❤
Тэхён никогда и подумать не мог, что будет бояться чего-то так сильно. Но вот он топчется у входа в палату Чонгука и не знает, как избавиться от нервной дрожи в пальцах и дикого биения сердца. Не передать словами, какое облегчение испытал парень в тот момент, когда врачи сообщили, что у альфы лишь легкое сотрясение, ничего серьезного жизни пациента не угрожает, и не стоит сильно тревожиться. Гуку буквально повезло отделаться парочкой ссадин без последствий, но те часы, что Ким провел рядом с ним наедине там, в магазине, отпечатываются в памяти навсегда. Именно тогда он напрочь забывает и об ошибках, и об обидах, и обо всем плохом, что случилось между ними. Такая мелочь, если честно. Правда, понимаешь это только со временем. Все теряет значение, кроме страха за Чона, такого всеобъемлющего и удушающего, что трудно дышать, мыслить, существовать. Тэхён хватался за чужую теплую руку как за спасательный круг в надежде сохранить остатки здравомыслия, вслушивался в едва заметное дыхание и сам, кажется, не дышал вовсе. Столько слез, сколько омега пролил за тот вечер, не проливалось, наверное, за всю жизнь. И сейчас случившееся видится страшным ночным кошмаром, который, к большому счастью, заканчивается, а не продолжает мучить наяву. А вот чувство вины мучает. Их ссора видится теперь чем-то незначительным и глупым, не стоящим внимания. Когда случаются подобные прецеденты, начинаешь по-настоящему ценить каждую минуту, проведенную с дорогим тебе человеком. Минут, разделенных молчанием и гудением кондиционера, в палате наедине с Чонгуком Тэхёну катастрофически мало. Он корит себя за вспыльчивость, за глупость и за мнительность. Ему теперь становится стыдно за то, как оттолкнул Чона, как не захотел слушать и понять. Мысли из разряда «если бы не» посещают все чаще, мучают и изводят страшными картинками возможных развитий событий, заставляя из раза в раз искать заветный пульс на чужом запястье, чтобы убедиться в том, что Гук рядом, живой и невредимый. Но даже сон, предписанный альфе врачом в лечебных целях, не успокаивает Кима. То, что Чонгук по сути отделался легким испугом, является ничем иным, как чудом, жизненным уроком, который омега усваивает с лихвой, укладываясь на кушетку рядом с другом и сжимая в ладони чужую неподвижную. Чон теплый. Теплый и живой, и это для Тэхёна является величайшей драгоценностью, которую он едва не потерял. А теперь боится оставить из страха не увидеть пробуждения, не услышать дыхания и не заглянуть снова в черные ласковые глаза. Ким такой дурак, если честно. Потому что, стоит только Чонгуку пойти на поправку и открыть глаза, Ким сбегает, будто его и не было целую неделю рядом, будто не оберегал чужой покой и не таскал сладости и любимые мандарины, будто не гладил по волосам и не ночевал на узкой больничной койке с ним рядом, тычась носом в шею. Анализируя свое поведение, Тэ приходит к выводу, что просто боится смотреть альфе в глаза теперь. Всех «спасибо» мира не хватит, чтобы выразить благодарность за спасение собственной жизни. Ему стыдно за капризы, за вредность и тот скандал, но в первую очередь за то, что, оттолкнув, стал причиной упавшего стеллажа. Тэхён устало вздыхает и зарывается пальцами в волосы, опираясь локтями о стойку кассовой зоны, когда звенит колокольчик на двери, и в магазин заходит вот уж совсем неожиданный посетитель, заставляя омегу в удивлении вскинуть голову и невольно напрячься. Меньше всего на свете сейчас хочется видеть Юнги, одно появление которого в этом городе уже само по себе вызывает массу вопросов, потому что обычно альфа не любит покидать созданную им зону комфорта в родном Тэгу, а тут неслыханная смелость. – Ты заблудился? – отпускает язвительную ремарку Ким, насмешливо вскидывая бровь. Случаи приезда Мина в Сеул можно буквально пересчитать по пальцам одной руки, и уж