Султан моей души

Чуточку позже, возлюбленные продолжили нежное общение друг с другом, но уже в, выделенных им, великолепных главных покоях тем, что юный Властелин, уже переодетый в шёлковую тёмно-синюю, почти серую, пижаму, вальяжно восседал на широком ложе в густых вуалях газового и парчового балдахина, утопая в лёгком медном мерцании от, горящих в золотых канделябрах, свечах и заворожённо смотря на, полный природной грации с пластикой танец, исполняемый его нежной, как шёлк, возлюбленной Санавбер, облачённой в бирюзовое шифоновое платье. В каждое свое плавное движение она вкладывала всю свою огромную любовь с чувственностью, отражающиеся ещё и в её бездонных, словно два лесных озера, глазах, обрамлённых густыми шелковистыми ресницами, не говоря уже про чарующую улыбку, захватившую в сладостный плен её сердечного избранника, каковым являлся Селим, трепетное сердце которого учащённо забилось в мужественной груди, не говоря уже о том, что красивое лицо залилось румянцем лёгкого смущения из-за, постепенно растущего в чреслах, порочного возбуждения с непреодолимым желанием, вновь обрушить на любимую девушку беспощадный шквал, состоящий из головокружительных ласк с жаркими, как летний полуденный зной в пустыне, бесконечными поцелуями. Юноше даже пришлось, начать жадно пить прохладный освежающий мятный шербет из серебряного кубка. Это не укрылось от внимательного взгляда его прекрасной юной избранницы, загадочно улыбнувшейся ему. Она плавно подошла к нему и, осторожно сев к нему на колени, бережно обвила ему мужественную шею изящными руками и, добровольно утопая в ласковой бездне его голубых глаз, трепетно выдохнула едва слышно, что заставило парня дрожать от, испытываемых им, бурных чувств: --Я помогу тебе, любовь моя! Он понял её и, не говоря ни единого слова, решительно повалил на мягкие подушки с периной, скрытые под парчовым одеялом, обрушивая на неё звездопад из жарких неистовых поцелуев с головокружительными ласками, которым не было конца и края, что помогло возлюбленным, самозабвенно раствориться без остатка в их страстной любви, не знающей границ и пощады. Утром, когда за пределами дворца, плавно кружась, мохнатыми хлопьями тихо падал снег на землю, покрывая всё вокруг мягким, как перина пуховым белоснежным покрывалом, возлюбленные венценосные супруги сидели на, обшитой, брусничного цвета, парчовой софе, обнявшись и тихо разговаривая друг с другом о том, что не плохо бы было привести из Топкапы верную служанку по имени Зулие, как и Назенин калфу, ведь юная Баш Хасеки могла себя доверить только им, так как, лишь Зулие с Назенин отлично знали её вкусы с предпочтениями. Только Селим сомневался в словах возлюбленной, в связи с чем, понимающе вздохнул и, ласково погладив её по шелковистым распущенным волосам, разумно рассудил: --А разве тебе со мной плохо, сердце моё? Мне кажется, нам с тобой, вполне хватает друг друга. Остальные будут только мешать, да и какова гарантия того, что вчера наши волку уничтожили отшельников. Вдруг, кто-то из них продолжает наводить ужас и смерть на заблудившихся путников. Лучше пусть наши верные люди и дети остаются в Топкапы под надёжной охраной стражи и столичной волчьей стаи. Санавбер, не найдя аргументов для того, чтобы настоять на своих доводах, молча согласилась с мудрыми словами возлюбленного и, понимающе вздохнув, сильнее прижалась к его мускулистой груди, в которой умиротворённо билось, любящее её, трепетное сердце. Молодой человек благодарственно вздохнул и, чувствуя, что девушка не возражает, нежно поцеловал в златокудрый шелковистый лоб. Вот только их нежная идиллия оказалась нарушена внезапным приходом к ним на балкон верного предводителя султанских волков-стражников. Он почтительно поклонился султанской чете и, искренне пожелав им