***
Когда солнце поднялось высоко, оказавшись в пике, Юнги понял, что ждать больше не в силах. Он смотрел на возлюбленного, буквально умирающего у него на руках, и понимал, что не позволит подобному повториться вновь. Сердце его знало любовь, и хоть человек, к которому он испытывал чувства, умер много лет назад, но ощущения те он не забыл. Глубокая скорбь, вырывающая душу кусками и оставляющая глубокие раны на сердце, он понимал, что не даст подобному повториться. Он проживёт с человеком, которому отдал душу, столько, сколько им отведено, наслаждаясь каждым моментом. Но момент этот настанет не сейчас. Словно невидимыми нитями окутывая тело мужчины, он всеми силами заставляет его держаться в сознании, возносил его вверх, от чего Хосок болезненно жмурит глаза, не способные выносить такой яркий солнечный свет. Тело мужчины оказывается на суше, практически бездыханное, бледное, но все еще живое. Юнги отчаянно борется, вытягивает себя на сушу, и стоит лучам коснуться его тела, как тут же сирена становится вновь человеком. Он подхватывает тяжёлое тело рядом, пытаясь его подальше оттащить, и понимает, что кровь, которую вода останавливала, вновь течь начинает, без помощи магии морской её ничего больше внутри не держит. Юнги на отчаянный крик срывается, голос, полный скорби, тонет в шумных волнах, которые о скалы бьются. Ему необходима помощь, он уже не так сильно уверен, что мужчине сможет в одиночку помочь. Если бы маг оказался рядом.. Смог почувствовать его зов, мольбу о помощи, нашёл бы их. Но вокруг лишь скалы, вода, и он даже не знает, насколько далеко они от лагеря, на том ли острове, где и вся их команда. — Хосок, — юноша легко касается лба мужчины, рассматривая бледное лицо, пытается привести его в чувства. Прикладывает ухо к груди, чувствуя такое редкое и тихое, но всё же, биение сердца и выдыхает. Время, хоть его и не много, всё ещё есть. Мужчина просыпается от тревожного небытия, удивляясь тому, что больше не чувствует приятной прохлады воды и вновь дышит так, как привык. Пытается произнести хоть что-то, но губы не слушаются, во рту сухо, как будто не пил долгое время. Юноша понимает жесты Хосока, приносит ему воды от ближайшего протекающего родника, поит его с рук, следя за тем, чтобы тот случайно не поперхнулся. Жить определённо стало бы лучше, если бы не рана, из которой кровь течёт. Её так много, а Юнги так страшно, кажется, она должна была уже давно закончиться, вытечь полностью из тела мужчины, оставив лишь хладный труп. Но она, словно нехотя покидая тело, стекает тонким ручейком, впитываясь в когда-то белоснежную рубаху, сейчас же, она приобрела цвет крови, который, кажется, не вымоется никогда. — Юнги, — мужчина стонет, слова вырываются из него хрипло, еле слышно, но сирена читает по губам, задыхаясь от страха и боли. — Я здесь, милый, всё хорошо, — дрожащим голосом произносит юноша, оглаживая волосы Хосока, его лицо, руки, стараясь на ткань кровавую не смотреть . — Я с тобой, любовь моя.. Он произносит что-то, но из уст не раздается ни звука, Юнги лишь по губам читает. «Спасибо тебе» слова последние, после чего Хосок вновь в небытие проваливается, руку расслабляет, которой пытался за ладонь сирены ухватиться. Юнги сковывает страх, он, дрожа весь, вновь дыхание и биение сердца проверяет. Всё ещё бьётся. Но ещё он понимает, что придёт время, Хосок закроет глаза и больше не откроет их никогда... Тот отчаянно начинает вспоминать, чему его учили его старшие братья и сёстры. Сирены хоть и бессмертные существа, но раны у них тоже бывали, быстрозаживающие, или смертельные, но лечить их было