Полуночный посетитель

Но дни шли, и, к сожалению, время вспять не вернуть. Так же, как не остановить мгновение или не замедлить счастливые моменты. Тэхён прозябал в аптеке и с благодарной покорностью принимал то, что ему досталось. Он всё уверял себя, что стоит пережить череду этих грустных, одиноких, серых, пустых и — что самое ужасное — бесполезных дней, чтобы потом прийти к тому, за что боролся. Вот только счастье он вряд ли почувствует, когда оно придёт — наверняка оно будет, так же, как и сегодня, прятаться за стеной унылых мыслей. Оно где-то там, позади, машет ему, улыбается ласковым солнцем и порхает живой бабочкой. Там, в крохотных снежинках и морозном ветре, там, в скрипе шагов по свежему снегу и тёплом шарфе. Наверное, там, в горячем какао и маффинах, витринах магазинов, гирляндах, шарах, заливистом смехе и мягких локонах. Ничего из этого у Тэхёна не было. Пора перестать уговаривать себя подождать чуть-чуть, ведь он прекрасно осознавал, что его жизнь продолжит быть такой же скучной и он никогда не добьётся тех высот, о которых мечтал. Он говорил, что в мире нет совершенства, но всё равно чувствовал себя пустым… Чонгук заглядывал каждый день, как по традиции — в два часа дня. Обычно самые атмосферные, запоминающиеся моменты люди ассоциируют с поздним вечером или же ночью — в случае с Чонгуком Тэхён оставлял в памяти лишь долгие разговоры с ним по разные стороны стекла, в котором каждый из них видел друг друга по-разному: Тэхён был неприступен и холоден, загнивая в своём царстве медицины, а Чонгук витал в мечтах и улыбался — по-настоящему, слегка зажмуривая глаза. Они подолгу вели беседы на какие-то отвлеченные темы, и уже спустя пару дней Тэхён знал достаточно много вещей про человека, бывшего когда-то незнакомцем. Чонгук жил в Сеуле с самого детства. Он родился в состоятельной семье и оттого имел множество возможностей для беспечной и веселой жизни. Он уже выпустился из высшей школы по специальности современный танец и мечтал стать танцором или хореографом, но сейчас решил взять год на отдых, чтобы путешествовать, гулять, свободно дышать, творить и любить. Чонгук видел мир совсем иначе, чем Тэхён. Он никогда не испытывал нужды в деньгах, жилище, еде, он разбрасывался вонами направо и налево, оплачивая за свой счёт напитки половине народу в клубе и обедая в дорогих ресторанах. — Разве тебе не наскучило так жить? — однажды спросил Тэхён. — Череда бесконечных вечеринок, пустого веселья… — Ах, я понял, — в ответ махнул рукой Чонгук. — Ты думаешь, почему я до сих пор не стал серьезнее. Видишь ли, Тэхён, моя цель — не становиться серьезнее — или, как говорится, «взрослее», — как можно дольше. Я хочу дышать свободно, не чувствуя это бремя хлопот и ответственности. Хочу не спать по ночам, потому что встретил чудесного человека, а не потому, что готовлюсь к нескончаемым экзаменам. Хочу гулять по городу и путешествовать, а не сидеть в четырёх стенах и выбираться из своей крепости только на однообразную работу. Не пойми меня неправильно, но я думаю, каждому человеку нужно выбираться куда-нибудь время от времени. Тебе тоже стоит проветриться. Иначе, стремясь к саморазвитию, ты, наоборот, себя погубишь. Тэхён лишь хмыкнул. — Что ж, может быть, ты и прав. Вот только сейчас у меня совершенно нет времени. Чонгук не без вызова взглянул на него. — Я ещё докажу, что времени у тебя хоть отбавляй, и его, возможно, скопилось даже больше, чем у меня. Тэхён понятия не имел, как он это докажет, однако был заинтригован. С течением времени (наверное, четырёх коротких дней их знакомства) Тэхён понимал, что Чонгук скорее неосознанно, чем осознанно, влюблял его в себя: он вёл себя, собственно, как и со всеми, довольно дружелюбно и вежливо и умудрялся даже флиртовать, вот только довольно неопытному и нелюдимому Тэхёну казалось, что так Чонгук общался лишь с ним, и только ему улыбался так открыто, только при виде него его глаза светились. Тэхён привык к довольно тесному, закрытому общению и себя мог описать как собственника, начиная надумывать небылицы о том, что его никто