Стеклянная пыль

       Оксана ушла, а Андрей будто забрал себе её боль — даже лицо стало больным, землянисто-серым. Он смотрел на любимую девушку, пытаясь отыскать в её глазах осуждение, разочарование, злость — но не увидел ничего. Её лицо превратилось в плотную непроницаемую маску. Андрей, тяжело поднявшись, скрылся в гостиной. Кира долго сидела, пытаясь понять, что чувствует — но, так и е разобравшись, спустилась вниз.        Андрей лежал на диване прямо в ботинках, такой опустошённый, испуганный и беззащитный, что Киру мгновенно окатило волной жалости к нему. Оксана с её живой, больной, как оголённый нерв, историей, сейчас отчего-то вызывала лишь злость и раздражение. Главной жертвой казался Андрей. Девушка, ещё несколько минут назад пытавшаяся понять, что чувствует, сейчас вдруг чётко осознала: она любит его, любит так сильно, что все остальные чувства меркнут, перестают существовать.        Кира осторожно села на диван и провела пальцами по его шее — парень никак не отреагировал и даже, казалось, не заметил прикосновения. Когда он наконец заговорил, в его голосе было слишком много боли и запоздалого раскаяния. — Ты же видела её, видела, — быстро, словно боясь, что слова вдруг закончатся, сказал Андрей. — От неё осталась одна тень, пустая оболочка, и во всём этом виноват я, только я. — Она виновата в этом сама — она, и никто больше, — бросила Кира, поразившись собственной жестокости. Да, ей больно, мне больно, тебе больно… Мы все переживали ужасные моменты. Жить этим, принимать это в себя каждую минуту — её выбор. Она могла выбрать что угодно — а выбрала боль.        Андрей посмотрел на неё так, словно видел впервые, словно она никогда не была его светом, словно в его глазах никогда больше не будет нежности. Ей вдруг страшно захотелось оправдаться, обелить себя, снова стать в его глазах идеалом. Но она не стала Вместо этого, плотно сжав губы и лишь на миг встретившись с ним взглядами, продолжила: — Мне не жаль Оксану, как бы это ни звучало. У неё сотни дорог — а она выбрала заковать себя в собственные обиды и перестать шевелиться. Это её ответственность. Прости, я не буду поддерживать твою жажду самоуничтожения, — резко поднявшись, девушка быстро зашагала прочь. Она почти бежала, словно пытаясь обогнать собственные чувства -и смогла выдохнуть, лишь оказавшись в маленькой комнатке на чердаке.        Андрей дал себе слово держаться, не мешать, дать ей самой пережить и разобраться — и терпеливо ждал, когда наверху стучало, падало, разбивалось… Но когда вдруг стало тихо, он не выдержал и побежал наверх.        Кровать была пуста, как и шкафы, вещи из которых были выкинуты, выдернуты, частично сломаны. Андрей не смог сдержать улыбки: всё это было так похоже на прежнюю Киру, словно авария и пережитый кошмар ему только приснились.        Андрей осторожно, словно боясь спугнуть, подошёл к двери ванной. Не слышно было льющейся воды или всхлипываний — всё было пугающе тихо. Парень осторожно, словно чего-то опасаясь, постучал в дверь — ответа не последовало. Он постучал громче, потом снова и снова — ответом ему была тишина. — Кира! — громко, искренне надеясь, что голос звучит строго, крикнул он. — Открой дверь, или я её сломаю! — Она не заперта — прозвучал тихий, едва различимый голос. Андрей почувствовал, что его освободили от огромного камня, тянущего вниз — вмиг стало легко дышать.        Кира сидела в широкой ванной, обхватив руками колени — глаза её были опухшими, покрытыми влажной паутинкой слёз, но взгляд уж стал спокойным. — Мне кажется, ты не стал бы ломать дверь, — задумчиво произнесла девушка. — Не стал бы, — легко согласился Андрей, вспоминая, как в одну из ночей бил дверь ногами, руками, толкал плечом, словно убеждая сдаться… Парень покачал головой, прогоняя воспоминания из такого родного, такого привычного и понятного прошлого. Кира смотрела на него с любопытством и вызовом, и парень, недолго поколебавшись, залез в ванную. Места едва хватало для двоих, и они соприкасались локтями и коленями. Было в