всех благ, душевно заговорил, чем и заставил возлюбленных, нехотя отстраниться друг от друга, не говоря уже о том, что потрясённо переглянуться: --Вчера нам всем было не до душевных разговоров с объяснениями, Повелитель. Но сегодня я пришёл к Вам для того, чтобы принести клятву верности от себя и всех османских оборотней. Больше меня с Россией ничего не связывает. Русский царь сам нарушил договор с волчьей стаей, натравив опричников на наши семьи и искоренив их полностью, как и мою. Пролитая им кровь, родственников меня и моих товарищей сподвигла меня на то, чтобы целиком и полностью перейти на службу к Вам. Теперь моя семья—Вы с моей дражайшей сестрой Санавбер и моими племянниками. После чего, юноша встал перед Селимом на одно колено и поцеловал полы его парчового кафтана с воротником из меха чернобурки, что заставило того высказать парню искреннее сочувствие в утрате друзей с близкими и крепче обнять, ошалевшую от известия о гибели горячо любимой матери с отцом, юную возлюбленную, в связи с чем между ними всеми воцарилось мрачное скорбное молчание. После того, как молодой Султан Селим обсудил все жизненно важные вопросы с подчинёнными Константина-аги по обороне дворца и предотвращению возможных проникновений в него отшельников, он вернулся в свои покои, где на мраморном балконе, до сих пор находилась, погружённая в мрачную задумчивость о, творящихся в России, страшных делах из-за царских опричников, от беспощадных рук которых семьями гибнут безвинные люди. Девушка так глубоко ушла в себя, что даже не замечала, пронизывающего до костей, холода с сильным ветром, не говоря уже о, сгустившихся, сумерках, окрасивших всё вокруг в тёмно-голубые и синие тона. Становилось темно, а во дворце зажигались ночные огни в настенных факелах и серебряных канделябрах, как и в каминах для обогрева жилых помещений. --Идём в покои, Санавбер! Тебе необходимо погреться, а то ты, наверное, замёрзла.—крепко обнимая жену, заботливо предложил ей молодой Властелин. Она одарила его, полным глубокой задумчивости, взглядом и, печально вздыхая, заключила, как бы делясь с ним: --Я до сих пор никак не могу отойти от известия Константина о гибели нашей с ним общей матери с маленькими сестрёнками и братиками, Селим! Но и царя Иоанна могу понять, ведь он таким жестоким способом мстит за, убитую, возглавляемыми моим властолюбивым отцом, боярами, юную и добросердечную жену. Бедная Царица Анастасия. От услышанных печальных слов возлюбленной, из мужественной груди Султана вырвался понимающий скорбный вздох, во время которого он поддержал её, сказав лишь одно: --Да, упокой, Господь, души всех, кто безвинно и безвременно погиб от рук беспощадных убийц-интриганов! Пусть земля им будет пухом! --Аминь!—заключила уже, дрожащим от холода, тихим голосом юная Баш Хасеки и собралась, наконец, пройти вместе с мужем в покои, как внезапно у неё потемнело в глазах, и она рухнула на пол без чувств, чем и напугала возлюбленного, мгновенно рванувшего к ней. Не известно, сколько прошло времени с тех пор, как в главные покои пришла дворцовая лекарша, но когда она закончила свой внимательный осмотр юной Султанши, весь изнемогающий от нетерпения и не находящий себе места от беспокойства за здоровье возлюбленной, Селим даже не дал женщине ничего сказать встревоженным вопросом: --Что с моей Хасеки? Она простудилась? Лекарша поняла чувства молодого Властелина, из-за чего доброжелательно ему улыбнулась и успокоила, сказав лишь одно: --С госпожой всё в порядке, Повелитель. Скажу даже больше, она уже два месяца как беременна. Дай, Аллах, появится у Вас ещё Шехзаде! Внимательно выслушав акушерку, Селим не нашёл, что и сказать ей на это радостное известие, вместо этого, он одобрительно кивнул, как бы позволяя собеседнице, уйти. Та всё поняла