Стеклянная пыль

       Они долго шли по уснувшему городу — Кире было холодно, и она обнимала себя руками в отчаянной попытке согреться, чего Артур, казалось, совсем не замечал. Кира успела проклясть его, дать пощёчину и уйти — правда, только мысленно. Она уже готова была осуществить опасную фантазию, когда вдали засияли разноцветными огоньками свечи — маленькие свечи под смешными колпачками, окружающие стоящее в центре города пианино. За пианино сидел паренёк в костюме, мешком висевшем на его худом теле. Он смотрел на Артура испуганно, даже затравленно — но Кира не видела этого. На миг она забыла, как дышать — всё было слишком красиво, слишком романтично, слишком похоже на старые фильмы, которые она любила смотреть, завернувшись в старое лоскутное одеяло.        Музыка играла уже несколько секунд — такая нежная, такая невероятная. Кира слышала её как-то отдалённо, словно находилась не здесь, словно играли не для неё, словно не ей сейчас подавали руку, приглашая на танец.        Кира не любила танцевать вальс — слишком хорошо помнила оттоптанные на уроках ритмики ноги, бесконечные крики и партнёра и замечания учительницы… Воспоминания яркой вспышкой загорелись в голове, обжигающей кислотой потекли по шее- она отказалась от протянутой ей руки и сделала шаг назад. Под ногами хрустнул пластмассовый колпачок, укрывающий свечу, музыка заиграла громче, но уже не нежно и мелодично, а грубо, словно угрожая.        Он смотрел на неё с разочарованием… Кира продолжала стоять на месте, глядя себе под ноги — ветер гонял накрывающий свечу колпачок, раздавленный её ногой. — Ты не доверяешь мне, я знаю — это видно в каждом твоём движении, в том, как ты прячешь телефон, крепче прижимаешь к себе сумку, ищешь глазами кого-то, кто мог бы в случае необходимости помочь. — его слова, смешиваясь с музыкой, превращались в ядовитую смесь, заставляющую её сердце биться чаще, отчаянно трепыхаться где-то в горле, моля о помощи. Ей было стыдно, словно она стояла перед ним голой, словно он сорвал с неё одежду и любовался теперь всем, что она так отчаянно пыталась скрыть.        Кира действительно не доверяла людям, никогда не доверяла — страх обмана, лжи или воровства преследовал её каждую минуту, где бы она ни находилась. В её жизни не было ни одного момента, когда прогрессирующая паранойя обернулась вдруг реальностью — напротив, люди вокруг, словно решив переубедить упрямо не верящую в них девушку, в большинстве своём были вежливы и обходительны…, но она продолжала их бояться. И то, что этой ночью она стояла рядом с практически не знакомым человеком… — И то, что ты сейчас здесь, со мной, — Артур читал её, словно раскрытую книгу — это было и страшно, и захватывающе одновременно. — Ты ведь мне доверяешь, — не спросил — утвердил парень. Он шагнул к ней так быстро и так неожиданно, что Кира не успела оглянуться, как оказалась в крепких объятиях. — Я прошу один танец. Просто постарайся почувствовать меня, — попросил Артур, сплетая её пальцы со своими. И она попыталась — впервые в жизни попыталась довериться не общему ритму, не силе толпы, а одному человеку… И у неё получилось: они танцевали под шум ветра, мягко переплетённый с музыкой. Артур умел вести за собой, умел подчинять и увлекать. В тот вечер Кира впервые увидела в нём мужчину — сильного, надёжного и чертовски притягательного.        Они поцеловались на следующий день, в старом парке, среди кричащих детей и смеющихся взрослых. Она запомнила этот поцелуй- требовательный, грубый и порывистый. Парень будто не целовал её, а заявлял о своих правах на собственность.        Артур показывал свою сущность постепенно, небольшими порциями. Кира помнила, с чего всё началось. Помнила — и непроизвольно выпрямляла спину каждый раз, когда прошлое вспыхивало в памяти.        