Султан моей души

Топкапы. Только о её шаге уже знала всегда чуткая Санавбер, благодаря своему дару ясновидения, в связи с чем и перед тем, как начать ужинать вместе с возлюбленным мужем, который уже удобно сидел на мягких подушках за, накрываемым служанками, круглым столом, и заворожённо проследил за тем, как его любимая Баш Хасеки быстро написала кому-то послание и, свернув его в трубочку, поставила султанскую печать, после чего подозвав к себе преданного Мустафу-агу, велела ему отправить письмо в Манису почтовым голубем. --Всё. Дело улажено, любовь моя. Со дня на день Бихтер Хатун вместе со своим щенком отправится к предкам.—довольная, проделанной ей работой, заключила юная Султанша, грациозно садясь рядом с возлюбленный и успев поймать его недоумевающий взгляд, как бы спрашивающий её о том: «О чём это ты, душа моя? Чем тебе наложница престолонаследника не угодила, раз ты отправила нашей главной невестке распоряжение об убийстве Бихтер?» Санавбер магнетически улыбнулась сердечному избраннику и, пламенно поцеловав его в губы, ответила: --Просто Сафие уже давно мучается от неё, да и последней каплей стало моё видение о том, что эта гадина организовывает наше с тобой свержение со страшной расправой над нашими детьми из-за, ослепившей её подлую душонку, жажды власти, сердце моё. Вот я и отправила Сафие позволение, устранить мерзавку, а как она это сделает, уже ей самой решать. А между тем, сидящая возле них в лёгком медном мерцании от, горящих в серебряных канделябрах, свечей, погружённая в глубокое мрачное молчание и одетая в шикарное бархатное с парчовыми вставками синее платье, Разие Султан внимательно вслушивалась в душевный разговор брата с его Баш Хасеки, мысленно признаваясь себе в том, что сама уже давно успела пожалеть, что отправила год тому назад в гарем к племяннику дерзкую Бихтер вместо того, чтобы отправить её в Босфор. --Это моя вина, что я изначально, не рассмотрев то, в какую властолюбивую змею превратится эта девчонка, отправила её в гарем к нашему Мураду. Надо было мне более внимательно присмотреться к ней и отправить в Босфор.—виновато призналась брату Разие, не в силах больше молчать, из-за чего они встретились друг с другом пристальными, полными искреннего понимания, взглядами, в связи с чем тяжело вздохнули. --Но ведь ты не могла хорошо узнать рабыню, сидя в заточении Девичьей башни, Разие! Поэтому не вини себя. Что сделано, то сделано.—доброжелательно улыбнувшись сестре, успокоил её Селим. Между ними всеми вновь воцарилось длительное молчание, разбавляемое добрыми подшучиваниями друг над другом, благодаря чему по просторным главным покоям постепенно распространялся беззаботный звонкий смех венценосных особ. Утром, когда яркие солнечные лучи дерзко проникли во все просторные помещения великолепного дворца Топкапы, разбудив всех его обитателей, приступивших к выполнению своих обычных повседневных обязанностей, не говоря уже о том, что из-за их приятного, но такого назойливого тепла в главных покоях первым проснулся молодой Султан Селим. Он нехотя открыл ещё сонные голубые глаза и заворожённо взглянул на, ещё крепко спящую у него на мускулистой мужественной обнажённой груди, юную жену, которую крепко сжимал в своих жарких объятиях после, проведённой ими, ночи головокружительной неистовой страсти и, ласково ей улыбнувшись, трепетно и нежно поцеловал её в златокудрый лоб, тем-самым невольно разбудив возлюбленную. Она сладко потянулась и лениво открыла бездонные бирюзовые глаза. --Доброе утро, мой Султан!—кокетливо ему улыбаясь, промурлыкала девушка прямо в, зовущие к новым неистовым порочным наслаждениям, мягкие губы избранника, после чего они пылко поцеловались, совершенно не смущаясь того, что под шёлковой золотистой простынёй они были абсолютно голые. Напротив, это понимание, лишь распалило их, призывая к возобновлению их ночного приятного занятия, прерванного ими из-за сна, сморившего их и увлёкшего в свои заботливые объятия, окутав ласковым саваном. --И тебе, любимая моя!