этом моменте что-то интимное, нежное и уютное… Однако Кира думала вовсе не об их близости. Снова не об их близости. — У нас дома была ванная, — задумчиво проговорила она. Андрей удержался от закатывания глаз, в зародыше подавил предательскую мысль о том, что бесконечные истории о семье любимой девушки стали его раздражать — он должен был быть внимательным, заботливым и предупредительным, Кира должна была ему доверять. И она доверяла — потому что продолжила говорить: — Та, наша ванная была недостаточно широкой, чтобы нырять — однако вполне позволяла закрыть глаза и представить себя в море… Мама почему-то всегда запрещала лежать в ванной, я так и не узнала, почему… Мы мылись под душем, а она стояла у двери и прислушивалась, какая вода звучит — мощная, бьющая из крана, или мелкая, быстрая, как она сама… Когда её не было дома, я опасливо залезала в ванную. Правда, наполнить её так и не решилась — вдруг она придёт, опять станет у двери, разозлится… Мамы больше нет, а я всё ещё не решаюсь включить воду, — не то злясь, не то жалуясь, призналась девушка.        Они долго молчали, думая каждый о своём, вспоминая каждый своё прошлое. — Знаешь, она ведь пришла в больницу через несколько дней после аварии, — Андрей не называл имени, но они оба понимали, о ком идёт речь. Кира пыталась было что-то сказать, но Андрей нетерпеливо остановил её — ему нужно, необходимо было закончить, облечь свою вину в слова, чтобы она стала хоть немного меньше, хоть немного легче… — Ты была в таком состоянии… Никто не брался давать прогнозы. И она пришла, такая бледная и испуганная, что стало страшно. Она говорила, что видела аварию, проезжая мимо, что сама вызвала скорую… Меня ничего не смутило, ничего не показалось странным — слишком сильным было восхищение её поступком. Мне казалось, что это высшее проявление любви — так переживать за девушку, к которой я ушёл, ради которой я предал… Я не мог допустить даже в мыслях, даже на секунду, что она способна… на такое. Я и поехал тогда к ней, потому что осознал наконец, насколько больно ей было, я ведь ни разу не задумывался о том, что она чувствовала всё это время… Пока не почувствовал это сам. Эта боль от осознания, что твой человек больше не рядом, больше тебе не принадлежит — её не сравнить ни с чем, и жить с ней невыносимо. Прости меня.        Кира смотрела с таким недоумением, будто он просил прощения за случайно разбитую вазу. — Это неважно, призналась она. — Ты целовался с девушкой, пытавшейся меня убить, а я на две недели вычеркнула тебя из жизни. Мы квиты.        Эти слова и были его спасением, его надеждой, их совместным шансом на новое, счастливое будущее. Осталось лишь закрыть последнюю, самую тяжёлую страницу.        Парень слегка приподнялся и приподнял кран — по ванной тяжёлыми струйками начала бить вода. Мокрая одежда, соприкасаясь с водой, липла к телу, но это было неважно — важно было лишь, что Кира улыбалась, не обращая внимание на текущие по щекам слёзы. — Надеюсь, мама на нас сейчас не смотрит — сказала она и поцеловала Андрея. Поцеловала так, как целовала сотни раз до этого. Они любили друг друга не так, как раньше — теперь это чувство стало крепче и сильнее. Теперь у них появился шанс на будущее.        Оксана была дизайнером и любила свою работу безумно, до потери пульса — так же безумно она ненавидела возвращаться домой, где никто не ждал… Вот и сегодня она открыла входную дверь, привычно бросила взгляд на вешалку, где раньше висели куртки Андрея — сейчас деревянная поверхность была пустой и гладкой, как могильная плита с открытой датой. Оксана выкинула все его вещи, порвала совместные фото, а дорогие часы, случайно найденные, отдала сидящему у магазина бомжу — тот рассыпался в благодарностях, но смотрел при этом с жалостью, как смотрят на сумасшедших людей.        Дом, лишённый теперь вещей несостоявшегося хозяина, упрямо хранил его запах, казалось, навечно впитавшийся в стены.        