Break my heart, if you can

❤

– Он ведь вертит тобой, Чонгук. Тэхён та еще сука, – больше всего на свете Чонгук ненавидит тех людей в своем окружении, кто считает нужным совать нос в совершенно не касающиеся их дела без разрешения. Абсолютно везде находятся диванные аналитики: в столовой, на парах, в компании друзей или на вечеринках. И ведь плевать же им на возражения, все равно лезут, пытаются давать советы и считают, что их мнение кого-то здесь интересует. Сегодняшняя встреча не исключение. – Это банановое молоко, – Гук вспоминает прошлую неделю и невольно сглатывает тяжело. С каждой новой течкой Ким становится все более невыносимым. В хорошем смысле слова, конечно же.       Альфа впервые так быстро доезжает до квартиры Тэхёна, поспешно стягивает с себя одежду и принимает душ, но это ни черта не усмиряет волнения и тем более не успокаивает нервы. Сидя на кровати омеги, он практически сходит с ума, когда друг со шкодливой улыбкой и многозначительным взглядом протягивает ему небольшую бутылочку бананового молока, загружая и без того кипящий мозг парня. – Перестань говорить очевидные вещи, Чонгуки, – Ким возводит глаза к потолку и улыбается кокетливо, ведя кончиками пальцев по обнаженным плечам Чона. Тэ вручает Гуку бутылочку молока и чудом сдерживает себя от того, чтобы не засмеяться в голос, потому что удивление на лице альфы неподдельное и искреннее. Он явно ожидал чего-то другого, но никак не напитка. – Но, я не понимаю, зачем оно нам сейчас, – Чонгук озадаченно хмурится и выглядит ужасно расстроенным, словно у него отобрали самую вкусную конфету на свете. Да и не удивительно, Тэхён крутит у него перед носом своими оголенными бедрами, что едва прикрывает длинная черная майка, дразнится полосатыми чулками, позволяя пальцам оттянуть край резинки и резко отпустить, и недвусмысленно намекает на то, что самый главный атрибут белья ему было лень надевать. – Ты же любишь банановое молоко, – Ким склоняется над ним, опираясь коленями о матрас по обе стороны от парня, нависает сверху, укладывая ладони на плечи, и практически целует, дразняще касаясь едва-едва своими губами чужих, пока Чон тормозит откровенно и не знает, куда деть это проклятое молоко, чтобы освободить руки. – Да, обожаю, но я все еще не понимаю, – господи, да почему бы им уже просто не заняться сексом наконец? Чонгук сейчас просто взорвется от того, насколько ему больно из-за стояка, о каком вообще здравомыслии может идти речь. Его бросает в жар и становится совсем трудно соображать, когда в нос ударяет усиливающийся, кажется, еще больше запах Тэ, оседающий сладкой дымкой на языке. – Хочу, чтобы ты слизал его с меня, – у Тэхёна хаотично блестят глаза и выступает испарина на лбу, когда он выдыхает новый каприз Гуку в губы. Омеге тоже трудно сдерживаться, трудно оставаться в сознании, не поддаваться инстинктам, но парень отчего-то медлит и хочет экспериментов прямо сейчас, когда ведет ладонью по груди к животу и кладет ее на пах, осторожно сжимая налитый кровью напряженный член, наслаждаясь низким сцеженным сквозь зубы стоном Чона. – Блять, Тэхён, ты сведешь меня в могилу, – делится предположением альфа, оставляя засос на ключице Тэ. Чонгук не знает, откуда эти мысли у Кима в голове, но невольно представляет себе картину, в которой белесые капли растекаются жидкой субстанцией по медовой коже, а шершавый язык слизывает их и чертит влажную дорожку по животу ниже, и с большой охотой толкается в руку другу, стискивая пальцами мягкое округлое бедро и затягивая в жадный глубокий поцелуй.       Чон не ханжа и не сноб. Ему нравятся игры в постели, нравится, как протяжно и надрывно стонет под ним Тэхён, когда ему особенно хорошо, но прямо сейчас они выходят на новый уровень извращений, добавляя красок в свою интимную жизнь. Невыносимо, немыслимо и волнительно до дрожи, когда Ким отстраняется от Гука и опускается на колени, помогая избавить друга от белья. – Брось, со мной ты вероятнее умрешь от оргазма или смеха, нежели от сердечного приступа, – насмешливо фыркает Ким и вместо ответа получает сорванный протяжный вздох то ли облегчения, то ли неприкрытого удовольствия, когда раскрасневшейся головки касается шершавый язык, а затем губы смыкаются на стволе, пропуская член в глотку.       Больше, чем сам секс, Тэхён любит, наверное, оральные ласки, готовый в любое время и в любом месте опуститься перед Чоном на колени и позволить трахнуть себя в рот. Альфа даже не знает, кто из них больше пользуется этой страстью, ведь однажды их едва не застукали в пустой аудитории, когда Гук, сжимая в кулаке серые осветленные пряди, несдержанно толкался бедрами в глотку довольно мычащему Киму. Оргазм тогда был одним из самых ярких, как, впрочем, и нынешний.       