Стеклянная пыль

       Три недели пролетели быстро, как один день — они так и не вернулись к той вспышке нежности, что охватила их обоих на стоянке студии, так и не смогли переступить ту черту, что разделяла их…        Кира под руководством оказавшейся неожиданно строгой и требовательной начальницы активно принялась за изучение мира цветов. За учёбу она взялась серьёзно, с непривычной для себя прилежностью, дни и ночи проводила за учебниками и спустя две недели уже смогла составлять вполне сносные букеты. Наверное, с вновь обретённой работой девушка справлялась неплохо, наверное, толпящимся у прилавка людям даже нравилось — но она всё ещё не чувствовала себя на своём месте, и ни в одном букете не было её души… Кира всё чаще вспоминала огромные залы, толпу людей и себя, живущую в одном ритме с командой… Ей даже ночью теперь снились репетиции, самые первые минуты репетиций — она явно ощущала, как напрягается в предвкушении тело, каждая клеточка, как бешено стучит сердце… и неизменно просыпалась, каждый раз просыпалась, не успев сделать и пары движений. Девушка гнала от себя воспоминания, пыталась раствориться в работе, полюбить то, что делает — ведь когда-то же любила… Ничего не получалось — ей не хватало танцев, не хватало собственной мечты, и она больше не могла с этим бороться.        Андрей теперь, видя, что жизнь постепенно возвращается в прежнее русло и Кира всё чаще улыбается, пусть пока неуверенно и отстранённо, стал отлучаться на репетиции. Это была не просто музыка — это было его возвращение к жизни, так глупо, так страшно прерванной, и парень иногда задерживался в студии до полуночи. Кира возвращалась с работы в пустой дом…        В один из таких одиноких вечеров девушка прошла в ванную, где решилась всё же рассмотреть своё новое отражение. Она с интересом разглядывала прячущуюся за стеклянной пылью взрослую женщину с другим, совсем уже не детским взглядом, с наметившимися в уголках глаз морщинками, едва заметной прядкой седых волос и тонким шрамом, рассекающим кожу рядом с ухом. Девушка осторожно провела пальцем по затянувшейся коже, гадая, оставила ли ей та авария хоть что-то, кроме бесконечной боли воспоминаний…        Ей вдруг совершенно некстати вспомнилась музыка — та самая, давно, казалось забытая музыка, под которую проходило одно из первых занятий в танцевальной школе. Она не смотрела больше, как за стеклом та, чужая Кира пытается повторить до боли знакомые движения — она повторяла их сама, забыв про боль в повреждённой ноге, про возраст, обстоятельства и чужой дом… Этот танец, хоть и рождался из боли, смог подарить ей долгожданное облегчение. Она повторяла те движения, снова и снова и, конечно, не заметила Андрея, внимательно наблюдавшего за ней с перил лестницы. Музыка, так ярко звучавшая в голове, стихла, едва они встретились взглядами — волшебство рассеялось, и девушка снова вернулась в чужую жизнь. — Я просто, просто… — бормотала она, чувствуя, как всё её тело, словно ватой, наполняется неловкостью. -…ты просто скучаешь по себе прежней, — продолжил Андрей, в точности повторяя то, что не смогла сказать она. Кира села на пол и сжала руками голову. — Мне жаль, — призналась она после бесконечно длинной паузы. — Мне жаль, что я сама от отказалась от танцев, жаль, что ничего уже нельзя вернуть. Нет, мне действительно не на что жаловаться, у меня прекрасная жизнь, — сказала она, пытаясь убедить то ли Андрея, то ли себя. — У меня прекрасная жизнь, — повторила она. — Но я скучаю по танцам, я всегда по ним скучала, — девушка едва не задохнулась этим признанием — первым искренним признанием за годы притворства, прошедшие после того, как бросила танцы ради Артура… Андрей осторожно взял её ладони в свои. — Ничего нельзя вернуть, — подтвердил он. И добавил, быстро, словно Кира могла сломаться под тяжестью этих слов: — Но мы можем хотя бы попробовать.        