Оксана бросила шубу на стоящий под вешалкой стул (сама вешалка осталась неприкосновенной святыней), сбросила туфли и прошла в ванную. Она включила разом оба крана, чувствуя невыносимую потребность смыть с себя не только прошедший день, но и оба прошедших года.        Она почувствовала странный звук ещё до того, как ванная набралась — скорее ощутила сердцем, которое вмиг наполнилось надеждой. Девушка выключила воду и прислушалась, затаив дыхание — по ту сторону двери слышались осторожные шаги. Она знала эту особенность Андрея — он всегда приходил незаметно, ставил в вазу цветы, зажигал свечи… Она знала, что не зря оставляла дверь открытой — он вернулся, даже несмотря на отданные ключи. Оксана сбросила надоевшие за день вещи и опустилась в ванную — она любила так встречать его раньше, зная, какое влияние оказывает её обнажённое тело, скрытое густой белой пеной. Ей хотелось снова увидеть этот жадный блеск в глазах любимого. Но время шло, а Андрей так и не появился у порога ванной. Оксана не сомневалась, что Андрей ждёт её снаружи и, накинув полотенце, вышла в гостиную. Увиденное заставило её закричать — громко, противно, так, как она обещала себе никогда больше не кричать…        У комода стоял тот самый мужчина, что совсем недавно сломал её сопротивление, самоуважение и гордость — у его ног валялась куча разбросанных вещей, а карман топорщился от выпирающего браслета. Мужчина не выглядел смущённым — на губах его расплылась улыбка, в глазах вмиг разгорелся тот самый блеск, что наивная девушка так хотела увидеть во взгляде любимого человека… — Рассчитывал взять побрякушек и денег чуток — знаешь, услуги хорошего водителя ныне недёшевы, и каждый день растут в цене… Но, пожалуй, снова возьму привычным для тебя способом, — хриплым от вожделения голосом произнёс мужчина.        Оксана ощутила, как мгновенно стало сухим горло — голос, которому она тщетно пыталась придать уверенности, был скрипучим и острым. — Здесь всё на сигнализации. Через пятнадцать минут здесь будет полиция, -не веря уже ни в собственные слова, ни в возможность спасения, предупредила девушка. — На сигнализации? На этой? — насмешливо ухмыльнулся мучитель, достав из кармана несколько проводов. — С твоей сигнализацией, как и с тобой, легко справится любой школьник. Думаю, лучше раздеться самой — ты слишком далеко забралась, здесь некого звать на помощь.        Оксана испуганно попятилась назад и попыталась спрятаться за дверью ванной — мужчина за мгновение оказался рядом, без усилий рванув на себя дверь ровно в тот момент, когда Оксана пыталась её закрыть. — Прекрати сопротивляться, себе же хуже делаешь, — предупредил мужчина, толкая девушку. Та, оступившись, упала прямо в заполненную пеной воду. Полотенце набухло, облепило тело тяжёлой тряпкой. Мучитель подтянул её к себе, так, что практически всё тело осталось скрыто под водой — на поверхности осталась лишь голова и ноги, которыми Оксана попыталась ударить его в пах. Удара не получилось — ей не хватило сил, чтобы заставить мужчину застонать от боли, однако довести его до крайней точки кипения она смогла. Мужчина, по-звериному рыча, ударил свою жертву — не ладонью, а кулаком, так, что она зажмурилась от боли. Силой раздвинув ноги девушки, он сделал то, чего так сильно хотел. Оксана пыталась кричать и сопротивляться — но, получив ещё несколько ощутимых ударов, сдалась. Он насиловал её долго и жестоко, девушка несколько раз теряла сознание, уходила от кошмара — но каждый раз, открывая глаза, возвращалась в него вновь.        Когда всё наконец закончилось, вода давно остыла, покрылась грязными кровавыми полосками от текущей из тела девушки крови. Насильник надел штаны и отправился к двери, весело напевая.        Оксана не помнила, откуда взялись силы и как в руке оказался тяжёлый флакон с парфюмом — это было вспышкой, молнией, что сожгла всё и оставило лишь мужчину, лежавшего у её ног с пробитой головой.        