Артур. тихий сперва и робкий, теперь расправил плечи, поднял голову и смотрел на мир уверенно, словно наконец-то почувствовал себя с ним на равных. Он только поступил в медицинский университет и уже получил свою, пусть и обшарпанную, со сколотыми стенами, квартиру. Учёба давалась ему легко, потому что он не просто учился — он жил своей будущей профессией. Они ходили в кино. залезали по ночам на крышу, катались на роликах, и Артур говорил, говорил и говорил… о медицине. Он сыпал сложными терминами, объяснял что-то скорее себе, чем ей — и с собой же спорил. Кира слушала, и слушала не без интереса — её завораживали его глаза, когда он говорил, такие живые, такие увлечённые… Он редко теперь спрашивал о ней, ещё реже слушал — его мысли, его сердце, каждая клеточка его тела принадлежала теперь медицине. Кира легко находила ему оправдания — Артур увлечён, его ждёт большое будущее… Но иногда хотелось так же взахлёб рассказывать ему о танцах, делиться впечатлениями о новой студии, описывать свои ощущения… Артур, очаровавший её танцем, к увлечению девушки относился с пренебрежением, считая его бессмысленной тратой времени, пустой и несерьёзной. Он было на её выступлении лишь раз, и Кира старалась, как ни разу до этого и ни разу после — очень хотелось произвести на него впечатление, хотелось увидеть гордость в его глазах…        Он не выразил открытой неприязни, но и желаемой поддержки не оказал. Лицо его было покрыто твёрдой, ничего не выражающей маской, под которой кто-то живой уже спешил, рвался к вожделенным учебникам… Он действительно быстро убежал, порывисто и холодно поцеловав её в щёку.        Он редко теперь был настоящим, редко обнимал её так крепко, что становилось тяжело дышать — редко, но это всё ещё происходило, и, может быть, именно это не давало ей уйти…       Их связи было уже два года. Кира заканчивала одиннадцатый класс и всерьёз собиралась связать свою жизнь с танцами — ей прочили большое будущее и за несколько месяцев до выпускного пригласили на кастинг одной известной танцевальной группы. Кастинг был назначен через неделю, и Кира на ватных ногах шла по аллее — она не верила в реальность происходящего, не верила, что главная мечта её жизни может осуществиться так скоро… Девушка плохо понимала, куда идёт — ей просто нужно было двигаться, чтобы не утонуть в собственном счастье.        Она сама не поняла, как оказалась у двери Артура — видимо, это был главный человек, с кем ей хотелось поделиться радостью.        Артур открыл дверь не сразу — заспанный, растрёпанный, выглядел он вовсе не дружелюбно. — Всю ночь готовился к сессии, — ответил парень на не заданный вопрос. Он впустил её в квартиру и принялся возиться со старой кофеваркой, купленной за бесценок на одном из блошиных рынков. Он поставил перед Кирой чашку с кофе — забыл, видимо, что она не любит горький напиток, а может, просто не хотел запоминать. Артур накрыл её ладонь своей, мягко погладил пальцы. — Прости, что всё… так. Я просто немного устал, парень сказал это так искренне и с такой явной виной в голосе, что Кира вдруг почувствовала, как расползается внутри стыд= она не устала, она готова танцевать ещё тысячи лет, и у неё есть шанс… — Меня позвали на кастинг крупной танцевальной группы! Я могу стать частью огромной команды уже через неделю! — она говорила — и слова её теряли свою силу, своё сияние, словно впитывались в мрачный узор обоев. Артур не поперхнулся кофе и не кинулся её обнимать, в её глазах не мелькнуло даже тени радости — он медленно допил обжигающий напиток, помыл чашку, вытер её полотенцем, поставил на сушилку… — Ты ничего не скажешь? — не выдержала Кира. Она знала, что парень не разделяет её одержимости танцами — но его равнодушие всё равно било так больно, что тяжело становилось дышать.        Артур сел напротив, посмотрел на неё — так смотрят на провинившегося человека, ещё не осознавшего своей вины. — Ты ведь знаешь, как я к этому отношусь, — спокойно сказал парень. — И мне жаль, что только я понимаю, насколько это несерьёзно.        Кира почувствовала, как заливает жаркой волной лицо, как дрожат руки — она ощущала надвигающуюся истерику, ощущала, что готова закончить всё прямо сейчас. Такое уже было. Она научилась с этим справляться. Девушка вцепилась пальцами в обивку старого кресла — так сильно, что та затрещала по швам. — Может, и несерьёзно, — наконец смогла сказать она. — Только это — моя жизнь, это важно для меня.        