Гребанное клише

— Тебе необязательно каждый раз сбегать утром. — полусонно говорит Кристофер, ненавязчиво схватив хрупкое запястье Нуры. — О, спасибо, что разрешил. — бросает она и продолжает одеваться. Шистад поворачивает голову и смотрит на ее исхудавшую спину с выпирающими позвонками, на бледные руки с острыми локтями. Нура похожа на бумажный самолётик. Это не его вина, но он ее все равно чувствует во рту, вперемешку с привкусом вчерашней зубной пасты. — Правда, Нура, я приготовлю тебе завтрак. — шепчет парень и вскакивает с постели, натягивая на себя одни лишь спортивки. — Дай мне минуту, хорошо? — Крис подмигивает девушке и идёт ванную, прикрывая дверь лишь наполовину. Вода громко отбивает барабанную дробь по лицу, плечам и спине, но недостаточно громко, чтобы до ушей не донёсся слабый звук поворота замка захлопывающейся входной двери. Внутри что-то скручивается в комок и царапает под ребрами. «Какого хера, Сатре?» * В этот раз Шистад отказывается от душа и наскоро прополоскав рот, тащит хмурую и апатичную девушку вниз на кухню. — Ты здесь часто бываешь, но я тебе ни разу не готовил завтрак. — в своей привычной манере паясничает Крис. — Ты кормил меня печеньем. — Нура грустна, тиха и безразлична. На ней белый свитер крупной вязки, который сползает с плеч, волосы спутаны и мысли, похоже, тоже. — Это не завтрак. — серьезно отвечает парень и достает из холодильника яйца, бекон, зелень и овощи. — Я должен сказать тебе Нура: ты теперь слишком тощая, нельзя так мало есть. — Что если у меня нет аппетита? — Ну, меня это не волнует. — Шистад улыбается во все тридцать три зуба, а Нура смотрит стеклянными глазами куда-то в пространство. Ее шёлковое безразличие его раздражает и довольно сильно, но Крис видит в этом неплохой шанс реабилитироваться в собственных же глазах. Эдакий жест добровй воли в помощь голодающим, во имя успокоения несуществующей совести. — Надеюсь, что ты любишь омлет. — Я не стану его есть. — Сатре по старой привычке садится на столешницу в углу кухни. В ее голосе ни намека на игривость. — Это невежливо, Нура. — Невежливо держать меня здесь. Крис с удивлением смотрит на девушку и меняет тон с дружелюбного на раздраженный. — Я тебя здесь не держу, Сатре…просто хочу оказать любезность, а ты выделываешься. В прошлый раз ушла, не попрощавшись даже. — парень почувствовал себя голливудской актрисой, которой перестали предлагать роли, но она все равно заявляется на кастинги без записи. — Именно потому, что я решила быть вежливой — я здесь. — монотонно проговаривает Нура с искрящимся вызовом в глазах, но потом искры потухают и веки печально опускаются. Следующие минуты, пока омлет жарится на сковороде, проходят в полной тишине. Слышно только, как Нура болтает ногами. — На самом деле я тронута. — первой прерывает тишину она, а он вспоминает, когда они вообще нормально разговаривали. — Мне приятно, что ты…проявляешь заботу ко мне…я знаю, что ты это делаешь из жалости, как и все остальные, но я рада… — Сатре продолжила говорить уже как-будто сама с собой. — Рада, что от тебя меня хотя бы не тошнит. Крис тихо ухмыляется и начинает обжаривать бекон. — Если это был комплимент, — он тяжело вздыхает, но постепенно расслабляется, чувствуя триумф от признания его заботы. — То хуевый, Сатре. Девушка ничего не отвечает, лишь дёргает плечами. Ее кожа совсем выцвела и даже перестала иметь запах. Нура пахла духами, воздухом, выхлопными газами улиц, Крисом, но только не собой. — Ладно, — Шистад отвлекается от готовки и подключает колонки к телефону. — Что ты сейчас слушаешь? — Сейчас ничего… — девушка ненавязчиво достает из пачки, лежавшей в ящике столешницы, сигарету. — Где у тебя зажигалка? — Курить в доме нельзя, а на улицу я тебя не выпущу. — омлет идеально располагается в квадратной белой тарелке и оказывается на столе. — Поешь, и можешь идти куда захочешь. С покорным молчанием Сатре садится за стол и берет в хрупкую ладонь предложенную вилку. — Приятного аппетита. — Ага. Нура сначала принюхивается и только потом начинает есть. Медленно, буквально заталкивая в себя каждый кусочек насильно. Из колонок начинает играть какая-то натяжно-веселая песня. Крису кажется, что теперь то уж он точно может считать Нуру Сатре своим другом, ведь он перестал видеть в ней девушку Вильяма и такой себе незаконный аттракцион. Сейчас Шистад видел мрачные залегающие под ее глазами тени и ее хрупкий скелет, обтянутый наскоро наброшенной одеждой. Нура была воплощением стиля и нежности, ума и величия, а теперь только смотрит жалкой субстанцией в орехово-шоколадные глаза Криса. — Спасибо, — отчужденно благодарит она, оставляя небольшой кусок омлета в тарелке, встает из-за стола. — Всегда пожалуйста… — Шистад меланхолично ставит посуду в мойку и уходит, как будто предоставляя девушке выбор, которая что-то начала печатать в своем телефоне, где стекло давно расходится битой паутиной. — Мне сейчас некуда идти, Крис. Парень поворачивает корпус тела и едва ощущает тонкие ниточки привязанные к его рукам и ногам. Нура умелый манипулятор и кукловод. Научилась у Вильяма. — Тогда оставайся. Безразличие — лекарство от всех болезней, хотя если быть честными только от эгоизма и вспыльчивости. — Ты знаешь? — недвусмысленно спрашивает Сатре спустя пару минут, сидя на оббитым бархатом диване. У нее руки чешутся и кровоточат от безысходности и тяги покурить. — О твоей болезни? Да. — парню хочется стащить уже этот свитер с ее плеч, коснуться мягкой кожи и болезненно выпирающих ключиц. — И что ты думаешь на этот счёт? Шистаду не хочется отвечать, и наверное, не нужно. Ведь он, блять, сидит здесь, рядом с ней, готовит ей завтраки по утрам и расчёсывает волосы перед сном. И Шистад молча включает телевизор, а Нура молча кладет голову ему на плечо.