Так велел Господь.

      Мы с Оливером не заметили, как оказались на пороге квартиры Тилля: так быстро мы преодолели все препятствия. Я достал из кармана ключи, которые взял перед выходом с полки, и открыл дверь. В ту же секунду раздался громкий взрыв смеха. Ребята веселились. Я разулся и прошёл в зал.       — Мы купили еды! — оповестил я друзей о своём прибытии.       — Наконец-то! Ты где ходил так долго? — возмутился полупьяный Шнайдер. — Ты принёс бухло?       — Ты на себя посмотри! Какое ещё бухло! Нет, не купил, — я пожал плечами. — Ты можешь разрулить тут всё? Мне надо с Паулем поговорить, — тихо шепнул я Риделю.       — Да, конечно, иди, — также шёпотом ответил мне друг и тут же громко сказал:       — Зато мы торт и печенье купили! И газировку, а то вы уже всю выпили!       — О-о-о-о-о, — хором прокричали в ответ ребята и бросились на пакет. Даже Кристоф позабыл об алкоголе. Я, стараясь быть незамеченным, потянул за рукав Ландерса.       — Пауль, выйдем на минуточку. — Друг поднял бровь. — Поговорить надо.       — Окей. — Мы вместе вышли из гостиной, прошли в самую дальнюю комнату, а ей был кабинет Тилля, где он писал стихи, и закрыли за собой дверь. — Ну что? О чём ты хотел поговорить?       Я рассказал Паулю всю ситуацию; не буду углубляться в подробности рассказа. Лишь скажу, что Ландерс пару раз намеревался убить Натали, затем хотел найти Надин (зачем — не знаю, но меня это уже пугает), и в конец решил, что Марго следует отправить обратно во Францию, причём вместе с «этими рыжими», как назвал он Нату и Надин. А в итоге сказал:       — Я им отомщу. Всем троим.       — Нате не надо! Что она тебе сделала? Стала одной из жертв обмана? — возмутился я в ответ. В глазах Пауля горел какой-то стальной огонь, губы сжались в тонкую линию.       — Защищаешь её? Изменяешь мне? — ледяным тоном спросил он.       — Как ты мог такое подумать?! Огонёк мне как сестра! Если у тебя появились какие-то подозрения — ты меня не любишь! Как можешь ты сомневаться во мне?! Я? Тебе? Изменяю? Ревнивец! Не трогай меня! Оставь! Иди к ребятам, веселись, а меня оставь! — я психанул. Первый раз за последние четыре года у меня в глазах стояли слёзы. Пауль почти разбил мне сердце. Надо же, какой я, оказывается, сентиментальный.       — Ну-ну, не надо. Не плачь. Я не хотел, я со злости. Я просто рассердился на эту… эту… козу… На Марго, в общем… Извини, Рихард, не обижайся, пожалуйста!       — ОСТАВЬ МЕНЯ!!! — прокричал я так, что, наверное, весь район слышал.       — Ну хочешь, я на колени встану? — не унимался он.       — ДА Я НЕ В ОБИДЕ! ДАЙ МНЕ ПОБЫТЬ ОДНОМУ! ОСТАВЬ МЕНЯ, ОСТАВЬ!!! Ты не понимаешь, что ли? О-с-т-а-в-ь м-е-н-я!!!       Пауль странно на меня посмотрел и вышел, хлопнув дверью. Это была наша первая ссора. Наконец-то я один и могу дать волю накопившимся слезам, снять напряжение. Я сел на подоконник и достал наушники из кармана. Включил на телефоне какую-то грустную песню. Слёзы не текли. Я уставился в окно. Тучи вновь затянули небо, темнота укутала зимний день. Снега ещё не было; вернее, первый уже был, но от дождя он растаял. Наша зима начиналась лишь в конце декабря.       Дождь отрывисто забарабанил по крышам. Крупные капли падали на подоконник сквозь открытое окно. Люди на улице поспешили домой. У нескольких оказались зонтики, остальные стремились не промокнуть. Резкие порывы холодного зимнего ветра трепали волосы, переворачивали зонтики. Дождь усилился. Теперь он хлестал по окнам наотмашь, косо, будто хотел прорезать насквозь или выбить стёкла. Первая молния разрезала воздух. Прогромыхало. Ярко-белые электрические ветви мелькали тут и там, гром грохотал, словно кто-то неумело бил палками по барабанной установке. Ветер пел какую-то тревожную песнь, завывал, свистел, проносился со скоростью мысли по улицам. Фоном этой странной музыке служил дождь: он будто отбивал мелкую дробь, а временами лил как из ведра, затопляя всё вокруг. Дополнял эту унылую тревожную картину мягкий шелест промокших листьев да карканье ворон, стремящихся скорее улететь подальше и спрятаться от дождя в укромном местечке.       Окно я закрыл. Погода располагала сидеть дома, не высовывая носа. Если она продержится до утра, то будет свободный день: при таком ветре и ливне разрешают не ходить в школу. Я написал маме смску: «Мамуль, привет, сегодня не смогу прийти домой из-за погоды. Очень жаль: (»       Затем я набрал Натали: сегодня я подходил и брал у классной руководительницы номер подруги. Мне хотелось всё выяснить. Огонёк ответила быстро.       — Алло? Кто это? — голос был взволнованный. — Вы, наверное, ошиблись номером? — девушка хотела отключиться, но я остановил её:       — Ната, это Рихард. Мне нужно кое-что выяснить, и это очень важно.       — А, Рихард? Надо записать тебя в контактах. А как ты узнал мой номер? Мы же вроде не обменивались… — удивилась Натали.       — Не важно. Это не важно.       — Ну хорошо. Но потом всё же скажи мне. Что ты хотел узнать? Если ты про записку, то я всё понимаю, у тебя есть Пауль, я готова быть твоей подругой, подавить в себе чувства, — затараторила Огонёк. — Я знаю, что Кристиан хороший парень, с ним я буду счастлива. Мне просто нужно было высказаться…       — Стой! Да стой же ты! Я вообще не про это! И ты мне не просто подруга, ты мне сестра, запомни это.       — Боже, Рихард… Сестра? Да разве я достойна? — шокировано спросила Ната.       — Ненавижу это самоунижение. Конечно достойна! Я не Бог, а ты не ничтожество, чтобы быть недостойным. Успокойся! И я не про записку.       — Не про записку? А про что же тогда? — голос Натали был изумлённым.       — Про Надин, которая уверяет, что она твоя сестра.       — НАДИН?! — Я был готов поклясться, что у неё отпала челюсть и глаза сейчас на лбу. И ещё я был готов поклясться, что они знакомы. Знакомы, чёрт побери!       — Ты знаешь её? — с напускной холодностью спросил я. На самом деле меня глодало любопытство, но я не должен был этого показать.       — А что, собственно, случилось? — пришла в себя Натали. Взяла себя в руки? Надеюсь, она не соврёт. Третий раз за день я пересказал эту досадную и противную для меня историю.       — На сколько выглядит Надин? — вдруг задала странный вопрос Ната.       — Что, прости? — опешил я.       — На сколько лет выглядит Надин, — спокойно и терпеливо повторила Огонёк.       — Ну… лет на девятнадцать… Максимум на двадцать три. Что за вопросы? — осторожно поинтересовался я.       — А ей тридцать четыре, — тихо ответила Натали.       — ЧТО?! Да не может быть! Не верю! — я был ошарашен.       — Могу показать её паспорт. Правда, стащить придётся…       — И как ты это сделаешь? И кто она вообще такая?       — Моя мать.       Воцарилась напряжённая тишина. Она повисла в воздухе, загустела, мешая дышать. Молчание угнетало. Я заговорил.       — Мать? — очень тихо переспросил я, кажется, даже сам себя не услышав, а лишь угадав.       — Мать. Которую я ненавижу. Которая пьёт и курит. И не так, как ты например: иногда пьёшь, куришь так, чтобы никому не мешать. Она напивается в хлам, приходит ночью, курит в квартире. До двадцати семи она была хорошая, как все мамы. Мы с ней жили в любви и ласке, вдвоём: где папа мы не знали, ведь мама меня нагуляла в молодости. Мы любили друг друга. А потом приехали из Марселя сюда. И мама встретила Марго. Они вместе, да. Это белобрысая мразь испортила и развратила маму. И теперь… — послышались всхлипы. — И теперь можно считать, что мамы у меня нет, — она закончила и разревелась.       — Не плачь, милая, у тебя есть теперь брат, который тебя и поддержит, и поможет. Ну же, у тебя есть семья. Есть. — Я не умел успокаивать, особенно девчонок, но я очень хотел помочь своей сестре. Теперь уже и правда сестре. Самой, что ни на есть, родной.       — Фрейлейн Амалия — моя репетитор по алгебре, которую я наняла на свои деньги, знает обо всём. Она подала на маму в суд. Если её лишат родительских прав, фрейлейн удочерит меня. Только вот я не люблю её, не как маму.       — Давай мои родители удочерят тебя! — не подумав, ляпнул я. И пожалел, что дал надежду. А вдруг они не согласятся?       — Вряд ли. Кому нужен чужой незнакомый ребёнок? Мне скоро шестнадцать, ещё чуть-чуть, два годика, и я уеду учиться в Дюссельдорф. Ты говорил, тоже туда поедешь? Вот и хорошо. Буду рядом с братом… — в голосе Натали слышалась горечь.       — Благоразумно. Но ты не огорчайся! Мы вытянем эти испытания! Я тебе обещаю, мы будем идти по своей стезе рука об руку, как брат и сестра. И неважно, что мы не похожи, что мы не одной крови. Мы одной души, а это значит больше всего остального вместе взятого. Правда? — меня так понесло. Пришло вдохновение.       — Правда, — слегка удивлённо ответила Ната. — Ой, мама с Марго пришли. Странно. Обычно приходят ночью. Ладно, давай, они не должны знать, о чём мы говорим. Удачи! — и она сбросила.       А я взял листок бумаги и, включив музыку в наушниках, начал писать. И это была моя первая песня, песня моего сердца и души. Честная, правдивая песня.