Раньше мне нечасто приходилось бывать в Лакгенере. Пару раз я бегала туда с остальными детьми из клана, но мы не заходили дальше окраин города и не задерживались после выполнения поручений от старших — никому из нас не нравилось там. Люди в городе всегда ходили обутыми, даже летом, а мы предпочитали носить как можно меньше одежды и обуви — она не мешала превращению и не рвалась во время него, просто исчезая до обратного перевоплощения (Матушка Аранья говорила, что так действуют те капли магии, оставшиеся в каждом арахноми, а не только в тех, у кого есть особый дар), но без нее мы всегда чувствовали себя комфортнее.
Когда наш клан распался, мы с родителями направились туда. С нами шли недавно поженившиеся охотники, Халлея и Лорен — они тоже решили попробовать найти себе место в Лакгенере. Еще несколько арахноми отделились от нас, как только мы отошли подальше от северной границы. Передвигаться было проще в облике пауков, да и нести вещи таким образом было удобнее. Мы старались быть незаметными и быстрыми, чтобы ни в коем случае не оказаться вовлеченными в какой-нибудь конфликт.
Лакгенер встретил нас неприветливо. Восточная столица — так называли этот город — была переполнена другими беженцами, что, в общем-то, не слишком удивляло: все же на Востоке это было самым безопасным местом. Самые сильные и зажиточные колдуны жили именно здесь, так что у разбойников и бунтовщиков не было охоты соваться сюда. Во всяком случае, какое-то время все было именно так.
Мы с родителями поселились в городской общине арахноми. Не буду скрывать — мне было нелегко. Я была единственным ребенком здесь и старшей сестрой в прошлой своей жизни, но у меня всегда была своя комната, свое личное пространство, ведь даже в непростые девяностые моей семье и мне повезло иметь просторную личную квартиру. А здесь в тесной и душной комнатушке ютились не только мы с родителями, но и еще как минимум трое арахноми. Приходилось спать в паучьем облике — иначе мы бы все просто не поместились.
Я училась носить обувь в любое время года и жить в общине, в которой все время менялся состав — кто-то покидал ее, кто-то приходил. С восстанием Запада на Метамур пришел голод, и он затронул даже Восток, несмотря на усилия местных колдунов сохранять погоду теплой настолько долго, насколько это было возможно. Теперь все простые жители привлекались к работе на полях и фермах, поэтому мы уходили из общины на рассвете и возвращались в темноте. Мое второе детство закончилось в Лакгенере, и я не представляла, как с этим могли справиться обычные дети, в чьих телах не было души женщины уже за тридцать (если считать проведенные здесь годы).
Да и мне, повторюсь, тоже было непросто. Когда я оказалась в этом мире, я была ребенком, живущем в счастливом, благополучном клане. Свою прошлую жизнь я никогда не была вынуждена работать на износ, чтобы просто выживать — как я уже говорила, моей семье повезло, и я выросла в довольно тепличных условиях. Да и мои потрясения во взрослом возрасте были связаны не с трудными жизненными ситуациями, а в основном с тем, что я несколько раз оказалась не в том месте и не в то время — собственно, именно так я и умерла. Но мне никогда не приходилось стараться изо всех сил, чтобы не погибнуть от нищеты и сопутствующего ей голода.
Человек привыкает ко всему. Арахноми, как выяснилось на горьком опыте, тоже. В хорошие дни мне даже нравилось в общине, напоминавшей мне клан — по возможности здесь все старались помочь друг другу, хотя, конечно, собственная шкура всегда была дороже. Но вот воровством тут не промышляли: преступников жестоко наказывали и изгоняли без права вернуться. По крайней мере, поначалу.
Чем ближе подступала зима, тем хуже становилась ситуация: было холодно, голодно и страшно. Все чаще набеги бунтовщиков совершались на ближайшие к Лакгенеру поселения; все меньше пищи доставалось нашей общине; все больше седых волос прибавлялось у матери и отца. Нам повезло, что я за все время вытянулась всего на два сантиметра — не приходилось перешивать вещи или, того хуже, искать новые. Нам и без того приходилось тратиться на то, чтобы купить ниток и порой даже ткани для заплаток на уже имеющейся одежде.
