Дни летели за днями, оставляя тёмное прошлое всё дальше, позади. Франкенштейн уже привык к своей новой жизни. Поначалу было сложно: не имея навыков, юноша многое портил. Обеды и ужины сжигались с обидным постоянством, чаи заваривались либо слишком крепкими, либо совсем пустыми, а с необходимым количеством соли и перца человек воевал дольше всех.
Кадис Этрама ди Рейзел принимал эти попытки спокойно. Пробовал, откладывал приборы, говорил, что необходимо исправить, а сам просил омлет. И ещё ни разу не выдавал своего недовольства. Когда же Франкенштейн рискнул спросить почему, ноблесс ответил, что человек всего лишь учится, и сразу ни у кого ничего не получается.
Когда приходил Кадис Этрама ди Райбес, человек предпочитал подавать те блюда, в которых был уверен.
Сейчас он мог приготовить десятки блюд на память.
В первые месяцы бывали такие дни, когда Франкенштейн просто не успевал ничего сделать. Мечась среди дел, срочно требующих заняться ими, юноша не понимал, за какое взяться первым. В итоге неправильно расставив приоритеты, он опаздывал везде. Приходилось доделывать все на следующий день, вечер или ночь. Вымотанный юноша просто садился там, где заканчивал, и засыпал.
И неизменно просыпался укрытый пледом.
Сейчас Франкенштейн точно знал, когда и что лучше сделать сейчас, а какую задачу можно отложить. Свободного времени с каждым днём становилось всё больше.
Прогулки на лошадях участились настолько, что конюх стал оставлять скакунов, который обычно они брали. Человек уже без опасений садился на коня и после прогулки не падал от усталости, как в первое время.
Его устраивало всё, кроме одного: полгода почти прошли.
На осторожный вопрос благородный лишь легко улыбнулся и попросил сформулировать вопрос на Лукедонском, ловко переводя тему в другое русло. Знание этого языка Франкенштейн готовился выбивать с боем, заготавливал речь, репетировал, но на первый же вопрос Кадис Этрама ди Рейзел ответил согласием. Он немного рассказал об истории Лукедонии, объяснял сам язык, его написание, иногда задевал тему иерархии, упомянул даже оружие духа. Эту информацию Франкенштейну было весьма сложно добыть, Мастер очень скупо рассказывал о своей стране, просто кошмарный сон шпионов! Поэтому все знания о Лукедонии, кроме языка, были весьма поверхностны.
Зато на любой другой вопрос юноше отвечали охотно и подробно. Благородный не избегал возможности научить человека чему-нибудь новому.
И в это утро юноша уже привычно принёс чай, поставил перед мастером и уточнил, чем благородный хотел бы заняться. И впервые за пять месяцев был проигнорирован.
Кадис Этрама ди Рейзел молча сидел в кресле, гипнотизируя пространство впереди себя. На столе лежал свёрнутый лист пергамента и кошель.
— Возьми.
Подняв кошелёк, Франкенштейн быстро заглянул вовнутрь. Деньги. Закрыв, перевёл взгляд на Мастера. Что же он попросит?
— Оказывается, я забыл тебе заплатить, — улыбнулся Рейзел, поднимаясь.
— Но здесь слишком много!
— Я не беден, — ответил ноблесс, благоразумно не говоря о том, что отдал все свои человеческие деньги. В Лукедонии они не нужны. Затем посмотрел как-то странно и продолжил. — Будь сильным, Франкенштейн, и иди к своей цели. Но самое главное — не позволяй никому лишить тебя свободы.
— Вы говорите так, словно прощаетесь, Мастер, — нервно засмеялся человек. — Что подать на завтрак?
— Ничего. Мы не будем завтракать.
Заметив Райбеса, вышедшего из соседней комнаты, Франкенштейн поклонился.
— Тогда на обед?
— На твоё усмотрение.
И оба ушли, оставив человека одного. Сбитый с толку юноша присел на диван. Что за странный взгляд? Как будто они виделись в последний раз! Он же не мог просто уйти? Мастер же не оставил его?