не любит — или любят меньше остальных — как только на него переставали обращать внимание. Это было паршивое чувство, и Тэхён с радостью бы от него избавился, но… Может, стоит насильно себя заставить верить, что люди, общающиеся с ним, не могут построить свой мир лишь вокруг него. Это глупо. Тем не менее, каждый раз, когда Чонгук покидал аптеку, порхая, как хрупкая, но самая красивая птица в мире, которую возможно поймать, но невозможно удержать в ладонях, каждый раз, когда Чонгук уходил, Тэхён боялся, что сегодняшний разговор станет их последним. Но он возвращался. — Чонгук? — как бы невзначай спрашивал Тэхён. Тот заинтересованно поднимал голову. — Что ты делаешь? Чонгук гордо поднимал наполовину законченную детскую раскраску и улыбался. — Понятия не имею, зачем вам детский столик, если я ни разу не видел здесь детей. Иногда заглядывали посетители, с таким же удивлением смотря на Чонгука, у которого коленки возвышались над этим самым детским столиком, но тот даже не обращал внимания. Он чувствовал себя как дома, и Тэхёна это радовало. — Надолго ты планируешь остаться здесь, в этом районе? — справился он, скучая облокачиваясь о свою стойку. Чонгук на секунду задумывался и уходил в прострацию, выразительно смотря на стену. Нахмуривал брови, щурил глаза… — Не знаю, — пожимал плечами. — Как получится. Ты же знаешь, у меня что-то вроде отношений. Слова больно кольнули Тэхёну по сердцу. Он горько улыбнулся, говоря, что припоминает такое событие. Как же такое не запомнить! А сам мысленно бил себя за внезапную любовь, о которой даже не просил. Не сейчас. Не в это время. Не в этого человека! Нет, Нет, сплошные Нет… Но к сожалению, Да. — У тебя не будет ещё витаминок? — обворожительно, лучезарно улыбнулся Чонгук, напоминая щеночка, выпрашивающего лакомство. — А что, в тот раз проспорил и не наглотался больше двадцати за раз? Чонгук, к его удивлению, заливисто засмеялся, щуря глаза. Тэхён готов был удавиться — настолько тот был прекрасен. Потом, приходя домой, он смотрел в зеркало и убеждал собственное отражение, что все эти чувства навеяны завистью от того, что сам не состоит в отношениях, и продолжал лгать себе, что и сам сможет без них обойтись — наука важнее, куда важнее этих чувств. Тэхён терял аппетит. Он не мог смотреть на еду, а когда заставлял себя перекусить, то не мог положить в рот больше крохотного куска. Где-то в неопределенном месте в его организма появилось куда более отягощающее чувство, и дышалось тяжело, и тяжело даже думалось. Он бежал на работу, представляя, как сегодня к нему снова — по причине или без неё — заглянет Чонгук. Невероятно, насколько Тэхён был одинок, раз посвящал все свои мысли какому-то незнакомцу, к тому же занятому. Его это пугало — и манило одновременно. Раньше он мог хотя бы говорить с Юнги. Но теперь тот съехал в поисках лучшей жизни. Да что ж все вокруг такие богатые! Тэхён стучал по столу и рвал бумагу на куски, сдерживал слезы от ненависти к самому себе и все думал, думал, думал, как изменить собственную жизнь и как удержать Чонгука как можно дольше. Почему Тэхён в принципе постоянно чувствовал какую-то ерунду, а не нормальные эмоции? Сколько он себя помнил, его тянуло либо а) к незнакомцам, которые не знают о его существовании, либо б) общительным людям, популярных в узких кругах, которые однажды удосужились обратить на него своё внимание. Никогда — к лучшим друзьям или обычным знакомым. Всегда две крайности. — Почему ты прохлаждаешься в этой богом забытой аптеке, когда у тебя есть… партнёр или вроде того? — интересовался Тэхён. Чонгук вскинул брови. — Не знаю, мне тут нравится. — Не может быть. «Кто я такой, чтобы со мной было интересно… ему?» Незаметно для себя Тэхён возводил Чонгука в ореол божества. — Очень даже. — И со всеми ты так общаешься? Потому что Тэхён боялся, что скоро наскучит Чонгуку и тот покинет его, упорхнув за двери. — Как пойдёт. Я не всегда цепляюсь за людей, но и не всегда быстро бросаю их. Я плыву по течению жизни, и это лучший вариант. Тэхён кивал. Может, и ему стоит опробовать эту методику.