и, почтительно откланявшись, оставила возлюбленную пару одних. Когда, же, за ней бесшумно закрылась дверь, юноша мягко и бесшумно подошёл к постели жены и, осторожно сев на её край, заключил избранницу в заботливые объятия и умилённо вздохнул ей на ухо, что заставило, сидящую, облокотившись спиной о мягкие подушки, переодетую в шёлковую сорочку с шифоновым пеньюаром, светлого зелёного цвета, юную девушку всю затрепетать от, переполнявшей хрупкую душу, нежности: --Я люблю тебя, моя Санавбер! Его красивое лицо сияло от огромного счастья вместе с восторгом, что вызвало лёгкое недоумение у девушки. Она, ничего не понимая, пристально взглянула в его голубую ласковую бездну и, прочтя в ней ответ на свой немой вопрос, тоже счастливо заулыбалась, пока их мягкие губы ни воссоединились в долгом, полном огромной жаркой любви, поцелуе. Ему не было конца. Топкапы. В эту самую минуту, в своих просторных покоях, одетая в парчовое рубиновое платье с преобладанием бархата и золотистого гипюра, Михримах Султан вместе с младшей сестрой по имени Разие, которая была облачена в бирюзовое атласное платье, обшитое серебряным гипюром и дополненное шёлком, величественно сидели на парчовой тахте и в мягком медном мерцании, горящих в серебряных канделябрах, свечей, и душевно разговаривали друг с другом, не понимая одного, почему их дражайший брат, Султан Селим, приказал обставить всё серебром, ведь золото, куда больше подходило к их высокому статусу. Они успели помириться, считая, что в семейном благополучии нет места ссорам и склокам, а за окном уже совсем стемнело, и даже началась сильная буря. Вот только, вскоре их душевная идиллия оказалась нарушена внезапным приходом в великолепные покои Мустафой-агой, уже как час вернувшимся из Эдирне для того, чтобы известить Султанш о том, что произошло с Султанской четой за это время. Он почтительно поклонился госпожам, терпеливо ожидая момента, когда они, наконец, сами изъявят желание, расспросить его обо всём. Ждать пришлось не долго. Вскоре молодые венценосные сёстры обратили на него внимание и, одобрительно кивнув, переглянулись между собой, одарив его доброжелательной улыбкой. --Есть какие-нибудь новости о Повелителе, Мустафа? Неужели мои опасения всё-таки подтвердились, и ему вместе с Баш Хасеки угрожала опасность?—встревожено спросила хранителя главных покоев Луноликая Султанша, пристально смотря на него выразительными, подобно бездне, серо-голубыми глазами. Он понимающе вздохнул и рассказал госпожам обо всём, что произошло с Повелителем и госпожой в ночь их отъезда из Топкапы, что привело Султанш в неописуемый ужас, но, узнав от собеседника, что их близкие теперь в полной безопасности и под надёжной охраной янычар с волчьей стаей, возглавляемой Константином-агой, следящими за тем, чтобы ни один оборотень-отшельник ни прорвался во дворец, нарушив тем-самым покой венценосной четы, вздохнули с облегчением. --Завтра, же отправляйся в Эдирне и находись рядом с нашим братом до тех пор, пока он вместе с женой ни вернутся в столицу, Мустафа!—как ей казалось, спокойным и уверенным голосом приказала дражайшему мужу Разие Султан после того, как отпила глоток ягодного шербета. Молодой телохранитель всё понял, но перед тем, как уйти отдыхать, сообщил последнее, что вызвало у сестёр искреннюю радость: --Баскадина Повелителя Санавбер Султан снова ждёт ребёнка. Затем почтительно откланялся и ушёл отдыхать, провожаемый их восторженными взглядами. --Дай, Аллах, у династии появится ещё один Шехзаде!