Раб Свободы своей

      — Я не знаю, как вы это сделаете, но вы должны найти того, кто похищает рабов! — закричал Карнир, ударив кулаком по столу. Франкенштейн невозмутимо обогнул его и долил вина.       — Неизвестный слишком хитёр, каджу, — с полупоклоном ответил Арок. — Я уверен, что это благородный. Человек не смог бы скрываться от нас почти пять лет.       Юноша неслышно прошёлся по полу, чтобы долить напиток и этому благородному. Делать вид, что его здесь нет, и он ничего не слышит, человек приноровился уже давно. Так было спокойнее всем, да и барон Одьёнте быстро привык. Порой даже забывался и добавлял что-то такое, чего при людях говорить не стоило, но Франкенштейн, чувствуя на себе взгляд, никогда не заострял на этом внимание. Его дело малое: работать и слушать.       — Ты должен найти мне его! Работников становится всё меньше, другие благородные уже начинают перешёптываться за моей спиной! Говорят, что Лорд возвращает себе власть, и стоит вернуться домой. Ты хочешь в Лукедонию, Арок?       — Нет, каджу. Я найду его, будьте уверены.       Встав позади Карнира, Франкенштейн замер, ожидая приказов. Лёгкая улыбка скользнула по тонким губам. Семь лет прошло с тех пор, как пропали первые рабы: Эйк, Римо и новенькая пятилетняя малышка. Никто из них не выжил бы, и мальчик решился на отчаянный шаг: рассказать друзьям о своих тайных вылазках к продавщице.       Он прислуживал Одьёнте, когда барон приказал убить двоих рабов: кухарку и мужчину со сломанной рукой. Франкенштейн тогда с трудом сдержался, чтобы не побежать в тот же миг, но выстоял, промолчал. С того момента, как Эйк сломал руку, прошло почти полтора года, но работать как прежде мужчина больше не мог: кость срослась неправильно из-за неверных действий неопытного ребёнка. Франкенштейн чувствовал вину за собой, ведь это он вправлял кость, но сам пострадавший только смеялся и говорил, что простил мальчика, шутил, что теперь почти не работает, так что и жаловаться не на что. Но было видно, что он переживает за одиннадцатилетнего товарища, вынужденного работать за двоих.       Франкенштейн не жаловался, с удивительным упорством продолжая изучать в свободное время подземные ходы и книги в библиотеке Одьёнте, куда вёл один из тоннелей. После такой ценной находки мальчик обязательно проводил несколько часов в сутки, читая книги благородных, выписывая себе важные сведения, узнавая эту расу из рукописей, книг и просто свитков.       И главным знанием стало то, что сейчас он не сможет убить даже самого слабого благородного.       Эта новость повергла мальчика в шок. Ведь он так готовился! Столько всего сделал и зря?! Что же теперь теперь ему остаётся? Только за два года сменилось столько рабов, что даже представить страшно! И от этого только сильнее хотелось избавиться от захвативших их чудовищ!       Он видел многое: от сломанной чугунным утюгом руки до погибшего человека, лежащего несколько дней под провалившимися досками. Рабы умирали от холода, голода, побоев, загноившихся ран, некоторых уводили благородные, и их больше никто не видел. Мальчик, как мог, пытался помочь товарищам, обрабатывая, бинтуя раны старой, но лично им выстиранной одеждой, разорванной на ленты, выхаживая спрятанных заболевших, но текучка среди них всё равно была слишком быстрой.       Ему и самому приходилось несладко. За каждую ошибку Одьёнте жестоко наказывал ребёнка, избивая, запирая в холодных камерах, подвешивая на цепях или заставляя работать около него сутками.       Франкенштейн просыпался по ночам от кошмаров, чувствуя на руках холод тяжёлых кандалов, от чужих стонов, уговаривал себя заснуть, лелея свою мечту, удивляясь, что другие не хотят того же. Не было даже разговоров о том, чтобы бороться с захватчиками! А на его подобное предложение ответили сочувственным поглаживанием по голове. Как будто бы они просто смирились с тем, что случилось. Франкенштейн мириться с таким положением дел не собирался, но сейчас, держа в руках свои записи, он чётко осознавал: этот бой ему не выиграть.       