***

— А знаешь, почему ты всегда ходишь такой грустный? — выдал однажды Чонгук. — И почему же? — хмыкнул Тэхён. — Потому что когда время близится к празднованию Нового года, ты даже не удосужился украсить свою аптеку! — воскликнул Чонгук. — И ещё жалуешься, что живёшь в трущобах! Запомни, Тэхён, если ты не сам не украсишь свою жизнь, то её вовек никто не украсит. Где у вас тут наклейки на окна и гирлянды? Тэхён, шокированный этим заявлением, так и стоял за прилавком, во все глаза уставившись на Чонгука. — Ты в курсе, что европейский Новый год у нас даже не отмечают? Чонгук уставил руки в бока и хмыкнул. — А ты в курсе, что многие заведения меняют традиции, лишь бы привнести хоть чуточку радости в холодную зиму? — Я люблю зиму, — брякнул Тэхён. Чонгук в ответ лишь махнул рукой и выбежал за дверь аптеки. Тэхён, нахмурив брови, так и стоял, провожая Чонгука взглядом, пока тот не скрылся в густой метели в неизвестном направлении. Что только что вообще произошло? Это было что-то вроде ссоры? Чонгук до этого не вёл себя подобным образом! Даже если это было ссорой, почему он не остался подольше, чтобы выяснить отношения, хоть и причина довольно глупая? Тэхён остановился на мысли, что Чонгук просто избалованный ребёнок, привыкший всем во всем указывать без объяснения причин. Тэхён полагал, что украшать аптеку вовсе необязательно — ну какой в этом толк, если, во-первых, сюда никто не ходит, а во-вторых, район это не благоустроен? Зачем покупать дорогие гирлянды и однообразные наклейки в виде ёлок и подарков, которые будут радовать глаз какие-то две недели, а после пылиться в подсобке?.. На второй час отсутствия Чонгука Тэхён задумался: может быть, он все-таки был прав? Может, не стоило спорить с ним, а хотя бы рассмотреть предложенный им вариант? С другой стороны, в подсобке аптеки никогда и не стояло никаких коробок с новогодними украшениями, а тратить личные сбережения Тэхён настроен не был. Ох, если бы только сейчас позвонить Чонгуку и попытаться выяснить, что же произошло! Вот только они до сих пор не обменялись контактами. На третий час Тэхён не на шутку взволновался, но пытался успокоить себя, продавая лекарства одиночным посетителям. Беседовал с ними, советовал, что подойдёт лучше и что выйдет дешевле, в своей обычной манере уставшего человека, которому уже на все было наплевать. На четвёртый час — о чудо! — вернулся Чонгук. Тэхён увидел его из запорошенного снегом окна, когда тот, укрывшись капюшоном от бивших в лицо снежинок, бежал по дороге с огромной коробкой в руках. Он весь промок от неостанавливающегося снегопада, а темные пушистые ресницы покрылись инеем. От этого его карие глаза казались ещё более волшебными — теперь они выглядели более родными, тёплыми. Чонгук улыбался, обнажая свои кроличьи зубки. Чёрные волосы примялись под капюшоном и прикрывали брови, но это не умаляло его миловидности. Как же светились его прищуренные глаза и как он сам словно горел собственной идеей!.. Чонгук поставил коробку прямо на стойку, аккуратно её распаковывая. — Что у тебя там? — полюбопытствовал Тэхён, вытягивая шею, чтобы увидеть драгоценный клад. — Я сбегал в торговый центр и закупился украшениями, — воодушевленно проговорил Чонгук, ожидая похвалы. — Ты знал, что там сейчас работает целая ярмарка? Тэхён изумленно на него уставился. Чонгук уже оторвал скотч и по одной выкладывал на стол игрушки. — Ты купил все это… только для меня? Чонгук оторвался от своего дела, вздыхая. — Нет, ещё и для вот этих единичных покупателей. Конечно для тебя, Тэхён! И, опережая твои последующие вопросы, ты мне ничего не должен. Я купил это по собственному желанию. Считай моим подарком тебе на Новый год. Тэхён не мог вымолвить слов в ответ. Ему до безумия было приятно, что Чонгук, который, ему, в принципе, не более, чем