Она смотрела на мужчину, под головой которого растекалась кровь, сжимала флакон в своей руке — и чувствовала внутри то самое спокойствие, о котором мечтала долгие годы. Всё было хорошо, всё было правильно — зло наказано, лежит у двери её ванной бесформенным мешком. Она переступила через тело, с трудом подавив страстное желание бросить его в ванную и посмотреть, как вода становится красной… Она смогла сдержаться - лишь слегка пнула тело ногой и захлопнула дверь ванной, для верности подперев её тяжёлой тумбочкой. Долго и тщательно подбирала наряд, крутясь перед огромным, с её рост, зеркалом. Выбрала лёгкое красное платье с тонким пояском, волосы перевязала широкой лентой. Из зеркала на неё теперь смотрела девочка, будто только сошедшая со страниц детских сказок, милая и невинная. Девочка с лицом, опухшим от ударов и покрытым пятнами не до конца смытой крови.       Оксана набрала короткий номер и, как только в трубке перестали звучать гудки, громко, почти с гордостью сказала: — Я убила человека.        Полиция приехала быстро — она не успела до конца осознать произошедшее. Два совсем ещё молодых парня выглядели так нелепо, словно надели форму случайно. С грохотом и открыв дверь, они подошли к девушке, подозрительно оглядели её с ног до головы. — Где труп? — неожиданно низким и грубым голосом спросил один из полицейских. Оксана коротко кивнула на тумбочку, подпирающую дверь ванной. Парни переглянулись — один из них завозился с тумбочкой, второй, высокий и худой, похожий скорее на подростка, чем на представителя закона, остался с девушкой. — Что произошло? — спросил он таким важным, таким официальным тоном, что девушка, не выдержав, рассмеялась- уж больно смешными были его попытки казаться взрослым. Оксана бросила взгляд на открытую дверь ванной, где полицейский склонился над телом мужчины, и ответила: — Он меня обидел. И я его наказала.       Это прозвучало красиво, строго и величественно — будто в её руках огромная сила, и никто больше не посмеет сделать ей больно. Это окрыляло, наполняло воздухом уставшие лёгкие — она могла теперь, казалось, пережить всё. — Надевайте свои кандалы, я готова, — Оксана протянула тонкие руки, однако парень не спешил доставать наручники. Он внимательно осматривал её руки, её искалеченное лицо. — Он Вас бил, — резюмировал полицейский. — Обидел, — отрезала Оксана. — Парень посмотрел ей в глаза, явно пытаясь что-то сказать. Не успел — в ванной громко кричал его коллега. — Он жив, жив, но если вы не поторопитесь…        Оксану будто окатили ведром холодной воды — она видела этого человека мёртвым, и чувство собственного превосходство пьянило сильнее вина. А теперь всё снова разрушилось.        Всё происходившее дальше смешалось в одну бесконечную вереницу -синие костюмы, белые халаты, мерцающие сирены… Она очнулась, только когда немолодой врач потряс её за плечо. — Побои, — сказал он так нетерпеливо, что стало ясно — не в первый раз. — Вам нужно снять побои, чтобы себя защитить.       Смысл сказанного осознавался медленно. Окончательно осознав, о чём идёт речь, Оксана покачала головой. — Я уже защитила себя, — неуверенно сказала девушка. — Мне больше не нужна защита. — Боюсь, у Вас нет выбора… — начал было мужчина, но вдруг замолчал, остановленный появлением того самого полицейского, с которым Оксана говорила до забвения. — Даже не подходите ко мне! — отрезала она, увидев, что полицейский сделал шаг. — Я не собираюсь ничего говорить, не собираюсь ничего снимать, оставьте меня в покое. Он заслужил, он всё заслужил… — девушка, не выдержав, разрыдалась. На мужчину, очевидно, её слёзы не произвели никакого впечатления — слегка успокоившись, она сквозь пелену слёз увидела спокойное лицо, не отражающее никаких эмоций. Обладатель этого лица всё так же стоял у двери, не сдвинувшись ни на шаг. — Зачем вы меня мучаете? — жалобно спросила девушка. — Вам нужно провести допрос, выведать все подробности? Их не будет: он сделал мне больно, и я его убила. Убила с большим удовольствием. Я счастлива, что избавила мир от такого, такого… Я подпишу всё, что хотите, надевайте на меня наручники, только не мучайте больше, — слёзы снова предательски покатились из её глаз. Оксана чувствовала себя жалкой, растоптанной и уничтоженной. Хотелось забыть произошедшее, как один из тех ужасных снов, что снились ей практически каждую каждую ночь.        