***
Франкенштейн подошёл к двери, пытаясь дотянуться до ручки, чтобы попасть вовнутрь, руки заняты тяжёлыми покупками. В попытке высвободить хотя бы два пальца, чтобы зацепить ручку, юноша раздражённо сдувал с лица налипшие волосы. Он проспал всего-навсего два часа, вскочив затемно и взявшись за дела. Вычистив особняк до зеркального блеска, юноша промыл и отполировал всё серебро, до самой маленькой ложечки! Вымыл окна, осмелившись, наконец, открыть их, а заодно осознав, что шторы не раздёргивали не из-за нелюбви к свету и свежему воздуху, а просто потому что не раздёргивали. Надо было сразу спросить! Проветрив здание, Франкенштейн закрыл почти все окна, спасая дом от сквозняков, и побежал дальше. Почистить мебель, промести ковры, очистить люстру от нагара и вставить новые свечи, уговорить благородного в этот день подать не омлет, а что-нибудь другое — всё это заняло непозволительно много времени. Поэтому, подав завтрак, Франкенштейн отпросился на рынок, где, уже не опасаясь брать деньги, закупил всё необходимое. И вот сейчас, нагруженный покупками, юноша пытался не выронить ничего и открыть двери, шёпотом ругаясь на слишком высокие ручки. Наконец, раздался желанный щелчок, дверь распахнулась, но Франкенштейн, упёршийся в неё коленом, потерял равновесие, выронив из рук всё, что было, и умудрившись упасть рядом, а не на покупки. Растянувшись на полу, человек резко вскочил, оглядываясь по сторонам. Около выхода стоял удивлённый Рейзел, героически спасший корзинку с яйцами, успев перехватить её до падения. — Прошу прощения, — юноша быстро собрал покупки в кучу, подхватил и выронил обратно, зашипев от боли в пострадавшей руке. — Я не ожидал, что двери откроются. — Я думал, ты пытаешься пройти, — последовал ответ. Человек, осознав, кто впустил его в дом, поклонился со словами благодарности. — Твоя рука, — с едва заметным намёком на вопрос. Франкенштейн покрутил конечностью, охнул, но помотал головой. — Всё в порядке, растянул, наверное, сейчас перебинтую и всё. Ноблесс посмотрел чуть недоверчиво, но кивнул. Что такое «растянуть» он знал, но как можно растянуть руку? По размерам она, вроде бы, осталась прежней. Перехватив удобнее корзинку, благородный подобрал некоторые покупки, одним только взглядом пресекая все возможные возражения слуги. Вздохнув, человек промолчал, постаравшись взять как можно больше продуктов. Покачав головой, благородный отобрал половину, сам унёс в кухню. — Спасибо, Мастер, — тихо проговорил человек, пробуя новое обращение. Сердце чуть ёкнуло: как он отреагирует? Разозлится или нет? Рейзел, уже готовый уйти, остановился. Это был первый раз после запрета, когда Франкенштейн назвал его не по имени. Но в этом слове не было того, что не понравилось бы ноблесс. Юноша говорил с уважением, что было слышно, видно. Повернувшись обратно, благородный пытливо оглядел человека, чувствуя все его эмоции. Всё ещё опасается, надо же. — Как ты меня назвал? — Мастер, — с поклоном. Кадис Этрама ди Рейзел легко улыбнулся. — Мне нравится. И ушёл, оставив помощника наедине с кастрюлями. Он мог не смотреть на Франкенштейна. И так знал, что юноша улыбается. В гостиную человек вернулся с тележкой, на которой тихо звенели чашечки на блюдцах. Из-под рукава немного выглядывали бинты. Заметив взгляд благородного, Франкенштейн тут же заверил его, что всё в порядке, запястье почти не болит, и даже не стоит беспокоиться! И тут же осторожно натянул ткань так, чтобы не смущать работодателя своими травмами. То, что чайничек дрожал, пока наливался чай, оба предпочли не заметить. Рейзел решил, что потом заставит человека поберечь руку. Сейчас придётся позволить ему работать. Одьёнте скоро прибудет, и Франкенштейну необходимо успеть приготовиться. Это было важно для самого человека, не для ноблесс.***