незнакомец, вдруг обращает на него поток — даже волну — своего внимания, навещает его, потому что знает, что тому одиноко, тратится ради него. — Ох, ну чего ты оторопел? — возмутился Чонгук, достав половину вещей из коробки. — Принимайся за дело. Украшать аптеку я один не буду. Тэхён, все ещё пребывая в растерянности, вышел из-за стойки и наклонился над коробкой. Тут и гирлянды, и мишура, и фигурки мифических существ, а ещё — много наклеек, бантов, блестящих лент и других ярких украшений. Тэхён был довольно стойким — он не давал себе растрогаться по малейшему поводу — но именно это он сейчас и сделал. Переведя взгляд с коробки на Чонгука, он, пытаясь не расплакаться, кинулся на него с объятиями, на что тот в ответ рассмеялся, а затем сомкнул пальцы у Тэхёна на спине. Чонгук почувствовал, как подбородок Тэхёна больно давит ему на плечо, но он был готов даже лечь под тяжестью его тела, лишь бы вновь заставить его улыбаться. — Чем я только тебя заслужил? — в пустоту проговорил Тэхён, прижимая к себе Чонгука. Может быть, это неверно, но именно сейчас он чувствовал с ним невероятную близость, и плевать было на какого-то фантомного парня, с которым несколько дней назад спал Чонгук, плевать на весь остальной мир — только сумерки за окном, их объятия и сладковатый запах деревянных игрушек. А потом они приступили к украшению аптеки, пока наплыв покупателей был самый маленький, и полностью погрузились в атмосферу праздника. Чонгук успел заприметить, что в аптеке в принципе всегда достаточно тихо и не слышно ничего, кроме тяжких вздохов Тэхёна, а потому включил музыку и стал скакать по залу в ритм, довольно подпевая словам, пусть и коряво. Тэхён смотрел на него со спокойной улыбкой, вешая гирлянды на витрину и кладя аккуратные шарики между упаковок лекарств. Чонгук тысячу раз просил Тэхёна позволить ему пройти в подсобку, и наконец тот сдался и отпер дверь, отправив Чонгука в царство вёдер, швабр и строительных инструментов. Парень застрял там на подозрительно долгое время, постоянно задевая все, что гремело, стучало, тарахтело, проливалось и — что самое главное — ломалось, а затем вышел со стремянкой в руках и кусочками скотча на теле, широко улыбаясь. Тэхён чуть было не выронил стеклянные игрушки из рук. — Что ты там делал? — он вскинул бровь, но знал, что скоро улыбнётся, дав понять, как сильно благодарен за помощь. — Ну, не так-то просто было подобраться к стремянке сквозь пучину каких-то непонятных железок! — воскликнул Чонгук. — Зачем тебе вообще нужна стремянка? — Я же должен повесить гирлянды! Тэхён покачал головой. И улыбнулся. Чонгук всё же их повесил. Постоянно чуть не падая с высоких ступеней, он хватался за карниз или трубы, а Тэхён сразу же подбегал к нему, чтобы в случае чего поймать. Совсем скоро Тэхён уже помогал ему двигать стремянку и залезать по ступеням на самый верх. Чонгук, представляя себя героем старинных романов, гордо смотрел вперёд, прикрывая глаза ладонью козырьком, как будто бы от яркого солнца, словно стоя на борту широкого корабля, а Тэхён смеялся, щуря глаза. — Штурман, ваши голубые глаза слишком сильно отражают солнечный свет, — наигранно произнёс Чонгук. — Снимите линзы, иначе пожара на палубе не избежать. Тэхён засмеялся. В его сердце эта фраза отдалась тяжёлым, оставляющим след стуком, и ему бы следовало не обратить на неё внимание, да только лучистые глаза Чонгука слишком больно давили на его чувства. Этот человек, сравнимый, пожалуй, только с тёплым, греющим солнцем, просто не мог льстить, и Тэхёну казалось, что говорит он правду — сущую правду. И они смотрели друг на друга, полностью утопая в словах и неозвученных мыслях, и Чонгук опёрся о стремянку, любуясь сверху вниз большим разрезом глаз Тэхёна и чётко очерченной линией губ, его белыми зубами, которые тот обнажал, когда