Чонгуку на сей раз не требуется много – ожидание оказалось слишком продолжительным. Достаточно лишь одного взгляда на то, как пухлые губы оборачиваются вокруг ствола, растягиваются и краснеют от натуги, как выступает в уголках глаз влага, склеивая в треугольники длинные реснички, как шире открывает рот омега и старательно насаживается глубже, расслабляя горло, как сглатывает слюну, хотя та все равно длинными нитками стекает по подбородку, и все, оргазм ослепляет до танцующих мушек за сомкнутыми веками, а глотку Тэ струей заполняет горячая пряная сперма. – Веришь нет, но мне похуй, сука он или нет, – ожидаемо грубо отвечает Чонгук очередному завистнику, который, вероятно, претендует на место Тэхёна. Мингю, если честно, неплохой, симпатичный и в целом приятный как в общении, так и на внешность, но иногда попросту не знает меры и явно незнаком с чувством такта. Глаза омеги испуганно расширяются, а рот приоткрывается от растерянности. Парень явно не ожидал такой резкости от Гука. – Потому что такой он только с вами, – а с ним Тэхён ласковый послушный котенок, которого хочется или приласкать хорошенько до жалобного хныканья, или выдрать как последнюю блядь, наслаждаясь его скулежом.       А лучше все и сразу, как в последнюю течку.       Он тогда все-таки выполнил просьбу Кима, выцеловывая каждый участок ужасно чувствительного тела, покрыл поцелуями длинные ноги, дразняще прикусив зубами косточку на правой щиколотке, не оставил без внимания бедра, слизав с них скатившиеся во время минета длинные дорожки смазки, и расчертил шершавым языком след от пупка до груди смешав белоснежную молочную жидкость со вкусом бархатной кожи омеги. – Гуки, сейчас, ты нужен мне сейчас, – проклятье, жалобное хныканье Тэ не выходит из головы до сих пор, а перед глазами стоит картинка обнаженного тела, покрытого россыпью бисерной испарины, которое Чон готов изучать, кажется бесконечное число времени. Тэхён красивый, без преувеличений, нуждающийся в нем и обескураживающе честный именно во время течки, когда открывается ему полностью, доверяет всего себя без остатка и требует того же от альфы. – Терпение, котенок, ты же не хочешь, чтобы я тебя порвал? – они меняются местами. Теперь Чонгук становится экзекутором, а Ким его жертвой. Жертвой покладистой, послушной, но крайне нетерпеливой. После короткой разрядки Гук снова непоколебим и медлителен, а потому не поддается на уговоры и хитрости со стороны омеги, пытая долго и со вкусом, не дотрагиваясь до нуждающихся в повышенном внимании эрогенных зон. – Я уже готов, пожалуйста, ну же, – Тэ выгибается призывно, еще шире расставляя длинные ноги, и ведет рукой от груди по животу вниз, заставляя тяжелый голодный взгляд скользить следом, цепляться за мельчайшие детали в виде выступающей сетки ребер, набухших бусин сосков, острых тазовых косточек и впадины мягкого пупка.       Он несносный и упрямый, ему абсолютно плевать на правила и какие-либо условности, ведь знает наверняка: Чон сделает для него что угодно и в конечном итоге сдастся. Тэхён губу закусывает провокационно, похотливо слизывая испарину с нижней, и смотрит томно из-под ресниц, насмешливо вскидывая бровь, когда демонстративно оборачивает пальцы вокруг собственного возбужденного члена и ведет на пробу медленно от основания к головке. Вверх-вниз.       Видишь? Я уже изнываю без внимания. Неужели тебе не хочется мне помочь?       Хочется. Ох, как хочется. – Я не разрешал тебе касаться себя, – опаляет дыханием ухо чужой вкрадчивый хриплый голос, от которого Ким невольно дрожит мелко и облизывается нетерпеливо, предвкушая дальнейшие приятные мучения. Чонгук перехватывает руку омеги и заводит вместе со второй за голову, фиксируя в захвате и не позволяя играться с собой. Тэхён на это хнычет плаксиво, обиженно, смотрит диким недовольным зверенышем и слегка приподнимает таз в попытке вернуть желанное прикосновение, дарующее облегчение, но наталкивается только на беспощадную пустоту и падает обратно на смятые нагретые простыни. – Больше, я хочу больше, – бормочет Тэ сбито и тянется к Чону, выпрашивая поцелуй. Вот только альфа не целует, он ведет ладонью по икре до колена и дальше, сжимает бедро и смещается на внутреннюю сторону, массирует яички и намеренно медленно трет подушечками ужасно влажный от смазки вход, заставляя Кима жалобно всхлипнуть и раздвинуть ноги еще шире. – Пожалуйста, прикоснись ко мне, – плаксиво стонет омега и жмется губами к судорожно бьющейся жилке на шее Чонгука, добиваясь тяжелого рваного вдоха.       Невыносимый. Тэхён совершенно невыносимый.       