Артур покачал головой. — Твоя жизнь — это танцы? — грубо, насмешливо спросил он. — Мне казалось, ты глубже, ты старше… Детство закончилось, Кира. Рано или поздно у тебя ведь будет семья, дети… — это «тебя», холодное и равнодушное, отчётливо повисло в воздухе, вокруг будто стало холоднее. Кира не могла, не умела представить его отдельно от себя — она видела их вместе, о чём бы не думала. Она видела это чувство чистым, настоящим, вечным… Сейчас перед ней сидел чужой человек. — Ты хочешь, чтобы я отказалась от своей мечты? — она и сейчас ещё надеялась, что это просто глупая шутка, что он улыбнётся и обнимет её — крепко, как раньше… Парень отвёл глаза. — Я хочу, чтобы ты повзрослела, — холодно сказал он. — Хочу определённости и серьёзности. Я не смогу быть с девушкой, которая всю свою жизнь готова посвятить игре на публику, — он произнёс эти слова без эмоций — просто поставил её перед фактом. Кира почувствовала, как глаза заливает пелена слёз. — Ты так легко готов от меня отказаться? — она уже плакала, и слова смазывались, тонули в солёных слезах. В глазах Артура не было жалости — было раздражение. — Я ведь даю тебе выбор, — просто сказал он. — Ты можешь остаться со мной.        Кира смотрела в его глаза — пустые, холодные — и понимала: ему всё равно. Сейчас за ней закроется дверь — и он снова ляжет спать, а к вечеру вернётся к учебникам… — Я пойду, — бросила она, поднимаясь. Артур не провожал — но она чувствовала его взгляд, даже выйдя на улицу. Не удержавшись, заглянула в окно — за полупрозрачной шторкой угадывались очертания белой столешницы, плиты… Артура не было.        Ей казалось. что забыть этого человека и два года жизни, которые он унёс с собой, будет просто — в первые сутки ненависть, как анестезия, отключила все чувствительные зоны. На вторые сутки пришло отрицание — она не верила, что Артур так легко мог отказаться от неё, от всего, что было. Девушка сидела рядом с телефоном, гипнотизируя его взглядом, и впервые пропустила репетицию. К вечеру она, доведённая до предела собственными эмоциями, уже стояла у его двери. Артур открыл сразу, будто ждал — но дальше порога не пустил. — Ты решила? — его глаза сияли такой радостью, что Кира на миг (всего на миг!) задумалась: а что, если действительно… — Неужели ты совсем меня не любишь? — спросила она, когда буря внутри улеглась, осела в ватных ногах, а в глазах парня не погасли огоньки. — Люблю, — тихо ответил он — ответил искренне, с болью. — Люблю — и именно поэтому хочу другого будущего для тебя, для нас, для наших будущих детей. — Ты готов меня бросить, если ослушаюсь, ты ставишь ультиматумы, ты… — Кира едва не задохнулась собственными словами — настолько острыми они были. — Ты это называешь любовью? — тихо спросила она.        Артур колебался несколько мучительно долгих секунд — затем, не глядя ей в глаза, сказал: — У тебя ещё есть время, — и закрыл дверь. Щёлкнул замок, осели на пол все рассыпавшиеся слова, и всё вокруг заполнила тишина.        Оставшиеся до кастинга дни тянулись, как жвачка, одинаково серые и пустые: Кира по-прежнему ходила на репетиции, но танцевала уже машинально, не чувствуя ни себя, ни партнёров. Она стала всё чаще делать ошибки, всё чаще ловила на себе разочарованный взгляд тренера. Ей было всё равно. Кира перестала ходить в школу: просыпалась утром, завтракала, доходила до автобусной остановки — и возвращалась обратно, ложилась под тёплое одеяло, чтобы через несколько часов усилием воли вытащить себя на репетицию. После репетиции возвращалась домой — и снова ложилась под одеяло, бесконечно просматривая фотографии Артура. Он не звонил, а она так и не решилась прийти к нему ещё раз — отказ от мечты всё ещё казался глупостью, хоть и сама мечта уже заметно потускнела, покрылась тонким слоем пыли.        