Парень, имени которого так и не узнала, сел на одиноко стоящую у стены табуретку. — Вы не убили его, — сказал он. — Он жив и, хоть и находится не в лучшем состоянии, всё же нашёл в себе силы рассказать нам о происшедшем. Хотите ознакомиться? — мужчина взглядом указал на папку, которую держал в руках.        Оксана испуганно отшатнулась, словно папка в руках полицейского могла вспыхнуть, превратиться в пламя, убить её, сломать её сильнее, чем сломал незнакомый человек в её собственной ванной… — Меня посадят? — испуганно спросила она. — Если вы так хотите, — ответил полицейский. — Врач осмотрит вас в любом случае, все ссадины, раны и царапины на вашем теле будут зафиксированы. Но чем дольше вы будете упрямиться и утаивать правду… Тем чаще вам придётся слушать о том, как этот мужчина, с которым вы давно состоите в романтических отношениях, пришёл к вам в гости, как вы умоляли сделать вам больно во время близости, и как в пылу ссоры ударили его по голове. С каждым слушанием у вас будет оставаться всё меньше шансов выйти из тюрьмы ближайшие несколько лет. Ну что же, — он достал из папки чистый лист бумаги и ручку, — как этот мужчина оказался в вашем доме?        Кира лежала, раскинувшись поперёк кровати — за окном в робком танце кружились крупные белые снежинки. Она была так заворожена этим нежным танцем, что не сразу заметила застывшего у дверей Андрея.        Кира молча погладила пальцами одеяло рядом с собой, и парень лёг на свободный краешек кровати. Он накрыл её ладонь своей, и Кира, словно это было единственным спасением, крепко сжала руку любимого человека. — Давай уедем, — её просьба в полной тишине прозвучала резко, пугающе. — Давай, -легко, не давая себе времени подумать, согласился Андрей. — На неделю, в горы. Я забронирую номер, поговорю с твоей начальницей — ты ведь так любила кататься на лыжах…        Арина не могла злиться на мать — и, купив приторного зефира, который так любила её милая старушка, побежала в старый двухэтажный дом на четыре квартиры, гордо сверкающий облупленной краской. Она долго мялась у двери, в последний момент отдёргивая ладонь от дверной ручки. Когда же наконец решилась, ручка не поддалась — женщине пришлось долго звонить в старый звонок, борясь с желанием уйти. Мама открыла дверь, когда Арина уже повернулась к ней спиной. В смешной старушечьей косынке, в широких, заляпанных зелёнок краской штанах — мама словно помолодела на десяток лет, и улыбалась так искренне, будто и не было той безобразной ссоры… — А мы вот окно решили покрасить — ну, знаешь, немного лета впустить в квартиру, — весело защебетала она. Арина с удивлением прошла в гостиную — в нос ударил резкий запах краски, в глазах тут же зарябило от ярко-зелёной оконной рамы. Отчим, высунув от усердия язык, старательно рисовал белые пушинки невесомых одуванчиков на едва просохшей зелёной траве.        Арина взглянула на этого человека по-новому. Он сумел создать семью, о которой она всегда мечтала — но не для неё, а для матери. — Очень красиво, — искренне сказала уже не маленькая обиженная девочка, а взрослая женщина, искренне счастливая тем, что счастлива мама.        Мужчина улыбнулся — такой искренней и неподдельной улыбкой, что защипало где-то в горле. Он протянул Арине измазанную белой краской кисточку. — Нарисуй тоже, — предложил он. И добавил, увидев тень сомнения на лице падчерицы: — Будет семейное окно.        