—трепетно выдохнул молодой мужчина, добровольно утопая в её ласковой бирюзовой бездне глаз, обрамлённых густыми шелковистыми ресницами, в перерыве между новым поцелуем, в котором они вновь воссоединились с неистовой страстью. Вот только понимая то, что сегодня ему необходимо выйти к народу на пятничное приветствие и совершить намаз в мечети покойного, но до сих пор горячо любимого старшего брата Мехмета, Селим печально вздохнул и, известив жену о том, что им пора вставать, нехотя высвободился из её ласковых объятий и, выбравшись из постели, принялся одеваться, хорошо ощущая на себе её заворожённый взгляд и понимание того, что она сейчас сидит на постели и тоже одевается, хотя и молча. --Мне пойти вместе с тобой?—участливо осведомилась Султанша, наконец, нарушив их длительное и, как Селиму показалось, угнетающее его, молчание. Он благодарственно вздохнул и, полностью одевшись, вновь крепко обнял возлюбленную и, пылко поцеловав в алые губы, выдохнул ответ: --Народ будет в восторге. Собирайся! Лишь только после этого и их совместного завтрака, он вместе с Баш Хасеки отправился на пятничное приветствие с раздачей жалования воинским подразделениям, что происходило на дворцовой площади. Там уже собрались все: от высокопоставленных сановников вместе с визирями и всеми воинскими подразделениями до простых горожан, которые с нетерпением и лёгким трепетом ожидали выхода к ним их Повелителя, внимательно проследив за тем, как вооружённые дворцовые стражники вынесли серебряный трон с, уже положенными на него мягкими красными парчовыми и бархатными подушками для удобства. Да и, погода сегодня благоволила к хорошему психологическому климату с взаимопониманием. Светило яркое летнее солнце, озаряющее и согревающее всё вокруг своими ласковыми золотыми лучами, да и на небе не было ни одного облачка. Вот только, вскоре, вниманием народа завладел громкий голос глашатая объявившего о выходе к ним Султанской четы. Все мгновенно замолчали и устремили заворожённые взоры на тяжёлые дубовые створки дворцовых ворот, которые мгновенно распахнулись, и из них на площадь вышел Султан Селим вместе с Баш Хасеки Санавбер, на голове которой переливалась всеми цветами радужного спектра высокая золотая корона покойно свекрови Великой Хюррем Султан с, исходившим от её верхушки золотого газового покрывала, облачённые в торжественные парчовые одеяния, отороченные соболем. Венценосные супруги обвили верноподданных доброжелательным взглядом, после чего заняли своё место на троне, тем-самым, дав сигнал к началу пятничного церемониала, при завершения которого все отправились в мечеть покойного Шехзаде Мехмета, где и состоялся намаз с молебном. Маниса. А в эту самую минуту в своих просторных покоях, Баш Хасеки Сафие Султан сразу после пятничного намаза в дворцовой мечети сидела на тахте в своих покоях, погружённая в мрачную задумчивость от того, что прочла в, присланной из Стамбула, весточки от Валиде Санавбер Султан, в которой она приказывала невестке, убить Бихтер Хатун вместе с её Шехзаде Асланом, объясняя это тем, что дерзкая девица вознамерилась, покуситься на жизнь главной султанской семьи с целью, возвести на Османский престол своего щенка в обход истинного престолонаследника, то есть Шехзаде Мурада. В таком странном душевном состоянии, одетую в парчовое тёмно-бирюзовое и отороченное мехом, роскошное платье, подопечную застала, грациозно войдя в её покои, одетая в бархатное, рубинового цвета, платье, Назенин Калфа. Она почтительно поклонилась Султанше и участливо осведомилась у неё о том, чем она так взволнованна, не говоря уже о том, что потрясена. Юная девушка измождённо вздохнула и, протянув преданной подруге послание из главного дворца, произнесла, чем вызвала у собеседницы понимающий вздох: --Валиде Санавбер Султан приказала нам с тобой, Назенин, убить Бихтер Хатун! Вот только ункяр-калфа отнеслась к данному распоряжению из столицы с необычайным спокойствием, словно уже ожидала что-то подобного от султанской четы, в связи с чем с полным безразличием заключила: --Раз Валиде Султан считает, что ради благополучия с безопасностью её семьи нам необходимо убрать Бихтер, значит мы это с Вами сделаем, вот