Мама пришла к ней ночью перед собеседованием, поправила одеяло, поцеловала в лоб… Кира поднялась, включила ночник и привычно положила голову ей на колени. -Волнуешься? — спросила женщина после непродолжительного молчания. Кира кивнула, хотя думала совсем не о танцах. — Ты справишься. Мы с папой очень гордимся тобой, — это было сказано так искренне, так нежно… и вовсе не тем, от кого хотелось услышать. Кира незаметно вытерла выступившие на глазах слёзы и спросила: — Тебе приходилось чем-то жертвовать ради папы?. — Папа любит меня, и всегда любил, — улыбнулась женщина. — Любовь на самом деле не требует жертв — она мягкая, уютная и спокойная. Любовь — это принятие.        Утром её разбудил запах кофе — мама хлопотала у плиты, отец задумчиво раскладывал тарелки вокруг вазы со свежими цветами. — Репетируем торжественный ужин, — широко улыбнулся он. Для них всё было очевидно — дочь пройдёт сложный отбор и заберёт свой билет в счастливое будущее. В их мире это уже случилось. Кира слабо улыбнулась — она ни в чём больше не была уверена.        Приготовления быстро закончились — сырники выложены на тарелки и политы мёдом, кофе разлит по фарфоровым чашкам, которые мама открывала только в день покупки. — За твоё будущее, доченька, — отец светился радостью. Кира кивнула — перед глазами неотступно стоял Артур, его равнодушное лицо и пустые глаза.        В просторном холле было прохладно, и Кира поёжилась. Она назвала свою фамилию и присела на край лавочки — единственному свободному месту в конце длинной очереди. Очереди к двери, за которой была мечта, цель всей её жизни… За дверью громко звучала музыка, и девушка, закрывая глаза, видела огромную сцену, ослепительный свет ламп… Картинка размылась, сменившись сочной зеленью городского парка — она увидела себя, сидящей на земле, ролики с отлетевшим колёсиком и Артура, достающего из бездонного рюкзака свою неизменную аптечку. — Рану надо промыть, — раздражённо объяснял он, отводя в сторону её руки. — Ты ведь не хочешь заражения крови, боли, мучений…        Он продолжал ворчать, открывая пузырёк с перекисью. Кира помнила, сколько растерянности и страха было в его глазах, когда она закричала от боли, причинённой смоченной раствором ваткой — будто ему самому было больно… — Нервничаешь? — очертания лица Артура размылись, округлились, картинка стала ярче и чётче — рядом с ней сидела улыбчивая девушка с пышными волосами, рассыпающимися по плечам тяжёлыми волнами… Кира протёрла глаза, оглядела полупустой коридор — музыка теперь звучала тише, но как-то тревожнее, словно напоминая о том, что решение всё же придётся принять… и очень скоро. — Я тоже волновалась, первые раз пять… — девушку, похоже, абсолютно не смущало отсутствие реакции собеседника — ей нравилась сама возможность поделиться опытом, похвастаться достижениями… — А теперь я просто знаю — рано или поздно они сдадутся, и я добьюсь своего, — девушка улыбнулась, обнажив ровные белые зубы. Кира мгновенно ощутила укол совести — за отсутствие волнения, трепета, понимания, насколько важен этот день…        Волнение и страх пришли, когда они остались в холле вдвоём — Кира и та самая девушка, не умолкающая ни на минуту. Кира не слушала — она, не отрываясь, смотрела на дверь, за которой всё ещё был мир, её мир, знакомый до мельчайших подробностей, её будущее…        Артур был далеко — Кира легко представляла, как он сидит, обложившись подушками, и внимательно изучает очередной учебник. Артур был её настоящим — тяжёлым, непримиримым и бескомпромиссным, но таким необходимым…        Кира пришла в себя, когда её крепко трясли за плечо — девушка в строгом брючном костюме выглядела уставшей. — Вы идёте, или… — она сделала паузу, словно давая Кире принять решению Кира бросила взгляд на зал, уже не скрывающийся за закрытой дверью — от бесконечных кресел до широкой сцены тянулась длинная дорожка света, всё было так шикарно, так заманчиво… и так не нужно. — Я пойду. Простите, — тихо произнесла она и бросилась к выходу.        