Эта фраза стала решающей — Арина обмакнула кисточку в белую краску и изобразила в нижнем углу рамы нелепый белый цветок, маленький, с едва распустившимися лепестками. Это было действительно похоже на их семейную картину: свободные белые цветы матери и отчима, улыбающиеся попутному ветру… И её полураскрытый бутон, застывший где-то в углу. — Я пойду, наверное, — в ней снова заговорила маленькая обиженная девочка. — Да хватит уже вести себя, как ребёнок! — мама на миг вспыхнула, так ярко, что даже её синие глаза будто поменяли цвет. — Нужно же хоть иногда отключаться от своих бесконечных обид. Мы здесь, мы живые… и ты нам нужна, — с болью добавила женщина. Отчим, бросил измазанную краской кисточку, ушёл — его ухода, казалось, никто не заметил. Арина присела на маленький стул. — Я знаю, знаю, что ты меня любишь, — привычно соврала в ней маленькая девочка. — Просто… просто всё в очередной раз летит к чертям, и мне совсем не с кем этим поделиться. Тебе никогда не хотелось увидеть папу? Как он живёт, и живёт ли вообще? — Арина сильно, до крови прикусила губу, услышав обвиняющие нотки в собственном голосе. Ей не хотелось быть такой, она страстно желала отпустить предавшего отца и сблизиться с матерью, сделавшей для неё всё… Но душа невыносимо ныла от обиды и непонимания, от бесконечного прокручивания вариантов событий, которые могли бы произойти, если мама не забрала бы её из дома… Она хотела злиться на отца — но по многолетней привычке злилась на мать.        Мама вытерла руки о край старой футболки, что висела на вбитом в стену гвозде и служила, видимо, полотенцем. Неторопливо подняла кисточку, бросила её в ведро с водой, накрыла ведро тряпкой… — Ты не ответишь? — спросила Арина. — Ты не ответишь, — подтвердила она после нескольких секунд мучительного молчания.        Женщина потеребила плотно обхватившее палец кольцо, коротко, по-старушечьи вздохнула. — Ты хочешь услышать, что я страдала? — спросила она, и Арина, сама того не ожидая, кивнула. — Конечно, ты хотела, чтобы я страдала, ведь ты так мучилась все эти годы, и поверь, мне очень больно от этого… Тем не менее, я не пожалела ни разу после того, как переступила порог того дома. Я не запрещала себе страдать, я ждала, что вот-вот боль обрушится на меня, придавит к земле… Но она не пришла, ни разу, ни на секунду. Это был правильный выбор для всех нас. — Неужели тебе ни разу не было жаль тех лет, что МЫ прожили вместе? — с нажимом спросила Арина. Она отчаянно искала в глазах матери хоть тень сожаления… но не видела ничего, кроме светлой грусти. — Я жалела, — призналась женщина наконец. — Каждый раз, бросая на пол сумки с полусгнившей картошкой (единственной, которую мы могли себе позволить), я вспоминала о времени, когда у нас была жизнь, и жалела мужчину, которым был твой отец, жалела свои воспоминания, жалела наше прошлое… В такие моменты мне казалось, что силы найдутся, что всё стерпится, что мы снова будем счастливы. Но силы заканчивались, а счастье так и не приходило — зато приходил твой отец, пьяный, дурно пахнущий перегаром, и с очередным собутыльником легко превращал в закуску наш ужин. Я просто будто очнулась в один миг — в реальности, где у меня не было ни денег, ни мужа, ни желания жить. Может, тогда я и поняла, что вспоминать о прошлом нет смысла — мы в нём больше не живём, как бы ни хотелось обратного… Вот ты, — Арина вздрогнула, услышав в потоке мыслей своё имя, — ты здесь, с нами, у тебя есть работа, деньги и свобода — и всё это случилось вопреки, а не благодаря твоему отцу. Неужели ты всё ещё хочешь его увидеть? Ведь он за все эти годы ни разу не захотел увидеть тебя.        Арина покачала головой и незаметно смахнула предательски сбежавшую по щеке слезу. Для неё ничего не изменилось за много лет — она всё ещё хотела заглянуть в глаза человеку, превратившему всю её жизнь в бесконечный поиск опоры, в нескончаемые попытки найти в произошедшем свою вину. — За что он со мной так? — слёзы хлынули мощным спасительным потоком, и с каждой каплей, с каждой слезинкой её боль только крепчала, набирала силу… легче не становилось уже много лет, но впервые за эти много лет ей захотелось облечь эту боль в слова. — Почему он бросил меня, почему ни разу не вспомнил, как можно быть таким жестоким? — кричала она, вспоминая, как украдкой от матери сбегала домой и в отчаянии дёргала всегда закрытые двери. Закрытые двери, за которыми нескончаемо играла музыка и были слышны пьяные голоса. — Неужели водка и собутыльники были дороже меня, я не верю, я не могу в это поверить. За что так жестоко? — по-детски всхлипывала она, закрыв лицо руками.        