только надо подумать над тем, как нам с вами, это лучше сделать для того, чтобы никого не очернить и самим остаться, в итоге в живых. Между молодыми женщинами воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого каждая из них, тщательно продумывала каждый свой шаг в организации и проведении убийства ненавистной для них Бихтер Хатун. Вернувшись с пятничного приветствия и намаза, Шехзаде Мурад прошёл в свои покои, где и застал, горько плачущую возлюбленную. Она сидела на краю его постели, одетая в белоснежное шёлковое платье с блестящим гипюровым ярко-розовым кафтаном с золотой вышивкой., что вызвало в юноше лёгкое недоумение вместе с беспокойством из-за, проносящихся в его голове мрачных мыслей, благодаря чему он сдержано вздохнул и, подойдя к ней, плавно сел рядом и участливо спросил, что заставило юную девушку слегка вздрогнуть: --Моя Эфсун! Позволь узнать причину твоих горьких слёз? Кто посмел расстроить тебя? Девушка постепенно успокоилась и, собравшись с мыслями, заворожённо всмотрелась в ласковые глаза возлюбленного, но не желая от него ничего скрывать, поделилась, рискуя, навлечь на себя его гнев, но и молчать, тоже не могла: --Шехзаде, пока Вы находились на пятничном приветствии вместе с намазом, я случайно проходила мимо покоев Бихтер Султан, что позволило мне услышать её разговор с преданной служанкой по имени Эслиме и понять, что они затевают очень страшное, а именно убить семью нашего справедливейшего и добросердечного Повелителя вместе с ним самим. Мне так стало страшно за их Величеств с Высочествами, что я весь этот день места себе не нахожу от беспокойства за их жизни. Конечно, Вы сейчас вправе, накричать на меня и обвинить в клевете, я хорошо пойму Вас и даже не стану обижаться, но… Девушка не договорила из-за того, что юный Шехзаде, хотя и был глубоко потрясён услышанным, не говоря уже о том, что верил во всё сказанное с большим трудом, но благодаря тому, что очень сильно, трепетно и нежно любил свою ангелоподобную Хасеки Эфсун, не смог ни прислушаться к её предостерегающим словам, в связи с чем, молча, заключил любимую девушку в заботливые объятия и пламенно поцеловал в сладостные алые губы, обещая принять к сведению её слова, не говоря уже о том, что разобраться с, уже начавшей, ему изрядно надоедать, коварной до невозможности, Бихтер. Вот только откладывать с выяснением отношений со своей второй кадиной, Шехзаде Мурад не стал откладывать на долго, ведь, как говорила в душевном откровении с беспокойством его милая Эфсун, благополучие с безопасностью жизней семьи, горячо им любимого, отца зависело от скорополительности принятия необходимых решений, благодаря чему он пришёл в покои к Бихтер, когда она собирала с пола, рассыпавшиеся по полу жемчужины своих чёток, у которых лопнула нить. Девушка никого не ждала и визит к ней Престолонаследника, стал для неё приятной неожиданностью. --Шехзаде, чем я могу быть вам, полезна?—вовремя спохватившись, и почтительно ему поклонившись, участливо, не говоря уже о том, что застенчиво краснея, осведомилась она, не смея, поднять на него карих глаз. Вот только вместо ответа юный Шехзаде грубо схватил свою кадину за горло так, что ей стало нечем дышать, а из ясных глаз потекли слёзы, грозно приказал: --Немедленно отзови своё распоряжение об убийстве моей семьи, или я сейчас же, сам убью тебя, Бихтер! Никто не смеет покушаться на жизни моего дражайшего отца с его Хасеки и моих братьев с сестрицами! Поняла? После чего отпустил, ничего не понимающую девушку, но лишь для того, чтобы разорвать на ней одежду, грубо и всеми извращёнными способами воспользоваться ею, как сексуальным объектом и лишь только после этого уйти, оставляя её, лежать на полу, растерзанную и горько плачущую от понимания того, что всем её интригам пришёл конец, а, если она ни отменит приказ о зверском убийстве главной султанской четы с их детьми, то и её жизни. Умная и всегда осторожная Бихтер решила уступить своему возлюбленному и, подозвав агу, отправила вместе с ним послание верным людям во дворце Топкапы об отмене зверского убийства главной султанской