К приезду гостей всё было готово. Кадис Этрама ди Рейзел только улыбался, оглядывая вычищенный особняк. Франкенштейн и раньше, стоило ему поправиться, поддерживал чистоту, но взяться за это основательно не хватало времени. Напротив сидел Райбес, о чём-то крепко задумавшись. Человек же наводил последние штрихи: поправлял цветочные композиции и укладывал салфетки. Рука всё ещё тревожила юношу, но тот старался не обращать на боль внимания. Судя по всему, растяжение было не серьёзным, но благородный всё равно предпочёл бы, чтобы конечность находилась в покое. Судя по изредка сводимым бровям и закусанной губе — Франкенштейн желал бы того же. Снаружи раздался топот копыт: гости приехали. Братья Кадисы поднялись, человек выпрямился, прямо на глазах превращаясь в настоящего дворецкого. Прошествовав к двери, юноша открыл её почти в то же время, когда раздался стук. Гостей было немного: Одьёнте, Арок и несколько благородных из тех, кто наслаждался «представлением». Франкенштейн старательно закопал все свои эмоции как можно глубже внутри себя, поприветствовал, принял верхнюю одежду и сопроводил в гостиную, где за дело уже взялся старший из братьев. Юноша же вернулся обратно, чтобы убрать нормально одежду. Развесив пальто и плащи на вешалке, Франкенштейн хотел вернуться к гостям, зная, что очень скоро все рассядутся за столом, и его помощь будет необходима. Однако не успел юноша даже шага сделать в ту комнату, как оказался прижат к стене. Растерявшись от столько резкого перемещения в пространстве, Франкенштейн не сразу сообразил, что делать. — Здравствуй. Юноша замер, мгновенно узнав голос, но потом сделал попытку отойти от благородного. Ладонь Арока сразу легла на шею человека, не сжимая, но надёжно удерживая от бегства. — Где же твой ошейник, малыш? — промурлыкал благородный, другой рукой пресекая новую попытку сбежать. Франкенштейн сдавленно вскрикнул, когда плечо, прижатое ладонью гостя, больно ударилось о стену. — Неужели ты снова куда-то бегал, а? В нашем доме ты никогда не забывал надевать его обратно. Надо бы рассказать про это твоему хозяину. Может быть, мне даже позволят закончить начатое, как ты думаешь? — О, так ты всё-таки расстроился? — оскалился Франкенштейн, стараясь задавить в себе нарастающую панику. — У бедняги забрали игрушку? А знаешь, почему? Потому, что ты не имеешь права голоса в том доме. Всего лишь помощник, какая жалость, не правда ли? Хм, а помощник это же тот раб, не находишь? Такой же подневольный... — Не смей так со мной разговаривать, червяк! — прошипел благородный. Человек замолчал, но потом улыбнулся так издевательски, что захотелось сломать ему шею сию секунду. Арок зарычал, сдерживая свои силы, так и рвущиеся наружу. Аура полыхнула, и человек поморщился от её действия, но смотрел всё так же прямо. Благородный досадливо цыкнул. Он хотел, действительно хотел сломать этого человека! Единственного, кто не поддался ему, кто выжил. Аристократ усмехнулся и, наклонившись чуть ближе, прошептал, надеясь вызвать те эмоции, которые он ждал. — А я ведь помню, как ты стонал тогда, в кандалах, болтающийся над землёй. Незабываемое зрелище! Франкенштейн сумел сдержаться и не отвести взгляд, но гипнотизирующий шёпот пробуждал то, от чего так бежал юноша все эти дни. На запястьях почти ощущались жёсткие кандалы, больно впивающиеся в кожу, выворачивающие руки под его собственным весом. Ладонь на шее подобна ошейнику, тяжёлому, железному, цепь которого могла с лёгкостью поднять измученное тело в воздух. — Франкенштейн, — раздался спокойный голос со стороны, буквально вырывая из воспоминаний. Арок оглянулся через плечо, потом развернулся, тем же движением швырнув человека на колени, поклонился. Юноша автоматически выставил руки вперёд, предотвращая падение, и глухо вскрикнул от боли в повреждённом запястье, но она и привела его в чувство. Оказывается, прошло всего меньше минуты! Франкенштейн судорожно вздохнул: плечо, в