хасеки душевно разговаривала с, окружившими её, девушками, среди которых была и белокурая красавица Шемспери Хатун. Она почтительно поклонилась госпоже и уже только собралась было заговорить с ней о том, стоит, ли ей вообще мечтать о хальветах с Повелителем, как, в эту самую минуту до всех донёсся громкий протяжный голос Хаджи-аги, провозгласившего: --Дестур!!!!!!! Султан Селим хан Хазретлири! Все склонились в почтительном поклоне и затаили дыхание, робко периодически переглядываясь между собой, когда в общую комнату вышел юный властелин и, с царственной грацией проходя мимо наложниц, к своему глубокому удивлению, заметил свою возлюбленную жену Санавбер, из-за чего весь затрепетал от, переполняемой его хрупкую душу, нежности, что заставило его стремительно подойти к душевной избраннице и, выведя её из ряда рабынь, увести прочь, что послужило ответом на все вопросы для Шемспери, оказавшейся, глубоко разочарованной подобным душевным страстным порывом молодого Повелителя. --Девушки, до каких пор мы должны терпеть безразличие к нам со стороны правящей четы?! Мы с вами, тоже заслуживаем счастья в объятиях Повелителя! Только он, кроме своей Баш Хасеки, никого больше не замечает! Пора напомнить о нашем существовании!—воинственно провозгласила белокурая бестия, внимательно проследив за тем, как её подруги по гарему, переглядываясь между собой, о чём-то зашептались, одобрительно кивая головами и поддерживая свою предводительницу, тем-самым, организовав спонтанный бунт, который не могли угомонить вразумительными уговорами калфы с евнухами. Воцарился настоящий хаос и шум от мятежниц, требующих устранения Санавбер в Старый дворец и позволения им проходить по «золотому пути». Это привело к тому, что молодой венценосной паре пришлось внезапно вернуться в ташлык и, мысленно оценив всю серьёзность ситуации, подозвать к себе главных калфу с агой, приказать, отправить всех зачинщиков в темницы, хорошенько высечь, а позже отправить на дно Босфора, остальным сделать внушение и оставить без еды и питья на сутки. Калфы с агами всё поняли и отправились выполнять высочайшее повеление. Вскоре бунт оказался сурово подавлен. Зачинщиков с потстрекателями бросили в темницу, дав несколько десятков ударов плетьми, а остальных в наказание посадили на голодный паёк, от чего наложницы поняли одно, Повелитель никогда не пойдёт у них на поводу, в связи с чем примолкли, даже в мыслях не смея, осуждать его и роптать. Что, же касается их отважной предвадительницы, её, тем же вечером пришёл проведать сам Властелин Мира прежде, чем отдать приказ стражникам о её казни. Какого, же было его удивление, когда, царственно войдя в камеру, он заметил, что от былой отваги и воинственности юной девушки не осталось и следа. Теперь она сидела на холодной каменном полу, вжавшись в самый угол, и тихо плакала, боясь за свою жизнь и смотря на него, подобно встревоженной волчице, что заставило венценосца презрительно фыркнуть, после чего, он стремительно подошёл к ней и, крепко схватив сильной рукой за горло так, что ей мгновенно стало нечем дышать. Девушка мгновенно покраснела и выпучила на него карие, полные горьких слёз, глаза. --Ну, и куда, же подевалась твоя отвага с воинственностью, Хатун? Почему больше не бунтуешь?—издевательски спросил у неё Селим, пристально смотря ей прямо в глаза. Только она вместо ответа лишь хрипела, задыхаясь от отсутствия воздуха. --Мне больно!—из последних сил прохрипела она со слезами на глазах, из-за чего он ядовито ухмыльнулся и, заключив: --Сейчас тебе будет ещё больнее! Вышел из камеры, впуская в неё стражников со словами: --Теперь она полностью ваша, парни! Делайте с ней всё, что захотите! Только потом бросьте в Босфор! Стражники всё поняли и, почтительно откланявшись, принялись по очереди и одновременно по несколько человек, жестоко насиловать рабыню до тех пор, пока она ни испустила дух под кем-то из них, благодаря чему, они зашили её в мешок и бросили в Босфор. Несколькими минутами ранее, когда Михримах Султан отрешилась от всего внешнего мира, сидя расслабившись на тёплой мраморной плите и затерявшись в густых клубах пара в хамаме, к ней пришла её невестка, выглядевшая очень бледной и встревоженной. На юной девушке, казалось, даже не было лица от переполнявших её всю бурных чувств. --Что это с тобой, Санавбер?