семьи. Тот всё понял и, почтительно откланявшись, ушёл, выполнять поручение Султанши. Оставшись, наконец, в гордом одиночестве, озлобленная Бихтер решила поквитаться со своей главной обидчицей—Эфсун Хатун, считая, что это именно она донесла о её планах на главную султанскую семью Мураду. Ну, что, же, раз так, значит она поплатится за это. Воодушевлённая жаждой мести, Бихтер вышла из своих просторных покоев и отправилась на встречу с мерзавкой. В этом действии Султаншу сопровождала верная Эслиме Султан, но не пройдя и нескольких поворотов по, залитому лёгким медным мерцанием от, горящего в чугунных настенных факелах, пламени, мраморному коридору, она встретилась со своей обидчицей, замершей в испуге, но понимая, что, если она сейчас что-нибудь не предпримет, Бихтер убьёт её, уж слишком воинственно она выглядела и, казалось, ещё немного, испепелит яростным взглядом, в связи с чем юная фаворитка предприняла отчаянную попытку к бегству, но ей это не удалось, так как, в эту самую минуту, вершительницы правосудия схватили крепко её и, грубо затолкав в прачечную, подставили ей нож к горлу: вернее подставила нож Бихтер Султан, а Эслиме калфа крепко держала несчастную пленницу за руки, не позволяя вырваться, да и как тут вырваться, когда к твоему горлу подставлен нож? Оставалось только молиться о благополучном исходе выяснения отношений, либо скорой смерти. Вот только жестокая мучительница даже и не думала, так просто избавлять, перепуганную до смерти, несчастную. Жертву, придумав для неё самое жестокое, как ей казалось для неё наказание, о чём и объявила, испытывая огромное удовольствие от растерянности соперницы: --Раз уж ты портишь все мои планы, Эфсун Хатун, ты мне и поможешь! Сейчас, же отправишься в Топкапы для того, чтобы очаровать Падишаха, а потом убить его, собственноручно!—и обращаясь к верной калфе с двумя агами, приказала, убрав нож с тонкой шейки, плачущей и, не говоря уже о том, что, поникшей, как цветок перед дождём, жертвы.—отправляйте её в Топкапы! Пусть Султана Селима ублажает! Те всё поняли и, не говоря больше ни единого слова, почтительно поклонились и занялись выполнением приказа своей госпожи, царственно покинувшей прачечную, но успевшую услышать последние, полные искренней воинственности слова соперницы: --Даже и не думай о том, что это сойдёт тебе с рук, Бихтер! Пусть, я и стану, отныне наложницей Падишаха, но ты скоро получишь сполна за всё от Шехзаде Мурада, а я наслажусь твоим падением и наказанием! Топкапы. Неделю спустя. Вот только какого, же было удивление молодого Властелина, когда он, вернувшись в свои покои с совета Дивана, застал в них, занимающуюся приборкой, Хасеки старшего сына и свою возлюбленную, о чём-то душевно беседующую с юной девушкой, сидя на тахте в лучах яркого солнца и одетую в золотистое парчовое платье с преобладанием шёлка и гипюра, но это продлилось до тех пор, пока обе девушки ни заметили появление в покоях их истинного хозяина, вопросительно посматривающего на девушек в терпеливом ожидании немедленных объяснений. --Понимаю Ваше недоумение, властелин моего сердца. Только наша с Вами подопечная Эфсун Хатун прибыла сюда из Манисы рано утром, став несчастной жертвой мстительной Бихтер Хатун для того, чтобы убить Вас, но девушка, категорически отказывается идти на это преступление, в связи с чем, просит от нас с Вами защиты с покровительством.—елейным тихим голосом, любезно объяснила возлюбленному мужу, стоявшая в почтительном поклоне, Баш Хасеки Санавбер, хорошо понимая его глубокое недоумение, смешанное с душевным потрясением от её слов, что позволило мужчине, постепенно собраться с мыслями и, с интересом смотря на темноволосую, нервно теребящую золотистое кружево зелёного шёлкового платья с шифоном, не говоря уже о том, что, залившуюся румянцем смущения, юницу, одобрительно выдохнул мудрое решение, что взбодрило её, придав уверенности в себе: --Раз Хатун просит у нас защиты с покровительством, мы с тобой, милая моя Санавбер, её им обеспечим. Окрылённая его решением, девушка в знак искренней благодарности с бескорыстной преданностью с жаром