К празднику двенадцати лун (местному эквиваленту Нового Года) в бедняцких районах Лакгенера началась эпидемия. Лечение было слишком дорогим для таких, как мы, а в городе неоткуда было нарвать трав для зелий. Незадолго до моего дня рождения задохнулась от кашля Халлея — ее остывшее тело обнаружил под утро вернувшийся с ночной рабочей смены Лорен.
У нас не было Матушки Араньи, чтобы проводить душу охотницы к предкам как полагается, поэтому нам пришлось довольствоваться костром и молитвой. Прочитать ее доверили мне — все же я была в ученицах Матушки, а значит, могла когда-нибудь стать такой, как она. Мне больше всего хотелось разрыдаться и броситься на промерзшую землю, признавшись, что во мне не было ничего
особенного, кроме потенциальной угрозы клану, но я затолкала эту свою слабость поглубже и повторила те из слов Таирэ, которые успела запомнить.
Меня мутило от волнения при виде слабой надежды в потухших глазах Лорена, и я молила Духов о том, чтобы его жена упокоилась с миром, а меня не покарали за то, что я делала вид, будто бы действительно имела право на место старейшины. В конце концов, да, мне не было суждено стать Матушкой Араньей, и в ученицах у нее я была не по-настоящему, но за Халлею я просила от чистого сердца.
Вчетвером мы пережили зиму. Нам повезло не заразиться, и мне исполнилось восемь в этом мире. В особо сильные холода родители не отпускали меня работать на улицу с детьми-беспризорниками, и я занималась готовкой еды для общих ужинов и шила. Колола себе пальцы, порой распускала шов и переделывала его, но старалась изо всех сил — починка чужих вещей шла в счет оплаты еды и спальных мест, что значительно облегчало жизнь нашей семье. Да, арахноми легче переносили и холод, и жару, ведь наши тела просто подстраивались под окружающую нас температуру, но у всего были свои пределы, и проводить целые дни на улице зимой в поисках заработка — сомнительное удовольствие.
Обстановка в Метамуре не улучшилась за год, а атмосфера все накалялась и накалялась. К лету даже на Востоке стало небезопасно. То и дело по всему городу вспыхивали драки и попытки восстания, которые, впрочем, пока что успешно гасились силами местных властей, но все понимали, что это не всегда будет работать. К тому же, бунтовщики взялись за агитацию и теперь зазывали в свои ряды оборотней, убеждая, что те потеряли свои семьи и дома из-за королевы, а вовсе не из-за стычек северян и обитателей Запада. Молодые и полные ярости и жажды мести часто поддавались убедительным речам, обещавшим богатство и справедливость, и ходить по улицам стало еще опаснее. В нашей общине это было строго-настрого запрещено, но все равно некоторые арахноми перешли на другую сторону.
Это уже потом, много-много лет спустя, я узнала, в чем было дело и кто был настоящим врагом. А на тот момент я видела лишь стычки королевской власти и озлобившихся жителей Метамура, чей гнев почему-то был направлен на остальных обывателей. Хлынувшие в города беженцы никому не были нужны, и стража хоть и пыталась поддерживать порядок, но все-таки на многое закрывала глаза. Мне повезло, что я ни младенцем не была, ни взрослой девушкой — первых забирали маги для ритуалов, а вторых часто похищали работорговцы или просто насиловали, зная, что никто не будет заниматься страданиями безродных нищенок. Малыши вроде меня никого особо не интересовали, хотя я все равно старалась не рисковать и не выходить на улицы в одиночестве без необходимости.
Весной возобновилась работа на полях, и на какое-то время всем стало казаться, что война вот-вот закончится и все придет в норму. Эта иллюзия продержалась до конца мая, пока в один жаркий день глава Лакгенера не был вытащен из собственной кареты и зарезан мятежниками. В тот день мы поняли, что оставаться на Востоке больше не было безопасно.
