Султан моей души

А в эту самую минуту, в своих скромных покоях, расположенных на этаже для фавориток, каковых не было и выполненных в синих и бирюзовых тонах с преобладанием золотой лепнины, не говоря уже о том, что в лёгком медном мерцании от, горящих в золотых канделябрах, свечей, юная Эфсун Хатун сидела на небольшой кровати, погружённая в мрачную задумчивость о том, что, уступив сегодня Повелителю, она предала Шехзаде Мурада, которого очень сильно любила, что терзало её и не давало покоя хрупкой душе, из-за чего горькие слёзы текли по бархатистым щекам. Но с другой стороны, кто она такая для того, чтобы сетовать на судьбу? Бесправная рабыня, которую вышвырнула из «рая» возлюбленного Шехзаде его коварная жена—Бихтер Султан, словно не нужного надоедливого котёнка, либо щенка, делая ангелом смерти для Повелителя, каковым девушке всем сердцем и душой не хочется становиться, ведь она не способна убить человека. Что, же, касается молодого Султана, то Эфсун не винила его в том, что он воспользовался ею в хамаме. Это его право, как хозяина своей вещи, каковой она, собственно и являлась для него. Да и, теперь она стала наложницей Повелителя, которой он может пользоваться до тех пор, пока ни потеряет к ней интерес. А что, же остаётся делать ей? Ничего. С рабкой покорностью удовлетворять его так, как её господин захочет и потребует. От понимания всего этого, юная девушка печально вздохнула, что ни укрылось от внимательного музыкального слуха Разие Султан с царственной грациозностью, пришедшей к ней в покои и слегка придерживающей юбку бархатного тёмно-зелёного великолепного платья с золотой, украшенной бриллиантами и изумрудами, вышивкой. --Значит, ты и есть Эфсун Хатун, девочка, которую прислали из Манисы для того, чтобы ты убила Повелителя?—с интересом посматривая на, горько оплакивающую свою печальную судьбу, юную наложницу, Разие Султан, что заставило её, мгновенно встать с кровати и почтительно поклониться госпоже. --Да, это я, Султанша! Только я никого не стану убивать из-за того, что это огромный грех, который никогда не, отмолишь!—отрешённо выдохнула девушка, не смея, поднять на госпожу карих глаз, уже успевших, покраснеть от горьких слёз, даже не зная, что такой ответ пришёлся султанше, глубоко по душе. Она доброжелательно улыбнулась, ничего не понимающей девушке, мысленно уже решив, сделать её своей подопечной и приветливо произнесла: --А никого убивать и не нужно, Хатун! Прежде всего, тебя прислали сюда для того, чтобы ты очаровала Повелителя. Вот и приложи для этого все возможные усилия, но знай одно, если ты будешь мне безраздельно преданна, я помогу тебе стать госпожой. Только для этого, тебе необходимо, Шехзаде родить Властелину! Для этого, забудь обо всём, что было с тобой в прошлом, как и любовь Шехзаде Мурада! Отныне, для тебя начинается, совершенно новая жизнь! Именно ты будешь решать: жить тебе в «раю», как полноправной Хасеки или в «аду», как бесправной рабыне! Подумай, а затем, уже принимай необходимые действия для построения своей жизни, ведь творец своей судьбы именно человек! Между ними воцарилось длительное, полное мрачности, молчание, во время которого юная девушка принялась тщательно обдумывать каждое мудрое, сказанное Султаншей, слово, подействовавшее на Эфсун отрезвляюще и сильнее самого мощного успокоительного, благодаря чему, она воспряла духом, решив бороться за свою жизнь, а точнее, за её улучшение. Действовать юная девушка начала с утра тем, что, узнав от кого-то из стражников о том, что Баш Хасеки Санавбер нет в главных покоях так, как она ушла к детям и заниматься делами гарема, принесла, сидящему на своём широком и, скрытом в густых вуалях плотного газового и парчового балдахина, облачённому в шёлковую пижаму тёмно-морского цвета, Властелину завтрак, предварительно почтительно ему поклонившись и с искренней доброжелательностью, пожелав ему доброго утра. Он с настороженностью оторвался от, читаемой им, интересной книги и, бросив на девушку беглый взгляд, подозрительно спросил: --Надеюсь, ты ни собираешься отравить меня этим завтраком, что стало бы с твоей стороны, вполне себе справедливым наказанием? Девушка впала в лёгкий ступор, не говоря уже о том, что залилась румянцем лёгкого смущения, но собравшись с мыслями, понимающе вздохнула и доброжелательно успокоила: --Что вы!? Как я могу пойти на преступление, если я даже и мухи обидеть не способна! Селим поверил наложнице и, одобрительно кивнув, позволил ей поставить серебряный поднос с ароматной едой на круглый стол, стоявший немного в стороне от постели, а самой сесть рядом с ним на край, затем, внимательно проследив за выполнением своего повеления. Девушка подчинилась и после того, как выполнила первую часть приказания, слегка придерживая подол розового