тем более не кажется совпадением его визит сюда. Остается только догадываться, что на этот раз могло понадобиться альфе от Тэхёна, раз тот даже на личный визит решился. – У меня были кое-какие дела в Сеуле, вот, решил заскочить, – начинает издалека Юнги, неспешно прохаживаясь мимо стеллажей с книгами, и омега невольно напрягается сильнее, когда парень останавливается на том злосчастном месте, где буквально неделю назад лежал Чонгук. Черт, да туда даже смотреть иной раз не хочется, не то что подходить. – Твой парень встречался со мной, – не на шутку пугая проницательностью, неожиданно произносит Мин, заставляя Кима испуганно вздрогнуть и покрыться колючими мурашками страха. – Что? – растерянно переспрашивает Тэ, надеясь, что ему послышалось, но нет, Юнги расплывается в довольной насмешливой улыбке и подходит ближе, практически нависает над стойкой и давит своим присутствием на нервы. – Ну, он просил о личной встрече, и я не отказал, – по позвоночнику словно пускают ток вперемешку с ледяными жалящими крошками льда, когда кусочки пазла складываются в голове окончательно в одну нечеткую размытую картинку, рисуемую воображением. Чтобы Чонгук и встречался с Мином? Зачем? А главное когда успел только и как вообще вышел на него? – О чем вы вообще говорили? – Тэхёну и смешно и боязно одновременно. У него даже в голове не укладывается их встреча. Два совершенно незнакомых друг другу человека, которые... Которые имели только одну общую тему для разговора, и ей был Тэ. – Ну, он нес всякую чушь о том, как ты ему дорог, и не хотел бы, чтобы я лез в ваши отношения, – морща нос, демонстративно закатывает глаза Юнги, словно уже само воспоминание о том разговоре вызывает у него раздражение и дикую скуку. – Что произошло недоразумение, и вы с ним вместе, и бла-бла-бла, – он картинно взмахивает рукой, пытаясь казаться равнодушным, но на деле внимательно следит за чужой реакцией, за каждым изменением в мимике чужого лица и за странным смущением, заливающим щеки при последних словах. – Вот как, – только и говорит Тэхён, опуская взгляд. Желая создать хоть какую-то видимость деятельности, омега сгребает первую попавшуюся кипу книг и направляется с ними к стеллажам, надеясь, что их сортировка поможет хоть чуть-чуть унять волнения и страную трепетную дрожь, охватившую тело при упоминании Чонгука. – И что ты ему сказал? – как можно менее незаинтересованно спрашивает Ким, но его предает дрожь в голосе, с головой выдавая весь масштаб волнения. – Дал адрес твоих родителей, – тяжелая кипа книг падает из ослабевших рук прямо на ноги беспечного альфы, что вскрикивает испуганно, практически воет от боли в стопе и отскакивает в сторону, пока Тэхён пытается переварить новость, судорожно хватая ртом воздух. Сказанное тяжелым облаком реальности никак не хочет укладываться в голове и обличаться в давно свершившийся факт. В смысле, блять, Юнги дал Чонгуку адрес его родителей? Зачем? – Ты что? – полузадушенно хрипит Ким и наконец-то начинает собирать с пола тяжелые кипы книг, с явной нервозностью в жестах выставляя те на полки. Проклятье, да даже руки начинают трястись, когда масштаб случившегося обрушивается на плечи парня в полной мере. О, он не раздражен или зол, как может показаться на первый взгляд. Он просто в ярости из-за того, что посмел учудить Юнги, отправив Чонгука на верную смерть к его родителям. Родителям, черт побери, которые сына-то своего принять не могут с отличающейся от их собственной точкой зрения и идеалами, а тут какой-то посторонний человек. – Ауч, больно же! – потирая пострадавшую конечность, капризно ноет Юнги, рассеянно следя за действиями рассерженного омеги. Вот Мин-то как раз ничего ужасного в поступке не видит, наоборот, даже уважать после этого Чона начал. Ну, самую малость, если что. – Ну а что, если он так тебя любит, то не