необходимо. Вспоминая растения, которые обитают не только под водой, но и на суше, он воздавал молитвы богам, морским и человеческим ради того, чтобы он смог отыскать хоть что-либо. Ему потребовалось много сил, чтобы мужчину до пещеры дотащить, каждый раз морщась болезненно, когда рана Хосока с камнями соприкасалась. Развёл костёр, промыл рану, стараясь Хосока как можно ближе к костру подвинуть, чтобы тот не мёрз. Задумчиво смотрел на яркое пламя, хотя понимал, что время терять не стоит. Его братья и сёстры всегда огня боялись, яростно шипя и фыркая, многие моряки об этом знали, устраивая ловушки для морских созданий подобным образом, чтобы их ловить. А ему никогда не было страшно, он огня, как и все, страшился, но, то был скорее благоговейный трепет, как перед чем-то великим и непостижимым. Сейчас, он отчаянно на поиски бросился, надеясь, что сможет отыскать лекарство где-то поблизости. Бросать мужчину было попросту опасно. Смеркалось намного быстрее, чем хотелось, вот уже солнце подошло к горизонту, окрашивая небо в яркие цвета. Безумно красиво, если бы не было дикого чувства в душе, что любовь твоя больше не проснётся. Юнги бы даже полюбовался, но сейчас весь свет был не мил. Потому что для него теперь всё - это один человек. Он намокал, близко к воде подходя, ловя на себе капли морские, от которых кожа моментально начинала чешуёй покрываться, но всё тщетно. Лекарства нигде не было. Юнги обессилено на камни опускается, уже не обращая внимания ни на небо прекрасное, ни на воду, та словно приободрить его пытается, мелкими каплями на его лицо падая, будто прикосновения лёгкие. Юноша плачет, даже не стараясь сдерживаться. Он просто боится признаться, что выхода нет. Уже тысячу раз пожалев, что от команды ушёл, на свои силы понадеявшись. Ему казалось, что вот, маг бы силы восстановил и обязательно помог Хосоку, они бы без проблем дракона от проклятья избавили, и всё бы хорошо было... Он винит себя за многое. За то, что Хосоку позволил в ту пещеру проклятую спуститься, что Сокджина вовремя не образумил, когда на того колдовство влияло, а ведь он друг его близкий, за то, что на язык был остр, обидеть мог кого-то, не подумав. Солнце стремительно опускалось, уже наполовину за горизонт опустившись, и звезды начинали ярче светить, как настоящие властительницы ночи. Юнги утирает слёзы, решив к мужчине вернуться, моменты, возможно, последние, с ним провести. Уже встаёт, но услышав громкий всплеск, словно от камня брошенного, оборачивается и замирает. На берегу, за камни держалась сирена, непонятно откуда в этих краях взявшаяся. Смотрит на него, медленно глазами со зрачком вертикальным мигая. Юнги вновь спускается, принюхивается, ещё помня повадки наполовину звериные, присущие морским существам. Сирена так же поступает, но ещё лица его дотрагивается, именно там, где недавно слёзы горькие текли. — Тебе больно, — её голос мягок и мелодичен, Юнги грусть чувствует по народу своему. Но жизнь его теперь здесь, рядом с людьми.. — Да, ты права, — он вновь слёзы не может удержать, и видит, как сирена опечалено на него смотрит, боль брата своего чувствуя. — Человек, которого я люблю, умирает, и я не могу ему помочь. Она ничего не отвечает, лишь смотрит на него, постоянно головой ворочая, прислушивается, жабры её широко раскрываются. Через секунду сирена вновь полностью уходит под воду, её морская пучина скрывает, словно и не было её здесь никогда. Юнги отчаянно вздыхает, ведь он полностью надежду теряет, смотрит туда, где только что сестра его была, боясь даже пошевелиться. Его страх небывалый охватывает, он так сильно боится один