Арина удовлетворённо смотрела на толпу движущихся в одном ритме людей, не без удовольствия отмечая, что всё это она создала сама. Она ещё помнила этих подростков совсем детьми, юными, неопытными и ужасно жестокими, помнила, как плакала от обиды после каждой репетиции, как пыталась уйти, как резко, в один момент решила, что так больше нельзя... Ей пришлось сломать себя, сломать всё своё существо, надеть стальную броню - но результатом стало нечто цельное, нечто единое, практически совершенное... Она позволила себе ещё несколько мгновений созерцания, радости и гордости - пора было возвращаться. - Самойлов! - прикрикнула она, - плавнее, ты не на сельской дискотеке. Архипова, хватит любоваться на своё отражение - теряешь ритм. Стоп! - закричала она громко, перебивая музыку - и ребята застыли, мигом, словно восковые фигуры (ещё один бесконечный повод для гордости).Женщина небрежно махнула рукой - ребята ощутимо расслабились. - Будем разучивать новый элемент, - Арина повернулась лицом к огромному зеркалу, поймала в отражении свои горящие от возбуждения глаза, десяток ожидающих глаз за спиной... Эти моменты полной власти затмевали собой каждую минуту бесконечной усталости, каждую минуту, когда хотелось бросить всё и уйти... Арина точно знала - её группа лучшая. Знала, потому что тренировала каждого по отдельности, тренировала, пока не ощущала в каждом движении себя.        Они танцевали уже несколько часов подряд, и Арина уже ощущала, как привычная боль заполняет каждую клеточку тела - ей было больно всегда, каждый раз, когда репетиция подходила к концу. Но Арина, как ни странно, любила эту боль, ждала её и радовалась ей - словно с исчезновением боли должна была исчезнуть и она сама.        Рядом с ней был Юра - последний в списке индивидуальных тренировок подросток. Последний - и самый трудный. Нет, он был достаточно неплох и быстро обучался всему, что от него требовалось - но с каким же самодовольством, с какой неприкрытой насмешкой в глазах он это делал... Он был, казалось, абсолютно уверен, что знает всё на свете, что умеет всё, что когда-либо было придумано в мире современного, и в каждом его движении ощущалась такая скука, такая расслабленность... Ему не было интересно, и он явно скучал - но продолжал приходить на каждое занятие с не понятным, наверное, даже ему самому упорством.        Арина, показав один из элементов движения, на секунду остановилась, надеясь увидеть, как быстро начнёт повторять увиденное самый непокорный из её учеников - но увидела Андрея, с улыбкой смотрящего на неё сквозь мутное стекло двери.        Арина невольно улыбнулась, вспомнив, каким он был в их первую встречу. К Арине его привела запутанная цепочка общих друзей - она удивилась, увидев этого совсем ещё молодого кареглазого паренька в компании мужчины, с которым виделась едва ли несколько раз. Она уже почти готова была отказать - но идея поучаствовать в создании клипа, стать частью чего-то, что вечно будет жить, внезапно показалась слишком соблазнительной. Сотрудничество, однако, продвигалось медленно и тяжело - они видели этот танец по-разному и, верные каждый своему видению, отношения выясняли долго и грубо. Это продолжалось бы бесконечно долго, если бы Арина не решила проблему самым действенным из известных ей способов - она включила музыку и, сделав несколько простых движений, попросила парня присоединиться. Тот сначала недоумённо смотрел на взрослую женщину, танцующую так, словно никто её не видел - а потом стал танцевать сам, смешно и неумело. Они оба освободились в этом танце, словно поговорили, наконец, на одном языке. Танцевальное видео, на которого Андрей возлагал большие надежды, всё же было записано, но ожиданий не оправдало - жаркие танцы под надрывный хрипловатый голос не произвели впечатления на пресыщенных зрелищами людей и прошли практически незамеченными. Клип не получил права на жизнь - зато дал жизнь их дружбе, странной, не понятной даже им самим, но удивительно крепкой. Именно к ней он пришёл, бледный, потерянный и не осознающий происходящего, в день той аварии. Сейчас он стоял рядом, на расстоянии нескольких шагов, и улыбался - но Арина чувствовала, знала, что прячется за этой улыбкой...        