—восторженно, хором, вздохнули обе Султанши, даже не подозревая о том, что весь их разговор слышит, бесшумно подошедший к двери покоев своей тёти одиннадцатилетний Шехзаде Мурад, которого взяла невыносимая и, сжигающая его изнутри, ревность и понимание, что отец, возможно станет, теперь любить его меньше, чем малышню. Вот только не долго ему пришлось простоять наедине самим с собой, ведь, в эту самую минуту, к нему мягко и крайне бесшумно подошла, одетая в тёмно-синее, почти серое шёлковое платье главной калфы Назенин. Она почтительно поклонилась мальчику-подростку и, словно угадав о ходе его мрачных мыслей, доброжелательно ему улыбнулась и принялась успокаивать, убеждая в обратном: --Шехзаде, поверьте! Повелитель любит Вас так же сильно, как и всех своих детей. Он никого из Вас не выделяет. Возможно, в чём-то он и бывает строг к Вам, но это не от того, что Его Величество стало любить Вас меньше. Нет. Просто, Вы теперь являетесь самым старшим и самым главным наследником Престола. К Вам появилось больше требований по ответственности с дисциплиной. Будущее Османской Династии—Вы! Именно к Вам Повелитель питает большие надежды. Станьте для Ваших сестёр с братьями объектами для подражания и идеалом, кумиром, если захотите. Только в положительном плане. Пусть они считают именно Вас своим вдохновением. Назенин удалось успокоить, не говоря уже о том, что взбодрить мальчика, благодаря чему, он вновь повеселел и, отбросив все сомнения, весь трепеща от, переполнявших его бурных чувств, прижался к главной калфе гарема своего горячо любимого отца, обещая, впредь, не поддаваться сомнениям с ревностью. Она, же, ласково погладила его по шелковистым тёмным, как смола, волосам и, отпустив, внимательно проследила за тем, как он бодрой уверенной походкой ушёл. Чувствуя в душе необычайную лёгкость от осознания того, что хоть кто-то развеял его сомнения, найдя мудрые слова для утешения и разубедив от страстного порыва сотворить непоправимое, от чего станет невыносимо больно любимому отцу, тётям и Санавбер Султан. Оставшись, наконец, снова в одиночестве, Назенин выждала немного и, довольная тем, что отвела страшную беду от всех Шехзаде, призвав старшего наследника к голосу разума, а не бурных чувств, вернулась в гарем, где девушки уже, поужинав, укладывались спать под пристальным наблюдением калф с агами. На её красивом лице сияла счастливая доброжелательная улыбка, а в трепетной душе образовалась лёгкость, что ни укрылось от пристального взгляда кизляра-аги по имени Хаджи, который решил не о чём не спрашивать ункяр-калфу, считая, что это не его дело. Эдирне. Поздняя ночь. Вот только крепкий сон в трепетных объятиях друг друга у венценосных супругов оказался дерзко нарушен яростным шумом, доносящимся откуда-то со стороны балкона султанских покоев. Он напоминал беспощадную битву, происходящую между волками. Вероятно, во дворец попытался проникнуть чужак, но волчья стража встала на защиту, охраняемого ими, объекта. Только не смотря на всё это, венценосные супруги всё равно принялись насторожено прислушиваться к звукам и внимательно осматриваться по сторонам в поисках оружия для того, чтобы с его помощью вступить в неравный бой с противником. В таком состоянии родственников и застал, войдя в их покои. Константин-ага, лицо которого выражало полное душевное спокойствие с уверенностью в себе. Он даже добродушно улыбался и пребывал в шутливом настроении. --Можете быть спокойны, Ваши Султанские Величества! Вашим жизням больше ничего не угрожает. Конечно, кучка отшельников попыталась проникнуть во дворец с целью убить Вас, но мы с ребятами сейчас отогнали их и устроили беспощадный бой. Нам даже удалось захватить пленника.