остаться... Он поднимается, на пошатывающихся ногах собирается уходить, но вдруг, сирена вновь появляется перед ним, в руках держа что-то. Водоросли. Те самые, слегка синеватые и тонкие, которыми его сёстры раны глубокие лечили. — Пусть твоя любовь живёт вечно, — сирена ему спасение протягивает, он ни минуты не медля, принимает это, быстро лбом её касается, руку ей кладёт туда, где сердце бьётся. Так они благодарят друг друга. Спешит, по острым камням, вновь вверх забираясь, и оглядывается назад, где сестра его всё ещё наблюдает за ним. Они выглядят такими бездушными, полуживотными, думает Юнги, не удивительно, что люди боятся их. Но миг, и сирена вновь скрылась в волнах, лишь хвост изредка через воду пробивается. Юнги безмерно благодарен, надеясь, как-нибудь, отыскать её, и возблагодарить сполна. В темноте ориентироваться приходиться лишь на свет, который костёр горящий даёт, он в пещеру залетает, глазами Хосока отыскивая. Пусто. Место, где лежал мужчина, прямо около костра пустует, лишь песок, слегка вдавленный и капли крови на нём. Юнги слышит трепыхания где-то рядом, чьи-то слабые шаги, удивляясь тому, как мужчина встать смог. Находит его привалившегося на камень, тот дышит сильно, руками трясущимися пытается удержаться. — Хосок, о боги, почему ты встал? — он его перехватывает, но тот, с неожиданной силой для его ослабшего тела руку его отталкивает от себя, пытается на ноги встать. — Мне нужно в лагерь, к Чонгуку и Намджуну, нужно к ним.. — он еле передвигается, камни его опорой служат, и при каждом шаге следы крови за собой оставляет. — Что ты такое говоришь!? — Юнги не понимает, что ему в голову пришло, тот при смерти, идти куда-то не представляется возможным. — Мы заплыли далеко от лагеря, возможно, мы даже на другом острове, Хосок, остановись! — Плевать, мне нужно к ним... — Упрямая ты черепаха, ты не можешь идти! Хосок на землю оседает, закашливается, и Юнги поминает, что тот смеяться пытается, а сирене от этого ещё хуже становится. Ему стоило многого, чтобы его вновь в пещеру отвести. Тот посмеивался, но Юнги видел, что хорошего в этом ничего нет. Губы Хосока в красный окрасились, а кашель сквозь смех в кровавый превратился. Он на волоске от потери сознания всё произносил, что ему к братьям его нужно, увидиться, извиниться перед ними, про родителей что-то шептал, сестру младшую, с которой так часто ругался. Юнги осознавал, что мужчина бредить начинает, его лоб испариной покрывался, и, не смотря на огонь рядом, он был холоден, как лёд. Сирена старалась вспомнить, как лекарство готовить, слушая беспрерывные шептания мужчины, слёзы ему глаза застилали, мешая видеть, и он злился на них, рукой ежесекундно смахивая. — Не плачь, Юнги, — мужчина смотрел на телодвижения сирены с застывшей полуулыбкой на устах. — Ты бессмертен, у тебя ещё будет любовь. — Замолчи, слышишь? — он злился на него за такие слова, попутно пытаясь водоросли просушить, руки в огне обжигая. — Мне не нужна ещё какая-то любовь, у меня уже есть одна, слишком разговорчивая и своенравная. Синие полоски высохли, став настолько хрупкими, что их можно было раздавить пальцами, на которых пыль синяя оставалась. — Мне никто больше не нужен, кроме тебя, ясно? — Юнги оголил рану Хосока, ужасаясь её виду, но собравшись, начал действовать. Края раны и кровь, которая стекала, после того, как он начал сыпать на неё лекарство стали запекаться, шипеть, словно если бы кожу поднесли близко к огню. Юнги видел, насколько больно мужчине, слёзы непроизвольно наворачивались из его глаз. Сирена умоляюще смотрела, мысленно прося потерпеть, ведь это может