Юра прислонился к зеркалу, поглядывая куда-то вдаль, и на губах его застыла привычная насмешка. По залу разносились робкие шушуканья. Новость, похоже, действительно была ошеломительной - строгая преподавательница вместо едких замечаний раздавала неоднозначные взгляды мужчине, молодому и известному мужчине. Абсурдность ситуации она поняла не сразу - а когда поняла, захотела провалиться сквозь землю, уйти, убежать... Она сдержалась, как сдерживалась всегда - даже смогла объявить пятнадцатиминутный перерыв. Самообладание покинуло её при очередном взгляде на Юру, слишком наглого, слишком развязного, слишком... Он весь был "слишком". Арина не смогла удержаться - подошла и тихо прошептала парню на ухо: - Ты повторяешь всё, что увидел - повторяешь до тех пор, пока я не вернусь.        Она знала, что он не сделает, как не делал никогда при ней. Этот парень был единственным, кто никогда не подчинялся её приказам - может быть, именно поэтому она продолжала их отдавать.        Андрей мягко обнял её — Арина улыбнулась, тепло и искренне, как умела, наверное, улыбаться только ему. — Выпьем кофе? — предложил парень. Это была их традиция: он знал, что она не любит кофе, она знала, что он обязательно предложит чашечку… Оба остались стоять на месте. — Как ты? — спросила Арина, хотя уже видела ответ в его глазах, пустых и будто навсегда погасших. — Мне будто другого человека вернули, совсем другого, — признался парень. Он стоял рядом с ней, а вокруг были люди… И будто не было никого. Андрей присел на крохотный стульчик у стены, крепко сжал кулаки и говорил, говорил… Арина не перебивала — знала, как важно ему сейчас открыться. -…и теперь оказалось, что она танцует, — с нервным каким-то смешком закончил Андрей. Он помолчал минуту, прежде чем продолжить: — Не просто танцует — она стала бредить этими танцами, как будто они смогут вернуть всю её прежнюю жизнь, её дом, её родителей… Она хочет вернуться, а я не могу ей отказать, больше не могу. Если бы тогда я не отказал, если бы мы уехали с этой чёртовой тусовки вместе… — он накрыл голову руками, словно хотел спрятаться от собственной жизни. Арина знала, как ему больно… Как знала и то, что никогда не сможет ему помочь — Прости, — слабо пожала она плечами. — Ты ведь знаешь, что это невозможно. Если бы я могла… — Ты ведь знаешь, я никому больше не смогу её доверить. Я умоляю тебя, разреши ей хоть иногда быть здесь, с вами, — Андрей сжал её ладонь так крепко, словно это была единственная его надежда на спасение. — Ну не могу я, не могу, пойми! — закричала Арина, не заботясь о недоумённо обращённых на неё взглядах. — Пойми, у меня группа подростков, и они профессионалы. — Я занимаюсь танцами десяти лет, — Кира вынырнула откуда-то из пустоты — Арина вздрогнула, словно увидела призрака. Это действительно была совсем другая девушка: резкий, с вызовом, взгляд, плотно сжатые в ожидании губы, даже черты лица — всё в ней вдруг стало другим. Андрей тоже смотрел теперь на неё другими глазами — так смотрят на человека, за которого легко, не задумываясь можно отдать жизнь… Так смотрел её муж на чужую женщину у дверей ЗАГСА. Так никто и никогда не смотрел на неё. — Пойдём, — коротко бросила она Кире. И добавила, не удержавшись: — Посмотрим, какой из тебя профессионал.        Арина открыла дверь в свой мир триумфально, с пафосом, как открывают двери в дорогие рестораны. Она и сама не знала, почему сделала это — просто вдруг ощутила такую гордость… В её системе всё было чётко организованно — ребята, хоть и получили разрешение на отдых, старательно отрабатывали движения, слаженно, как единый механизм, где каждый винтик выполнял свою функцию, обеспечивая работу всей системы. «Только вот тебе здесь нет места», — подумала женщина, бросив беглый взгляд на Киру. — Хватит! — Арина привычно скрестила руки и указала на Киру — та, едва остановились танцы, вся сжалась, словно хотела исчезнуть, раствориться. «Как же ты танцевать собралась, деточка», — подумала Арина, а вслух сказала: — Эта девушка, она… Она иногда будет танцевать здесь, с нами.        