—заверил, перепуганных до смерти, родственников Константин, заставив их со взаимопониманием переглянуться между собой и постепенно начать успокаиваться. Вот только Селима мучило любопытство, которое он поспешил удовлетворить с молчаливого согласия юной возлюбленной, крепче прижавшейся к его мускулистому мужественному плечу, скрытому в шёлковой пижаме. --И кто, же оказался этим пленником? Вам удалось узнать? Константин хищно улыбнулся и ответил, ничего не скрывая от венценосной четы: --Конечно, Повелитель. Этой пленницей оказалась предводительница волков-амазонок, прибывших из Бурсы для того, чтобы убить Вас с Вашей семьёй. Её имя Дильбар—персидская красавица с огромными, словно два лесных озера лучистыми серыми глазами и алыми губами, по нежности с бархатистостью напоминающие розовые лепестки, которые зовут в неизведанные миры головокружительного удовольствия и страсти… Юноша не договорил из-за того, что почувствовал то, как его шурин с сестрой еле сдерживают в себе, одолевший их, добродушный смех, отразившийся на красивых лицах лёгким румянцем смущения. --Ладно. Можешь возвращаться к стае, Константин! Допросом пленницы, я займусь днём!—отпуская парня, заключил Селим, тот почтительно откланялся и ушёл, оставляя родственников одних, тихо хохотать, уткнувшись лицом в подушку и парчовое одеяло. Рано утром, пока его прекрасная юная нежная возлюбленная ещё находилась в заботливых объятиях Морфея, Селим осторожно выбрался из постели и, одевшись, крайне бесшумно покинул свои покои, отправившись в подвал, где содержалась пленница, прикованная к холодной каменной стене очень крепкими, не говоря уже о том, что заговорёнными цепями. Константин не обманул своего властелина, говоря, что девушка, действительно прекрасна, свободолюбива и даже необузданная. Даже сейчас она смотрела на всех стражников враждебно, хотя и ничего не говорила им. --Ну и, для чего ты пришла сюда со своей стаей, волчица?—стараясь быть, как можно миролюбивым, вернее даже сдержанным в эмоциях, спросил, при этом, пристально смотря на пленницу, молодой Султан, величественно войдя к ней в темницу. Она презрительно фыркнула и, коварно улыбнувшись, ответила, задав ему встречный вопрос: --А сам, то, как думаешь, Султан Селим? Убить тебя вместе с твоим семейством! Селим сдержанно вздохнул и, сложив руки на мужественной груди, всё с тем, же, полным спокойствием, вновь спросил, стоя на расстоянии вытянутой руки от неё: --Тебе это приказала свершить Махидевран Султан? Не лги! Мне хорошо известно, что она готова прибегнуть к любой подлости, направленной против меня с моей семьёй! Он уже начал терять терпение, о чём свидетельствовало лёгкое раздражение в его мягком тихом голосе, хотя голубые глаза излучали прежнюю уверенность в себе вместе с непробиваемостью, что вызвало в пленнице новую презрительную усмешку, с которой она небрежно отмахнулась: --Ну, если тебе уже всё известно, для чего тогда пришёл ко мне и расспрашиваешь? Только её слова Селиму уже больше были не важны. Он получил подтверждение своим догадкам, в связи с чем печально вздохнул и, отдав приказ стражникам-волкам о том, чтобы они продолжали стеречь пленницу до тех пор, пока он не решит, что делать именно с ней, ушёл из темницы, вернувшись в свои покои, где уже начала постепенно пробуждаться его возлюбленная из-за, дерзко проникших в просторное помещение, золотых ярких солнечных лучей. Чуть позже и после того, как молодой Султан душевно поделился со своей возлюбленной во время их совместного завтрака тем, что не знает, как ему поступить с, пленённой их людьми, волчицей, а юная Султанша внимательно выслушала его, она понимающе вздохнула и заговорила о том, о чём Селим даже подумать не мог: --Селим, послушай меня внимательно, а там уж сам решай, как полагается поступить, по совести. Понимаю так, что волки готовы образовать своё собственное государство, провозгласив над собой верховную альфу, но не знают кого именно. Мы поможем им в этом тем, что переженим всех наших волков с волками амазонками. Раз уж Османская Империя является центром Мира, значит верховная альфа станет из нашей Империи, решающая судьбы волчьих стай из