жизнь его спасти. Когда стало совсем невыносимо, мужчина начал тихо от боли постанывать, глаза слишком медленно раскрывая. Но рана перестала кровоточить, и как будто стала стягиваться на глазах, становясь меньше, и уже не выглядела такой опасной. Юнги практически полностью разорвав на себе рубашку, перебинтовал рану, и, видя, что на ткани кровь больше не выступает, наконец, за столько дней, смог выдохнуть расслабленно. Жизнь мужчины всё ещё в опасности, но теперь, хотя бы, он не теряет кровь. Теперь у них вновь появилась надежда. Опустившись рядом с Хосоком, он долго не мог сомкнуть глаз, прислушиваясь к дыханию мужчины, уже более ровному, сквозь сон не раздавалось больше болезненных вздохов и шёпота. Теперь он действительно спал, а не проваливался во временное беспамятство, которое не приносило абсолютно никакого отдыха. Но Юнги также не мог протянуть долго. Всё это время он следил за мужчиной, переживал с ним его боль, глаз не смыкая, и сейчас, был вымотан, как никогда. Стоило только ближе к телу подвинуться, от которого тепло приятное исходило, не жар прежний, резко в озноб перетекающий, сирена погрузилась в спасительный сон. Даже сны не снились, такие привычные для юноши, в которых он часто бывал в водах, в которых рос и обучался, там, где дом его был. Внутри у него бурными потоками разливалась магия, которую даровала ему вода. Такое с ним было впервые, раньше ничего подобного Юнги не чувствовал, никогда она не была настолько сильной. Словно что-то невидимое подпитывало его, отдавая свои силы юноше, из-за которых он чувствовал себя столь необычно. Он не знал, что чувства его не так уж и ошибочны. Он был не прав лишь в том, что не море ему эту силу даровало. Находясь порознь, но всё ещё будучи близки душевно, Сокджин ему магию свою передавал в надежде на то, что сирена сможет ей правильно распорядиться, возлюбленного своего спасти сможет. В глазах темнело, ресницы слипались от усталости, но он раз за разом магические заклинания нашёптывая, силу другу близкому отдавая. Потому что ощущал вину. За то, что отпустил, за то, что помочь не смог и что даже сейчас всё может быть напрасно. С утра он и звезда больше сирену не чувствовали, от ожидания губительного маясь. Но боги помогали им, те заделались у них любимчиками. Магия Сокджина струилась теперь и в Юнги, мягким свечением отдавая и заставляя обессиленного Хосока глаза в удивлении распахнуть. Тот наблюдал с минуту за волшебством, которое тело Юнги окутало, но поняв, что ничего плохого в этом нет, вновь в сон провалился. Юнги спас его. Не магия, окружающая их, а любовь его, чувства нежные и забота мужчину с того света вытащили. И Хосок безмерно благодарен. Настолько, что даже страшно становится - а сможет ли он той же монетой ему отплатить? Сможет ли, если понадобится, столько же любви и заботы подарить, всего себя отдать? Хосок засыпал вновь, с телом, полным лёгкости, но в тоже время с душой, в которой тревога и сомнения росли.***
Юнги просыпался, с трудом разлепляя глаза, которые удалось сомкнуть лишь на пару часов. Отдохнувшим его назвать точно было нельзя, не смотря на то, что сердце на этот раз не замирало привычно болезненно. Он был практически уверен в том, что Хосок в порядке, но убедиться, чтобы не надеется на одно своё чутьё, всё же, стоило. Слегка пошатываясь от усталости и недосыпа, он вышел из пещеры, и солнце, находящееся уже высоко на небе начало дарить ему тепло, которому юноша откровенно радовался. Ничего не изменилось, камни, в редких местах между ними пробивалась трава и песок, подходя ближе к берегу - острые огромные глыбы, о которые