парчового безрукавного кафтана, подобранного к шёлковому, персикового цвета, платью, которое было дополнено газом, подошла к постели и, сев на край парчового покрывала, замерла в трепетном ожидании новых указаний. Вот только вместо них, молодой властелин осторожно приблизился к ней и, откинув густой хвост в сторону, с тихим вздохом припал мягкими тёплыми губами к её лебединой шее, обжигая жарким поцелуем, при этом его сильные руки уже уверено ласкали упругую девичью грудь, сминая и легонько пощипывая её, что заставляло наложницу ёрзать от сладостного возбуждения, от которого её темноволосая голова уже шла кругом, не говоря уже о том, что заставляя юницу краснеть от смущения, а трепетное сердце учащённо биться. Девушка даже глаза закрыла, пытаясь, отчаянно собраться с мыслями, но ничего не получилось, ведь в эту самую минуту, Султан, опрокинув наложницу на перину и спустившись к её стройным, широко расставленным, ногам, удобно устроившись на, лежащей на полу, мягкой подушке, уже уверенно ласкал её тёплые глубины влажного лона, заставляя, извиваться, подобно ужу на раскалённой сковороде и умолять о пощаде от, переполнявших её всю, бурных чувств, но и сам мужчина возбудился до такой степени, что не мог больше терпеть и, решительно вонзив в неё своё могучее копьё, принялся беспощадно таранить фаворитку до тех пор, пока ни, издав победный вскрик, излился в неё горячим семенем, после чего отстранился от неё и пошёл завтракать. --Можешь возвращаться в ташлык, хатун!—с полным безразличием и, даже не смотря на неё, приказал он ей. Девушка всё поняла, хотя и оказалась глубоко разочарована его равнодушием, не посмела ослушаться и, тяжело вздохнув, поднялась с постели и, молча, покинула главные покои, поправляя платье. Пройдя немного по, залитому яркими солнечными лучами, мраморному коридору, Эфсун Хатун встретилась с Баш Хасеки Санавбер и, мгновенно остановившись, почтительно ей поклонилась, затем вознамерилась пройти мимо, но была остановлена участливыми словами, грациозно подошедшей к ней, Султанши: --Повелитель чем-то обидел тебя? Он грубо повёл тебя с тобой? Вот только вместо ответа юная наложница горько расплакалась, плавно опустившись по стене на пол, что дало Султанше понять о том, что её подозрения, относительно скверного поведения Селима, оправдались. Она понимающе вздохнула и, опустившись на пол рядом с, жавшейся в комок и горько плачущей, девушкой, заботливо обняла её, подобно любящей старшей сестре и воинственно произнесла: --Сегодня вечером, мы с тобой проучим его.—что заставило Эфсун мгновенно перестать плакать и, изумлённо смотря на заботливую Султаншу, спросить: --А, разве мы вправе это сделать, ведь он Султан, а мы его женщины? Санавбер загадочно улыбнулась и, рассказав подруге по несчастью свой план, заметила то, как она покраснела от смущения, не зная, что и ответить. Мысли путались в темноволосой голове, в связи с чем, Санавбер грациозно поднялась с пола и, заключив: --Вечером я пришлю за тобой калфу с агами! Встретимся в главных покоях.—ушла, оставляя юную наложницу в гордом одиночестве, обдумывать, предложенный Баш Хасеки, воспитательный план по укрощению Властелина. Вот только, что касается самого Властелина, так он сам не находил себе места из-за угрызений совести от понимания того, что грубо обошёлся с возлюбленной, в связи с чем стремительно подошёл к медному кувшину с вином, которое ему принёс по его, непосредственно, распоряжению один из охранников и, налив содержимое в кубок, принялся жадно пить содержимое кувшина кубок за кубком, напоминая собой, мучимого жаждой, потерявшегося в пустыне, несчастного путника в летний полуденный зной и, совершенно не заметив того, как бесшумно открылись створки двери, и в просторные главные покои вошла Баш Хасеки Санавбер, ставшая свидетельницей такого занятия мужа. Она оказалась глубоко потрясена, увиденным действом. --Селим!—ошарашенно воскликнула девушка, стремительно подойдя к мужу, слегка придерживая юбку атласного, мятного цвета, платья, обшитое ярким розовым блестящим гипюром с золотой вышивкой и, выхватив из его рук кувшин с кубком, дала отрезвляющую пощёчину, как бы приводя в чувства, что ввело молодого мужчину в лёгкий ступор, в связи с чем, он ошалело посмотрел на жену и гневно рявкнул: --Что ты себе позволяешь, Санавбер?! Я твой муж и Повелитель! Только запугать её у него не получилось из-за того, что она даже и не собиралась поддаваться ему, вместо этого, Султанша, не говоря ни единого слова, решила привести его в чувства одним, самым действенным, как ей казалось, способом. Для этого она заключила его в свои заботливые объятия и, неистово целуя в губы, подвела к постели, затем толкнув его на мягкие подушки с парчовым покрывалом, обрушила на него беспощадный шквал, состоящий из жарких поцелуев с головокружительными ласками, постепенно наполняя просторное, залитое яркими золотыми солнечными лучами, помещение главных покоев единогласными стонами, испытываемого парочкой, наслаждения, вернее, в этой любовной схватке главенствовала юная Баш Хасеки, а её порфироносный муж лишь смиренно терпел всё то, что она с ним вытворяла. Да и, что ему ещё оставалось делать, привязанному за руки и ноги шёлковыми лентами к золотым кроватным столбикам? Получать удовольствие вместе с наказанием за, причинённую им, в отношении неё, непростительную, грубость. --А я твоя жена и Баш Хасеки! Поэтому терпи, либо проси прощения, Селим!