смеялся. Он был таким по-домашнему уютным в белом халате, слегка приоткрытом, выставляющим на всеобщее обозрение синий свитер. Вокруг них сотнями огней играли разноперые гирлянды, стеклянные игрушки мерно покачивались вокруг своей оси на тонких, бесцветных нитях, деревянные фигурки украшали когда-то безжизненные подоконники, и только снег, мягкий, пушистый, крупный снег падал за окном, пока они стояли вдвоём в пустынной аптеке. Именно тогда Чонгук, потеряв равновесие, с криком соскочил с верхней ступени. Тэхён не успел отреагировать, как уже Чонгук приземлился прямо на него, раскинув в стороны руки и ноги, и вместе они с грохотом повалились на холодный пол, не успевая осознать, что произошло. Спустя секунду Тэхён раскрыл глаза и понял, что лежит на твёрдом кафеле, а сверху его прижимает Чонгук, и он оглядывался, надеясь, что не сильно ушибся. Их лица оказались непозволительно близко, так близко, что улыбка быстро сошла с уст, и он были способны лишь удивлённо уставиться друг на друга, чувствуя, как внутри всё закипает. Тэхён, в последнее время пытавшийся выключить в себе эту влюблённость, понемногу чувствовал, как снова наполняется священным трепетом, и в этот раз остановить его было невозможно. Господи, молился Тэхён. Пусть Чонгук сделает следующий шаг. Тэхёну было слишком страшно предпринимать попытки встать, заговорить, отвести взгляд от круглых карих глаз или же просто пошевелиться. Он надеялся, что Чонгук и сам поймёт, насколько сильно Тэхёна к нему тянет. Но у того в глазах читался лишь испуг, как у школьника, провинившегося перед учителем. Тот сразу же соскочил и встал на ноги, отряхивая пыль со штанов. — Прости, пожалуйста, — прошептал он. — Ты, наверное, ушибся. Тэхён попытался подняться — Чонгук протянул ему руку и помог удержать равновесие. — Со мной… Вроде бы всё в порядке, — Тэхён пожал плечами. — А вот у тебя тут… — и он указал пальцем на царапину на шее Чонгука. Тот тут же прикоснулся к открытой ране и ойкнул. — Как бы инфекция не попала… — задумчиво проговорил Тэхён, осматривая тонкую бледную шею. — А у тебя, наверное, синяки на локтях останутся… — смущённо хихикнул Чонгук. — Да не важно, — махнул рукой Тэхён. — Пойдём, стоит обработать раны. Они отошли в небольшую каморку, по периметру которой стояли высокие стеллажи и холодильники с лекарствами. По центру находился небольшой аккуратный столик, где Тэхён зачастую обедал. Вторая квартира, как называл помещение сам Тэхён. Сюда бы еще диван, и он бы вообще не выходил из своей крохотной холодной аптеки. Чонгук уселся на невысокий раскладной стульчик и потеребил свежую рану на шее. — Кажется, я ещё ушиб колено… — простонал он. — А ещё лодыжку вывихнул, — он потянулся к ноге, растирая больное место. Тэхён действовал уверенно, быстро ориентируясь в медицинских средствах, и вскоре на столе лежали спирт, бинты, мази и вата. — Не волнуйся, залечим, — улыбнулся он. — Могло быть и хуже. Только, пожалуйста, не дергайся. Тэхён быстро распаковал вату, смочил её спиртом и поднес к ране на шее Чонгука. Тот подался вперёд, вытягивая голову, послушно следуя указаниям Тэхёна. Он в первый раз казался очень нерешительным и смущенным, вздрагивая от каждого прикосновения, словно подросток, у которого в крови бушуют гормоны. Тэхён и сам за всю свою практику чувствовал себя растерянно и неловко. Ах, эта тонкая бледная шея! Её бы только гладить и целовать, а не ранить… К ранам на ноге он приступил тут же. Закатав штанину на тонкой лодыжке и внимательно осмотрев ушибы, Тэхён приложил к ним лёд и стал ждать. Нога Чонгука лежала на его колене, и они сидели молча, во всепоглощающей тишине, и из главного зала до них доносилось мерцание гирлянд. — Большое спасибо, — улыбнулся Чонгук. — Без тебя… Не знаю, впал в панику, наверное, — хихикнул он. — Все нормально, — Тэхён