***
У Фрэнка болит лицо. Синяк на его скуле разползся большим, угрожающим лиловым пятном, а щека покраснела и опухла. После того как Джет затаскивает его обратно в машину, он не разговаривает с Фрэнком до конца дня. Это бесит — Кобра усмехается и приподнимает брови каждый раз, когда Стар прерывает Фрэнка на полуслове, словно ему доставляет удовольствие наблюдать за выведенным из себя Джетом. Фрэнк мог бы подумать, что, хэй, может быть, Кобра обижен на него, если бы не следующая ночь, когда он дежурит вместе с Кидом, пока Джет тихо посапывает на переднем сидении машины. Они знают, что Фрэнк больше не собирается сбегать, но Кобра не спит. Он смотрит на Фрэнка и после долгого молчания тихо говорит: — Это моя вина. Фрэнк поднимает голову и моргает пару раз, прогоняя сонливость. — Что? Кобра морщится, и его лицо выражает сложную гамму эмоций — не злость и даже не печаль, а скорее горькое разочарование. — Я должен был пойти с тобой. Или сам уйти раньше. — Хэй, — мягко сказал Фрэнк. — Он всё еще может быть жив. Это же Пати, помнишь? Если кто и сможет уничтожить злую корпорацию изнутри, то только он. Тебе ли не знать этого? Кобра издает тихий смешок сквозь зубы. — Когда я пытался поехать в Город, Джет сказал, что это чистой воды самоубийство, и он был прав. Но я скорее умру, чем оставлю его там. Фрэнк качает головой. — Чувак, брось, ты же знаешь, что это глупо. Он не хотел бы, чтобы ты пострадал, — говорит Фрэнк и знает, что это правда. Кобра хороший парень — он слишком много занимается кунг-фу, редко улыбается, и забавно, что некоторые люди слишком невнимательны, чтобы понять, что на самом деле Кид смешной. Он младший брат Пойзона, они обожают друг друга, и Фрэнк знает, что Пати, не задумываясь, пойдет навстречу смерти, чтобы спасти Кобру. Но Кид качает головой, поморщив нос. — Я его брат, понимаешь? Это я должен был попытаться спасти его. Но это был ты, всего лишь его друг. Друг. Ага. Фрэнк чувствует, как его желудок скрутило, но понимает, что сейчас не время говорить об этом, и просто кивает. Кобра смотрит на молчащего Фрэнка с поднятой бровью. Однако ничего не говорит.***
Даже несколько дней спустя скула всё ещё побаливает, и Фрэнк прижимает к щеке ладонь в перчатке, чтобы прохладная кожа хоть ненадолго облегчила горящую боль. Это вошло почти что в привычку — они не первый год тайком копаются на свалке за стенами Бэт-Сити, хоть Пати и ненавидел это занятие. Он ненавидел находиться так близко к Городу и перешагивать через пустые упаковки от таблеток, роясь в грязи и нечистотах. Они более чем в полумиле от городских стен, но, по мнению Фрэнка, это всё равно небезопасно. Теперь, каждый раз, когда они приезжают сюда, он не может не оборачиваться на свет городских огней. Он хочет знать, где Пати, — может быть, он прямо здесь, в заточении за высокими серыми стенами, и тоже думает о них. Это глупо, и Фрэнк, вероятно, должен гнать от себя подальше подобные мысли. Он преступник. Люди умирают. Нужно уже смириться с этим. Конечно, копаться на городской свалке очень рискованно; они знают, что С.Л.Е.П. патрулируют её с предельной точностью — каждый час в двадцать семь минут Фрэнк слышит звук — шаг, шаг, шаг, шаг — и немедленно подает знак Джету и Кобре, после чего они быстро сматываются. Когда Драксы приходят, киллджои уже далеко. Свалка — единственное место, где Фрэнк может проследить за течением времени. На её краю находится большая башня с часами, которая должна была давным-давно погибнуть в Гелиевых войнах*, но каким-то образом уцелела, старая и разваливающаяся, но все еще исправно работающая. Как там говорится? А, да — «когда тебе весело, время пролетает незаметно». Но несмотря на то, что Фрэнку никогда не нравилось заниматься подобным, всё еще поразительно, насколько быстро