других государств. Пусть наши волки выставят своих альф-кандидатов на пост верховной, ты побеседуешь, с глазу на глаз с каждым из них, после чего выберешь на свой взгляд более достойного, за кого и выдашь замуж нашу Дильбар, тем-самым образовывая волчью монаршую семью, которой станут подчиняться все волчьи стаи Мира. После чего, между возлюбленными супругами воцарилось длительное молчание, во время которого, облачённый в бирюзовый парчовый, переливающийся из розоватого, в зелёный блеск, кафтан, молодой Падишах тщательно обдумывал каждое, сказанное его мудрой возлюбленной, которая сегодня была одета в парчовое платье цвета луны с золотом, дополняемое золотым шёлком и серебристым газом, а её шикарные золотисто-каштановые длинные волосы были распущены и украшены бриллиантовой короной. Конечно, идея Селиму очень даже нравилась, в связи с чем, в его ясных голубых глазах заблестел искренний и, полный воодушевлённости, решительный огонь, от чего юноша даже восторженно заулыбался, но, чувствуя, прикованный к нему, пристальный взгляд юной возлюбленной, смиренно ожидающей его решения, он, наконец, произнёс, что заставило девушку вздохнуть с огромным облегчением: --А ведь ты права, Санавбер! Как я об этом и раньше не подумал?! Соединим все стаи волчьи в одно государство с верховным правителем, его Советом и подданными. Завтра, же объявлю об этом на Совете волчьих альф. Несколькими мгновениями позже, когда брат и сестра прогуливались по, залитому яркими солнечными лучами, дворцовому саду, отражающимися, не говоря уже о том, что рассыпающимися на бесчисленное множество разноцветных огоньков, между молодыми людьми состоялся душевный разговор о будущем обеих огромных волчьих стай, а точнее о том, какое решение примет Повелитель, относительно всеобщего объединения в одно общее волчье государство, центром которого станет Османская Империя. --Надеюсь на то, что наш достопочтенный Повелитель выберет на пост верховной альфы достойного, справедливого и открытого к народному обращению, не говоря уже о том, что не алчного и развращённого во всех отношениях, волка, которого станут уважать все представители обеих стай.—с нескрываемой надеждой проговорил Константин, понимающе вздыхая и задумчиво посматривая на горячо любимую сестру. Девушка доброжелательно ему улыбнулась и, внезапно остановившись на поляне, пристально всмотрелась в его карие глаза, неожиданно спросила: --А как бы ты отнёсся к тому, если Повелитель назначит на пост верховной альфы именно тебя, Константин? Какова будет твоя политика в отношении своих верноподданных? Между братом и сестрой воцарилось длительное молчание, во время которого юноша и девушка погрузились в глубокую задумчивость, даже не обращая внимания на лёгкий морозец, уже начавший, пощипывать их бархатистые щёки, заливая их лёгким, еле ощутимым, румянцем. Зато это заметил, мягко и бесшумно вышедший к ним, Султан Селим. Он плавно подошёл к горячо любимой жене и заботливо распорядился, беспокоясь о том, как бы она ни простудилась: --Может, тебе лучше вернуться во дворец, душа моя! Становится холодно. Девушка всё поняла и, почтительно поклонившись мужу, отошла ненадолго в сторону для того, чтобы позволить мужчинам поговорить без неё. Вот только, видя, что её брат, тщательно обдумывает каждое, сказанное ею мудрое слово, Санавбер решила немного отвлечь возлюбленных мужчин от дел тем, что слепила из снега пару снежков и бросила их в них, что стало для ребят полной неожиданностью, хотя они и, поняв затею, весело переглянулись между собой и вступили в забавную игру. Это привело к тому, что по дворцовому саду стал раздаваться их общий весёлый беззаботный смех, а они сами напоминали собой, резвящихся в снежки, ничем не обременённых, детей, которые таким способом хорошо отогрелись.