— Куда мы пойдем? — тихо спросила я у родителей, помогая им складывать наши скудные пожитки. Мы собирались быстро и поздно вечером, намереваясь уйти ночью, чтобы не привлекать к себе внимания. Лорен, отказавшийся отправиться с нами, пообещал выпустить нас из города в свою смену — он работал в страже — без лишней шумихи.
— На Меридиан, — отрывисто бросила мне мать, собирая в мешок наши теплые вещи, и вдруг резко повернулась ко мне, схватив за плечи и заглянув в глаза. Я испуганно вздрогнула, но не отвела взора от матери. — Послушай меня, Миранда. Что бы ни произошло, ты должна запомнить одну вещь: если я говорю тебе бежать — ты бежишь. Бежишь и не оглядываешься. Ты поняла меня? — тихо произнесла мама. Я сглотнула, ощущая, как по спине пробежал небольшой холодок. Этот разговор мне не нравился.
— Но… — начало было возражать я, однако мать довольно грубо встряхнула меня и стиснула пальцы на моих плечах.
— Если я говорю тебе бежать — ты бежишь.
Обещай мне, Миранда, — перебила меня она таким тоном, что я не осмелилась протестовать. Я вяло кивнула и неохотно буркнула «обещаю», после чего на лице матери мелькнуло облегчение. Она порывисто прижала меня к себе, и я обняла ее в ответ, ужасаясь тому, как она исхудала. Мы все были похожи на заключенных Освенцима, но сейчас, когда я чувствовала выступающие кости мамы под своими пальцами, мне было не по себе. — Я люблю тебя, — ее голос дрогнул.
— Я тоже тебя люблю, — шепнула я в ответ.
И почему только я не говорила ей это так часто, как могла бы? Почему я не схватила ее за руки, не бросилась им с отцом в ноги и не убедила их уйти куда угодно, кроме столицы Метамура? Почему я не подумала о том, что нет ничего хорошего в том, чтобы приближаться к месту основного действия мультсериала, в котором я очутилась?
Если это и было сказкой, то писали ее братья Гримм. И своих героев они не жалели.
***
Дорога до Меридиана была долгой и нелегкой. Мы ночевали, забираясь на деревья и засыпая в сплетенной вместе паутине, и добывали себе еду самостоятельно. Поймать зайца или белку было не слишком трудно, а отец с матерью научили меня свежевать их. В прошлой своей жизни белоручка Мирослава пришла бы в ужас от одной мысли о таком занятии. В этом мире была Миранда, которая хотела выжить и обладала охотничьими инстинктами.
Благо, до столицы мы шли летом, и нам не приходилось думать о том, как согреться по ночам. Иногда мы успевали обобрать верхние ветки плодовых деревьев до того, как это делали другие оборотни, способные забираться так высоко, или же трудяги-собиратели, но везло нам не слишком часто. В основном, приходилось обменивать пойманное мясо на фрукты и овощи в попадавшихся на нашем пути деревнях.
Мы встретили одно кочевое племя арахноми во время нашего пути, но те были особенно недружелюбны сейчас и сразу же заявили, что не примут нас, хоть мы и не собирались просить об этом. Когда мы объяснили это Матушке Аранье, та смягчилась и согласилась поменять двух наших кроликов на три яблока, а заодно рассказала, что слишком много арахноми перешло на сторону мятежников и теперь занимаются подлым уничтожением своих же собратьев.
Ночью после этого разговора я плакала — беззвучно, чтобы не разбудить родителей. Это было глупо, но я оплакивала свою жизнь в клане, ту атмосферу поддержки и семьи, что была у нас; я оплакивала мир на Метамуре и закончившиеся так резко и так сурово детские годы в этом мире. Мне было страшно и больно, и я не знала, что будет дальше. В моменты вроде таких я чувствовала себя обыкновенным ребенком, которым привыкла жить уже много лет, а не взрослой, перенесшей ужасную смерть женщиной, вполне способной — в теории — справиться с тяжелыми ситуациями.