поцеловала края парчового серебристо-голубого кафтана и руку, обещая быть послушной во всём. Вот только молодой Султан уже потеряв к ней интерес, самозабвенно окунулся в приятную семейную идиллию и возню с детьми, вернувшимся с занятий. Эфсун всё поняла и, не желая, мешать венценосной семье, с их молчаливого позволения, почтительно откланялась и ушла в хамам, вознамерившись там, немного отдохнуть с долгой дороги. Выйдя из главных покоев после приятной возни с детьми, Селим до сих пор не, переставший, думать о печальной судьбе Эфсун Хатун, наконец, решился на рискованное—сделать из неё свою фаворитку. Со столь смелыми мыслями, он сам того не заметил, как бесшумно вошёл в, застланный густыми клубами пара, хаммам, где находилась, погружённая в мрачную задумчивость о неясности в своей дальнейшей судьбе, Эфсун Хатун, одиноко сидящая на тёплом мраморе. Вот только её одиночество оказалось дерзко нарушено, внезапно, но очень решительно подошедшим к ней, молодым Султаном, который, не говоря ни единого слова, заключил её в крепкие мужские объятия и в жарком, не позволяющем девушке, опомнится, поцелуе, быстро полностью раздел её и, уложив на тёплую мраморную плиту, неистово обласкал её, после чего, навалившись на неё, подобно скале, решительно вошёл в женственные трепетные недра, постепенно ускоряя темп своих движений и не переставая, с жаром целовать и ласкать девушку. Она, же, оказалась так растерянна действиями Властелина, что не смела, оказывать сопротивления, да и её захлестнули ласковые волны огромного наслаждения, бурному течению которых она отдалась без остатка и с неистовым трепетом, при этом её голова пошла кругом, а разум молчал, словно бы, сама судьба возжелала того, чтобы юная Эфсун стала, отныне жаркой фавориткой молодого и, вполне себе, красивого светловолосого, не говоря уже о том, что голубоглазого властелина, забыв о возлюбленном Шехзаде Мураде, для которого она стала отдушиной и тихой гаванью в прошлом году. --Отныне, ты моя фаворитка, Эфсун! Забудь обо всех горестях с предательствами! Их больше нет! Никогда не будет!—по завершении жаркого любовного акта и после того, как он немного отдышался, не терпя никаких возражений, решительно заключил Султан, затем отстранился от, по-прежнему, находящейся в растерянности и скованно лежащей на плите, юной девушки и, пылко поцеловав её в сладкие, как дикий мёд, алые губы, умылся прохладной водой и лишь только после этого, ушёл, оставляя темноволосую красавицу одну, постепенно приходить в себя после их жаркого внезапного хальвета. Селим вернулся в свои покои, застав в них, а именно, стоявшую на мраморном балконе и с глубокой задумчивостью смотрящую на вечерний, охваченный лёгкими тёмно-синими сумерками, мудрую возлюбленную Санавбер, обвеваемую приятной вечерней прохладой, доносящейся до них обоих с Босфора. --Знаешь, Селим, пожалуй, я не стану убивать коварную и жестокую Бихтер. Ей отомстит наша Эфсун, превратив её жизнь в сущий ад. Вот только, для начала, девушке необходимо возвысится до Султанши, то есть, родив от тебя Шехзаде. Я позволю Эфсун это сделать, ибо Бихтер—предмет для мести, лично её. Я помогу Эфсун в её мести.—мудро рассудила юная Баш Хасеки, почувствовав возвращение к ней возлюбленного, чем и удивила его до глубины души, грациозно обернувшись и с огромной нежностью смотря в его голубые глаза, в ласковой бездне которых добровольно тонула. Он понимающе вздохнул и, плавно подойдя к возлюбленной, заключил её в свои нежные объятия с беспокойными словами: --Но ведь тебе мои встречи с Эфсун причинят невыносимую боль, а мне совсем не хочется допускать этого. Я слишком сильно люблю тебя и бережно храню твои чувства. Санавбер благодарственно улыбнулась и, обвив его мужественную шею изящными руками, выдохнула: --А я тебя люблю, жизнь моя! После чего, самозабвенно воссоединилась с мужем в долгом, полном огромной нежности, поцелуе, во время которого села вместе с избранником на парчовую тахту, прижавшись к его мускулистой груди, в которой билось доброе отзывчивое сердце, бережно обнимаемая возлюбленным. Вот только молодого Султана