Услышав же о том, что собираются сделать с его друзьями, мальчик решился на отчаянный шаг: помочь им сбежать. Это было несложно, зная особенность ошейников. А потому той же ночью Франкенштейн пошёл к Эйку и Римо, начистоту выложив им всю правду.       Оба были ошеломлены, узнав, что тихий и спокойный ребёнок не только изучает по ночам особняк, лишая себя сна, но и бегает по улицам. Однако идею с побегом одобрили. Кухарка набрала еды, а Франкенштейн помог им снять ошейники. Последней забрали новенькую рабыню-пятилетку, ошейник которой попытались снять как можно скорее, чтобы ребёнок не закричал.       Однако дойдя до лодки, работник которой согласился довезти их до другого берега за украденное золото, мальчик плыть отказался. Он изначально не собирался бежать сам, но знал, что иначе бы остались и они.       Это был долгий и тяжёлый разговор. Эйк всеми силами пытался убедить неожиданно взрослого ребёнка уплыть, не ввязываться, не рисковать, но Франкенштейн наотрез отказался. Не помогли крики, тряска за плечи, даже слёзы Римо — ответом был упрямый взгляд и короткое: «Остаюсь».       — Я люблю вас, правда, — сказал мальчик, когда спор утих. — Но плыть не смогу. Они убили моих родителей, товарищей и друзей. Из-за них мы стали рабами. Никогда им этого не прощу! И себя не прощу, если убегу сейчас. Я сделаю всё, чтобы эти существа, именующие себя благородными, забыли, что такое спокойная жизнь!       — Ты умрёшь, мальчик, — холодно оборвал его мужчина. — Тебе двенадцать исполнилось только вчера! Мы не уплывём без тебя!       Франкенштейн знал, что уплывут. Все знали. Возвращаться обратно было ещё сложнее, чем просто отказаться от побега. Особенно когда в лодке сидела маленькая девочка, у которой появилась надежда на новую свободную жизнь.       С тех пор прошло семь лет. Мальчик вырос, превратившись в очаровательного девятнадцатилетнего юношу. Два года подряд он занимался самосовершенствованием. Пытался стать сильнее, быстрее: бегал, поднимал тяжести. Он не знал, что стало с его друзьями, как прижились на новом месте сбежавшие спустя два года Эйлин с дочкой. Но жить стало намного веселее! Хоть и без пирожков.       За эти годы Франкенштейн поднаторел, стал хитрее, быстрее, проворнее. Он мастерски владел своими эмоциями, умудряясь не показывать, что что-то знает. Пустой взгляд, направленный в пол, раболепная улыбка, устало опущенные плечи. Он всего лишь раб, вы видите? Не больше.       За пять лет юноша вывел сотни людей, взорвал два особняка, насолил всем благородным. И никто даже не подозревал, кто это был. Эйк прав: быть рабом с одной стороны здорово. Никто не замечает, никто даже не подумает, что юноша, сейчас спокойно разливающий вино, вчера пробрался в особняк одного из благородных и разлил кислоту по одежде, оставив ставший привычным рисунок черепа, чтобы рабам не попало за неаккуратность. Регенерация у этих существ поражала, и особого вреда выходка не нанесёт, зато даст ему свободу манёвров для вывода очередной партии рабов.       Он был осторожен даже с людьми. Не показывался до самого конца, не говорил, просто приходил в нужный момент и забирал их. Связаться с ним невозможно, имён не называл, даже лицо старался не показывать, скрываясь за капюшоном накинутого плаща. Сначала боялся, что люди не поверят четырнадцатилетнему пареньку, а потом просто для собственной безопасности.       Благородные носом землю рыли, выискивая того, кто уничтожал их красивую жизнь, но в их головы не приходило даже мысли проверять рабов. Ошейники показывали, что все находились на местах. А это значило только одно: кто-то из благородных. Единственный свидетель говорил: фигура в плаще. Наверняка Лорд решил действовать!       Опьянённый победами, юноша совсем не замечал задумчивый взгляд Арока, что всё чаще обращал внимание на него. Жизнь готовила для человека один из самых опасных, но важных уроков.       Но Франкенштейн упорно смотрел в другую сторону.