подходит к концу этот час, когда он поднимает голову наверх, к башне, отрывая взгляд от кучи выброшенных коробок, в которых роется. И время бежит так быстро, просачиваясь сквозь пальцы, словно сыпучий песок, не потому, что Фрэнку весело, а потому, что ему всё равно. Все мысли отключены, когда он занят простым, отупляющим процессом — перебиранием мешков с отходами. Фрэнк умеет работать машинально, погрузившись в бессмысленное монотонное занятие. Джет никогда не одобрял их поездки на городскую свалку, но он не может не признать, что это необходимо. Он ведет себя, как курица-наседка, которая трясется над их масками и бластерами и следит, чтобы у них всегда было достаточно еды — а для этого нужно рыться среди мусора, потому что иногда набеги на Драксов бывают бесплодными; Джет старается изо всех сил защищать их, двух оставшихся киллджоев, и делать все, чтобы шансы погибнуть у них были как можно меньше, пока он рядом. В ту ночь, когда Фрэнк наконец осознает, что Пати мертв, он успевает раздобыть четыре полупустых банки с консервами и пачку печенья. Вокруг полно пустых упаковок из-под таблеток, и Фрэнк старается избегать их взглядом. Всякий раз, когда он смотрит на них, всё, о чем он может думать — пластиковые улыбки, которые словно нарисовали прямо поверх лиц людей с пустыми глазами и промытыми мозгами. Лучше не думать о них. Нужно продолжать жить дальше, не удерживая себя в прошлом, потому что это не приведет ни к чему хорошему. Он берет очередную банку и, вздыхая, отбрасывает ее в сторону, когда видит, что она пуста. Вдруг что-то привлекает его внимание. Под полупрозрачным мусорным пакетом виднеется кусок темно-синей ткани. Фрэнк протягивает руку и вытаскивает его из-под мусора, держа на лунном свету, чтобы лучше рассмотреть. Это синяя куртка Пати.***
На этот раз приходит только один мужчина — женщины с ним нет. Долгое время он просто стоит перед ним, смотря с презрением из-под налившихся кровью век, но это все равно напрягает. Это не первый раз. И точно не последний. Он знает, что не должен слушать то, что ему скажут, но придется. Точно так же, как это было и раньше. Каждый раз происходит одно и то же. Они не смеются над ним. Они не издеваются и не злорадствуют. Вместо этого они делают совсем другое. Они повторяют одни и те же слова, звучащие из наушника, выплевывая их прямо в лицо. Они говорят: — Ты подвёл их. И он всегда реагирует одинаково. Зажмуривается и мотает головой, но горящее горло сжимается в болезненном спазме — он не в силах отрицать их слова. У человека скрытая, молчаливая улыбка, когда он поправляет складки на своем халате. — Да, ты подвёл их. Им лучше без тебя. Они наконец-то от тебя избавились. Он снова мотает головой, на этот раз более яростно. Нет. Неправда. Неправда. Неправда. Не может быть правдой. Человек пахнет таблетками, которые засунули ему в глотку сегодня утром. — Ты знаешь, что это правда. Они хотели, чтобы ты умер. Ты бросил их, а они бросили тебя. Ты жалок. Ты всё испортил. Нет-нет-нет-нет-нет. Человек продолжает говорить. Он пытается игнорировать его, его голос, его слова, но не может. Он все разрушает. Нет-нет-нет. Он один. Нет-нет-нет. Да-да-да. Он кричит. Он кричит до тех пор, пока не чувствует вкус крови. Он кричит, пока в его легких не остается воздуха, но и тогда он всё равно продолжает кричать — согнувшись пополам и плача от вкуса крови на своем языке.***
