Ты слепой, но видишь больше... Почему?

Я увидел его глаза. Его глаза имели серый оттенок, свойственный слепым людям... Он беспомощно держался за стену, прислушиваясь к каждому звуку. Его лицо показалось мне таким... родным, что ли, хотя я вижу его впервые. Тонкие, нет, даже не тонкие, тощие пальцы судорожно шарили по белоснежной шершавой стене в поисках изголовья кровати. Только сейчас я заметил, что его пальцы довольно грубые, мозолистые. Я взглянул на его лицо. Осунувшееся, изрядно помучившееся за всю свою, скорее всего, недолгую жизнь. На нем не было ни единой морщинки. Бледное, худое, с острыми чертами и глубоко впалыми глазами. Я бы не назвал его прекрасным, да и привлекательность его была ниже среднего. Непривычно... Меня всегда окружали красивые люди. Моя мать была прекрасна, отец вызывал восхищение, за сестрой гонялись толпы поклонников, все мои девушки - шикарные модели, друзья - словно с обложки журнала сошли. Да и сам я тоже ничего, светлые волосы, голубые глаза, здоровое, в меру накачанное тело, а еще, говорят, у меня теплая улыбка... Я сам не очень понимаю, что это значит. Но надеюсь, что это что-то хорошее. Ведь пока что это мой единственный плюс. Меня всегда окружали красивые вещи. Когда я был маленьким, мы все жили в небольшом уютном домике на краю далекой-далекой деревушки. Миленький двухэтажный дом, с красной черепичной крышей и белыми стенами. Я до сих пор помню, как мы с сестрой их красили. Мама тогда здорово нас отругала, ведь мы выкрасили не только стену, но и её клумбы, да еще и себя в придачу. Я помню, как сестра читала мне сказки на ночь. Мы сидели около камина, папа приносил нам печенье и молоко, а я лежал на ковре и слушал ровный, убаюкивающий голос старшей сестры. Лиззи читала спокойно, ровно, выразительно... Так, словно она сама написала все эти книги, придумывая для них правильный ритм и эмоции. Затем, когда мне исполнилось пятнадцать, мы переехали в город. Отец купил самую шикарную квартиру в центре города, на последнем этаже небоскреба. Каждый вечер я засыпал, смотря на прекрасный вид ночного Сан-Франциско. Но я помню тот домик. Со всеми его милыми окошками, белыми стенами и красной крышей. А на пороге он. Бледный, худой, словно смотрит на меня своими серебряными глазами... Из транса меня вывел его тихий, до жути спокойный голос. - У меня сосед? Как неожиданно и в то же время приятно... - слепец мягко улыбнулся. Я смотрел на его улыбку, словно зачарованный. Врач и медсестра уже давно покинули палату, а я все так же смотрю на эту хрупкую фигуру. Он сел на кровать и прижал колени к груди. Голова склонилась на бок, а серебряные волосы закрыли от моего взора его глаза. - Не стоит волноваться, уважаемый, я не кусаюсь, - тихо хихикнул он. - А я и не волнуюсь, - соврал я. - Ничего, такое бывает, вы скоро привыкнете... - Как вас зовут? - Хм? Еще никто из пациентов меня об этом не спрашивал... Я не помню. Врачи зовут меня просто N. - парень обнял колени своими тощими руками, - а вас? - Ричард Стамп, рад знакомству, - я протянул руку, но тут же осекся: он ведь не видит этого. - Не стоило убирать руку, мистер Стамп. Хоть я и не вижу, но я отлично слышал шорох вашей одежды. - Ой... Простите... Следующие несколько часов я провел в оранжерее, записывая все, что происходит вокруг меня в дневник. Это помогает вдохновляться. Я вдохнул нежный аромат нарциссов. Интересно, почему их никто не любит? Я просто обожаю нарциссы, их нежный желтый цвет и яркую коронку посередине. Ко мне подошел мой сосед. Он тихонько сел рядом, снова прижав к себе колени и обвивая их длинными тощими руками. - Могу я иметь дерзость и спросить у вас кое-что? - лицо N было весьма задумчиво в этот момент. - Конечно, - я отложил книжку и ручку в сторону. - Сколько вам лет? - Двадцать семь, а вам? - Вот как... Вы, оказывается старше меня на пять лет. - О, как неожиданно... - я задумался. Он выглядел старше меня лет на пятнадцать, но никак не младше. Посмотрел на него еще раз: бледная и сухая кожа, тонкая линия губ, острый подбородок, аккуратный нос, впалые глазницы... Меня удивил его взгляд. Нет, не в том понятии, в каком мы привыкли понимать, а в более философском. Его лицо полно безысходности, пугающего равнодушия и... боли. Почему-то мне захотелось спросить: - А можно... Дать тебе новое имя?