испугается беседовать с твоими церберами, – на колкое замечание Тэхён смеется невесело, скорее уж истерично, и смотрит как-то опасливо, с прищуром, словно готов ударить альфу в любую минуту, заставляя того сделать пару шагов назад. – Юнги, – и вот теперь наступает очередь Мина пугаться, потому что от тяжелого взгляда Кима по коже ползут мурашки, а интуиция подсказывает бежать отсюда подальше, пока парень не додумался кидаться книгами. – Да ты хоть понимаешь, что ты наделал? – да после визита к ним Чонгук не то что встречаться, видеть Тэхёна не захочет, убежав без оглядки подальше от сумасшедших потенциальных родственничков, наверняка успевших запугать того угрозами или шантажом. Господи, что же за дурдом-то такой творится вечно с омегой? – Я уже двадцать семь лет Юнги, – бурчит в ответ Мин, уже жалея, что вообще пришел сюда. Так и калекой остаться можно с этим импульсивным сумасшедшим. Все-таки как хорошо, что он достался не ему, а то бы изжил со свету в первый же год брака. А Чонгук тоже двинутый, авось не пропадет. – Ничего я ужасного не наделал, твой Чонгук не какая-то там неженка, так что ты зря боишься. Твой Чонгук. В груди невольно теплеет от такой формулировки. Потому что да, его и ничей больше. Глупый, сумасшедший и явно безбашенный, раз решил заявиться к родителям Тэ черт знает зачем, но его. И это даже не обсуждается. Сердце в груди начинает биться с удвоенной силой только от мыслей о Чоне, которого в скором времени должны выписать. И в голове мгновенно воцаряется хаос, потому что теперь между ними все станет куда сложнее, чем раньше, и Ким понятия не имеет, как расхлебывать заваренную кашу. В отличие от Юнги. – Не знаю, что у вас там с ним произошло, но не будь к нему слишком строг, – Мин бросает короткий взгляд на часы на запястье, затем на омегу, растерянно жующего губу, и выверенным движением поправляет ворот пальто, разворачиваясь к выходу, так ничего и не выбрав из ассортимента книг. Но он приходил и не за ними. – Он правда старается. Тэхён смотрит в спину удаляющемуся незваному гостю и думает, что, наверное, пора уже перестать убегать от самого себя и правды, не дающей ему покоя.❤
Пробуждение Чонгука выходит крайне болезненным и неприятным. У него кружится голова, ощущается страшная слабость в теле, и волнами накатывает тошнота, срывая с губ мучительные стоны. На виски давит пульсирующая боль, и кажется, словно черепная коробка вот-вот развалится. Именно тогда на помощь приходит чья-то холодная ладонь, ложащаяся на лоб, оглаживающая щеки, шею, и мягкие губы, целующие невесомо и будто бы забирающие с собой весь дискомфорт. Они подобны морским волнам, стирающим весь негатив, дурные мысли, яркими вспышками ослепляющие сознание за сомкнутыми веками, и приносящим покой. Чон не знает, сколько проводит в бреду, но когда открывает глаза, почему-то невольно ищет худенькую фигуру омеги, чей образ не покидал в бессознательном состоянии. Он осматривает светлую палату, пустую и до ужасного одинокую, и понимает, что Тэхёна здесь нет. Но его запах оседает на стенах, впитывается в больничную одежду и оседает даже на подушке, оставляя след недавнего присутствия. Тэ приходит к нему даже чаще, чем Чонгук надеялся. Точнее приходил. Приходил, потому что думал, что навещал альфу, который предпочитал держать друга в неведении, притворяясь спящим и наслаждаясь чужой заботой и лаской. Ким приносил ему гостинцы, часами сидел у постели, а иногда даже и засыпал рядом, во сне не чувствуя, как Чонгук сильнее прижимал его за талию к себе и зарывался носом в выцветшие розоватые волосы, позволяя ему быть честным с собой хотя бы по ночам. Ведь стоит только альфе начать поправляться, как Ким мгновенно исчезает, сбегает, даже не подозревая о маленькой хитрости. Чон не расстраивается, ибо понимает куда больше, чем омега, что до сих пор пытается