нервно сглотнул слюну. — Я обязан лечить людей. Чонгук молчал и долго, пристально изучал взглядом Тэхёна, его большие голубые глаза, так отчетливо выделяющиеся на фоне темных кустистых бровей, тонкий нос и проглядывающиеся под темными волосами уши. Он выглядел серьезным, статным, таким взрослым, в отличие от бывшего недавно подростком Чонгука. Тот, конечно же, чувствовал на себе давление взгляда, но не рискнул повернуться или хоть что-то произнести. Момент был волшебный, а разрушить его ничего не стоило. Тэхён чувствовал боль в спине. Да, упасть на твердый кафель, ещё и быть придавленным чужим весом — это не могло не отразиться. Наверняка, кожу покроют темные синяки или ярко-красные царапины. Тэхён скинул халат, чтобы в случае чего не запачкать. Сейчас, сейчас. Осталось подождать совсем немного. Чонгук уйдёт, и он сможет обработать раны, а сейчас придётся потерпеть. Почему он это делает? Зачем сам себя заставляет страдать? Что заставляет его стесняться перед… Тэхён даже не знал, кем ему приходился Чонгук. Тишину нарушил сигнал о входящем сообщении. Чонгук тут же потянулся за телефоном. Его большие карие глаза прошлись по экрану, перечитывая строки. — Мне… мне пора… — дрожащим голосом проговорил он. На том они и распрощались. Чонгук ушёл к своему парню, вновь упорхнув за дверь, но сегодня — с тяжёлым взглядом, устремлённым в пол; глаза его были задумчивы и он будто бы витал далеко в собственных мыслях и не видел стен и дороги перед ним. Они слабо обнялись, и Тэхён задумался, почему после долгого знакомства они все ещё не позволяют слишком тесного общения: потому ли, что знакомы недостаточно, или потому, что непозволительно близко? Чонгук в этот вечер чувствовал себя особенно одиноко. Вернувшись домой к своему парню, он, конечно же, улыбнулся, но и сам понимал, что в этой улыбке было нечто чуждое его обычным эмоциям. Он обнял его, вроде, как обычно, но объятия вышли холодными, а потом, скрытый чередой поцелуев в полной темноте и овладеваемый чужим телом, он хотел покинуть это незнакомое место и прервать внезапно появившуюся любовную связь, которой предполагалось быть всего на одну ночь. Он сдерживал себя от рыданий, кусал губы и жмурил глаза. Он пытался перебросить эту неизвестную энергию на то, зачем сегодня поднялся в эту квартиру, но перед глазами у него стоял уже далеко не тот первый встречный из бара, а добрый, тихий, спокойный Тэхён, тот единственный человек, который выручал Чонгука в трудную минуту, даже если это был обыкновенный служебный долг. Его ласкали и его целовали, но глаза его, несчастные, горестные, были обращены к ночной тьме за окном, и он надеялся, что Тэхён сможет уловить его взор.

***

Тэхён обработал свои раны — благо, их оказалось не столь много, как он боялся; зашёл за стойку, обслуживая очередного заблудшего покупателя. — А у вас тут красиво, — меж делом произнёс клиент. — Даже у нас в офисе не так празднично. Хорошо, что вы решили приукрасить аптеку. Наш район действительно очень унылый, — оглядывая игрушки, говорил он, а затем счастливо улыбнулся. — Вы сами все украсили? Тэхён мечтательно улыбнулся. — Мне помогали. А затем они распрощались, и Тэхён остался один. Он смотрел в свои запотевшие окна, протирал их и долго наблюдал за безостановочно падающим снегом. Шла зима, и это нормально, когда ложатся сугробы, но отчего-то в этот вечер в душе Тэхёна поселилось слишком радостное чувство, одновременно с каким-то невероятно сильным опустошением. Он пил горячий чай, настоянный на травах, и не жалел ни о чем. Ни о чем, даже о своих чувствах к Чонгуку, который сейчас так от него так близко и одновременно чересчур далеко. Они были чужаками, но между ними установилась особая — самая тёплая — связь, и ничего, ничего, ничего, кроме ласкового взгляда Чонгука, Тэхёну и не требовалось.