Наступила тишина, настолько полная и поглощающая, что Арина слышала, как прерывисто вырывается из её лёгких воздух.Женщина с удивлением отметила десять пар глаз, уставленных на Киру — глаз, горящих откровенной неприязнью. Арина ощутила, как струйкой пробегает по позвоночнику дрожь от осознания, что её любимая команда, бывшая секунду назад единым целым, вдруг превратилась в стаю злобных волчат, готовых в любой миг наброситься на свою беззащитную жертву. Арина уже пожалела о своём поспешном решении, уже готова была взять девушку за руку и увести, всё объяснить ей, Андрею, просто вернуть всё, как было…        Кира вдруг тяжело дышала и крепко схватилась правой рукой за локоть левой, словно пытаясь обнять себя. Это длилось недолго — она подошла к стоящему на полу проигрывателю и нажала на одну из кнопок. Помещение заполнила музыка, громкая и ритмичная. Кира встала напротив зеркала, такая сильная теперь, такая смелая — и лишь слегка дрожащие губы выдавали её волнение. Она начала двигаться, так, словно делала это каждый день все эти годы, так, словно действительно могла стать частью этой команды… Её движения действительно завораживали — она будто не танцевала, а говорила, рассказывала, читала… Так Арина любила видеть каждое из своих выступлений — как повесть, написанную языком тела.        Ей стоило некоторых трудов нажать на кнопку проигрывателя, остановить музыку. Кира ещё некоторое время двигалась, затем остановилась, низко опустив голову. Арина чувствовала себя страшно виноватой перед этой потерянной девчонкой, но решение было уже принято. — Она не может войти в команду, мы здесь с самого начала, мы — семья! — этот крик, зеркально повторяющий её собственные мысли, принадлежал, конечно, Юре — он смотрел на неё сейчас без насмешки, но с привычным вызовом, с привычным рвением отменить её решение. О, как же она ненавидела этого маленького выскочку! Сколько раз она пыталась найти причину убрать его, выбросить из команды… Причин не находилось вот уже шесть лет — он хорошо танцевал и с ребятами, несмотря на острый язык, ладил отлично. Он был частью команды.        К ней быстро пришло решение, она даже смогла откопать в своей памяти историю, способную примирить начальника с появлением новой, слишком взрослой ученицы… Арина вполне осознавала, что ведёт себя глупо, по-детски — но позволила себе побыть немного маленьким мстительным ребёнком.        Она подошла к парню так близко, что тот, словно испугавшись, отступил назад. Он пытался снова натянуть маску безразличия и наглости — но страх капельками пота проступал у неё на лбу. — Я могу всё, — её голос буквально сочился ядом. Арина победно оглядела притихшую толпу — и тихо добавила: — Она остаётся — нравится вам это или нет.        Андрей Афанасьевич вальяжно развалился в своём кресле — он наверняка видел себя большим и солидным начальником… Но выглядел скорее большим раскормленным котом, на которого смеха ради натянули деловой костюм. — Добрый день, — Арина осторожно села на старый колченогий стул, успев поймать на себе похотливый взгляд начальника. «Старый козёл», — с ненавистью подумала она. — Вероятно, добрый, — голос его сочился растопленным маслом, лился по полу, заливал старое продавленное кресло… Арина вдруг вспомнила тёмный коридор, пухлые губы, отвратительно пахнущие чесноком, и крючковатые пальцы, настойчиво лезшие ей под юбку… -…В конце концов, говорите или выметайтесь! — он повторял это, наверное, уже десятый раз, весь побагровел от злости и мелко брызгал слюной. Арину передёрнуло от отвращения — ей стоило больших трудов взять себя в руки, наклеить самую лучшую, самую ядовитую из своих улыбок. — Я, знаете ли, хотела попросить вас о небольшом одолжении. — Арина сделала театральную паузу и, дождавшись полного внимания мужчины, продолжила: — Видите ли, у меня есть подруга, — это слово было чужим, непривычным и словно царапало нёбо своими острыми гранями. Интерес в глазах начальника