Глава 12
6 сентября 2019 г. в 17:10
Дождевая вода капает с его черных волос, стекая по лицу. Она пробирается за воротник, и черная мокрая ткань липнет к его бледной коже. Должно быть холодно, но почему-то он этого не чувствует.
Практически невозможно различить силуэты незнакомцев посреди шторма, но слышно, как один из них что-то орет, выкрикивая оскорбления и угрозы, при этом оставаясь на месте. Ему требуется время, чтобы разглядеть их, а когда ему удается, он хочет кричать.
Они чумазые, одетые в разноцветную одежду, которая измазана в грязи и пропитана пылью и дымом. Сальные, нерасчесанные волосы прилипают к их лбам, свисая беспорядочными прядями, и его передергивает. Эти прически точно не одобрены С.Л.Е.П.
Он кривится. Киллджои. Террористы. Преступники.
Вот оно. Его шанс. Его предназначение. Бледного человека здесь больше нет — о нем ничего не слышно уже долгое время — и вот ему предоставляется шанс. Здесь и сейчас он может всё изменить.
Один из киллджоев, тот, что стоит ближе всех, кажется почти знакомым. Желтые волосы, узкое лицо, свободно висящая красная куртка. Они даже не смотрят на него, но он не может отвести от них взгляд.
Он не может… Он должен…
Имя этого человека крутится у него на языке, но вспомнить его никак не получается.
Всё, что у него сейчас есть, — острая ненависть, которая бурлит в венах, причиняющая слишком много боли, чтобы ее игнорировать. Это люди, которые всё разрушают. Это люди, которые променяли счастливую жизнь на жизнь в опасности и насилии. Имя человека вертится на кончике языка, но он так и не вспоминает его — так и должно быть.
Террористы. Убийцы. Он должен… он должен убрать их с пути. Или же убить их.
Он коротко кивает, и дракулоиды бросаются вперед с оружием в руках, целясь в головы киллджоев. Он не следует за ними. Он ждет. Он наблюдает.
Нужно отдать им должное, — киллджои хороши. Они быстрые, резкие, они работают в команде намного лучше, чем дракулоиды. Один прячется за автомобилем, пока остальные двое, разделившись, работают как хорошо смазанный механизм, плавно, без особых усилий.
Он ждет. Он смотрит, и дождь стекает по его волосам и пустому, ничего не выражающему лицу.
Он ненавидит их всех. Каждого. Зачем-то ему приказали произнести это тогда — в городе перед камерами, перед толпами людей и дракулоидов. Он ненавидит их. Он ненавидит то, что они делают. И по какой-то причине, его слова были напечатаны на всех постерах и плакатах. Его лицо светилось на всех экранах в Бэттери-сити, и он до сих пор не знает, почему.
Люди восхищаются Корсом. Люди уважают женщину в костюме.
А его? Его все боятся.
Еще один дракулоид сваливается на землю в облаке дыма с запахом горелой плоти, и он не выдерживает.
Ближайший киллджой поворачивается как раз вовремя, чтобы увернуться от его выстрела, но недостаточно быстро, чтобы уйти от удара, сбивающего с ног, отчего тот падает в грязь. Волосы лезут в глаза, мешая прицелиться, но он все же поднимает пистолет и стреляет в преступника.
Киллджой уворачивается, и он стреляет снова, пока тот быстро поднимается на ноги, хватаясь за бластер. Он ударяет его по ребрам, и киллджой со стоном сгибается, тут же выворачиваясь и занося свой кулак для удара, но он уклоняется и хватает киллджоя за локоть, швыряя на землю.
Преступник не шевелится, обездвиженный от боли, и это его шанс, его ШАНС, и он направляет свой бластер в блондинистую голову, замечая, как бок его красной куртки пропитывается кровью…
Он почти успевает выстрелить, когда слышится слабый крик «Кобра!», и его цель хватает другой киллджой — уродливый, страшный и преступный. Он целится из своего цветного пистолета ему в голову и нажимает курок.