разбивались волны, создавая пену и вынося на побережья маленькие морские макушки и ракушки. Сирена улыбнулась вновь всплывшим воспоминаниям. Он в детстве так любил подплывать ближе к берегу, одновременно с испугом и восхищением, смотря на прогуливающихся людей. Но только около самой кромки воды всегда были лучшие камушки. Он использовал их, делая разные украшения для сестёр, те, несомненно, ругались с ним, грозно шипя и скалясь, но украшения всё же, принимали, удивляясь таланту брата. Нет, они не были злыми, просто они считали, что подплывать настолько близко к людям - задумка глупая и крайне опасная. Из головы вылетели все мысли, стоило юноше неаккуратно ступить, и поскользнуться на огромной глыбе, ощутимо царапнув острым краем руку. Осмотреть пораненное место не дала огромная волна, подхватывая его и уже в следующую секунду унёсшая за собой. Но рука, хватающая его, не дала волне вновь утащить за собой сирену. Он с силой сжимает крепкую ладонь, выныривая, и сталкивается с обеспокоенным взглядом мужчины. Хосок. Живой, невредимый, смотрит на него, пытается разглядеть, повреждения найти, опасно близко к воде стоя, хотя сам, вероятно, слаб ещё. — Увидел, как ты оступился, испугался так сильно, камни здесь такие скользкие... Юнги Хосока целует страстно, прерывая его речь. Наконец-то он его коснуться так может, соскучившись безумно по его объятьям и голосу уверенному. Кожа мужчины лоснится он воды, которая на солнце, похожа на маленькие кристаллики, он улыбается ярко, словно и не было ничего, будто не лежал тот при смерти всего день назад. Юнги больше и не нужно. Лишь этот человек рядом - счастливый, с яркими глазами и такой прекрасный. И он навсегда от дома своего готов отказаться, лишь бы с ним быть навеки. Но ничего, пока, ещё не кончено. Сирена глазами рану окидывает, когда мужчина рубаху свою от въевшейся крови стирает и видит, что та хоть и стала меньше, но всё ещё может опасность представлять. И если сейчас мужчина здоров, то через пару часов ему вновь может хуже стать, и он боится этого. Ведь очень трудно снова в горе окунуться, даже на минуту счастье ощутив.***
Они покидают пещеру, всё ещё ощущая жару от палящего солнца. Воздух будто искрится, плавится под его напором, превращая камни в раскалённое железо. Поднимаются выше, и Юнги догадки свои подтверждает - остров и вправду другой, наверху, в отдалении от воды, зелени намного больше, густые заросли зелёной травы, в которой ноги путаются, но это так прекрасно.. Сирена ничего подобного ранее не видела, думая, что во многих местах побывала и много красот увидела. Но подобное заставляет сердце биться, вдыхать полной грудью аромат цветов, ладонью мягко по ним проводя. Хосок обнимает юношу со спины, и тот от нежности тонет, ближе придвигаясь, пытается ощутить всем телом жар мужчины. — Останемся здесь, — Юнги поворачивает голову, шепча слова в губы мужчины. — Здесь так красиво.. — Всё, что пожелаешь, — Хосок улыбается, мягко целуя его губы, и чувствует себя прекрасно, смотрит на такого прекрасного юношу рядом и сердце вновь сжимается от слов его же обидных, которые когда-то в сторону сирены произносил. Они падают на мягкую траву, переплетая конечности, солнцем согретые и такие счастливые. Юнги нежно лицо Хосока оглаживает цветочком душистым, а тот лишь жмурится, улыбку не скрывая. — Прости меня, Юнги. — За что? — Я ведь тебя ненавидел, слова такие гнусные говорил, убить пытался, а ты меня спасаешь, выхаживаешь, — он, улыбку подавив, смотрит на Юнги серьёзно, в глазах прекрасных потонуть желает. — Я этого не заслуживаю. Юнги привстаёт, фигурка того словно