Но на утро я встала как ни в чем не бывало, позавтракала и отправилась с родителями дальше. Вокруг была война, но я все еще намеревалась не потерять свою семью — по крайней мере, то, что от нее осталось. Когда по ночам я не могла заснуть от бьющей меня дрожи страха, я сжимала в пальцах деревянный медальон на моей шее и закрывала глаза, вспоминая празднование пятилетних именин, когда каждому ребенку племени вручали подобную безделушку. Пальцы скользили по теплому дереву, очерчивая грубо вырезанную букву
«Р» — первая в названии моего клана. На обратной была
«М», делавшая эту вещь более личной для меня.
«М» как
Миранда.
«М» как
Метамур.
«М» как
моя семья.
В середине сентября мы добрались до Меридиана, где провели почти целый месяц.
Это был последний город, в котором я побывала со своими родителями.
***
Оказавшись на Меридиане, я с тоской вспомнила Лакгенер. По сравнению со столицей, там нас приняли с распростертыми объятиями, да еще и праздник закатили в честь арахноми из клана Рагна. Не знаю, было ли дело в недружелюбии обитателей Меридиана или же в том, что почти полтора года назад ситуация с беженцами была не настолько критичной, как сейчас, а это не могло не злить местных, но факт оставался фактом: никто не был рад нам здесь.
Общин арахноми здесь не было — только приюты для всех «эмигрантов». Они представляли из себя складские помещения, на полу которых были набросаны хлипкие матрасы (в лучшем случае) или даже просто солома. Нас с родителями определи именно на нее, узнав, что мы можем спать не в человеческом обличье.
Дисциплина здесь была строгая, и нарушение ее каралось сурово: стража без малейшего сочувствия избивала или даже отправляла в темницы (а то и сразу казнила) любого бунтаря вне зависимости от возраста и комплекции. Беженцев делили на больных и здоровых, помещая первых в изолированное помещение, чтобы ни в коем случае не допустить распространения заражения, и не пуская вторых даже к умирающим. Да и тела не выдавали — сжигали.
Я знала, что так было нужно. Так было правильно. Даже труп может переносить инфекцию, и при прощании можно было подхватить заразу. Но это понимала та часть меня, которая все еще была
Мирославой… в то время как
арахноми-Миранда, выросшая на бесконечном уважении к традициям, в числе которых были и ритуалы похорон, была в ужасе. Но идти нам было больше некуда, поэтому оставалось лишь молить духов, чтобы никто из нас не заболел.
Мои робкие просьбы вернуться обратно в леса были пресечены резким отцовским «нет» и тихими объяснениями матери, что там сейчас небезопасно. «В столице много стражи, мятежников здесь не будет», — обнимая меня перед сном, прошептала мама. Мы все сильно недоедали, а поэтому начали мерзнуть — паучьи силы истощались вместе с нами, — так что теперь мы спали, прижавшись друг к другу, чтобы сохранять тепло.. Отлучаться из города не получалось, потому что каждого входящего и выходящего тщательно проверяли, и стража не позволила бы нам бегать туда-сюда, чтобы поохотиться. К тому же, нам все еще приходилось работать.
Как-то раз, когда мы были заняты на главной торговой площади, кто-то из беженцев сцепился с местным лавочником — тот утверждал, что грязный нищий украл у него яблоко. «Грязным нищим» оказался тощий изможденный старик. Он что-то жалобно мычал, протягивая руки к обвинителю и смотря на него умоляюще, словно бы говоря — я не крал, поверьте мне, я не крал. Как назло, вездесущей стражи именно сейчас не было нигде видно, и обстановка накалялась. На защиту старика встали несколько рабочих из беженцев; к лавочнику присоединились другие местные. И, конечно же, завязалась драка.