Фрэнк не знает, сколько он так простоял, застыв, но, даже услышав шаги позади себя, он всё ещё не может пошевелиться. Перед его глазами опять возникает тот момент, когда Пати противостоял Корсу — Фрэнк не чувствует собственных рук, они словно не принадлежат ему, его ноги онемели и приросли к земле. Всё, на что он может смотреть, всё, о чем он может думать, — это куртка и кому она принадлежит, и что это значит, если она валяется здесь. Он не может… Пати не может… — Гоул? — Джет зовет его. — Нам нужно уходить через минуту, хорошо? Фрэнк слышит, как Стар приближается, их разделяет всего несколько метров, и сейчас уже слишком темно, чтобы Джет смог увидеть куртку в его руках на таком расстоянии. Фрэнк не знает, где Кид. Он хочет выбросить её, спрятать где-нибудь, чтобы справиться с путающимися мыслями в своей голове, но Джет уже слишком близко, и Фрэнк слышит, как тот давится словами. — Господи боже. Гоул, это же… Фрэнк облизывает губы. — Да, — шепчет он. — Я знаю. Он опускается на колени, тяжело выдыхая. Блять. — Твою мать, — Джет проводит рукой по волосам и приседает рядом с ним. Темно, но Фрэнк клянется, что тот побледнел. Его волосы выглядят еще более грязными, чем раньше, — Фрэнк может видеть частички картофельных чипсов, застрявшие в кудрях, несмотря на все усилия Джета держать их в чистоте, но ничего не говорит. — Послушай, Гоул, мы не можем… мы не можем рассказать Кобре. Он едва держится. Я не хочу представлять, что он может натворить, если мы расскажем ему. Фрэнк кивает, но внутри себя кричит: «Пати мёртв, Пати мёртв, почему, блять, Пати мёртв, он не может быть мёртвым». Он не должен был слушаться Джета. Он должен был поехать в Бэттери-Сити. Он должен был взять с собой Кобру — Джет Стар не остановил бы их обоих. Кид не чувствовал бы себя таким виноватым, если бы Фрэнк довёл тогда дело до конца. Кобра не был бы в таком состоянии, если бы Пати не погиб. Но Пати не может быть мёртвым. Пати не мог умереть. Но дело в том, что Пати мёртв, и доказательство его смерти прямо у них в руках. Он проносит куртку Пойзона в машину прямо под своей футболкой и, плотно свернув её, прячет в багажнике. Снова долгая дорога за рулем, запах костра, вскрытые консервы с безвкусной едой. Фрэнк ждет, пока Кобра окончательно не заснет беспокойным сном, а потом тихо уходит вместе с Джетом, унося с собой плюшевую голову Маускэт, куртку и клоунскую маску. Они подобрали её на том самом месте, втоптанную в пыль ботинками С.Л.Е.П, — это всё, что у них тогда осталось от Пати. Хотя Фрэнк не видел на Пойзоне маску, когда тот пытался застрелить Корса, но он не придал этому большого значения. Они идут несколько минут, прежде чем находят относительно непримечательное место с голой землёй, и Фрэнк начинает разводить небольшое кострище. Они стоят вокруг него с опущенными головами, и, когда пламя разгорается, Джет достает плюшевую голову и бросает её в костёр. Огонь тут же с треском вспыхивает, мечутся синие языки пламени, мгновенно пожирая мех, и вся голова рассыпается в пепел за считанные минуты. Фрэнк хочет что-то сказать — выдавить из себя несколько прощальных слов, как будто они смогут восполнить утрату — но не может ничего произнести. В горле стоит ком, дыхательные пути пережаты, а легкие горят от недостатка воздуха. В планах было сжечь также и маску, но Фрэнк не может заставить себя бросить ее в огонь. Он поднимает голову и видит плачущего Джета, который закрывает лицо ладонями, его плечи вздрагивают. Через некоторое время, чуть успокоившись, Стар смотрит на него. На его щеках в свете костра блестят дорожки от слез, и он тихо, прерывисто кашляет, прочищая горло. — Ты идешь? — спрашивает Джет, и Фрэнк машет рукой, что значит «через минуту». Стар кивает, разворачивается и идет обратно к машине, туда, где спит Кобра, даже не подозревая о том, что они сделали, о том, что они знают. Фрэнк начинает двигаться в противоположном направлении, уходя подальше от огня, подальше от своих друзей, всё дальше в темноту. Поднимается ледяной ветер, пробирающий до костей, вздымающий клубы пыли, и Фрэнк дрожит. Ему надо было взять с собой куртку, а не идти в одной футболке. Он ёжится