потух, взгляд стал сухим и равнодушным. — Она пережила страшную аварию, частично потеряла память и… — Кого же мне пожалеть, её или вас? — насмешливо перебил её мужчина. Арина вспыхнула, острое словцо уже почти сорвалось с её губ… Но она смогла удержаться — она умела быть мягкой и кроткой. При необходимости. — Ну что вы, милый Андрей Афанасьевич, не нужно никого жалеть… То есть нужно, то есть… — Короче, — начальнику, похоже, порядком надоел этот цирк — он смотрел на неё с раздражением. — Говори, что нужно, и проваливай. — Ну зачем же так грубо, дорогой мой… — растопленное масло текло теперь по её губам, стекало по подбородку и лужицей собиралось у ног — ей было противно, но она нашла в себе силы продолжить: — Она занималась танцами — я хотела попросить вас допустить её к занятиям в нашей группе. Может быть, это поможет… — Может, и поможет, — согласился мужчина. — Но с чего я должен идти против правил нашей школы, которые сам же и установил — уж не решила ли ты, что твои раздвинутые на том корпоративе ноги убедят меня сделать по-твоему? Или ты хочешь попросить меня… сильнее?        Арина почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Она помнила тот корпоратив — первый корпоратив за всю её карьеру, случившийся через несколько дней после развода — она тогда неприлично сильно напилась, танцевала на столе и обнималась со старым плешивым бухгалтером. Андрей Афанасьевич постоянно оказывался рядом — танцевал, смешно раскидывая полные ноги, пел песни и легко обнимал её за талию. Арина не заметила, как он двинулся за ней в тёмный коридор, ведущий к жизненно необходимому свежему воздуху… Он прижал её к стене в двух шагах от входной двери, в двух шагах от смеющихся и кричащих людей, и стал покрывать мокрыми, липкими поцелуями, попутно залезая рукой под юбку. Арина помнила это ощущение чужого тела, мутные, размывающиеся прикосновения… Её вырвало прямо в его приоткрытый рот. Он не спеша вытерся невесть откуда взявшимся огромным платочком, деловито стёр пылинки с плеча — и одним резким ударом отправил её на пол. Она помнила, как пыталась кричать, как он зажал ей рот потной ладонью, как заполнил её всю этот мерзкий человек… — Сделайте, как я прошу, или ваша жена обо всём узнает, — она и сама не знала, откуда взялась смелость сказать эту фразу — но наградой ей было испуганное, сжавшееся от страха холёное тельце мужчины с беспокойно бегавшими глазками-бусинками. О жене начальника в студии ходили легенды — это была огромная женщина с мужским лицом, пёкшая подгорелые блинчики и умевшая превратить взрослого мужчину в мерзко сюсюкающего кролика одним звонком. В тот вечер жена, как начальник весело объявил каждому, кто хотел и не хотел слушать, уехала на дачу, оставив глубоко обожаемого мужа одного предаваться веселью… Арину передёрнуло от воспоминания — мужчина же, напротив, взял себя в руки, ухмыльнулся. — И кто тебе поверит, старой одинокой курице? — засмеялся он. Арине захотелось вцепиться ему в глотку, ударить под дых, расцарапать лицо… Она ничего не сделала, лишь легко пожала плечами. — Может, мне и не поверят, — деланно равнодушным тоном сказала она. — Поверят фотографиям, на которых вы весело хлопаете меня по попе.        Такие фотографии действительно были — их, смеясь, показал ей на следующий день один из тренеров. Арина лишь равнодушно пожала плечами — ей было всё равно. — Я ведь могла пойти в милицию, тогда… — сказала она скорее себе, чем ему. Сказала — и впервые удивилась глупости своего поведения — почему, почему она так легко приняла насилие, почему не попыталась себя защитить?.. — Пошла вон. — тихо, сквозь зубы процедил мужчина — на лицо женщины брызнуло несколько капелек слюны. — Я пойду, — потерянно, словно впервые осознав происходящее, словно наконец очнувшись от наркоза, пробормотала Арина. — Я пойду, а завтра ко мне на занятие придёт моя подруга, и послезавтра тоже… Она будет заниматься с нами, каждый день. А я пойду. Растерянный, трусливый какой-то голос начальника догнал её уже у двери. — Арина… — он был таким жалким в этот момент, таким напуганным и униженным… Арина не обернулась. — Я поговорю с группой, сделаю так, как ты захочешь. Прости. И удали фотографии, — его просьба пыльным облаком висела в воздухе. Арина закрыла за собой дверь — тихо, словно боясь потревожить спящего человека.        