Папа подхватил меня на руки, бросив ящик, который только что тащил, и прижал к себе маму, начиная медленно продвигаться назад, чтобы оказаться как можно дальше от центра скандала. Но собравшаяся толпа, наоборот, старалась увидеть, что происходит, и никто не спешил нас пропускать. Мне ощутимо заехали рукой по уху, и я вздрогнула, свернувшись на руках отца и едва сдерживаясь, чтобы трансформироваться: стража запрещала оборотням-беженцам перекидываться без лишней необходимости, чтобы не пугать горожан.
Конечно, всех перевертышей это не касалось — и особенно тех, кто не был простым жителем. Раздался мощный утробный рев, и людей напротив нас раскидало в сторону, а все участники драки оказались мгновенно усмирены — кто-то обомлел от ужаса и замер, а кто-то и вовсе оказался отброшенным в толпу или стены ближайших домов.
Это был первый раз, когда я увидела
Седрика. Правда, на тот момент не лордом он еще был, до этого пара лет оставалось, а генералом главной армии при королеве Вейре, лично отобранным принцем Зейденом (такие разные титулы супругов, видимо, были обусловлены весьма странной и запутанной системой власти на Метамуре)*. А когда кто-то из правящей семьи выходил за пределы замка, Седрик всегда был с ними в качестве личного телохранителя. Однако сейчас никто из королевских особ не покидал дворец, и Седрик периодически патрулировал город вместе с обычной стражей. В моменты, подобные этому, его участие было необходимо.
Наги всегда восхищали (и пугали) меня. В Лакгенере я сталкивалась со многим из них, узнавая по запаху, голосу с характерным шипением и глазам, но ни разу никто не принимал свою змеиную форму — все же в городе особо не развернешься при таких размерах. Конечно, среди нагов бывали особи с гораздо более «компактным» обличьем, но они были редки. А вот арахноми, наоборот, в самом взрослом и крупном своем виде, были не больше английских мастифов** — даже самых гигантских.
А что до страха — Матушка Аранья рассказывала, что когда-то давно, много-много тысячелетий назад, арахноми и наги враждовали. И с тех пор первые боятся вторых на уровне инстинктов, хотя это не слишком мешает сотрудничеству и жизни бок о бок, если приходится, как вынуждены были существовать мы в Лакгенере. Однако пауки всегда старались избегать змей.
Так что неудивительно, что генерал приковал к себе мой завороженный взгляд — пока наг был далеко, он не вызывал у меня страха. В прошлой жизни, однако, пресмыкающиеся меня не пугали совершенно. И все же я невольно задалась вопросом, какая на ощупь его чешуя. Правда, думаю, если бы я каким-то образом вырвалась из хватки родителей и попыталась бы пощупать Седрика, он размазал бы меня по земле тонким слоем. Да и невежливо было бы так поступать (я имею в виду попытки пощупать чешую, а не мое последующее умерщвление, хотя это было бы крайне досадно).
Седрик приказал заключить всех, кто участвовал в драке, в колодки и увести в темницу для допроса и дальнейшего суда — обычно он был быстрым и заканчивался казнью всех замешанных в подобном, — после чего обвел собравшихся зевак горящими желтыми глазами и полушипением сообщил, что все, кто не вернется к своим обязанностям в течение пяти минут, разделят участь осужденных. Толпа рассосалась практически мгновенно, и на площади остались лишь те, кто там сегодня работал или закупался. Стража оперативно избавилась от трупов: кого-то затоптали люди, кого-то прибил хвостом Седрик, а кто-то скончался во время потасовки. Но меня все равно передернуло от чувства гадливости по отношению ко всей этой ситуации.
Признаться, я никогда бы не могла подумать, что такой денек станет одним из последних относительно мирных дней на Меридиане. Я бы многое отдала, лишь бы вернуться в то время. Пусть мы и голодали, и боялись, и мерзли, мы были все же живы и даже здоровы. И еще у нас была надежда.
Надежда, которой не суждено было сбыться.
Три дня спустя
моя семья перестала существовать.
