Раб Свободы своей

      К своему новому положению в этом доме Франкенштейн привыкал долго. Он никогда не считал себя рабом, притворялся, лгал, играл роль, но этот ошейник не значил для него ровным счётом ничего. Привыкнув же, юноша долго приучал себя не притворяться перед благородным. Кадис Этрама ди Рейзел чувствовал это намного лучше, чем любой другой благородный. Даже Одьёнте верил в лживые эмоции раба, но не этот аристократ.       Доходило до того, что в какой-то момент юноша просто забывал о том, что он свободен. Несколько раз, случайно дотронувшись до шеи, он в панике застывал, осознавая, что забыл надеть ошейник. Кадис Этрама ди Рейзел, конечно, замечал и это невольное движение, и напряжённость во всём теле, но выбрал самый простой для себя способ: просто не реагировал. Человек сам вспоминал о своей свободе и продолжал работать.       Он всё ещё осторожничал, но уже смел отвечать, глядя прямо в глаза не только когда его уличали за чем-то, что рабу не положено. Он всё больше раскрывался, показывая своё истинное лицо. И этот Франкенштейн нравился Рейзелу гораздо больше. Юноша быстро узнал границы дозволенного и с уверенностью доходил до самого края в каждом разговоре, так и норовя зайти за черту. Он не стеснялся высказывать своё мнение, рьяно доказывал, что прав и признавал поражение, если нет.       Кадис Этрама ди Райбес действительно стал относиться к человеку лучше. Франкенштейн выполнял и его указания, но, это было видно, только потому, что благородный являлся братом работодателя. В приоритете всегда стоял именно Рейзел. Так, например, чашку чая теперь Райбес получал не первый, по старшинству, а последний. На недовольный взгляд каджу человек ответил недоумённым вопросом: «Что случилось? Неужели невкусно?»       А ноблесс молча прятал улыбку за чашкой чая. Стоило признать, что это было даже приятно. Особенно видеть хитрый прищур голубых глаз, когда Франкенштейн отвернулся от Райбеса. Всё подстроено — не иначе! Рейзел с немым укором посмотрел на своего слугу, но промолчал, получив в ответ светлую улыбку. Пусть это будет их маленьким секретом.       Самым сложным для Франкенштейна оказалось отпустить дни плена. Очень часто Кадис Этрама ди Рейзел чувствовал, как человек тихо ходит по особняку, мучимый кошмарами и неспособный снова уснуть. Однажды даже решил выйти на улицу. Присел на скамью, с наслаждением вдыхая ночной воздух. Рука сама по себе легла на горло, просто так, чтобы убедиться в том, что ничего там нет.       — Франкенштейн.       Вздрогнув и в который раз обругав дурацкую способность благородных бесшумно подкрадываться, юноша поднялся и поклонился.       — Прошу прощения, Кадис Этрама ди Рейзел, — проговорил он. — Я побеспокоил вас.       — Всё в порядке, присядь.       И сам уселся в удобное кресло-качалку, купленное Франкенштейном. Своевольно, на хозяйские деньги, но от чистого сердца и словами: «Там только одно такое было! Не оставлять же!». Должно быть, заметил, что ноблесс повадился любоваться природой на улице.       Рядом тяжело опустился человек. Несколькочасовой сон не восстанавливал его сил, но днём Франкенштейн спать не привык, а потому терпел, молчал. И безуспешно пытался уснуть после каждого кошмара.       — Сколько тебе лет?       — Девятнадцать, Кадис Этрама ди Рейзел.       Ноблесс посмотрел с тоской. Девятнадцать, он же совсем ребёнок по меркам благородных! Даже по людским — ещё не взрослый. Но по этому человеку почти невозможно точно определить возраст. Он был по-юношески порывист и горяч, но в то же время принимал решения, которые иному взрослому в голову не придут.       — Что тебе снилось?       — В очередной раз последние дни у Одьёнте, — честно ответил Франкенштейн, устало откидываясь на стену дома. — Когда вы забрали меня.       Перед глазами всё расплывалось, он живой? Откашлявшись, моргнул, потом снова, пока зрение не сфокусировалось. Перед ним кто-то стоял. Судя по аккуратным брюкам и вычищенным ботинкам — благородный.       — Встань на ноги, — сухой, жёсткий голос. Это приказ, сразу понятно. Кто-то ещё захотел вступить в игру? Прямо аттракцион какой-то! Избейте беззащитного человека и получите приз — его смерть.       Хотелось сделать хоть что-то, хоть как-то сопротивляться, но человек понимал, что этот день последний в его жизни. Кому интересно, что пленник всё ещё хочет жить? Что же, тогда можно играть грязно, никто не ожидает, что полумёртвый раб будет плеваться!       — Давно мечтал, — надо же, у него остались силы на улыбку! Перед глазами, наконец, прояснилось, и теперь человек видел, что перед ним стоит не Арок, а тот самый благородный с печальным взглядом. Он смотрел так, что захотелось извиниться, но Франкенштейн заставил себя улыбаться и дальше. Дёрнув губой, незнакомец повёл рукой, и нелепое кровавое пятно исчезло с лица. А в следующее мгновение человек упал от очередного удара, вскрикнув от боли. В голове снова зашумело, его дёрнули вверх, поднимая.       — Мы идём домой, отцепите.       Франкенштейн всё помнил из того дня. И то, как Кадис Этрама ди Рейзел забрал его, и то, что он хотел помочь уже здесь, когда юноша пытался встать с пола. Он старался не думать о том, что этот благородный, возможно, не притворялся, не вспоминать холодный властный тон, удар по щеке. Однако за всё это время работодатель даже не пытался его наказывать. Он даже голос не повышал ещё ни разу.       — Иначе я не смог бы тебя забрать, — проговорил Рейзел, безошибочно поняв, какой именно момент имел в виду человек. Франкенштейн удивлённо посмотрел на него, и благородный продолжил. — Они почему-то решили, что я хочу тебя замучить до смерти. Пришлось подыграть. Я не знал, что ты решишь… атаковать.       Вспомнив свой поступок, юноша густо покраснел, заставив благородного улыбнуться.       — Всё в порядке, — прерывая начавшего что-то говорить Франкенштейна, сказал он. — Тебе надо отдохнуть. Отпусти прошлое, иначе оно погубит тебя. Впереди — целая жизнь, не лучше ли обратиться лицом к ней?       — Я не виноват, что они мне снятся, — вздохнул Франкенштейн. — Я не хочу этого!       — Ты слишком держишься за эти воспоминания, — объяснил ноблесс и повторил ещё раз. — Отпусти их. Они не нужны.       Поднявшись, благородный ушёл, оставив человека наедине с его мыслями.       Не сразу, но Франкенштейн стал спать всю ночь. Иногда Рейзел всё же видел по его лицу, что кошмары посещают светловолосую голову, но с каждым днём это случалось всё реже.       Франкенштейн тем временем учился жить. Не как раб, а как свободный человек, которого наняли на работу. Почему-то сейчас работать стало приятнее, легче. Хотелось сделать всё в лучшем виде, но не для того, чтобы хвастать своими умениями. Изначально юноша хотел показать, что этот благородный не зря спас его, что он может быть полезен даже для их расы, а потом как-то влился в эту сферу, стал получать от своей работы удовольствие.       И не оставлял попыток понять этого благородного. Кадис Этрама ди Рейзел мог целыми днями просидеть в своём кресле, не шевелясь, не разговаривая, но иногда выходил на улицу. И юноша искренне не понимал такого поведения, ведь там, за дверью, целый мир! Как можно сидеть в доме, если на улице светит солнышко или стеной льёт дождь? Однажды предложив посмотреть на непогоду, Франкенштейн добился того, что благородный начал выходить на крыльцо и не шевелился уже там. Пришлось покупать кресло-качалку, потому что редко проходящие мимо люди подозрительно косились.       Но взяв на заметку то, что благородный принял его предложение, юноша рискнул пойти дальше. И однажды просто привёл двух красивых, крепких и выносливых коней.       — Не желаете прокатиться, Кадис Этрама ди Рейзел?       Ноблесс медленно поднялся, оглядывая скакунов. Когда он последний раз катался на них? Давно, очень и очень давно, ещё в детстве, но навыки остались, а значит, можно согласиться.       Легко и элегантно вскочив в седло, благородный ждал, пока человек сделает то же самое. Но Франкенштейн отчего-то не спешил забираться на лошадь. Нахмурившись, юноша почесал в затылке, почему-то колко взглянул на ноблесс и снова посмотрел на флегматично что-то жующего коня.       