Артур открыл так быстро, словно ждал у двери — он понял всё без слов, и был так счастлив… Они провели вместе, не расставаясь ни на секунду, несколько замечательных дней, он забыл про свои учебники, она забыла про обиду и непонимание родителей, и не существовало никого, только они, вдвоём…        Сказка закончилась так же быстро, как и началась. Она просто проснулась однажды утром от солнечного света, бьющего в лицо. Артура рядом не было. Она сразу поняла, что что-то изменилось. Снова. Но перемены эти уже не будут радостными.        Артур сидел на кухне, рядом с остывшей чашкой кофе, и застывшим взглядом смотрел куда-то вперёд — он не обернулся, когда Кира вошла, и взгляд его остался таким же неподвижным. — У нас всё в порядке? — он вздрогнул от её прикосновения, словно от электрического разряда, и медленно поднял глаза. — Всё хорошо, да — я просто устал, и нужно готовиться к сессии, — сказал наконец парень. Кира обняла его, зарылась носом в шею — он не отстранился, но и не обнял в ответ.        Они посидели ещё полчаса, поговорили о чём-то и в то же время ни о чём — Артур был тихим, рассеянным и скучным. Он проводил её до порога, громко щёлкнул замком… и словно запер за этой дверью себя настоящего, нежного и ранимого. Теперь она видела его другим — заносчивым, раздражительным, ревнивым. Их отношения стали напоминать бесконечную борьбу, где всегда побеждал он…        Так прошло ещё два года — Кира научилась справляться с новой реальностью и была даже по-своему счастлива. Тот Новый Год, последнее, что она помнила, был идеален, и Артур был совсем другим — ласковым, нежным, так остро нуждающимся в ней…        Кира прокручивала в памяти минуты боли: не подаренные цветы, забытые встречи… Он был нежным мгновение -и на вечность надевал маску холодной отчуждённости, сарказма и грубых шуток.        Она осталась с ним — осталась, потому что боль одиночества была слишком сильной, невыносимой.        А сейчас она смотрела на свои фото с другим человеком, вспоминала его улыбку, его губы… Вспоминала — и с каждой секундой всё отчётливее понимала, что не сможет больше вынести перемен, что ни сил, ни любви больше не хватит, чтобы справиться с холодом и равнодушием…        Зазвонил телефон — на экране появилось фото Андрея. Кира смотрела в его глаза — а в голове звучал, всё нарастая, голос Оксаны, и её слова вытесняли, заглушали всё вокруг. Она смотрела на экран, пока мелодия не оборвалась, пока снова не воцарилась тишина.        Арине показалось, что она закрыла глаза всего на минуту — а будильник уже разрывал тишину своим непереносимым криком. Она открыла глаза, сжала пальцами ноющие после бессонной ночи виски — и целую минуту не вспоминала о поцелуе с подростком. Ей вовсе не хотелось думать о том, как нежны были его губы, как мягко и осторожно он касался её шеи холодными пальцами… Всё зашло слишком далеко — внутри тяжёлым клубком, всё сильнее стягивая внутренности, сплетались страх и чувство стыда.        Она смотрела на себя в зеркало — на не молодую уже женщину, с наметившимися в уголках глаз морщинками и первыми седыми волосами, робко пробивающимися сквозь её родной каштановый цвет. Она снова вернулась мыслями к той ночи — их поцелуй, должно быть, выглядел нелепо, смешно, жалко… Женщину тут же скрутило от отвращения — к себе, к нему и к этому ужасному зеркалу, вдруг превратившему её в старуху.        Всё зашло слишком далеко, но она всё прекратит — сама, сегодня же. Это будет несложно — только бы не смотреть ему в глаза, не бросить взгляд на его губы…        Автобус ехал медленно — водитель исправно останавливался у каждого знака. Арина смотрела на город сквозь грязное стекло- и с каждым голым деревом её решимость таяла, уменьшалась… Она привыкла к этому парню. такому смешному и искреннему, к его неуклюжим проявлениям чувств и серьёзным, совсем не детским глазам… Арина покачала головой, словно надеясь вытряхнуть из неё ненужные мысли- это бред, это просто одиночество, а мальчик просто оказался рядом… Но больше этого не будет — она заставит себя стать прежней, сухой и безразличной.        