мучило сомнение, относительно благополучия в семье престолонаследника, о чём он и душевно заговорил с возлюбленной супругой: --Это всё, конечно, хорошо, душа моя. Только за всё то время, что Эфсун Хатун набирает силу в моём гареме, Хасеки Мурада Бихтер Султан заберёт всю власть у Сафие Султан, поставив на важные посты своих людей в гареме, а мой сын даже и воспротивится не сможет, так как Бихтер отлично знает, как уговаривать Шехзаде. Конечно, его дальновидная Баш Хасеки предусмотрела выход и из такого исхода, подав сигнал о позволении приблизиться одной из своих преданных служанок, четырнадцатилетней золотоволосой красавице с кристально чистыми голубыми глазами, горделиво вздёрнутым носиком, пухлыми алыми губками и стройной, как ствол молодой сосны, фигурой, скрытой под светлым шёлковым платьем, обшитым кружевом. Та поняла госпожу и, подойдя к венценосной чете, почтительно поклонилась им в знак приветствия и покорности. --Это Махфирузе Хатун—русская рабыня, купленная мной полгода тому назад и тщательно обученная калфами. Утром она отправляется в Манису, где ей предстоит приложить все усилия для того, чтобы отвлечь Мурада от Бихтер Хатун и помогать Сафие Султан в жестокой борьбе с, отбившейся от рук рабыни.—объяснила мужу юная Баш Хасеки, от пристального внимания которой ни укрылось то, с каким интересом он посматривает на юную красавицу, залившуюся румянцем смущения и скромно улыбающуюся ему, при этом, не смея, поднять на него выразительных голубых глаз, обрамлённых густыми шелковистыми ресницами. --Можешь идти, Хатун!—позволительно произнёс молодой Властелин, отпуская, выбранную для его наследника красавицу. Она всё поняла и, почтительно откланявшись, ушла, провожаемая задумчивым взглядом Санавбер Султан, заметившей, что её возлюбленный муж оказался смущён столь жгучей гурией, как юная, выбранная ею для Шехзаде Мурада, Хатун, заставив, ощутить острый укол ревности, но при этом мысленно сделать вывод в том, что, раз Селим воспылал беспощадной страстью к Махфирузе, значит, Мурад, особенно окунётся в её жаркий омут, в связи с чем Султанша, довольная собой, одобрительно заулыбалась. Оставшись, наконец, наедине друг с другом и понимая, что её возлюбленный перевозбуждён от, сжигающей изнутри, головокружительной страсти, Санавбер, молча взяла его за руку и, вместе с ним войдя в покои, подвела к постели и осторожно толкнула на неё, а сама под, прикованный к ней заворожённый и ничего не понимающий взгляд мужа, быстро разделась перед ним, но какого, же было удивление Султанши, когда он, не говоря ни единого слова, схватил её в крепкие объятия и, повалив на мягкую перину лицом к низу, без предварительных ласк с поцелуями овладел ею сзади, успев услышать ошалелый возглас жены: --Селим!—и, продолжая, яростно двигаться в ней, почувствовал, как напряжение, постепенно покидает его. Зато сама девушка почувствовала себя, втоптанной в грязь и глубоко разочарована таким поведением горячо любимого мужа, ведь он обошёлся с ней намного хуже, чем с простой рабыней. Ей стало невыносимо больно, из-за чего из ясных голубых глаз юной Султанши брызнули предательские слёзы, которые она никак не смогла сдержать и горько расплакалась, что и привело в чувства мужчину. Он мгновенно перестал терзать её, издав потрясённый вскрик, немного отдышался, затем приведя мысли в порядок, осознал, что из-за своей беспощадной похоти, ослепившей его, причинил возлюбленной невыносимое моральное страдание, от чего почувствовал себя очень скверно, в связи с чем и, желая, загладить перед ней вину, Селим измученно вздохнул и, заботливо обняв девушку, принялся просить у неё прощения, с огромной нежностью целуя её, заплаканное лицо. --Прости меня, любовь моя! Признаю, я поступил, как дурак!—с жаром шептал он ей, тем-самым щекоча ей гладкую, словно атлас, нежную светлую кожу, что помогло ей постепенно оттаять и обрушить на него шквал из жарких поцелуев и неистовых ласк, но при этом, девушка думала над тем, как ей наказать мужа за столь не простительное, в отношении неё, поведение, но в голову ничего стоящего не приходило. Она сдалась.