Рейзел склонил голову, пряча улыбку. Он кататься не умеет? Видимо, хотел посмотреть, как будет забираться благородный и повторить за ним, но не уследил.       — Поставь ногу в стремя, — сказал Кадис, заставив человека мгновенно покраснеть, — затем возьмись за седло и подтянись, перекидывая вторую ногу.       Что-то глухо проворчав, Франкенштейн выполнил указания и сжал в руках поводья. Это оказалось сложнее, чем он думал! Лошадь фыркнула и пошла.       — Эй, стой! Тпру! Стой, говорю! — закричал юноша, едва не потеряв равновесие и случайно хлестнув коня поводьями. Лошадь перешла в галоп. — Дьявольщина! Дерево впереди, глупое ты животное! Развернись!       Сжав ремни так, что пальцы побелели, Франкенштейн едва удержался в седле, когда кобылка резко свернула, обходя препятствие. Выругавшись, юноша наклонился, сжимая в кулаках гриву. Чтоб он ещё раз сел на коня! Ни за что на свете! Никогда!       — Отпусти поводья.       Кадис Этрама ди Рейзел наклонился к человеку, осторожно, но настойчиво заставляя его выпрямиться, забрал поводья и остановил разогнавшегося коня. Его лошадь так же послушно притормозила.       Франкенштейн не спустился на землю только по одной причине: не знал, как. Первая поездка явно не удалась, ещё и благородному настроение испортил!       — Дьявольское животное, — проворчал он. — Сумасшедший конь! Я же тебе говорил, чтобы ты стояла! Стоять и нестись, сломя голову — разные вещи!       Со стороны раздался сдавленный смех. Повернувшись в сторону, юноша с удивлением смотрел на развеселившегося работодателя. Приложив к губам пальцы, ноблесс улыбался. Взъерошенный обиженный человек был похож на сердитого совёнка.       — Прости, — повинился Рейзел, зная, что это невежливо. Франкенштейн только головой покачал, впервые увидев, как этот благородный смеётся.       — Я могу ещё и навернуться, если надо, — скорее по привычке, чем по желанию съязвил юноша. Благородный сдержался, убрал руку от лица и, всё ещё улыбаясь, подъехал ближе.       — Выпрямись, расслабь руки, — проговорил Рейзел. — Я помогу.       — Я хотел просто прогуляться, а не заставлять вас учить меня, — отвёл взгляд Франкенштейн. — С вашего позволения, пойду пешком.       — Мы и будем гулять, — мягко улыбнулся ноблесс. — Мне будет приятно научить тебя. Позволишь?       Вздохнув, юноша кивнул. Было немного досадно от того, что он так опростоволосился перед благородным, но, с другой стороны, сегодня он впервые услышал, как смеётся Кадис Этрама ди Рейзел.       Прогулка вышла неспешной, но приятной. Благодаря благородному Франкенштейн постепенно разобрался в том, как вести себя с лошадью, а потому никаких неловких ситуаций больше не произошло. В этот день ноблесс говорил больше обычного, объясняя правила, хитрости и секреты, которые рассказывали и ему, когда маленький Кадис впервые сел на скакуна. После путники разговорились на тему природы, сравнивая её в обеих странах.       Из-за всего этого ноблесс даже забыл про то, что юноша катался впервые. Вернувшись к дому, Рейзел спустился со своего коня и за секунду оказался около человека, подхватив его под локоток. Франкенштейн со стоном вцепился в руку работодателя, когда ноги просто отказались его держать.       — Простите, Кадис Этрама ди Рейзел, ох!.. Сейчас я сам встану.       — Идём.       — Но лошади!       — Сюда уже идёт конюх.       Кивнув хозяину скакунов, ноблесс проследил, чтобы животных увели, и помог Франкенштейну добраться до дивана.       — Надо было закончить прогулку раньше, — вздохнул благородный. — Отдохни, сегодня я справлюсь сам.       — Спасибо, Кадис Этрама ди Рейзел, — слабо улыбнулся юноша. — Я, правда, не думал, что так получится!       — Всё в порядке, — улыбнулся Рейзел, налив заранее заваренный чай в обе чашки. — Мне понравилась прогулка. Пей. Я слышать не желаю возражений, пей.       Вздохнув, Франкенштейн не нашёл ничего, кроме того, чтобы поблагодарить и покорно принять чашку.