Ребята уже ждали её в просторном холле. Арина улыбнулась, на миг вспомнив собственные тренировки, на которые убегала из неприветливого дома… Её улыбка погасла, стоило бросить случайный взгляд на Юру — он разговаривал с девчонкой, но выглядел рассеянным и безразличным… Арине было жаль, действительно жаль, что она не могла встретить кого-то такого же — но старше, чтобы не пришлось стыдиться его, прятать и бояться запретной связи… Арина закусила губу, сильно, до боли. — Идите, разминайтесь пока, — отмахнулась она от нестройного и не дружного приветствия (её ученики немногое умели делать дружно, выходя за пределы танцевального класса). — А ты — за мной! — рявкнула женщина, даже не глядя на Юру, и пошла в свою раздевалку. Парень молча пошёл следом, послушный и тихий — и это его спокойствие, эта готовность подчиняться лишь усиливала горящее у неё внутри раздражение. — Ну что ты смотришь на меня, как побитая собака? — накинулась она на парня, едва захлопнув дверь. Понимала, что перегибает, что неправа — но в его глазах было столько нежности, столько чистого, неприкрытого чувства… На неё никогда ещё так не смотрели. Со страстью, с похотью, с одобрением — только не с нежностью. Это сбивало с толку, мешало сделать то, что необходимо было сделать, и она защищалась единственным доступным способом — нападением.        Юра смотрел на неё, и с каждой секундой его глаза становились всё злее. — То есть вот таким вы меня видите — собакой, трущимся у Ваших ног в надежде, что его хотя бы не пнут ногой? — он говорил тихо, но в голосе уже звучали первые раскаты грома. Арина ухмыльнулась. — А кем видишь себя ты? — спросила она. -Я взрослая женщина, я могла бы быть твоей матерью… — И Вы целовали меня вчера, — перебил Юра. — Целовали, и Вам было хорошо — так зачем Вы сейчас делаете вид, что это не так? — А затем… — Арина выдохнула и, наконец решившись, сказала то, что должна была сказать вначале: — А затем, что ты просто оказался рядом в минуту отчаяния. одиночества — называй, как хочешь. Это лишь первый шаг — а мне нужно больше. — Отношения? — в его голосе было столько надежды, что она почти сдалась. Да, ей нужны отношения. ей нужна нежность… но сказать следовало совсем другое. — Секс, — это слово растеклось по языку кислой тягучей жидкостью — она едва удержалась от того, чтобы не выплюнуть его в раковину. Но Юра ждал продолжения, и она решила идти до конца. — Мне нужен секс — прямо здесь, на этой лавке, — это звучало нелепо — и отчего-то невероятно возбуждающе. Эта фраза разлетелась по телу сотнями воздушных бабочек, включила, как лампочку, давно забытые фантазии… Она вряд ли смогла бы дать заднюю. если парень поддержал бы её идею. — Ты ведь уже знаешь, что такое секс? — она подошла так близко, что почувствовала его дыхание на своих губах…        Юра оттолкнул её резко, с невероятной для его худощавой комплекции силой. — Я думал, Вы другая, — с плохо скрываемым отвращением сказал он. — И какой же ты меня видел? — не смогла удержаться Арина. Ей вдруг стало противно: словно с глаз спала пелена, и она увидела реальность: тесная раздевалка с плохо прокрашенными стенами, она, подросток, неприличные слова, слетающие с её губ… Захотелось отмыться от всего произошедшего, стереть с кожи каждую из прожитых здесь минут. — Мне казалось, Вы светлее, мудрее… взрослее, — парень с трудом подбирал слова. И больше не смотрел на неё. — Я взрослая женщина — сказала Арина скорее ему, чем себе. — Это было ошибкой… — Да, было, — всё ещё избегая её взгляда, согласился парень. И добавил, уже стоя у двери: — Не волнуйтесь — больше я к Вам не подойду.        Арина осталась одна в ставшем вдруг холодном помещении. Всё случилось так, как она и хотела, всё закончилось… но радости в ней почему-то не было.        