—обеспокоено, не говоря уже о том, что крайне доброжелательно осведомилась у невестки Михримах Султан. Девушка почтительно поклонилась госпоже и, грациозно сев на соседнюю плиту, судорожно вздохнула и, собравшись с мыслями, хотя это и было крайне нелегко, произнесла, словно на одном дыхании: --Только что от Назенин калфы я узнала о том, что наш Повелитель приказал казнить несчастную Шемспери Хатун, отдав её на растерзание стражникам, госпожа. Что на него такое нашло? Откуда взялась вся эта жестокость? Я перестала узнавать моего нежного, заботливого и ласкового возлюбленного, госпожа! Теперь я боюсь его. Между молодыми Султаншами воцарилось длительное мрачное молчание, во время которого Михримах, мысленно попыталась найти оправдание поступку брата. Конечно, казнь девушки получилась жестокой, даже страшной, да и саму Хатун было по-женски искренне жаль. Только ей необходимо было неоднократно подумать прежде, чем затевать бунт в гареме, а именно о том, чем это может грозить бунтовщикам и их зачинщикам, в связи с чем, понимающе вздохнула и доброжелательно произнесла, как бы выводя невестку из шокового состояния: --Не нам с тобой осуждать или противиться решениям нашего Повелителя, Санавбер. Селим поступил так, как считал нужным. Он, прежде всего Султан, а уж потом наш возлюбленный и брат. А сейчас возвращайся к нему в покои, будь с ним нежна, заботлива и ласкова. Завтра отправитесь на несколько дней в Эдирне вместе с детьми. Всё постепенно наладится. Вот только юная Баш Хасеки, хотя и продолжала бояться за семейное счастье из-за внезапного всплеска жестокости у любимого мужа, но прислушавшись к разумному совету снохи, вернулась в главные покои, куда, вскоре, пришёл Селим, нуждающийся в любви с заботой милой жены. Только юная девушка выглядела холодной, не говоря уже о том, что вела себя отчуждённо. Это навело молодого человека на мысль, что его возлюбленная каким-то образом узнала о том, как он казнил бунтовщицу Шемспери, в связи с чем печально вздохнул и, пристально всмотревшись в бездонные голубые омуты жены, откровенно заговорил, с огромной нежностью обнимая и лаская её: --Понимаю, ты сейчас считаешь меня чудовищем, возникшим из не от куда, которое ты, вправе ненавидеть и желать убить, Санавбер. Только ради спокойствия семьи и благополучия Империи приходится идти на подобные меры, не зависимо от того, хочется тебе того, или нет. Невинные и ангелоподобные не выживают в столь жестоком мире—их уничтожают более сильные и беспощадные. Сидящая на мягких подушках и в жарких объятиях, настойчиво ласкающего и пламенно целующего её, мужа, юная Султанша крепко сжимала в руках острый кинжал, надёжно пряча его в складках шёлкового яркого голубого платья, готовясь убить возлюбленного, а после себя. Конечно. Его искренние откровенные слова заставили её призадуматься и признать правоту вынужденных суровых мер сердечного избранника, но понимание того, что несчастную девушку убили во время жестокого изнасилования, а затем бросили в Босфор, не давали покоя Султанше, терзая ей безгрешную душу. Она печально вздохнула и заключив: --Я перестала узнавать тебя, Селим! Из доброго и нежного возлюбленного, которого я любила больше жизни, ты превратился в беспощадного монстра, которому лишь одно наказание—смерть!—занесла руку с кинжалом, вознамерившись, убить возлюбленного одним лишь ударом в мужественную грудь. Селим даже и не собирался оказывать сопротивление. Наоборот, он смиренно наблюдал за её действием, утопая в лёгком медном мерцании от, горящего в серебряных канделябрах и в камине, распространяющим по просторным покоям, приятное тепло, пламени. Вот только её любовь к нему оказалась на столько велика, что девушка не смогла убить избранника. У неё дрогнула рука, из-за чего она, решительно бросив кинжал в сторону под ошеломлённый взгляд избранника, горько расплакалась, позволяя ему, заключить её в свои крепкие объятия и со словами: --Я не могу.—обрушила на мужа сокрушительный шквал, состоящий из: головокружительных ласк и жарких, неистовых поцелуев, которым не было конца. На следующий день, сразу после заседания Совета Дивана, молодой Османский Правитель вместе с женой отправился отдыхать в Эдирне на несколько дней. Они ехали в карете, прижавшись друг к другу и о чём-то тихо разговаривали до тех пор, пока ни выехали за пределы Стамбула и ни поехали по лесной дороге. Уже сгустились сумерки, и взошла полная луна. Где-то вдалеке протяжно завыли волки, из-за чего лошади начали вести себя, крайне беспокойно, что насторожило венценосных супругов, заставив их, начать встревоженно посматривать в окно, крепко держась за руки, но в эту самую минуту лошади понесли, вероятно, не в силах больше бороться с, одолевшим их, страхом. Ситуация вышла из-под контроля кучера и, он спустил её на произвол судьбы. --Селим, что происходит!