которое пришёлся удар, ныло, сердце гулко колотилось, отдаваясь тяжестью в висках, но надо отдышаться и встать. Нельзя показывать свою слабость. Он не должен бояться. Он свободен, находится в другом доме, у него больше нет хозяина, лишь Мастер, который помогает, заботится, учит и не обижает. — Я прошу прощения, Кадис Этрама ди Рейзел, — проговорил Арок. — Поймал вашего раба при попытке бегства. Он даже ошейник снять умудрился! Каков хитрец! — Я снял, — холодно произнёс ноблесс, подходя ближе к поднявшемуся человеку. — Впредь держите ваши методы при себе. В своём доме я разберусь сам. Ты в порядке? — обратился к юноше Рейзел, не обращая внимания на округлившиеся глаза Арока. Франкенштейн кивнул, затем поклонился, осторожно скосившись на помощника Одьёнте. Спрятав улыбку, уж очень забавное у него было выражение лица, юноша ответил: — Не стоит беспокоиться, Мастер. Я в порядке. Кивнув, Кадис Этрама ди Рейзел ушёл обратно в гостиную. Франкенштейн же, обретя прежнюю уверенность, развернулся к гостю. — Проводить вас к столу? — с едва уловимой ноткой ехидства спросил он. — Или вам, как помощнику, не положено сидеть за одним столом с бароном Одьёнте? Что-то прорычав, Арок ушёл сам. Франкенштейн усмехнулся. Теперь можно сыграть по-крупному. Держитесь, гости дорогие! Осторожно потерев плечо, он оправил одежду и прошёл в гостиную, вежливо улыбаясь. Обед прошёл весело. Для двоих. Кадис Этрама ди Рейзел сдерживал улыбку, наблюдая за человеком, который вёл себя так, как не посмел бы ни один слуга. Франкенштейн ходил по краю, почти нарушая правила, чудом выворачиваясь во фразах так, чтобы вывести благородного из себя, но остаться безнаказанным. Одьёнте сверкал глазами, что-то глухо ворчал, но не говорил ничего. Франкенштейн же упивался своей игрой, хотя бы так, осторожно и пока ещё немного неумело, но мстя за все испорченные работой года, за все травмы. Понимал, что большего вреда нанести он пока что не может. — Я удивлён, Кадис Этрама ди Рейзел, — проговорил Карнир. — Почти три месяца прошло, но у вас до сих пор только один раб. И тот без ошейника. — Франкенштейн не раб, — в который раз повторил ноблесс. — Я освободил его. Человек, еще в начале разговора переместившийся ближе к мастеру, имел удовольствие наблюдать за тем, как благородные пытаются справиться с удивлением. — Но почему?! — Таково моё желание. — Вы не можете принимать подобных решений, Кадис Этрама ди Рейзел, — холодно проговорил Одьёнте. — Этот человек мой, и сегодня я приехал, чтобы забрать его обратно. Надеюсь, вы уже нашли себе ещё рабов? Я дал вам достаточно времени для этого. Рейзел бросил взгляд на мгновенно побледневшего человека. Тот замер в одной позе, наливая чай в чашку мастера. Руки задрожали, но он успел прийти в себя прежде, чем напиток перельётся через край. Молча выпрямился и пошёл дальше, доливая напитки и стараясь не показывать своей напряжённости. Франкенштейн не знал, что и думать: его забрали не навсегда? Зачем тогда всё это? Просто игра? И Мастер изначально знал, что потом его необходимо вернуть обратно? Что же теперь делать? Сейчас сбежать он не сможет, поймают сразу, но Одьёнте наверняка наденет на него ошейник сразу же, как закончит этот разговор! Арок многообещающе улыбнулся, когда юноша подошёл к нему, но Франкенштейн предпочёл этого не заметить. Тот ошейник, что принёс Кадис Этрама ди Райбес? Он же был с цепью, что, если его ещё сильнее ограничат в движениях? Запретив себе паниковать, юноша уже машинально вежливо огрызнулся на очередного благородного и пошёл дальше. — Барон, я думаю, что… — Я прошу прощения за свою невежливость, Кадис Этрама ди Райбес, но разговариваю я с вашим братом. Не с вами. — Вы подарили мне Франкенштейна, — отставив чашку, проговорил Рейзел, стараясь не замечать загоревшегося новой надеждой взгляда. Человек смотрел почти с мольбой: они оба знали, что