Этот второй киллджой быстрый — конечно, невозможно прожить так долго в пустыне без отточенных до безупречности навыков и рефлексов, — но он всё равно быстрее. Он отшатывается назад и успевает увернуться от выстрела, который всё же задевает голову, подпалив волосы. Киллджой отпускает его куртку, переставая удерживать его, и он падает на землю. Киллджой выглядит так, словно увидел призрака.
— О боже… — его голос дрожит, и он с трудом слышит его сквозь ветер. — Черт, нет. Черт-черт-черт…
Киллджой делает шаг назад, а он поднимается на ноги. Он потерял пистолет, но он всё еще в состоянии ударить киллджоя со всей силы. Тот вздрагивает от удара, и он ударяет его снова, выбивая бластер из его рук. В ушах шумит, как от телевизионных помех, в которых слышны крики его сражающихся врагов и союзников. Он хватает киллджоя, притягивая к себе, и тот смотрит на него дико распахнутыми глазами, едва сопротивляясь, когда он обхватывает его горло. Киллджой не борется с ним, как будто слишком шокирован, и его лицо становится красным от удушья, пока он хрипит одни и те же слова.
— Пожалуйста. Нет. Прошу…
Киллджой кажется знакомым, — длинные, кучерявые, непослушные волосы, добрые глаза, — но ему плевать. Нет. Он должен избавиться от них. Он должен уничтожить их, эту мерзость. Должен убить их.
Киллджой слабо сжимает его пальцы, отчаянно пытаясь ослабить хватку, но у него не выходит. Киллджой выше него, но он сильнее, злее, отчаяннее, праведнее. Они все преступники. Они не должны жить. Тупые ногти царапают его лицо, давя на глаза, ноздри, но он уворачивается от пальцев и сильнее продолжает сжимать горло киллджоя, из которого вырывается полузадушенный вздох. Он оглядывается вокруг в отчаянной надежде увидеть белые фигуры, но они все лежат вокруг, мертвые и окровавленные, отчего его желудок скручивает. Он почти ничего не видит из-за ливня, различая лишь цветные вспышки света и слабый гул автомобильного двигателя…
Из груди вырывается яростный крик, но он не отпускает горло киллджоя, чьи звуки борьбы теряются в завывании ветра, пока жизнь покидает его. Лицо киллджоя багровеет, его хватка ослабевает, и он больше не пытается оторвать пальцы от своей шеи, осталось совсем немного… еще несколько секунд…
— Отвали, блять, от него! — он чувствует сильный удар, а затем выстрел, прошивающий его руку, и он падает на землю, чувствуя, как его зрение плывет. Он горит, вся его правая сторона горит, будто он тает, и он отползает назад, вопя. Его плечо пронзает сильнейшая боль, перед глазами сверкают ослепляющие пятна, и все его чувства обостряются — одежда вызывает зуд, а любое движение пронимает до костей.
Его одежда мокрая. Он истекает кровью, а может быть, это всего лишь вода от дождя, но он сгорает, его конечности плавятся в огне. Он все еще кричит в агонии, но пытается встать на колени, не делая лишних движений правой рукой. Где-то рядом киллджои — он должен был убить их, убить, прежде чем они оправятся.
Что-то маячит у него перед глазами, и он слишком медлительный, чтобы успеть увернуться от ботинка, который ударяет его по груди и откидывает назад. Его голову охватывает агония, стремительно распространяющаяся по всему телу, впивающаяся раскаленными крючьями, а из легких резко вырывается воздух, когда он падает на спину. Удар о землю снова вызывает вспышку боли в правой руке. Он должен… он должен чем-то зафиксировать ее. Или сделать с ней что-то еще.
Но ему нужно быть быстрым, поэтому он пытается увернуться, но не может — ему слишком больно, холодно и темно, — и он моргает, в то время как киллджой возвышается над ним, направив свой бластер прямо ему в голову.
Это было уже неважно. Он должен был убить их. Он провалился. Киллджой, которого он душил, осел позади него на колени, держась руками за горло, кашляя и харкая. Он едва может соображать, но все же поворачивается к киллджою, поднимает голову и рычит.
Повисает тишина, пока киллджой стоит, оцепенев, а на лице у него — застывший ужас. Он опускает бластер.
— Боже… — произносит он. — Что они с тобой сделали?