—встревоженно воскликнула юная Султанша, пристально смотря на мужа, но он и сам ничего не мог понять, пока ни услышал грохот и чьё-то громкое злобное рычание на крыше. Только, судя по звуку, этот зверь оказался намного крупнее, чем обычный волк. Возможно, это медведь. Стоп. Какой медведь? Они, ведь впали в зимнюю спячку, декабрь, же на дворе. Пока венценосная пара мысленно соображала, что к чему, а их охрана отчаянно отбивалась от оборотней-отшельников, которые как раз и напали на султанский эскорт, карета перевернулась и стремительно покатилась вниз по склону и со всего размаха ударилась в дерево. Только венценосная пара за несколько мгновений до падения с ударом, успела выскочить из неё и короткими перебежками, прячась и обманывая, мчащегося за ними, оборотня, добрались, наконец, до одинокой, затерянной в лесной глуши избушке лесничего, закрыв дверь на все замки, что позволило возлюбленной паре немного отдышаться и, выйдя из шокового состояния, начать, мысленно оценивать и анализировать всё то, что с ними сейчас произошло. Только понимая, что им здесь предстоит провести всю ночь в окружении оборотней отшельников и разбойников, молодой Султан внимательно осмотрелся по сторонам и принялся заколачивать оконные ставни и погреб для того, чтобы те не смогли проникнуть внутрь и убить его с милой Санавбер, активно помогающей ему во всём и внимательно ищущей то, что можно использовать в качестве оружия в борьбе с нечистью. На это потребовалось не мало времени, но, когда всё было сделано, возлюбленные супруги заняли своё место на полу и, прижавшись друг к другу, принялись внимательно прислушиваться к звукам, исходящим с улицы. В том, что волки уже подбирались к хижине, у пары не было сомнения. Они их слышали по зловещему рычанию и хрусту веток кустов, в связи с чем, венценосная пара старалась вести себя очень тихо для того, чтобы ничем себя не выдать. Супруги даже общались жестами и взглядами, но вскоре, сон начал одолевать их, хотя они и всеми силами старались бороться с ним, прекрасно понимая, что им ни в коем случае нельзя засыпать, а необходимо постоянно находиться, настороже. Вчерашнее происшествие с Шемспери Хатун, которое заставило юную Баш Хасеки покуситься на жизнь возлюбленного, оказалось забыто мгновенно, ещё утром. Между ними вновь воцарилось душевное согласие с желанием пережить эту ночь. «Если, мы останемся живы и невредимы после этой жуткой ночи, я снова буду нежной, заботливой, понимающей и добросердечной возлюбленной тебе, мой Селим!»--мысленно поклялась избраннику юная девушка, с огромной нежностью смотря на него. Он одобрительно кивнул и уже плавно потянулся к её, зовущим к головокружительным наслаждениям, алым губам, вознамериваясь, хоть немного взбодрить девушку, как в, эту самую минуту почувствовали мощный толчок в дверь и услышали громкое рычание, заставившее, их вздрогнуть и приготовиться к бою не на жизнь, а на смерть, прекрасно понимая, что эта схватка может стать для них последней. «Ничего, Санавбер! Мы постараемся выжить в схватке!»--мысленно подбодрил возлюбленную Селим, обнажив свой острый меч, выкованный из серебра. Сама, же девушка схватилась за серебряный подсвечник, взятый ею с собой из дворца, не говоря уже о святой воде, которую ещё сохранила с поездки в Москву, что дала ей мать. Осталось ждать начала кровопролитной битвы, либо страшной смерти, из-за чего потянулись бесконечные минуты мучительного ожидания, при этом возлюбленные отчётливо слышали стук собственного сердца, не говоря уже о, хаотично проносящихся в голове мыслях. Вот только возлюбленная пара даже не догадывалась о том, что оборотни находятся в подчинении у местных разбойников, которые и устроили штурм хижины лесничего. Он оказался таким мощным, что венценосная пара не смогла долго сдерживать их натиск и оказалась оглушена, резким ударом о стену, в которую их швырнул один из волков, ворвавшихся внутрь. Дальнейшие события происходили уже без участия возлюбленной венценосной пары. Они провалились в непроглядную тьму, во время чего разбойники связали пленников и утащили к себе в лагерь, закрыв в каком-то амбаре, где они и пролежали до самого утра, до тех пор, пока ни услышали, доносящиеся из вне, звон мечей, крики людей и лошадиное ржание, давшее супругам понять о том, что, возможно, из столицы прибыла к ним помощь, возглавляемая Мустафой-агой, не говоря уже о знакомом волчьем рычании, принадлежавшем единственному брату юной Баш Хасеки, который вместе со своими друзьями из волчьей стаи безжалостно рвал разбойников с волками отшельниками, находящимися, в данный момент в человеческом обличии. --К нам из столицы помощь пришла во главе Мустафы-аги и Константина, Санавбер!