отрицать очевидное. Они могут быть в ссоре, могут не видеться и не разговаривать неделями, но стоит кому-то из них попасть в беду, и помощь не заставит себя долго ждать. Именно Тэхён навещал его в больнице все это время, именно Тэхён выкраивал и без того недостающее количество часов на визиты, наплевав на работу, учебу и успеваемость, именно Тэхён держал за руку и оберегал покой, пока остальные оказались слишком заняты собственными делами. Так что Чонгуку не требуются слова, чтобы понять, как ничтожны обиды по сравнению с их дружбой. За время больничного Гуку удается обдумать многое и определиться с дальнейшей тактикой поведения с Кимом, вернуть которого по-прежнему видится трудной задачей. Без теплого тела под боком в палате становится ужасно одиноко, и Чон погружается в ностальгию, пересматривая старые совместные фото с другом, а после, не удержавшись, все же выкладывает одно из них в твиттер, даже не надеясь на ответную реакцию. Но она есть. При чем такая, что у альфы невольно выпадает смартфон из рук. На что Чонгук точно не рассчитывает, так это на ответ. Не хватит никаких слов, чтобы описать тот спектр эмоций, который захватывает при виде омеги сейчас. Чертовщина какая-то, приправленная умопомрачительной энергетикой. На фотографии Тэхён не похож на самого себя, слишком дерзкий, слишком сексуальный из-за слегка приоткрытых губ, пухлых, соблазнительных, манящих, и совершенно другой в водруженных на нос очках. Небо и земля по сравнению с тем, каким он был три года назад. Чон вздыхает судорожно и пытается понять, когда его друг успел из милого мальчика-ботаника вырасти в это, и тяжело сглатывает, ощущая дикую потребность прикоснуться к нему сейчас, потому что в паху знакомо теплеет только от одного изображения. А на следующий день Тэхён размещает новое фото, и Гук понимает, что медлить и дальше уже больше нельзя. Нужно действовать и как можно скорее, иначе он либо придушит восторженных комментаторов под постом с новым цветом волос парня, которого буквально заваливают комплиментами, либо сойдет с ума из-за спермотоксикоза. Быть таким красивым и недоступным одновременно совершенно противозаконно – Чон уверен. Отправка небольших сюрпризов и подарков возобновляется за одним маленьким исключением: Тэхён не возвращает их обратно, пусть и по-прежнему предпочитает отмалчиваться. Но это ведь мелочи, не так ли? Чонгуку плевать на бойкот. Альфа упрямо добивается своего, планомерно выжидая подходящей даты для нового презента, только на этот раз уже с личным визитом и до победного конца, даже если придется ночевать под дверью. Он пропитывается азартом и входит во вкус, понимая, что текущая ситуация больше похожа на игру в кошки-мышки, нежели реальную обиду. Ким притворяется, вредничает, дует губы и демонстративно скрещивает руки на груди, высокомерно вскидывая бровь, когда находит у своей квартиры нежданного гостя с букетом цветов. У обоих невольно дыхание перехватывает, когда их глаза встречаются спустя, кажется, целую вечность. Они не могут насмотреться, не могут отвести взгляда и, наверное, забывают, как надо дышать. Черт, как же Чонгук по нему соскучился, словами не передать. Эти черты лица, эта родинка на кончике носа, эти дрожащие длинные реснички и завитки осветленных блондинистых волос, эти пухлые губы и тонкие пальцы – просто одно сплошное произведение искусства, от которого у альфы кружится голова. Тэ первым отводит взгляд, тушуется мгновенно и спешит открыть дверь, с первого раза не попадая ключом в замок, а после наконец-то заходит внутрь, оставляя ее открытой. Гук надеется, что это хороший знак, поэтому хватается за предоставленную возможность сразу же, спеша окунуться в уже позабытое тепло квартиры, пропитанной запахом Кима. Он проникает в легкие, дурманит и лишает возможности мыслить здраво. Чонгук сглатывает тяжело, откровенно