уменьшается, он думает о чём-то, а Хосока молчание юноши лишь пугает. Он поворачивает голову, своей тенью лицо Хосока от солнца скрывает. — Я давно простил тебя, — глаза сирены на секунду словно зажигаются, становясь ещё ярче. — Теперь ты постарайся найти силы, чтобы простить себя. Хосок его за руки берёт, на себя опуская. Тот противится, боится раны потревожишь, но мужчине всё равно. Он целует его нежно, молочную кожу оглаживая и сердце начинает биться часто, кровь разгоняя. На Юнги остатки одежды, большинство на перевязку раны было потрачено, но и та на землю рядом ложится, и юноша полностью нагим остаётся. Хосок улыбается, удивляясь тому, что этому своенравному и гордому существу свойственно смущение. Сирена умоляет не рассматривать, глаза мужчины только на уровне его держать, а Хосок ещё громче смеется. Он настолько прекрасный, что хочется рассматривать его, целую вечность, днём и ночью, в непогоду и под палящим солнцем. Юнги помогает ему аккуратно от одежды избавиться, и теперь они оба словно беззащитные, ветром обдуваемые, целуются так, как будто не виделись вечность, как будто тоску свою по друг другу пытаются поцелуями утолить. Юнги полностью опускается на траву, которая приятно его оголённое тело щекочет, руки свои не контролирует, которые беспорядочно по телу мужчины блуждают. А тот целует его везде, куда достать может, опускается ниже, запах кожи вдыхая, которая, вероятнее всего, и через сотни лет будет морем пахнуть. Они переплетаются телами так прочно, словно друг с другом срастаясь, как будто теперь их не двое, а один, чувствуют и видят одинаково, дышат одним воздухом на двоих. Хосок что-то шепчет ему неразборчиво, зацеловывая шею неистово, а Юнги лишь остаётся в ощущениях тонуть, он улыбается, пальцы в волосах мужчины путая. Когда Хосок входит в него, у сирены по телу волна проходится, вся кожа в мурашках, не смотря на то, что палит всё ещё невероятно сильно. Он слово вымолвить не может, ему настолько хорошо, что хочется просто тонуть. Мужчина двигается плавно, размеренно, боясь боль причинить, а Юнги если мог бы, закричал, чтобы тот силу не сдерживал, брал его без остатка. Они смотрят друг другу в глаза и это ещё более интимно, они могут видеть, как меняются эмоции на лицах, стоны в губах друг друга глушат. — Я бы вечность тебя не отпускал, держал рядом с собой, закрыл бы от всех, — Хосок шепчет прямо в губы, бедра юноши оглаживая. — Так держи, — Юнги от удовольствия и слов подобных глаза закатывает, но после вновь на мужчину смотрит, и свечение теперь в его глазах самое настоящее, не выдуманное. — Я весь твой, только твой. Он усилием неслабым переворачивает мужчину, сверху оказывается и свой темп задаёт, всё ещё в лицо напротив, смотря. Глаза, бывшие недавно, как небо чистое, теперь словно в две льдинки превращаются, Хосок смотрит заворожено на него. У того помимо глаз необычных по телу начинают узоры странные расползаться и тот понимает - магия, не иначе. Она и на него перекидывается, удовольствие, будто, в стократ увеличивает, и стоны уже невозможно в себе держать. Всё происходит слишком быстро. Яркая вспышка, которая их обоих окутывает, и после наслаждение самое сильное, которые оба когда-либо испытывали. Юнги падает сверху, дыхание пытается восстановить, а через секунду уже целует мужчину страстно, обнимая крепко. Их близость была так необходима обоим, что теперь уже не капли смущения или страха. Оба лежат, так и не одевшись, остужая тела разгоряченные, но всё ещё словно слившись вместе, руки переплетая. Практически засыпая, Хосок всё же решается хоть часть одежды на себя