Мама подошла ближе, погладила дочь по плечу и крепко прижала в груди — редкое проявление ласки. Редкое и не принёсшее ни капли облегчения. — Твой отец сделал свой выбор много лет назад. Я не знаю, почему он решил именно так, да и знать не хочу. Единственное, в чём я уверена — он совершил самую страшную ошибку в своей жизни, отказавшись от тебя, ведь лучшей дочери нельзя и желать. Уж я-то понимаю, о чём говорю, — мама подняла её голову за подбородок и нежно поцеловала в лоб. В этой женщине за прошедшие годы появилось столько нежности, столько уюта и тепла… Но Арина смотрела на неё сквозь дымку слёз и понимала, что не сможет жить настоящим, пока окончательно не расправится с прошлым. В этот момент она поняла, куда пойдёт первым делом по приезде в родной Киев.        Кира вздрогнула, услышав скрип открывающейся двери — за дверью стояла Жанна, улыбающаяся и цветущая. От этой женщины веяло уютом, добром и теплотой — в неё хотелось завернуться, как в тёплый плед. Даже живущий внутри Киры страх на миг ослабил свою хватку при виде этой женщины. — Пришла тебе на смену, — озорно подмигнув, Жанна поставила на стол большую красную коробку, поменяла табличку у входной двери на «закрыто» и опустила вниз жалюзи. Кира без интереса наблюдала за хаосом, который принесла с собой эта женщина — ей самой хотелось лишь лечь в постель и спрятаться от всего мира под маминым одеялом.        Жанна энергично размешала сахар в своей огромной чашке и внимательно посмотрела на девушку. — Ты не хочешь ехать с Андреем? — после непродолжительной паузы спросила она.        Кира даже не стала кивать — всё и так было понятно. — У меня ощущение, что мы убегаем, — призналась она. — Мы убегаем, и это неправильно. Я бы хотела бороться, но… Просто не чувствую в себе сил. Я просто узнавала этого человека каждый день, и с каждым днём всё больше видела в нём опору, несокрушимую стену, мой щит, за которым можно спрятаться от всего мира… А теперь мы убегаем, потому что он не может и не хочет защитить меня от девушки, сломавшей обе наши жизни, — Жанна с удивлением и непониманием смотрела на неё, но Кира, не замечая её взгляда, продолжила: — Да, я знаю, я сама попросила его уехать, просто… я не чувствую себя в безопасности, ни дома, ни на работе, ни в танцевальной студии, где у меня нет будущего… Она пыталась убить меня, а он… — обида злыми жгучими слезами разлилась по щекам, и Кира быстро стёрла её ладонью. Тогда обида застряла в горле плотным тяжёлым комом. Кира не без труда сглотнула её — дышать сразу стало легче. — Она пыталась меня убить, — повторила девушка уже спокойнее. — Она забавы ради спровоцировала аварию, оставила меня в овраге, сломала обе наши жизни… А Андрей жалеет её — сильнее, видимо, чем любит меня. А я больше не чувствую себя в безопасности, и… — Что он должен сделать, чтобы тебе стало легче? — бесцеремонно перебила её женщина. — Каких ты хочешь доказательств его любви?        Девушка с надеждой смотрела на свою начальницу, ожидая следующего вопроса, за который можно было бы зацепиться — но его не было. Была лишь тишина, в которой не было ни одного ответа — и только сейчас Кира поняла, что не знает, в какой форме любовь Андрея могла бы её устроить. Как поняла и то, что серые глаза Оксаны, скрытые за грязной металлической решёткой, не дадут ей долгожданного покоя.       — Девяносто процентов проблем может решить простой разговор — и с собой тоже иногда нужно разговаривать, — тихий и спокойный голос женщины вывел Киру из задумчивости. Жанна улыбалась краешком аккуратно накрашенных губ и была в этот момент настолько собой, что Кира совершенно ясно вдруг поняла — мамы больше нет, и в других людях её никогда не будет. — За что Вы меня так любите? — глупый детский вопрос сорвался с губ будто против её воли, и затолкнуть его назад уже не было никакой возможности. — Людей нужно любить, — улыбнулась женщина. — Больше с ними ничего нельзя сделать, только любить. А теперь уходи, и не появляйся здесь ближайшие две недели. — Выгоняете? — Кира натянуто улыбнулась — ей хотелось остаться здесь, с этой уютной женщиной. — Выгоняю, — просто ответила Жанна. — Если тебе нужен толчок, чтобы начать разбираться с собственной жизнью — я тебя подтолкну.        