— Что за глупые мысли? — сам себя одёрнул Франкенштейн и поднялся, чтобы взяться за завтрак. Поел, попытался позаниматься, бросил это гиблое дело, унёс кошелёк, спрятав его в надежное место. От непонятного беспокойства отмыл особняк до зеркального блеска, составил список покупок. И сейчас наматывал уже который круг по гостиной. Надо бы взяться за обед, но он никак не мог избавиться от странного ощущения, что вот-вот что-то должно произойти. Забытый лист пергамента лежал на столе, манил.
— Нельзя читать хозяйскую документацию, — сам себе сказал человек, раскрывая свиток. На Лукедонском была написана всего лишь одна фраза: «Можно действовать».
— Что всё это значит? — нахмурился юноша. Снаружи раздался грохот, что-то упало, раздались крики. Вздрогнув, Франкенштейн подхватил плащ и выбежал на улицу.
Среди людей уже началась паника. Жители кричали и бежали, кто куда, не замечая, что давят своих же. Где-то плакали дети, визжали женщины, ругались мужчины. А в небе на распахнутых кровавых крыльях парил Мастер. Его лицо было спокойным, как и всегда. Подняв руку, ноблесс указал на одного из благородных и с руки сорвался красный вихрь. С другой стороны сражался Кадис Этрама ди Райбес.
— Что за?..
Рядом с грохотом обвалился дом. Франкенштейн мотнул головой, пытаясь избавиться от удивления, и бросился в деревню. Надо было срочно выводить людей из-под падающих камней и рушащихся зданий.
— Не медли! — рыкнул юноша, подтолкнув молодую девушку к своему знакомому кузнецу и передав младенца ему в руки.
— А, салага! Молодец! — одобрительно улыбнулся мужчина и тут же гаркнул своим ребятам, чтобы помогли Франкенштейну. — Да не плачь ты, мелочь! Ну крикнул, подумаешь! Эй, салага, не подведи!
Юноша кивнул и тут же раздал всем указания, а после побежал и сам, выводя людей в стоящий в отдалении особняк Мастера. Людей было много, и Франкенштейну оставалось только радоваться, что битва происходила в небе, а не на земле. И так слишком много народу! Жителей приходилось выводить из рушащихся домов, в которых они прятались, полуобвалившихся подвалов, даже сараев!
И лишь иногда Франкенштейн позволял себе посмотреть на Мастера, чтобы удостовериться в том, что он жив.
Юноша взял за руку маленькую девочку и крикнул мальчишкам бежать за ним. Парни послушно жались ближе к спасителю, стараясь не путаться при этом под ногами.
— Попался, парень!
Не думая, Франкенштейн схватил палку и со всей силы ударил по голове благородного. Не попал. Арок увернулся до обидного легко.
— Я искал тебя, — хищно улыбнулся аристократ, сделав шаг в сторону юноши. Заведя детей себе за спину, человек оскалился.
— Долго искал, — ответил он. — Я думал, что вы способны на большую скорость.
— Уничтожу! — прошипел Арок, рванувшись в сторону ненавистного человека. Франкенштейн сильнее сжал своё ненадёжное оружие, готовый напасть. Но за секунду до столкновения перед ним появилась размазанная тень, отбросившая противника в сторону. Вот только человек этого не увидел, уже начав свою атаку. Палка сломалась о выставленную руку Райбеса.
— Смотри, куда бьёшь, Франкенштейн! — рыкнул каджу.
— Кадис Этрама ди Райбес?!
— Продолжай выводить людей, мы с Рейзелом закончим битву, — коротко приказал благородный прежде, чем взмыть в воздух. Не позволяя себе отвлекаться, юноша снова подхватил девочку и повёл детей из эпицентра.
Неразбериха постепенно улеглась. Кузнецы, оставшиеся с Франкенштейном до самого конца, осторожно разбирали завалы, выискивая выживших. Грохот в небе затихал. Юноша шёл по деревне, пытаясь найти спрятавшихся жителей, без опаски заходя в полуразрушенные здания. О своей безопасности он не думал. Не сейчас.
Полыхнуло красным, и на землю упало два тела. Одно рассыпалось прахом ещё до падения, но второе врезалось в тропу, почти похоронив себя взрытой землёй. Почти сразу же около него оказался Райбес, бережно вытаскивая брата из ямы.