***

      — Давайте. Быстро, тихо и не торопясь, — прошептал Франкенштейн, помогая женщине усесться в лодку. — Берёте вёсла и плывёте на восток, там будет остров, от него на север, запомнили?       Он всех отправлял на север, кроме четверых дорогих ему людей, которые бежали совершенно другой дорогой. Боялся предательства, из-за которого они рисковали вернуться. В этой «команде» было пятеро человек. Смелые, никто даже не кричал. Собранные. Шли за ним спокойно, видимо, уже знали о том, что если за ними пришли, значит, скоро спасут.       Среди них была молоденькая кухарка из недавно прибывших рабов их дома. Девушка была беременна, но её, не жалея, заваливали работой так, что спустя три дня она просто упала, измождённая. Франкенштейн решился вывести и её, поддавшись порыву жалости.       Столкнув лодку в воду, юноша быстро ушёл. Надо успеть вернуться в дом. Поспать он уже не успевает, но оказаться в гостиной раньше хозяина стоило. Наказания не хотелось.       Не успел. Когда Франкенштейн забежал в помещение, барон уже был там, сидел за пустым столом, выстукивая пальцами нехитрый ритм. Колкий взгляд алых глаз скользнул по человеку, заставив задуматься: он надел ошейник? Или забыл?       — Простите, господин, — смущённо потерев шею, чтобы проверить, заговорил Франкенштейн. Поспешно поклонившись, он продолжил. — Я опоздал, господин.       — В кабинет. Сейчас.       Значит, наказание всё-таки будет. Выпрямившись, юноша пошёл следом за хозяином в кабинет, где Карнир присел за свой стол. Франкенштейн последовал следом, отметив, что в кабинете есть кто-то ещё. Незнакомец остался позади, разглядеть его юноша не успел, но оглянуться не мог. Одьёнте смотрел.       — А я до самого конца не верил, что это был ты, мальчик, но, когда узнал правду, не сомневался и секунды. Ты мог. Давно решился?       — С первого дня, — улыбнулся Франкенштейн, осознав, что его раскусили. — Я сдался в плен, чтобы уничтожить вас всех и помочь людям избавиться от вашего гнёта.       — И чем же эти люди отплатили тебе? — сочувственно спросил каджу. — Предательством. О, Франкенштейн, к чему такие удивлённые глаза? Оглянись, спроси сам. Не ты один умеешь красиво врать. Особенно, если пообещать за предательство сладкую жизнь.       Юноша сжал зубы, оглянулся, смерив взглядом чуть сжавшуюся девушку, у которой уже не было живота. Теперь всё встало на свои места. Лодочник, отказавшийся от поездки, но оставивший лодку, неожиданно ушедшие благородные из дома, где было всего четверо рабов, доверившаяся совершенно незнакомому человеку юная беременная девушка. Смелые молчаливые люди, которые вели себя не так, как все. Он сам загнал себя в ловушку. Некого винить.       Франкенштейн снова посмотрел на барона, стараясь не выдавать своих эмоций. Он не боится, и барон будет видеть только это. Ничего больше. Каджу кивнул каким-то своим мыслям и махнул рукой.       — Увести. Завтра будет обед для благородных. Развлечемся.