Кира дёрнула ручку, ощущая, как к горлу подкатывает ставшая уже привычной волна страха — вдруг дверь открыта, вдруг Андрей уже дома, и придётся говорить с ним, смотреть ему в глаза, слушать его…        Ручка не поддавалась, дверь была закрыта — взрослые поступки и серьёзные разговоры снова откладывались. Кира облегчённо выдохнула, повернула ключ и вошла в дом, встретивший её мягкой, уютной тишиной. Девушка бросила у двери тяжёлую спортивную сумку, провела пальцем по дорожке пыли, успевшей осесть на ноутбуке…        Андрей звонил уже тысячи раз, она знала это — но всё ещё не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Кира протёрла ноутбук и поставила его вниз, под массивные ножки дивана — словно там, невидимый, он терял свою силу, не мог больше дразнить скрытым в себе человеком, не увиденными глазами и не сказанными фразами… Кира покачала головой, словно отгоняя наваждение, и подошла к холодильнику — долго всматривалась в его замёрзшие стенки, словно сейчас в нём должно было что-то появиться. Холодильник не мог предложить ей ничего, кроме рассыпанного по его стенкам инея и засохшего кусочка сыра. Кира вздохнула и, взяв в руки телефон, принялась набирать номер службы доставки — клочок бумаги со смешным, улыбающимся разными глазами бургером с подписанным под ним номером телефона появился на холодильнике через несколько дней после отъезда Андрея — ей было лень готовить. лень было даже ходить за продуктами… Без Андрея многие привычные вещи стали тяжёлым бременем, нести которое не хватало сил.        Кира успела пропустить три гудка и представить себе горячий, истекающий соусом бургер — дверь открылась, и на пороге появилась… мама Андрея, женщина, имени которой она так и не запомнила.        Эта женщина выглядела идеально, в ней вряд ли удалось бы найти хоть малейший изъян даже при большом желании — из уложенной в тугой пучок причёски не выбивалось ни одного волоска, узкая чёрная юбка плотно охватывала тонкую талию, даже снег на пухлой чёрной шубке лежал как-то аккуратно, симметрично… Кира невольно залюбовалась ей. В трубке вдруг недовольно что-то заворчал чей-то уставший голос. Девушка поспешно нажала на кнопку отключения — заказывать пиццу при этой невероятной женщине, которая несла себя, как величайшее в мире сокровище, казалось непозволительным.        Чары рассеялись. когда женщина открыла рот — просто открыв рот, даже не успев ничего сказать, она мгновенно вдруг стала похожа на старую безобразную жабу. — Так и будешь стоять, или поможешь с сумками? — Кира только сейчас заметила пухлые, с неопределяемым содержимым пакеты у двери. Они были белыми, с неудобными, жгутом обвивающими пальцы ручками, забитые до отказа (на одном уже проглядывала маленькая дырка). Кира не смогла удержаться от нервного смешка- так негармонично смотрелись эти пакеты рядом со своей утончённой хозяйкой.        Людмила бросила на девушку испепеляющий взгляд и, осторожно сняв дорогие сапоги, гордо, насколько позволяли тяжёлые сумки, прошествовала на кухню. Громко, с показной усталостью бросила пакеты на пол, провела пальцем по дорожке отсутствующей на столе пыли, с неподдельным возмущением сорвала с холодильника прикреплённый на магнит номер службы доставки. — И чтоб я этой гадости никогда здесь больше не видела! -для пущего эффекта погрозив тоненьким пальчиком, холодно произнесла она. — Мой сын не должен питаться такой гадостью — и ты тоже, коль являешься его спутницей, — последнее слово она не сказала — прошипела сквозь плотно сжатые зубы. — Не должен, конечно, не должен, — покорно согласилась Кира, вспоминая, как они с Андреем сидели на тесном диване, запивая жирную пиццу отнюдь не полезной колой. Андрей был обычным, самым обычным парнем — но его мать упорно не хотела этого замечать. Впрочем, он, возможно, намеренно ей этого не показывал…        Женщина брезгливо, словно та в любой момент могла загореться, бросила бумажку в мусорное ведро и принялась разбирать пакеты: брокколи, соцветия капусты, помидоры, нарезанное тонкими ломтиками мясо… — Женщина должна следить за собой, — она говорила уже очень долго, но Кира едва ли смогла бы воспроизвести и половину её слов. Ей отчаянно почему-то хотелось понравиться этой строгой женщине, и она с рвением, которого не проявила ни разу за всю свою осознанную жизнь, кинулась помогать: хватала спелый, брызжущий соком помидор — и резала его крупными, неаппетитными