Кира буквально не ощущала ног, хотя прошло уже достаточно времени после её такой неожиданной репетиции. Болела каждая клеточка, каждая частичка тела, повреждённая в аварии нога теперь ныла, отзывалась болью на каждый шаг… Она, тем не менее, была счастлива — невероятно, необъяснимо счастлива, как в день своей первой репетиции, как в день первого настоящего свидания с Артуром, как в первый день зимы, когда отец вёз её, смеясь, на санках по засыпанному снегом городу…        Андрей подошёл к ней, резко схватил за подбородок, обеспокоенно заглянул в глаза. — Всё хорошо, правда? Всё хорошо, — облегчённо выдохнул он и крепко прижал её к себе. Кира испытала вдруг острый, заполнивший её всю прилив нежности к этому большому, сильному человеку, живущему заботой о ней… Она прижалась к нему крепче, ощутила его резковатый запах — и почувствовала себя в этих объятиях уютно, тепло — так бывает, когда после долгого отсутствия наконец возвращаешься домой…        За спиной раздалось резкое, нетерпеливое покашливание — Кира резко отпрянула от Андрея, словно их внезапное проявление чувств было чем-то неправильным, запретным. Арина улыбнулась легко, едва заметно — а затем словно натянула на себя сухую, неприветливую маску. — Ты будешь танцевать с нами, — сказала она. — Но только танцевать — никаких конкурсов и выступлений, ты же понимаешь… — её голос потеплел примерно на полградуса, как вода, которую едва начала нагреваться.        Кира буквально ощутила, как уходит из-под ног земля — она ещё стояла, но уже словно падала в пропасть, глухую и бездонную. И почему только она решила, что сможет вернуть всё — некоторые вещи останутся лишь красивым воспоминанием… — Я, конечно, я согласна… — пробормотала она, крепко сжав ладонь Андрея — так крепко, что сама почувствовала боль.        Андрей замешивал тесто для пиццы, так сосредоточенно и серьёзно, словно от этой пиццы зависела его жизнь. Он остановился, когда измазал руки до локтей липкой клейкой массой — долго и деловито отмывал в кране руки, потом отмывал кран от налипшего теста… Кира смотрела на него, и ей было почти весело. — Ты чем-то расстроена? — спросил парень, досыпая муку прямо из белого бумажного пакета. Мука поднялась белым облачком, окутав его с ног до головы. Кира наблюдала, как парень стряхивает с себя белые дорожки, удивляясь, насколько тонко он чувствует малейшие колебания её настроения, насколько сильна их связь… Или его чувство? Ей не хотелось сейчас об этом думать. — Кажется, я просто слишком сильно надеялась, что… Ну, знаешь — что можно в полной мере вернуть всё, от чего я отказалась, — она взяла в руки помидор, но тут же положила его обратно на стол. — Просто не было ни минуты, чтобы я не скучала по танцам, по музыке, по этому бешеному адреналину, когда не знаешь, кем уедешь из очередного города — победителем или побеждённым… — Кира присела на стул, спиной к солнечному свету — холодный луч уходящего солнца лениво скользил по полу. — Просто тогда мне казалось, что любовь стоит любых жертв, что ради любви можно отказаться от всего. Я знала, я была уверена, что буду любить его до своего последнего вздоха — а значит, всё было сделано правильно.        Она слишком увлеклась своими мыслями, слишком углубилась в воспоминания и вопрос, заданный Андреем, услышала не сразу. Он спрашивал, снова и снова, и это, кажется, действительно было для него важно — очень важно. И не было больше ни кухни, ни кровавого закатного солнца — был только он и его вопрос: «А сейчас?». — А сейчас я понимаю, что не люблю — больше не люблю, — она действительно осознала это лишь в тот момент, когда произнесла вслух. Артур перестал быть ей необходимым. Горечи не было — было лишь бесконечное облегчение.