будет, если юношу заберут. — Ч-что? Я сказал, что вы можете взять любого моего раба, но я не говорил, что навсегда! Этот мальчишка идёт со мной! Франкенштейн молчал, стоя за плечом Райбеса. Он был неестественно прям, но всё ещё улыбался, вежливо и отстранёно. Пусть так, главное, чтобы не сорвался. — Вы сказали: «Дарю», — всё так же спокойно ответил ноблесс. — Это слышал мой брат, некоторые благородные, присутствующие здесь. Или вы, каджу Одьёнте, отказываетесь от своих слов? Карнир невольно поёжился от пронизывающего взгляда немногословного собеседника. Скрипнув зубами, он не нашёлся с ответом. Отказаться от своих слов можно было бы только в крайнем случае, но возвращение раба явно таким не было. Он может лишиться уважения! После того, что натворил здесь этот человек, благородные и так усомнились в его влиятельности. Нельзя усугублять положение: каждый из посмевших сбежать ему был нужен. — Получив Франкенштейна, я освободил его и предложил работу. Поэтому вы не можете забрать его, — тем временем продолжил Рейзел. Помолчав немного, он обратился уже к помощнику. — Я думаю, что можно подать горячее. Поклонившись, человек ушёл. Там, на кухне, он успеет прийти в себя и осмыслить всё произошедшее. Дальнейший обед проходил в несколько напряжённой обстановке. Райбес вёл беседы, отвлекая гостей, человек сновал вокруг стола, прислуживая, Рейзел привычно молчал. Тема с возвращением больше не поднималась, но ноблесс видел, что юноша всё ещё напряжён. Поэтому, воспользовавшись тем, что благородные рассмеялись какой-то шутке, а Франкенштейн доливал ему чай, Рейзел тихо шепнул: — Никто тебя не заберёт. В этот раз напиток всё-таки пролился, но ноблесс предпочёл оставить это незамеченным. Потому что после этих слов юноша чуть нервно, но всё-таки улыбнулся, посмотрел с благодарностью. А подав плащ Одьёнте, человек улыбался уже откровенно издевательски, едва ли не с превосходством. Выхватив свою одежду, барон выругался и ушёл. Наконец-то стало тихо. Выдохнув, юноша опустился прямо на пол, упершись лбом в руку. Этот день отобрал слишком много сил как физических, так и душевных. Ещё и рука болела всё сильнее, требуя оставить её в покое и не шевелить. Вздохнув, Франкенштейн поднялся и принялся за уборку, затирая грязные следы около порога, затем взялся за уборку стола. Лишь когда особняк снова сиял чистотой, а вся посуда была перемыта, юноша без сил опустился на ближайший стул в кухне. Всё-таки сложно устраивать подобные приёмы в одиночку, он едва всё успел! И так сильно устал. В тишине дома раздался тихий перезвон колокольчика. Вздохнув, Франкенштейн поднялся и заварил чай. Быстро составил чистый сервиз на две персоны и покатил тележку к мастеру и его брату. Разлив чай, человек осторожно поднял чашечку за блюдце и тут же поставил на место, когда боль пронзила от запястья до самого плеча. Перетерпев, Франкенштейн продолжил своё занятие, орудуя только одной рукой. — Сегодня ты больше не нужен, — проговорил Рейзел. — Ты хорошо поработал, хвалю. — Благодарю, Мастер. Оставив братьев беседовать, Франкенштейн ушёл в свою комнату, отсыпаться. Кадис Этрама ди Рейзел посмотрел на брата и вздохнул: — Ты знал. — Знал. — Почему ты не сказал мне? — Я не думал, что ты сможешь удержать его, брат, — вздохнул Райбес. — Честно говоря, я даже не слышал той фразы Одьёнте. Не хотел расстраивать раньше времени. — Я бы расстроился, если бы не имел возможности придумать, как оставить Франкенштейна, ты совсем не оставил мне времени для этого, — возразил Рейзел. — Я освободил его не для того, чтобы он снова стал рабом. Свободным этот человек сделает гораздо больше, чем под чьим-то господством. — Но он служит тебе. — Я здесь не навсегда, брат. Осталось немного, а потом мне придётся оставить его. Кадис Этрама ди Райбес промолчал, сделав вид, что не заметил печали брата из-за разлуки с человеком.