En som meg

Тому, что Ранмару прилетел так внезапно, казалось бы, не удивился никто, кроме меня. Никого не напрягало, что шенгенская виза делается не за два дня и даже не за пять, а за долго до. У меня иногда складывалось впечатление, что все либо знают меня, как облупленного и я для них открытая книга, либо мои дорогие товарищи скрывают что-то от меня. Хотелось бы, конечно, думать второе, но объективно понимаю, что скорее всего дело в первом. То, что Ранмару и Хирото видят меня насквозь — с этим я еще как-то готов свыкнуться. Но Мидорикава… Даже он не был удивлен и отнесся к этому, как к само собой разумеющемуся. Его никто не предупреждал, что Кирино приедет, но он совершенно спокойно встретил его на пороге своего дома и позволил оставить вещи. Снова проводить экскурсии меня никто не заставил, что уже само по себе было отлично. К нам на удивление вообще никто не лез, и мы просто проводили время в компании друг друга. Мы много гуляли по жилым районам. Пару раз я даже смог вытащить Кирино в Икею, чтобы посмотреть новые стеллажи… Я шутил, что это точно надолго, раз дело дошло до Икеи, а Ранмару лишь загадочно улыбался, попивая свой клубничный смузи. Он, к слову, уперся, что нужен закрытый стеллаж. Мы почти поругались, пока я в какой-то момент от переизбытка чувств не вписался лицом в шкаф, и он заржал. От души так. Некоторые даже оборачивались, чтобы посмотреть, что там за два идиота не смогли договориться и почему один из них не придумал ничего лучше, кроме как совершить внеплановый суицид путем встречи лица с верхним горизонтом шкафа. Мне оставалось лишь обиженно бурчать, на что Кирино легонько потрепал меня по волосам и сказал, что ему просто нравится со мной спорить, потому что так он видит мои настоящие эмоции. — Будет тебе такой стеллаж, какой сам захочешь, — великодушно сообщил он мне и снова засмеялся. Все-таки удивительный он человек. А потом он наткнулся на акул и принес мне парочку. За что я окончательно его «простил». Ведь акулы из Икеи — это создания богов. Многие приходят сюда с целью найти нужные вещи, чтобы создать себе «хюгге»*. Мой же уют и комфорт заключался в том, что мне обязательно была нужна акула в любом месте, где бы я ни жил. — Это будут наши акульи дети, — выдал ему я. — Акульи дети? — я по глазам его видел, что Кирино очень старается не смеяться, но не справляется. — Именно, — нарочито серьезно сказал я и гордо пошел дальше с двумя акулами в обнимку. Я не знаю, что тогда торилось в голове у Ранмару, но лицо его выражало крайнею степень озадаченности. Как будто эта мысль еще до конца не оформилась в его сознании, и он не знал, как на нее реагировать. А реагировать в целом было и не нужно, потому что я уже все решил. Добираться через весь город было весело. Хоть какая-то смута на этом фестивали рационализма. Пока мы ехали обратно на автобусе я заметил, что Кирино о чем-то задумался и залип в окно, практически не реагируя на посторонние звуки. — О чем ты думаешь? — О том, что я наконец-то здесь. А еще о том, что совершенно не имею какого-либо плана действий. Я просто решил приехать, и я приехал, не задумываясь больше ни о чем. — Ты сделал то, что захотел. А остальное неважно, по крайней мере сейчас. — Будет сложно. — В этом есть своя прелесть, — я заулыбался и едва слышно добавил, — Мне предстоит долгий путь, но в конце концов ты поймешь.*