Разве можно ему отказать после такого? Разве можно издеваться над ним дольше положенного, вынуждая беспомощно метаться по кровати? Конечно же нет, Ким нежный ласковый котенок, которого Гук хочет окружить заботой и любовью, доставить как можно больше удовольствия и заставить забыть обо всем, покрыв поцелуями каждую клеточку его совершенного тела. – Боже, ты такой дико узкий там, – стонет почти обреченно Чон, марая пальцы в щедро выделяющейся смазке, когда толкается двумя на пробу внутрь. В Тэхёне тесно, ужасно тесно, и этот факт бесконечно греет душу и тешит самолюбие, потому что в отсутствие секса парень не игрался с собой. Боже, да он даже про пробку наврал, чтобы завести альфу сильнее, и Чонгук, если честно, рад, что ничего не было в нем за последние две недели – тем слаще выйдет их прелюдия. – Добавь еще, давай, Гуки, я так хочу, – с губ срывается грудной стон, и Тэ развязно ведет бедрами навстречу медленным плавным фрикциям, желая ускорить процесс. Такой очаровательный в своем нетерпении и такой сексуальный, когда целует в ответ жадно, голодно, оставляя короткие царапки на плечах Чона. – Что ты хочешь, малыш? – Чонгук снова начинает возбуждаться, чувствует, как знакомо теплеет в низу живота, как скручивает там все судорогой и крутит, разнося по венам знакомую жгучую истому из-за чужих всхлипов и судорожных вздохов. Ким льнет ближе, жмется к нему всем телом и кусает игриво за нижнюю губу, оттягивая ту зубами, а потом зализывая языком след укуса.       На пальцах, свободно скользящих внутри, мокро, чавкает и хлюпает вязкая липкая смазка, заставляя чужие бедра сжиматься рефлекторно, желая подольше ощутить в себе постороннее присутствие, и толкаться навстречу, усиливая толчки. Чон сглатывает тяжело, представляя, как войдет в него прямо сейчас, ворвется грубо, сорвав с губ протяжные стоны на грани криков, и задохнется от узости, болезненной, тугой, но, блять, до одуряющих хрипов приятной. – Он обманывает тебя, – упрямо твердит Мингю, а Чонгук думает, что никогда в жизни не встречал никого искреннее Тэхёна. Так правдоподобно врать, заглядывая в глаза, без конца шепча на повторе заветное имя умоляюще и цепляясь отчаянно пальцами за плечи, обнимая до удушения, попросту нельзя. – Да неужели? Это в чем же? – наверное, единственное, в чем Гук уверен на все сто процентов, так это в искренности омеги. Ему нет причин обманывать Чона, нет причин притворяться и скрывать что-либо. А потом Чонгук вспоминает, зачем вообще затеял все это, и ему становится тошно, потому что теперь он воспринимает их с Тэ отношения по-другому. Отношения с большой буквы, с чувствами и свиданиями.       Вот только свиданий у них не было. Не было ничего, кроме встреч украдкой, посиделок в кафе за совместными проектами и секса. Чувственного, страстного, дикого, но просто секса. Без признаний, без клятв и без обещаний. И винить в этом совершенно некого, потому что Чонгук изначально знал, на что шел. Забыл только предугадать, что влюбится еще сильнее, окончательно запутавшись в своих чувствах. – Ты голодный? – распаренный и замученный после жаркого марафона в ванной с еще одной сцепкой, Тэхён едва ли стоит на ногах, но продолжает беспокоиться о друге, заботится и хочет создать максимально комфортные условия гостю. Чонгука выворачивает наизнанку от его нежного теплого взгляда, и что-то тоскливо дерет в груди, какой-то монстр жрет, царапает когтями ужасно больно и невыносимо глубоко.       Наверное, муки совести.       Я тебя люблю.       Я. Тебя. Люблю.       Простые же слова. Но отчего тогда их так трудно произнести вслух? Почему язык не поворачивается озвучить то, что терзает уже довольно давно и не дает покоя? Почему приходится притворяться и прикрываться давно несуществующей дружбой? – У него роман на стороне, – настаивает на своем Мингю с уверенностью, достойной похвалы, и ответ на все не озвученные вопросы альфы находится сам собой. Потому что Чонгук трус. – Ты что-то путаешь видимо, мы с ним друзья, он не обязан отчитываться передо мной о своих парнях, – да, не обязан. Не обязан заботиться, хранить верность и смотреть с теплотой. Не обязан ждать звонка, беспокоиться о самочувствии и дарить свое тепло.       Никто никому ничего не должен. – Вчера он садился в чью-то шикарную машину. За рулем был прямо-таки красавчик, – язвительности в голосе омеги чересчур много, а еще самодовольства и совсем малость зависти. Мингю не просто пытается открыть кому-то глаза на ложь, он счастлив это делать лично, выслуживаться и представать в глазах Гука едва ли не идеалом. Чонгук ненавидит сплетни и давление, но все равно поддается чужому влиянию, позволяет обмануть себя и заставить сомневаться в Тэхёне. – Номера машины запомнил?