—не теряя воинственности и загадочно улыбаясь, выпалила она ему на небрежно брошенное, несколько мгновений тому назад, слово, немного отдышавшись от первого порыва страсти, не говоря о том, что восседая на нём, подобно опытной наезднице на строптивом жеребце, и не обращая внимания на его мольбы о пощаде. --Ладно! Хорошо! Я—настоящая бесчувственная и похотливая скотина! Мне нет прощения! Я признаю это и искренне, раскаявшись, молю о прощении!—понимая, что пора признавать поражение и то, что ситуация не на его стороне, осознав все ошибки в ужасном поведении, взмолился, смущённо краснея от стыда и смущения, лежащий, прижатый обнажённой и очень соблазнительной юной женой к постели, не говоря уже о том, что абсолютно голый, Селим. Она не на долго призадумалась, но продолжая, неистово ласкать руками его могучее, уже вновь готовое к бою, копьё, выставила ультиматум: --Хорошо! Я прощу тебя, но с условием, что ты, впредь станешь заботливым и ласковым не только со мной, но и с твоей новой фавориткой по имени Эфсун! Девочка боится тебя и всё время плачет от понимания того, что никому не нужна! Молодой мужчина, не ожидавший подобного, иронично рассмеялся и капитулировал, сказав лишь одно: --Ладно! Уговорила! Только облегчи мои страдания! Дай разрядку! Довольная, одержанной над мужем, победой, Санавбер одобрительно вздохнула и, плавно склонившись к губам, пламенно поцеловала и ввела его нефритовый стержень в себя, принявшись плавно раскачиваться на нём, словно лодка на волнах, постепенно ускоряя движения, что принесло избраннику долгожданное облегчение. Он даже стал ровнее дышать и расслабляться. Вот только Султанша не торопилась его развязывать, вместо этого, она встала с него и, выбравшись с постели, быстро оделась, после чего, наконец развязала и укрыла его, мирно спящего и утомлённого, покрывалом и вышла на балкон, успев пламенно поцеловать утомлённого мужа в губы и довольная, проведённой над ним, воспитательной работой, о чём свидетельствовала её восторженная улыбка. Не известно, сколько прошло времени, но, когда прекрасная юная Баш Хасеки уже начала дремать, полусидя на парчовой тахте и грациозно сложив ногу на ногу, не говоря уже о том, что подложив под златокудрую голову руку из-за того, что вид на Босфор, над которым уже постепенно сгустились сумерки, утомил её, она оказалась разбужена заботливым поцелуем в лоб, которым наградил избранницу молодой Султан, бесшумно вышедший на свой балкон, что заставило девушку вздрогнуть от неожиданности, в связи с чем она мгновенно проснулась, но, заметив то, с какой искренней нежностью её обнимает возлюбленный муж, вздохнула с облегчением: --А, это ты, Селим! Мужчина слегка растерялся, не зная, что ей на это сказать, постепенно собравшись с мыслями, трепетно вздохнул и, сильнее укутываясь в шерстяной мягкий плед, который накинул на бархатный тёмно-баклажанный халат, любезно оправдался, что развеселило Султаншу, но она сумела совладать с чувствами, так и рвущимися наружу: --Я проснулся от того, что тебя нет рядом и, решив, что ты здесь на балконе, подумал, что ты, наверное, замёрзла, вот и вышел сюда за тобой. Подавив в себе, одолевший её, взрыв смеха, юная Султанша глубоко вздохнула и. грациозно встав с тахты, плавно подошла к мужу и легонько потрепала его по бархатистой щеке, словно, пришедшего с мороза домой, маленького ребёнка, доброжелательно ему улыбаясь и хорошо ощущая то, как её всю переполняет огромной нежностью к нему. --Ладно, Селим, не переигрывай! Расслабься! Я итак уже убедилась в твоём раскаивании!—добровольно утопая в ласковой голубизне глаз избранника, проворковала девушка, нежно обвивая его мужественную шею изящными руками и постепенно овладевая его мягкими тёплыми губами, зовущими в неизведанные дали, полные огромного головокружительного удовольствия. --Но к Эфсун Хатун я больше не пойду! Она мне не нужна! Я тебя люблю, моя Санавбер!—решительно, не говоря уже о том, что со вздохом огромного облегчения, заключил молодой мужчина, отдаваясь их общей нежности без остатка и растворяясь в густых сумерках, накрывших пару своим шёлковым покрывалом.