Автобус, мягко скрипя шинами, ехал уже несколько часов — ребята, утомлённые смехом и разговорами, уснули, а Оксана смотрела на мелькающую за окном дорогу. Ей безумно хотелось спать — но, стоило сомкнуть тяжёлые от усталости веки, она видела, как наяву, старый дом, пожелтевшую от жары траву, сухую землю, рассыпанную среди чахлых цветочков, шторы с разноцветными узорами, висящие в её комнате… Висящие ли? Арина вспоминала дом и пьяного отца, поднимающего руку на мать, как часть целой картины — это было неразделимо, это было частью её детства.        Отец, уже заметно постаревший, с тонкой паутинкой морщин на лице, сидел в кресле-качалке и убаюкивал ребёнка. Ребёнок мирно сопел и сосал во сне большой палец, а отец смотрел на него с такой любовью, с такой нежностью…        Налюбовавшись младенцем, мужчина положил его в кроватку, осторожно накрыл одеялом… и подошёл к дочери. Посмотрел на неё с любопытством, взял за плечи, сильно встряхнул. — Вставай, выходи, давно пора выходить! — пальцы отца больно впивались в кожу — Арина поморщилась и… проснулась. — Мы приехали, — не убирая рук с её плеча, заявил водитель автобуса. — Я вижу. И уберите, наконец, свои руки! — вскинулась женщина. Мужчина, хмыкнув, скрылся в темноте — Арина последовала за ним.        На улице было холодно, несколько фонарей едва освещали обледеневшую дорожку. Арина всматривалась вперед, словно отец мог стоять там, с нетерпением поджидая её… Отца не было — была толпа подростков, разгорячённых, громко смеющихся и занимающих собой всю улицу. Арина шла позади, чувствуя себя ненужной, незваной гостьей на чужом празднике.        Вино было кислым, отдающим спиртом — Кира поморщилась и вылила его в раковину. Покончив с вином, девушка забралась с ногами на диван и укрылась пледом — Андрей был в душе, что-то громко пел, чем-то стучал, включал и выключал воду… Он появился, казалось, спустя целую вечность — Кире больше не хотелось ни о чём говорить… Пока парень не открыл ноутбук и не начал с неподдельным интересом в глазах листать яркие фотографии. — …горы, спуск. шикарный отель — мы всегда там останавливались. Это будет лучшая неделя за последний год, — голос его дрожал от радости и возбуждения — Кира же равнодушно смотрела в экран ноутбука, не ощущая ни радости, ни отголосков воспоминаний.        Андрей остыл быстро — он осторожно закрыл ноутбук и сжал руку любимой девушки. — Тебя что-то тревожит? — голос парня звучал так искренне, с такой неподдельной заботой, что Кира не выдержала — отвела глаза. — Ты ведь согласился уехать не из-за меня, правда? — наконец решившись, спросила девушка. — Просто ты тоже её боишься…        Андрей молчал недолго — а когда заговорил, каждое его слово было больнее удара током. — Мне нет смысла её бояться, — эти слова были такими пустыми, такими равнодушными… — Да, тебе действительно не о чем волноваться, — Кира попыталась встать, но ноги, будто набитые ватой, отказывались подчиняться. Она снова села на диван, по-детски повернувшись к парню спиной — этот человек, всё ещё бесконечно любимый, продолжал дышать, двигаться и жить совсем рядом, и стоило лишь протянуть руку… — Мне нет смысла её бояться, — повторил Андрей, — и тебе тоже.        Ярость образовалась внутри неё мгновенно, заполнила каждую клеточку, разлилась по телу огнём… Кира резко развернулась и, не желая себя больше контролировать, занесла руку для удара… Андрей перехватил её ладонь, крепко сжал запястье. — НАМ нечего бояться, — с нажимом произнёс он. — Я знаю эту женщину достаточно хорошо, я помню, какой она была тогда, когда пришла в наш дом, я видел, как ей больно… Она ничего больше не сделает, Кира. Она слишком опустошена.