вернуть, встаёт нехотя, пытаясь до неё дотянуться. — Хосок, твоя рана! — Юнги взволнованно произносит, за мужчиной подскакивая, оглаживая спину там, где ранение было. — Она исчезла.. — Вправду? — Хосок не особо верит, но после прислушивается к себе, понимая, что боли абсолютно не чувствует. — От неё не следа, — Юнги смотрит в глаза его, внутри волнение испытывая. Это невероятно. — Твоя любовь исцелила меня, не иначе, — мужчина произносит с улыбкой, вновь юношу в объятья заключая, целует его мягко, стараясь поверить, что, наконец, мучения закончились.. Но как бы прекрасно не было их состояние, какими бы счастливыми они не были, оба понимают, что пора возвращаться..***
Переживания окутывали команду уже который день. Всё валилось из рук, даже звезда, до этого собранная и ответственная, не могла нормально думать, с каждой минутой всё больше переживая за товарищей. Их нет слишком долго и что самое страшное, Юнги они больше не чувствуют. — Если они не вернутся сегодня, Чимин полетит их искать, — выдаёт он, кажется, первую здравую мысль за несколько дней. — С высоты видно явно лучше. Чонгук, страдает, без сомнений, сильнее всех. Они и так потеряли многих в путешествии, он не может остаться ещё и без самого близкого друга. На закате, когда солнце было близко к горизонту, а дракон уже готовился расправить свои широкие крылья, отправляясь на поиски, сердца Сокджина и Техёна вновь пронзила лёгкая боль. — Они здесь, — произнесли юноши практически одновременно, смотря друг на друга озадаченно, словно чувствуя и видя то, что творится в головах и душах друг друга. — О чём вы? — подошедший Намджун не понимал, о чём те говорят. Но команда, всё же, заметив их странное состояние, обеспокоенно зашумела, требуя ответов. Дракон, взмахивая крыльями, взлетел, не слыша, о чём говорили люди на берегу. — Чимин, нет! — Техён подскочил, пытаясь остановить существо. — В этом нет нужды.. — В чём дело, звезда? — команда неодобрительно поглядывала на капитана. — Дракон единственный, кто может отыскать их, почему ты останавливаешь его?! — Нет! — Сокджин встал следом за Техёном, призывая Чимина вновь опуститься на землю. — Нет нужды искать тех, кто уже нашёлся. Из воды, всего в паре шагов от людей, вынырнуло создание, а рядом, крепко держась за тело сирены мужчина, который, казалось, не дышал. Сердце Сокджина ухнуло вниз. Ведь он так надеялся, что магия, которую он отдал сирене, сполна поможет Хосоку. Но вдруг, мужчина слегка закашлялся, выпуская остатки воды, и встал, осматривая всех присутствующих насмешливым взглядом. Он помог сирене, вытаскивая того на берег и уже через секунду Юнги мог стоять на ногах, крепко держась за руку Хосока. — Ох, да прекратите так смотреть, словно труп увидели, живой я, — насмешливо произнёс мужчина, но его слова уже потонули в громких криках команды, невероятно радующейся их возвращению. Первым не выдержал Сокджин. Сорвался с места, буквально падая в объятья Юнги, заставляя себя не расплакаться. Хосок дал им время, вплотную подходя к братьям. Смотря по-прежнему насмешливо, словно выиграл крупный спор, он заставил их выйти из оцепенения словами: — Не уж то вы думали, что меня так просто убить? Чонгук и Намджун, сотни раз проклиная себя за бездействие, наконец, выдохнули, крепко обнимая мужчину. — Но как? — Чонгук задал вопрос, сталкиваясь с глазами человека, который будто заново родился. Ведь он словно светился, источая невидимую силу. Хосок обернулся, смотря на сирену, которую команда так же дружественно приветствовала. Они столкнулись взглядами, улыбаясь друг другу, смотря влюблённо и счастливо. — Он спас меня.