***

После того, как Эйтор-мальчик-подай-принеси-отвали-Казадор был потерян для общества на какое-то время, за культурный досуг Рюдзи пришлось взяться Хирото, хоть и про историческую часть города он знал не на много больше, чем сам Мидорикава. На самом деле это был лишь повод, и они оба это прекрасно понимали. Дворцовый парк показался им двоим отличным местом, чтобы провести там несколько часов, посмотреть на природу и подышать свежим воздухом. Погода стояла солнечная и располагала к прогулкам. Рюдзи поделился, что парк напоминает ему классические английские романы. Неспеша прогуливаясь среди деревьев они вели диалог, к которому, казалось бы, никогда готовы не будут в стенах квартиры. — Помнишь, ты в детстве рассказывал мне, что твоя мечта — путешествовать, — начал Хирото, — Мне жаль, что я так никогда больше и не спрашивал тебя о том, что стало для тебя мечтой, когда ты повзрослел. — К чему об этом сожалеть? — мягко ответил Рюдзи, — Сейчас это уже не имеет значения. Я же тоже о многом не спрашивал тебя… И не спрашиваю до сих пор. Хирото выглядел задумчивым и какое-то время молчал. — А о чем бы ты хотел сейчас узнать? — Что ты собираешься делать дальше? — почти моментально выдал Мидорикава, словно этот вопрос был у него где-то записан, — Чего ты хочешь? — Как и раньше — я хочу, чтобы ты улыбался. На мгновение в глазах Рюдзи промелькнуло отчаянье, но он быстро взял себя в руки. Хирото лукавил, уходил от ответа, но делал это исключительно красиво и если сейчас совершить любое необдуманное действие, то момент будет упущен. — А что-то, что не связано со мной? Ну, знаешь… что-то СЕРЬЕЗНОЕ. — А я не хочу серьезно, — легко сказал он, — Я и так стараюсь быть «правильным взрослым», но все еще безбожно косячу. Знаешь, как я видел эту жизнь раньше? Я ощущал, что я маленький мальчик, который провалился в отцовские ботфорты и вот-вот его достанут, чтобы наказать розгами. Прошло уже много лет, но я по-прежнему себя ощущаю этим маленьким мальчиком. Только теперь я вынужден еще и участвовать в бесконечном беге с препятствиями, который больше похож на цирк с конями, чем на бег. Мидорикава понял, что надавил на больное и что его прорвало. Он медленно положил руку Хирото на плечо и заставил того посмотреть на себя. В его глазах плескалась самая настоящая злость и страх, а еще едва уловимая тоска. Рюдзи без слов крепко обнял Хирото, успокаивающе поглаживая его по спине. — Это сложно, — продолжал он, — Я в принципе доволен тем, чем занимаюсь сейчас и мне нравится, что в последние несколько месяцев моя жизнь вот такая. Мне и раньше все нравилось, когда я работал с детьми или когда стал деканом, но сейчас всё… более спокойно. Больше не нужно делать вид, что ты умный и разбираешься в социальных штуках, — он засмеялся, — Мне одного Масаки хватило с лихвой, который возвел меня в ранг «бога-наставника», хотя объективно я понимаю, что он в тонких гранях социальных отношений стал разбираться лучше меня. Он с детства с этим был на ты. — Ты же не планируешь оставаться здесь? — Не знаю. Однажды я пообещал себе не терять тебя из поля зрения. А потом в моей голове родилась идея, о которой я старался не думать, но как же живописно она вырисовывалась в моей голове. — Ты хотел, чтобы мы с Масаки жили в одном городе, так? — догадался Рюдзи. — Да, — он кивнул, — Я знал, что он вернется рано или поздно, один или нет, но непременно это случится. Я хотел, чтобы дорогие мне люди были в одном месте, которое было бы не в Японии. — Почему не в Японии? — Потому что мне нужно в своей голове что-то на подобии элизиума, где живут те, кто для меня много значит и понимать, что у них все хорошо. А еще понимать, что я сам никогда не смогу жить вместе с ними, но знать, что они не пропадут без меня. — Почему? — второй раз за эту минуту задает этот вопрос Рюдзи, — Это жестоко, знаешь? Ты думаешь про то, как самому не свихнуться от того, что происходит в твоей голове, но не думаешь про окружающих, — он отодвинулся от Хирото и посмотрел ему прямо в глаза, — Ты не думаешь о моих чувствах. Ты же не слепой. — Хочешь знать, в чем на самом деле причина? — И ты мне её скажешь. Сам предложил спрашивать. — В какой-то момент я хотел бросить твои поиски. Я поставил под сомнение всё, что мы делали для того, чтобы найти тебя, потому что в какой-то момент я подумал о том, что ты сбежал. Что ты на самом деле не хотел, чтобы тебя искали. Я чувствовал себя дураком. Последующие несколько месяцев я провел в апатии и не предпринимал практически никаких действий. Активность не прекращал проявлять только Сакума, для которого стало очень важно достать тебя из-под земли. А когда он докопался до истины — вся моя меланхолия, тоска и скука разбились в один момент. Я чувствовал себя предателем, который чуть не уничтожил всё. Если бы во мне тогда было больше воли и уверенности, то я бы попросил Сакуму прекратить поиски, и он бы это сделал. Я сдался, — по его глазам было понятно, что он снова и снова прокручивает этот момент у себя в голове. Хирото отвернулся от него, не в силах видеть его лицо. Он боялся, что Рюдзи возненавидит его, но и молчать вечно он бы не смог. Мидорикава перехватил его за руку и развернул обратно к себе. — И всё? То есть вот это вот причина, из-за которой ты проедал себе нервы столько лет? Кира не знал, что отвечать на такую реакцию, поэтому молчал. — Ты никогда не пробовал посмотреть на всю ситуацию с моей стороны? Ты единственный человек, который попытался что-то сделать. Да даже, если бы ты сдался — ты хотя бы предпринял попытки, понимаешь? Тебе было не всё равно. — Я не имею права сейчас чувствовать что-то, понимаешь? Потому что я… — Ты что? «Предал» меня? Или какую глупость ты собирался сказать? — Мидорикава грубо прервал его самобичевания. Хирото, наверно, с детства не видел этой черты в нём, — Подумай хорошо, прежде чем соберешься говорить что-то. А Кира улыбался. Вот так неожиданно ощутив легкость от того, что больше нечего скрывать. Он все рассказал. Улыбался от того, что его не возненавидели. — Спасибо, — немного подумав он добавил, — Правда, спасибо. Я себе никогда этого не прощу. — Вместо того, чтобы «винить» себя — не хочешь подумать над искуплением? — его голос снова звучал мягко, — Если ты так переживаешь о том, что чуть не бросил меня, то больше не повторяй своей ошибки. Больше. Не. Бросай. Меня. Никогда.