—радостно провозгласил молодой Султан. Ему каким-то чудесным образом удалось развязать верёвку на руках и ногах, после чего он выглянул в окно и, увидев ход сражения, просиял ещё больше, но, вспомнив о том, что его возлюбленная ещё лежит на сухом сене связанная по рукам и ногам, принялся развязывать её, передавая ей свою искреннюю радость, во время бурного порыва которой супруги крепко обнялись и не в силах скрыть чувств, пламенно поцеловались. --Пожалуйста, прости меня за всё то, что я, с горяча наговорила тебе позавчера вечером, Селим! Отныне, никто не посмеет разрушить наше семейное счастье и трепетную любовь!—пылко повинилась перед возлюбленным юная девушка в тот момент, когда он с огромной нежностью покрывал её, залившееся смущением, красивое лицо, вызывая в ней приятную дрожь. Между ними вновь воцарилось взаимопонимание и гармония. За этим приятным занятием их застал, пробравшись в амбар, пока Константин с волками и янычарами заканчивали битву, наводя порядок в разгромленном разбойничьем лагере. Молодой телохранитель почтительно поклонился супругам, объясняя, что к ним в сопровождение их отправила Михримах Султан, почувствовавшая интуицией, что Их Величествам угрожает смертельная опасность и, как видно, внутреннее чутьё не подвело Луноликую госпожу, но, а, затем, подняв с сена шифоновый платок юной Султанши, с молчаливого согласия венценосного друга завязал ей платком глаза для того, чтобы она не увидела весь тот ужас, что остался после кровопролитной жестокой бойни за освобождение венценосной четы. Только после этого супруги покинули место своего заточения и, перебравшись в, присланную за ними карету, наконец прибыли во дворец в Эдирне, где для них слуги уже приготовили совместные покои и хамам. Эдирне. Вечер. Султанская резиденция. Туда молодые венценосные супруги и отправились первым делом. Им захотелось немедленно расслабиться и забыть обо всех ужасах, пережитой ночи. Хамам с его мягким медным мерцанием, исходящим от, горящих в серебряных канделябрах, свечей, густыми клубами пара и приятным теплом воды в медной чаше ванной, как раз подходили идеально. Вот только юная Баш Хасеки не торопилась, пока раздеваться, хотя и стояла, заворожённо наблюдая за тем, как это делает её горячо возлюбленный муж, оголяя мускулистое атлетическое стройное тело, погружённый в трепетные мысли о головокружительной страсти, которой он сейчас предастся вместе с избранницей, что совершенно его не смущало. Молодому человеку даже хотелось скорее перейти к приятному занятию, из-за чего он мечтательно вздохнул и призывно посмотрел на жену ласковым серо-голубым взглядом, что вывело девушку из глубокой задумчивости и позволило плавно приблизится к нему со словами, полными искреннего взаимопонимания: --Селим, я, конечно, понимаю то, как сильно ты любишь меня. Мне даже приятно быть твоей единственной возлюбленной, только у тебя есть гарем, да и традиции его должны… Девушка не договорила из-за того, что, в эту самую минуту, её муж решительно заключил её в свои крепкие объятия и, не желая больше слышать ни единого слова, припал к алым губам возлюбленной с неистовыми поцелуями. Им не было конца. Даже, удобно лёжа в медной чаше ванной в жарких объятиях друг друга, супруги продолжали пламенно целоваться и неистово ласкаться. Головокружительная страсть накрыла их тёплой волной, не знающей пощады, обволакивая просторное мраморное помещение тихими сладострастными стонами и жаркими признаниями в любви. Им не было конца. Казалось, что возлюбленные венценосные супруги вкладывали в свою страсть все, накопленные за кошмарную ночь, чувства с переживаниями, которые, подобно вулканической лаве, пробивали себе выход, беспощадно уничтожая все преграды, возникающие на своём пути. --Никакого гарема… Мне, вполне, хватает тебя, Санавбер… Я, наверное, никогда не смогу тобой насытиться…—запыхавшись и не терпя никаких возражений, решительно заключил венценосный юноша, ласково поглаживая избранницу по шелковистым золотисто-каштановым немного спутанным распущенным волосам и добровольно утопая в нежной бирюзовой бездне её глаз до тех пор, пока их губы ни воссоединились вновь в очередном шквале неистовых поцелуев и ласк.