— Мастер! — с ужасом воскликнул Франкенштейн, глядя на бледное лицо того, кто спас его жизнь. Бросившись было к ним, юноша замер, когда увидел, что тело ноблесс безжизненно обвисло в руках Райбеса. — Нет… Он же не…
Каджу Кадис перевёл взгляд с уснувшего брата на растерянного человека. Уйти просто так было бы неправильно. Рейзел бы точно не хотел этого, но и общаться с этим парнем желания не было. Хотелось как можно скорее оказаться дома, положить брата в усыпальню, отсыпаться, а самому отчитаться Лорду и наконец-то просто отдохнуть в своей комнате.
— Не теряй своей свободы, Франкенштейн, — негромко сказал Райбес. — Мой брат заплатил за неё высокую цену. Мы больше не увидимся. Прощай.
Юноша и глазом моргнуть не успел, как оба исчезли из виду, оставив только разрушенную деревню и его. Одного.
— Но… — Франкенштейн запнулся, — это вы — моя Свобода, Кадис Этрама ди Рейзел...
Никто не ответил. После грохота битвы и суматохи стало слишком тихо. Юноша стоял на тропе, просто не зная, что ему сейчас делать. Он всегда искал возможности побыть одному, отдохнуть от всего того, что происходило вокруг: людей, работы, благородных. Но теперь одиночество давило. Куда ему идти? Что делать?
— Эй, салага, идём, — тихо сказал кузнец, подходя к товарищу. — Мы людей разместить не можем. Поможешь, а?
— Да, — ответил юноша. — Конечно, идём.
Словно в полусне он добрёл до особняка, не глядя ни на кого. Прошёл внутрь и, постаравшись отбросить все свои эмоции, взялся за работу. Теперь это его дом, почему-то Франкенштейн был в этом уверен. Особняк небольшой, и мужчин пришлось разместить в недостроенной конюшне, в которой планировалось поселить троих коней.
Прислушиваясь к разговорам, юноша всё больше хмурился, осознавая, что никто из них не помнит, что произошло. Ни одного слова про благородных.
— Говорят, что именно этот юноша поднял восстание против рабовладельцев, — шептались в одном углу, и Франкенштейн невольно ёжился от взглядов в спину.
— Эти люди, что уподобились зверью, наконец-то были убиты! — радовались в другом. Никаких упоминаний о силе, битве или существах, что захватили их. Они словно забыли про то, что происходило в последние десятилетия. Юноша похолодел, вспомнив, как его Мастер упомянул о своей возможности изменять память в одном из разговоров.
Но он же помнит?!
Забежав в свою комнату — единственное место, где было тихо — Франкенштейн сел на кровать. Он помнит все дни, что провёл в рабстве, помнил и служение его мастеру, но не его внешность, разговоры, но не голос. Он называл его «Мастер», но не мог назвать истинного имени.
В памяти осталась лишь размытая тень.
— Мастера звали... — шептал человек, уже зная, что все попытки безуспешны. — Его имя! Я же знаю его имя!
Он добился лишь головной боли. Но ничего более. Благородный милостиво оставил ему память о днях, что они провели вместе, знания, в том числе и о Лукедонии, но намертво стёр всё о себе и… кто-то ещё был с ними в этом доме? Или нет? Зачем ему три лошади в конюшне? Он же хотел купить троих коней? Или нет? Вскочив, Франкенштейн заметался по комнате, пытаясь найти хоть что-то, что может напомнить ему о работодателе. Кто он? Благородный. Но его имя... Застонав, юноша опустился на пол. Как же он выглядит?!
Внешность, голос, тон, взгляд, повадки, привычки — он не помнил ничего, кроме того имени, что дал ему сам.
— За что же вы так со мной, Мастер? — тихо спросил Франкенштейн, опуская лицо в ладони.
Откуда-то раздался стон, напомнив, что в доме есть люди, нуждающиеся в помощи, в его навыках. Поднявшись, юноша пошёл в ту сторону.
Оправив на себе одежду, человек вздохнул и открыл двери. Сейчас он знал, что надо делать. Он видел новую цель в своей жизни.
Но сколько бы ни прошло лет, как бы он ни старался, насколько хорошо себя ни улучшил, Франкенштейн никогда не вспомнит того, кто спас его жизнь.
Его Мастера.
Его Свободы.
***
— Особняк? Здесь, в таком месте?