***

      Кадис Этрама ди Рейзел медленно шёл по полу своего временного дома. Здесь было довольно уютно, но пусто и слишком пёстро на его вкус. Два дня назад они с братом ушли из Лукедонии, отправившись к Карниру Одьёнте, главному в этом заговоре. Райбес разливался соловьём, сетуя о том, что они близнецы, но правит только он, а его дорогой младший братец остался не у дел, что они подумали, как было бы здорово, если бы Рейзел стал бы здесь бароном, а он, Райбес, будет работать на два фронта, чтобы рассказывать, как дела в Лукедонии.       Одьёнте думал недолго, пригласил на ужин, который планировался на следующий день, и выделил один небольшой особняк для ноблесс. Иметь в союзниках представителей одного из самых сильных кланов было ему только на руку.       — Странно, что я не был знаком с вами ранее, Кадис Этрама ди Рейзел,— проговорил он. — Только лишь с вашим братом.       — Не люблю выходить из дома, — коротко ответил Рейзел. Райбес попросил его выйти, чтобы скормить барону ещё одну байку о жестокосердечном брате, желающем крови и страданий других, из-за чего он и вынужден был держать младшего взаперти. И никто, кроме Лорда и клана Кадис, не знал об этом. Так они попытались скрыть тот факт, что Кадис Этрама ди Рейзел — ноблесс.       Движением руки поправив на себе немного странную человеческую одежду, благородный оглянулся, заметил брата, чуть кивнул, и уже вместе они покинули здание.       Дом барона впечатлений не оставил. Обычный человеческий домик, немного обновлённый силами благородных, даже особняком сложно было назвать. Пройдя вовнутрь, Рейзел отдал плащ юноше-прислуге и послушно отправился к столу.       Это место было выдержано в традициях благородных, если не считать странную ширму, что стояла на виду у всех. За шторкой кто-то был, аура чувствовалась уже от входа. Интересно, кто там? Почему он прячется? Может быть, запланировано какое-то представление? На место ноблесс присел уже более воодушевлённый. Люди — интересные существа, и праздники у них проходят весело. Поэтому место, на правах первого пришедшего, Рейзел выбрал так, чтобы хорошо видеть происходящее.       Постепенно комната заполнилась благородными. Ноблесс, помня о своей задаче, осторожно оглядывал их. Странно, но лишь немногие воодушевлены предстоящим застольем. Некоторые из пришедших с опаской и какой-то жалостью смотрели на ширму.       Карнир Одьёнте же и вовсе почти летал, приветствуя гостей. С губ благородных не сходила предвкушающая улыбка.       — Для начала, — поднял он первый бокал, — Я хочу поприветствовать в наших рядах братьев, пожелавших присоединиться к жизни в людских землях. Кадис Этрама ди Райбес и Кадис Этрама ди Рейзел! И в знак того, что я готов принять их, уже традиционно дозволяю вам взять любого моего раба, так сказать, чтобы положить начало. — После вежливых негромких аплодисментов и смешков, барон продолжил. — Жаль, что вы пришли лишь сейчас, но это ничего! Успеете на заключительный акт! Нас ждёт забавное представление!       Эта улыбка совсем не понравилась Рейзелу, но он промолчал, краем сознания чувствуя противоречивые эмоции благородных. Ноблесс уже не был уверен, что хочет смотреть представление. Не позволив себе показать хоть какие-то эмоции, благородный взялся за хрупкий бокал, чуть пригубил напиток и отставил обратно.       Ужин проходил в весёлой обстановке. Гости смеялись, шутили, общались, пытаясь вовлечь в это и новичков. Оставив болтовню на брата, Рейзел сидел молча, почти не шевелился, незаметно сканируя присутствующих. Ему хватит нескольких недель, чтобы можно было составить подробный отчёт для Лорда. Казнить придётся лишь нескольких. Остальные пошли, слепо подчинившись своим каджу или просто из интереса, не зная, что вернуться будет намного сложнее.       Лишь через несколько часов, когда ноблесс уже устал от этого скучного шумного праздника, каджу Одьёнте снова поднялся.       — Вы все прекрасно знаете, что последние пять лет у нас не всё шло гладко, — проговорил аристократ. — Пропадали рабы, портилась одежда, даже рушились особняки! Но сегодня я напомню вам, что виновник был пойман три дня назад. Как я и обещал! Заключительный акт!       Арок одним движением откатил ширму. Рейзел замер.       — Спокойно, Кадис Этрама ди Рейзел! Сиди! У нас задание!       Руку под столом ощутимо сжали, почти заставляя ноблесс снова расслабиться и снова взять под контроль эмоции, но этой вспышки никто не заметил. Все смотрели на человека, который всё это время находился за шторой.       Это был молодой раб, которому исполнилось едва ли больше пятидесяти, по меркам благородных, конечно, полусидящий на полу. Худое тело одето только лишь в оборванные штаны, длинные светлые волосы грязными прядями падали на лицо из-за низко опущенной головы. На запястьях — кандалы, цепи которых не позволяли опуститься на землю до конца, на шее — массивный железный ошейник, от которого также тянулась более длинная, чем две другие, цепь.       — Мы с ним славно развлеклись вчера, правда же? — промурлыкал Карнир, оглядывая покрытое синяками и ранами тело мальчишки. Как он выжил? Непонятно! Рабы обычно не выдерживают и одного дня. Конечно, с тех пор Арок научился контролировать свои силы, но это не всегда получалось. Особенно когда тебе в глаза язвят и зубоскалят, откровенно насмехаясь над всем, чем только можно. Неудивительно, что этот парень в таком состоянии. Живой хоть?       В это время Арок поднял ведро с водой и вылил содержимое на голову жертвы. Человек застонал, приходя в себя, чем вызвал бурный восторг у тех, кто уже был записан в список казнённых. Благородный потянул за цепи, заставляя подняться, но пленник встал сам, используя собственную ловушку как опору. Поймал равновесие и чуть приподнял подбородок. Теперь, когда стало видно все увечья, Рейзел удивился: почему тот смог подняться? Одьёнте что-то говорил, но ноблесс уже не слушал, разглядывая человека. Юноша, видимо, почувствовав взгляд, посмотрел на него, и благородный не стал отводить взгляд. Что-то было не то в этих голубых глазах. В них не было той надломленности, которая присутствовала у других рабов, смирения, покорности. Этот человек не был рабом, даже несмотря на ошейник. Его дух до сих пор не удалось сломить. И, если верить этому многообещающему взгляду, не удастся.       Кадис Этрама ди Рейзел впервые увидел этого юношу, но уже чувствовал к нему уважение. Так хорошо держаться в стане врага не каждый аристократ сможет.       Франкенштейн же молча оглядывал странного благородного с печальным взглядом. Почему он смотрит так? Без жажды убийства, радости и просто вежливости, как другие, вынужденные следить за этой экзекуцией? Кто он?       Резкий удар отбросил человека к стене. Руки больно дёрнуло из-за короткой цепи. Упав на колени, Франкенштейн сделал попытку подняться снова, но Арок не позволил, надавив на спину, из-за чего неудобно вывернулись руки, а цепь от ошейника натянулась. Зажмурившись, пленник ждал, мысленно отсчитывая секунды. Нельзя сопротивляться. Чем больше он сопротивляется, тем дольше будет находиться в этом положении. Жёсткий край неприятно впился в кожу, дышать стало сложнее, но он молчал, выжидая. Ногу убрали, дёрнули за волосы, вновь ставя на ноги, и оттолкнули назад. Франкенштейн пошатнулся, но устоял, взявшись за цепь.       — Умоляй меня, человек, — улыбнулся Арок. — И, может быть, я исполню твою мольбу.       — О-о-о, — криво улыбнулся Франкенштейн, сплёвывая кровь, скопившуюся во рту. — Если ты так ставишь вопрос, то я готов молить. Я умоляю всех вас, существа, которые называют себя благородными! — пленник оглядел каждого, чуть дольше остановился на Рейзеле, и продолжил. — Умрите, пожалуйста. Я могу помочь, правда! Только будьте добры быстренько окочуриться, а?       — Шутник, — хмыкнул Арок, резким ударом отбрасывая человека к стене. Оглянувшись на хозяина, он вопросительно поднял бровь и, получив такой же молчаливый ответ, вновь повернулся к лежащему пленнику. Он долго ждал этого! Мальчишка никогда ему не нравился: слишком смелый, слишком спокойный. И, как оказалось, даже в рабстве он умудрялся оставаться свободным!       Взявшись за цепь, крепившуюся к ошейнику, благородный потянул тело пленника вверх, с наслаждением вслушиваясь в резкий хриплый вздох и наблюдая, как жертва пытается встать на ноги в надежде облегчить давление на горло. Наивный. В этот раз он не отпустит.       — Мы заберём его.       — Рейзел, нет!       — Я хочу, чтобы мне служил он.       — Жалость здесь неуместна, брат!       — Я заберу его, — всё так же спокойно проговорил благородный, привлекая внимание барона. Карнир с сожалением отвлекся от «спектакля».       — Но зачем он вам, Кадис Этрама ди Рейзел? — удивился Одьёнте. — Этот человек ещё долго не сможет работать. Большой вопрос, сможет ли вообще!       Рейзел легко улыбнулся.       — Я знаю, — проговорил он. Видимо, улыбка на лице благородного, который весь вечер просидел, не проявив ни одной эмоции, подействовала. Карнир хмыкнул и кивнул, позволяя ноблесс забрать человека коротким: «Дарю!» Акор раздосадовано цыкнул, но опустил пленника на пол и отошёл. Медленно поднявшись, Кадис Этрама ди Рейзел подошёл к полувисевшему на цепях человеку. Тот захлёбывался кашлем, пытаясь протолкнуть в лёгкие как можно больше воздуха, отдышаться.       Напомнив себе, что ему нельзя помогать сейчас, благородный дождался, пока человек придёт в себя и посмотрит на него, и приказал, постаравшись добавить в голос как можно больше жёсткости и пренебрежения:       — Встань на ноги.       Франкенштейн осмотрел расплывающуюся фигуру перед ним, медленно, держась за цепи, поднялся и плюнул прямо в лицо помощника барона.       — Давно мечтал, — с трудом выдавил юноша, улыбаясь. Вот теперь можно и умереть!       Не ожидав такого, Рейзел не успел ничего предпринять для того, чтобы кровавая слюна не оказалась на его коже. Дёрнув губой, чуть резко повёл рукой, убирая грязь, и смерил ухмыляющегося человека тяжёлым взглядом. Все смотрят, нельзя оставлять это так.       Только поэтому он легко махнул рукой, тыльной стороной ладони ударив пленника по щеке. Не рассчитал. От силы удара юношу отбросило в сторону и вторую руку дёрнуло в цепях. Снова упав, Франкенштейн коротко вскрикнул от боли в пострадавшей из-за резкого торможения руке. Гости и хозяин одобрительно заулыбались. Кадис чуть резко дёрнул раба за цепь, крепящуюся к ошейнику, чтобы тот снова встал на ноги.       — Мы идём домой, отцепите.       Франкенштейн молча смотрел на подошедшего. Это был не Арок точно. Кто он? В изящных ладонях небрежно зажат конец цепи. Это же его? Думалось сложно, но юноша вдруг осознал, что убивать его никто не собирается. Судя по всему, его передали другому благородному? Это значило только одно: у него снова появился шанс! Или этот незнакомец добьёт его на днях, или назначит своим рабом. А там всё просто: подлечиться и найти другой способ продолжить своё дело.       — Спасибо за гостеприимство, каджу Одьёнте, — тем временем откланялся Райбес.       — Рад буду снова видеть вас в своём доме, — вежливо кивнул барон. — Нилон, проводи.       — Что вы, не стоит беспокоиться, — улыбнулся старший Кадис.       — Я настаиваю.       Рейзел не обращал на этот разговор никакого внимания. Он медленно дошёл до выхода, накинул свой плащ и отправился на улицу, ведя за собой человека. Надо было как можно быстрее дойти до дома. Юношу шатало из стороны в сторону так, что ноблесс боялся, что пленник упадёт. Нести его не позволял статус, а здесь упавшего раба приходилось убивать. Но, как ни странно, пленник дошёл до дома, сумел подняться на крыльцо и упал уже за дверью, где слуга Одьёнте этого уже не видел.       Оставив брата разбираться с ними, Рейзел, уже ничего не опасаясь, опустился на колено и осторожно перевернул человека на спину.       — Встать можешь? — тихо спросил ноблесс.       — Да, — солгал Франкенштейн, но подниматься начал. Перевернуться на бок, опереться на локоть, подняться. Упасть. Повторить попытку. Снова упасть. Он не умрёт! Встать на колени. Не убирать руки от пола. Где стены? Почему они так далеко? Тогда можно использовать в качестве опоры собственное колено.       Кадис Этрама ди Рейзел, желавший помочь своему новому слуге, остановился, поражённый. Человек, который дышал-то с трудом, сумел подняться в том состоянии, в котором даже самые сильные каджу предпочли бы лежать.       — Что… прикажете... господин?..       Ноблесс нахмурился, подошёл и подхватил попытавшегося поклониться человека за талию, относя на диван. Франкенштейн не сопротивлялся, вырубившись при падении. Сил не было. Он просто стоял и смотрел, как новый хозяин приближается. Наверняка чтобы убить. Зачем же ещё?       Поэтому юноша был очень удивлён, когда проснулся вновь.