нервничает, когда, избавившись от верхней одежды, Тэ поворачивается к нему снова, и неуверенно протягивает букет другу. – Цветы? Серьезно, Чонгук? – от низкого грудного голоса, мягкого, воздушного, как пористый горький шоколад или сладкая вата, у Чона кожа мурашками покрывается от восторга, а воображение невольно подкидывает воспоминание того, насколько музыкальным Тэхён может быть при других обстоятельствах. – Я не какая-то доступная девка из твоих омежек, которую можно задобрить цветами, – звучит заносчиво и колко, однако букет парень забирает и облизывается растерянно, рассматривая пышные ветки белоснежных лилий на длинных ножках. Они такие душистые и терпкие, что с трудом удается удержать себя от соблазна зарыться в них носом и вдохнуть поглубже аромат. Проклятый Чон Чонгук, точно знающий, какими именно цветами стоит задабривать омегу. Эти лилии не похожи на магазинные: идеальные, совершенные по форме и контуру линий, отобранные одна к одной ветки с длинными изумрудными листьями, не скованные никакими надоедливыми целлофановыми обертками. Только тонкая нить связывающей ленты и толстые стволы с разветвлениями бутонов. – Загляни внутрь, – подсказывает Чонгук, жадно ловя любое изменение в эмоциях, открыто отражающихся сейчас на лице Кима. Тэхён опасливо запускает пальцы в сердцевину букета и выдыхает едва слышно, нащупывая подушечками твердую шершавую гладь конверта. К щекам почему-то приливает жар, когда омега слишком поспешно разворачивает его и с неверием вчитывается в строчки на двух кусочках картона внутри. – Билеты? – он поднимает удивленный взгляд на альфу, и сердце, кажется, сбивается с ритма, когда парень видит на губах Гука робкую улыбку. Чон ведь мог прийти в любой день после выписки и подарить их, но зачем-то выбирает именно день всех влюбленных, испытывая на прочность чужое самообладание и нервы. Какой-то слишком хитрый и жестокий ход одновременно, а еще чертовски милый и, безусловно, романтичный. – Билеты на концерт твоей любимой группы в эту субботу. Один для тебя и один для того, кого посчитаешь нужным взять с собой, – у Тэ колени неожиданно теряют чувствительность, немеют и подкашиваются, и в груди что-то с треском лопается и царапает осколками ребра, падая в живот. Он стискивает конверт в пальцах и смаргивает пелену слез с ресниц, не в силах оторвать от Чонгука взгляда. – Слушай, я знаю, что я ужасный друг и... – это невыносимо. Просто невыносимо. Тэхён не выдерживает, кажется, сдаваясь окончательно, потому что и дальше прятаться и убегать попросту не может. Или не хочет. Омега не дает договорить, притягивая Чона к себе за ворот рубашки, и целует, боже, наконец-то целует, вымещая всю злость, всю тоску и ужасный голод, терзающий на протяжении месяца, мертвой хваткой вцепляясь в несчастную ткань. Он жмется к альфе отчаянно, жмурится до слез, не в силах поверить, что снова делает это, ощущает тепло сильного тела и может обнять, стиснуть в объятьях и попробовать на вкус. – Ты дурачок, Чонгуки, – порыв поспешный и импульсивный, Чонгук, охмелевший от такого напора, не успевает ответить, не успевает ничего понять даже, а Тэ уже отстраняется и шепчет едва слышно, облизывая свои губы, давно известный факт. Да, Чон дурачок, который бесповоротно влюбился в собственного друга. Ким оттаивает – это видно невооруженным глазом, но все равно продолжает играться с Гуком, продолжает кокетничать, пряча за ресницами игривый взгляд, и дразнить, предпринимая попытку под видом равнодушного сбежать на кухню. Зря, ой зря, ведь теперь ему уж точно никуда не деться, придется отвечать за свой поступок, которым раздраконил альфу еще сильнее. – Тэхён, – Чон ловит омегу за руку, когда тот практически уже ушел, разворачивает к себе без лишних церемоний и, притянув обратно, тоже целует. Медленно, тщательно, тягуче, сладко, заставляя