Рейзел чуть повернул голову, услышав знакомый, но уже подзабытый голос. В его дом заходил светловолосый мужчина. Ноблесс отошёл от окна. Надо встретить гостя.
Кадис Этрама ди Рейзел узнал его сразу. Тот же прямой и дерзкий взгляд голубых глаз, та же внешность. Юноша повзрослел, возмужал, но был узнаваем. Франкенштейн. Он всё-таки пришёл сюда. Что-то словно переменилось, встало на своё место. Как будто бы ему только и не хватало одного-единственного слуги на весь особняк.
Он смотрел почти так же настороженно, как тогда, когда благородный привёл его в свой временный дом. Следил за движениями, уже сейчас просчитывая: уклониться или блокировать?
И, по иронии судьбы, снова ранен.
Человек не узнал его. Начал говорить что-то про своё служение в этом доме. Благородный с трудом сдержал улыбку: он очень удивился бы, узнай правду. Развернувшись, ноблесс хотел уйти в комнату, но заметил, что Франкенштейн своевольно переоделся.
— Эта рубашка, — тихо проговорил Рейзел, повернувшись. — Моя.
На нервный смех человека он уже не обращал внимания.
После того, как ушли главы кланов, человек остался позади него. Некоторое время молчал. Ноблесс тоже не говорил, глядя в окно. Для него это было привычно, ведь и раньше этот юноша мог сидеть рядом с ним, поддерживая тишину.
— Моё имя Франкен… штейн.
Ах, да! Он же его не помнит. Что ж, кажется, им придётся выстраивать новые отношения. А потом он всё расскажет, когда человек снова поверит ему.
— Кадис Этрама ди Рейзел.
***
Тогда, когда израненный человек пришёл к нему в особняк, Рейзел честно хотел рассказать ему о том, кем являлся тот полузабытый мастер, но потом пришли Геджутель и Рагар, появились какие-то дела, ещё и про встречу с Лордом помнить надо было. В общем, забыл он рассказать. Да и сам человек никогда не упоминал о своём прежнем мастере. Лишь однажды, когда неосторожный Тао спросил, был ли их босс в услужении ещё у кого-то. К всеобщему удивлению на неправильную фразу Франкенштейн внимания не обратил, лишь погрустнел заметно. Проронил сухое: «Был. Мой прежний Мастер погиб», — и ушёл, запершись в лаборатории на несколько дней.
Кадис Этрама ди Рейзел медленно отставил чашечку. Учёный вышел лишь сегодня утром, взявшись за своих подчинённых, успевших набедокурить, вёл себя как и всегда. Поэтому никто, кроме ноблесс, не видел, что Франкенштейн тосковал: привычка прятать свои эмоции осталась за ним, кажется, навсегда. Что ж, лучше рассказать спустя пару тысяч лет, чем никогда, верно?
— Франкенштейн, — тихо позвал его Рейзел. Учёный тут же отвлёкся от своих рабочих, поспешивших смыться.
Мужчина проводил их взглядом, махнул рукой, присел на диван и вздохнул, массируя переносицу.
— Я не понимаю, Мастер! Как? Вот, как они умудрились спалить плиту? Она же электрическая! Мисс Сейры нет всего неделю! Я отсутствовал три дня!
— Я помню, — тихо сказал ноблесс, — как ты однажды сжёг кухню, едва не погибнув.
Учёный замер, напрягся, отнял руку от лица и посмотрел на благородного.
— Мастер? Откуда вы это знаете?
Рей легко улыбнулся и посмотрел с хитрецой:
— Ты когда-нибудь задумывался о том, почему твой прежний мастер не рассыпался в прах? Ведь ты помнишь, что он был благородным, я не отнимал этих воспоминаний.
— М-мастер?
Глядя на растерянного человека, ноблесс понял, что ему стоило сказать это несколько иначе. Но менять что-то уже поздно. Их ждал долгий разговор.
Но Кадис Этрама ди Рейзел действительно был рад, что на душе человека станет одним тёмным пятном меньше. А память восстановится, ей нужен был лишь толчок. В надежде встретиться с этим человеком вновь ноблесс оставил небольшую лазейку.
Поэтому Франкенштейн обязательно вспомнит того, кого назвал своей Свободой.