кусками, брала в руки бутылку маслом — и щедро заливала им антипригарную сковороду… Женщина поучала, указывала и возмущалась, и Кира сдалась — вытерла руки, села за маленький столик у окна, принялась слушать хорошо поставленный, стальной будто голос. Идеальный тембр, мягкое звучание… и пронизывающий холод в каждом слове. Кира вдруг вспомнила её имя — Людмила. Людмила. Это имя дышало нежностью, заботой и любовью. Это имя идеально подошло бы её маме…        Кухня вдруг расплылась, стены стали прозрачными — Кира снова оказалась дома, мама, как пчёлка, порхала в расшитом цветами переднике, так близко — можно коснуться рукой. Кира почти чувствовала аромат подрумянивающихся в духовке булочек — забавных, в виде цветов, птиц и бабочек… И папа был рядом — вырезал из картошки кривоватые сердечки, толстыми, истекающими остро пахнущим соком кусками резал лук, секунду держал руку под струёй мокрой воды — и тут же проводил по щеке жены мокрой ладонью.        Кира готова была отдать многое… да что там — она готова была отдать всё за возможность остаться на этой кухне, бесконечно смотреть, как купается солнце в маминых волосах, как ласково улыбается папа, как они осторожно, украдкой целуются…        Громкий стук упавшей на стол тарелки вернул девушку в реальность — Людмила ставила посуду так, словно хотела разбить её Кире о голову, но передумала в последний момент. Кира без интереса посмотрела на тарелку: на ней сочными зелёными пучками лежали брокколи, поджаренные до аппетитной корочки помидоры мягкой подушкой накрывали яркую рыбу. Еда не просто возбуждала аппетит — её хотелось съесть тут же, шумно вздыхая и постанывая от удовольствия. Но рядом больше не было мамы, которая обожала, когда искренне и с аппетитом ели то, что она приготовила — Людмила смотрела строго и требовательно, в её глазах, переливаясь через край, плескалось раздражение. Кира осторожно вымыла руки, долго и тщательно тёрла их жёстким вафельным полотенцем, вернулась за стол, неумело отрезала от рыбы мягкий кусочек.        Ели в тишине, напряжённой и неуютной — Кира не чувствовала вкуса, пища казалась мягким и вкусно пахнущим картоном. Людмила ела красиво. со вкусом, как в старых французских фильмах — аккуратно отрезала от рыбы небольшой кусочек, подкалывала его вилкой и тщательно жевала. Кира смотрела на неё — а видела почему-то маленького Андрея, испуганного, измученного бесконечными правилами, вытеснившими собой всю любовь, которую мама должна. обязана была ему дать… — Зачем Вы пришли? — не выдержав, спросила девушка.        Людмила отложила вилку в сторону, улыбнулась тихо, измученно — вмиг превратилась в другую женщину. — А ты так похожа на меня… — задумчиво сказала она, и Кира невольно вздрогнула — это сравнение было и приятным, и пугающим одновременно. Она не хотела бы стать ей ни на миг, ни на секунду… и в то же время так хотела бы взять хоть частичку её стиля, её красоты, её уверенности… — Я тоже была такой — тихой, спокойной, делающей всё, что скажут, — продолжала женщина, глядя куда-то в сторону. — Я так хотела быть нужной своей матери, особенно в те последние месяцы, когда она угасала — лежала, уже даже дыша с трудом, но всегда находила в себе силы оттолкнуть мою ладонь, — женщина бросила вилку, и та с глухим стуком ударилась о пол. — А потом она умерла, — продолжила женщина ровно и совсем без эмоций. Это звучало страшно — Кира почувствовала, как внутри, словно цветы, расцветает холодная безысходность. — Может, не надо? — тихо спросила девушка. Ей вдруг стало жаль эту женщину — грустную. растерянную… и безумно одинокую. — Нет, — резким, не терпящим возражения тоном отказала Людмила. - Я просто хочу объяснить… просто хочу сказать, что начала жить, понимаешь? Она умерла — а я начала жить. Это ведь странно, да? Так не должно быть? Я не должна была радоваться — а я радовалась, — она закрыла себе рот ладонью, словно испугавшись собственных слов. Кира не хотела этого слышать — это было мерзко, её будто засасывало гнилое, дурно пахнущее болото… Но уйти не было сил.