голову закружиться, а Тэхёна размякнуть в объятьях. Он не может на него злиться так долго. Просто не может. Не после того, что пережил в том магазине, умирая от страха за жизнь Чонгука, который ни секунды не колебался, закрывая собой. Цветы падают на пол вместе с конвертом, позабытые, а Тэ оборачивает руки вокруг шеи Гука, смакуя каждый момент поцелуя, отдаваясь тому полностью. Их обоих бросает в жар от желанной близости. Она будоражит, разносит по венам не кровь – самый настоящий огонь, заставляя полыхать каждую клеточку ставшего дико чувствительным тела. Тэхён покоряется, поддается, жмется ближе и едва ли не мурчит в поцелуй, привставая на носочки и путая пальцы в смоляных волосах. Им сладко, до того сладко, что отрываться друг от друга не хочется: изголодались слишком сильно, потому и любая передышка видится непростительной глупостью. Да и зачем? Куда приятнее воровать кислород с чужих губ, перекатывая на языке знакомый обоим вкус. От ладоней Чона, медленно скользящих с нажимом от плечей по спине до поясницы, по коже ползут мурашки. Ким дрожит мелко в объятьях, трется носом о нос альфы и блаженно прикрывает глаза, пряча судорожный вздох в легком ласковом чмоке. Боже, омеге впервые за месяц по-настоящему становится спокойно и тепло, словно только Чонгук способен даровать ему успокоение и ощущение безопасности. И эта мысль настолько ошеломляет, что последние остатки задетого самолюбия пропадают бесследно, срывая с губ долгожданное: – Ладно, ты прощен, – будто бы нехотя, но на самом деле с превеликим удовольствием. – Разрешишь мне остаться? – обдает жаром вопроса чувствительную мочку уха, но Тэхён не реагирует вовсе на откровенную провокацию со стороны Чона. Он просто молча лижет его шею, как какой-нибудь ласковый маленький котенок, и судорожно пытается непослушными пальцами расстегнуть на нем штаны. – Будем считать, что это «да», – понимающе хмыкает Чонгук и, подхватив несопротивляющегося омегу под бедра, уходит со своей ношей в спальню. Им это нужно, просто жизненно необходимо – голой кожей к коже и чтобы ни сантиметра лишнего. Гук буквально вминает Кима в постель и дышит сбито уже только от того, как судорожно вздыхает под ним омега, ощущая тяжесть чужого тела. Тэ оплетает парня руками и ногами, целует жадно, глубоко и ерзает под ним нетерпеливо, сквозь штаны ощущая, насколько каждый из них соскучился. Ох, черт, до этого момента омега и не знал, как сильно ему не хватало Чонгука. – Я снова ужасно узкий, – слетает с губ томное откровение, от которого у Чона тяжелеет в паху мгновенно. – Будешь со мной нежным? – Тэхён сама непосредственность, когда расставляет колени шире, открывая больше доступа к своему телу, когда облизывается предвкушающе и бросает короткий взгляд из-под ресниц, вскидывая насмешливо брови. И откуда в нем только взялась эта разнузданность и дерзость, притягательность и сексуальность, раз одни только слова заводят не на шутку и заставляют стонать надсадно в предвкушении грядущей близости. – Черт, да, – утробно рычит Чон и поспешно стаскивает с себя рубашку, чувствуя, как холодные тонкие пальчики мгновенно прикасаются к обнаженной коже живота, восторженно оглаживают напрягающиеся мышцы и опускаются ниже к кромке джинс, а после оборачиваются вокруг бугорка возбуждения и сжимают намеренно, добиваясь новой порции низких гортанных гласных. – И трахнешь меня хорошенько? – Тэ дышит шумно и часто, когда с него практически срывают штаны, и хнычет жалобно, ощущая чужие губы там, где концентрируется весь жар и тяжесть, давя на пах пульсацией и судорогами, как становится влажно меж ягодицами и душно в комнате от жгучих поцелуев на нежной обнаженной коже бедер. – Можешь даже не спрашивать, котенок, – Чонгук улыбается ему многообещающе, и Ким понимает, что сегодняшняя ночь будет для них самой длинной в этом году.