У киллджоя, стоящего перед ним, тоже черные волосы, длиннее, чем его собственные. Дождь начинает утихать, шторм угасает, отдаваясь слабым громом вдали. Его одежда мокрая и грязная, и только теперь он чувствует, как холод пробирает его до костей, но он не сводит с киллджоя взгляда, пытаясь подавить нарастающую в горле панику. Его грудь придавливают ногой, чтобы он не смог встать и выдрать ему глотку. Как и двум другим.
Он пробует нахмуриться. Почему они не пытаются убить его? Почему они не такие жестокие и беспощадные, какими должны быть?
Он должен их убить. Он не может позволить им — своим врагам, худшим врагам, — остаться в живых.
Он дико озирается вокруг, но никого не осталось. Третий киллджой с неестественной жаждой мести опустошает магазин своего пистолета в голову дракулоида. Он стоит слишком далеко, и почти не слышно, что он говорит, но сквозь моросящий дождь можно разобрать слова «брат…мертв…вы виноваты в этом…я убью всех вас до единого».
Он вздрагивает. Они монстры. Жестокие, извращенные монстры.
Его плечо пронзает острой болью от малейшего движения, и он не хочет смотреть на свою руку, но все равно делает это, и его чуть не выворачивает от запаха горелой плоти и от вида кровавого месива, в которое превратилась его рука.
— Дерьмо, — продолжает твердить самый низкий из киллджоев, словно молитву, — боже, блять, мне так… Пати…
Он падает перед ним на колени и стягивает с себя куртку, комкая ее и неуклюже прижимая к его обожженной руке. Из его груди вырывается крик, кровавый, полный боли, и он пытается отстраниться, он должен вырваться, он должен уйти…
Но он не может пошевелиться. Боль нарастает с каждой секундой, становясь все невыносимее, и после нескольких секунд он понимает, что перед глазами все плывет. Он вот-вот потеряет сознание.
Вокруг него еще два киллджоя, и он хочет оттолкнуть их, но едва может двигаться. Блондин выглядит наполовину испуганным, наполовину радостным, будто он не может решить — броситься на помощь или застрелить его. Третий все еще потирает свое горло. Он так и не встал.
— Кобра, — быстро говорит первый, — помоги мне. С его плечом всё хреново, — он пахнет старыми сигаретами и чем-то еще сладким, напоминающим конфеты. Он удивляется, не понимая, откуда в пустыне можно достать такую роскошь. Блондин присаживается на колени рядом с ним, и он игнорирует их обоих, уставившись на быстро светлеющее небо. Шторм затих, и во влажном воздухе повисает застывший водяной пар. Блондин что-то говорит, на его лице слабая тень улыбки — почему он улыбается? чему он так радуется? — уголки его губ приподняты, и он смотрит на него как на давно вымершее животное, которое чудом воскресло. Он не может разобрать, что они говорят. Всё начинает поглощаться тишиной.
Он умрёт. Он умрёт прямо здесь, потому что не справился со своей миссией — очистить мир от заразы. Он был недостаточно сильным.
Еще одно движение, и с него снимают куртку, но острая боль никуда не уходит. Ему интересно, дошел ли он до того состояния, когда организм больше не может физически справляться с болью, поэтому замирает, парализуя горящее тело. Он давится стоном, кусая губу так сильно, что чувствует вкус крови, и теперь его зрение действительно плывет — все растворяется в темноте, — но он вдруг чувствует, как его приподнимают, голова свисает, и черные волосы загораживают ему обзор.
— Что за херня? — слышит он одного из них. — Я выстрелил в него, смотри. Почему его куртку не прожгло?
Черные, черные волосы мешаются перед глазами.
Черная, черная одежда, испачканная в саже, грязи и крови.
Он все еще слышит их голоса, всё нарастающие, сливающиеся в один, но потом они постепенно заглушаются, словно он тонет в океане, погружаясь все глубже на дно. Они кричат, и он уверен, что кто-то трясет его, но он почти ничего не чувствует.
Красная, до жути красная кровь волнами захлёстывает его, отстраняя от всего до тех пор, пока всё не погружается в черноту, и он ничего уже не может почувствовать.