от холода. Фрэнк делает еще несколько шагов, пинает острые мелкие камни разбросанные вокруг, а потом оглядывается на тусклый свет костра (он ушёл дальше, чем хотел, черт), пламя которого всё ещё окрашено в синий из-за горящей плюшевой головы. Потом Фрэнк смотрит на маску в своей руке. И тогда он выкидывает её. Он швыряет её как можно дальше и наблюдает, как она летит и исчезает из поля зрения, поглощенная пустынной тьмой. Он чувствует куртку в другой руке, а потом его дыхание спирает, голова идет кругом, он обессилено падает на колени и кричит, прижимая куртку к лицу. Фрэнк кричит так, будто никогда не сможет остановиться, рыдает до тех пор, пока не начинает задыхаться и чувствовать рвотные спазмы. Потому что Пати мёртв, он потерял его, не поцеловал, когда у него был шанс. Фрэнк подвел Пати, не смог спасти, и теперь он, они все, остались без Пойзона. Фрэнк больше никогда не услышит, как Пати рассказывает о своем рисунке, не услышит, как он подпевает радио, не увидит его мягкой улыбки, когда он думает о чем-то своём, пока голова Фрэнка лежит на его плече или пока он использует Пойзона в качестве подставки для ног. Фрэнк никогда больше не увидит Пати, и осознание этого причиняет столько боли, что он просто хочет умереть. Он задыхается, плачет, тихо кричит в куртку и не замечает, как неподалеку выбивает пыль из-под шин белый автомобиль С.Л.Е.П., а когда поднимает голову, уже слишком поздно: последнее, что он видит, — ботинок, ударяющий его по лицу.***
Заткнитесь. Им всем нужно заткнуться. Он кричит на них, но они никогда не слушают его. Тогда он пытается кричать громче, отчаянно желая хоть ненамного заглушить шум, но всё бесполезно. Они просто усмехаются своими рваными алыми ртами, похожими на перерезанные глотки, и включают радио еще громче. Он проклинает их, угрожает им, но ничего не помогает. Через какое-то время он просто пытается отгородиться от всего этого. Он старается сосредоточить свои мысли на одной вещи — побег. Но он больше не помнит, почему ему нужно сбежать — он помнит, что должен, что это что-то значит, но он не может точно сказать, почему. Затем он пытается думать о своих друзьях. У него… у него были друзья, не так ли? Он… да, у него были. У него должны были быть друзья. Ему нужно время, чтобы вспомнить их имена, но наконец ему удается. Язык с трудом ворочается, когда он произносит их вслух. Он даже не уверен, так ли звали его друзей, но все равно выговаривает эти имена. Он должен помнить их, даже если забыл лица, которым они принадлежат. Он знает, что они что-то значат для него. Значили. Он повторяет имена, просто чтобы они не растворились в его памяти. Он упорно выкрикивает их, и они отскакивают от стен, двери, он выкрикивает их прямо в лицо бледного человека, который врывается обратно в комнату с убийственным взглядом. Женщина снова появляется в дверях, холодно кивая мужчине, когда тот проходит мимо нее и заходит в комнату. Красный. Это цвет его крови. Она окрапляет белый пол. Её брызги остаются на ближайшей стене. Человек бьёт его по лицу снова и снова, до тех пор, пока кровь не начинает стекать с подбородка, впитываясь в ткань одежды. Перед глазами стоит красная пелена. Взгляд затуманен гневом и ненавистью, и он впервые чувствует хоть что-то — действительно чувствует. Это открытие, потрясающее и ни с чем не сравнимое, возвращает его к четкой картине реальности. Человек снова хватает его за лицо, впиваясь в кожу грубыми пальцами с костяшками, сбитыми в кровь, и тогда он рычит на него сквозь окровавленные зубы. — Пошел к черту, — шипит он. Он кривит губы в усмешке, и человек широко распахивает глаза, выглядя ошеломленным. А значит, он выиграл. Наконец-то. Он добился реакции. А потом он снова зажмуривается, и человек поднимает кулак. И он кричит.