I Believe We're The Enemy

Фрэнк не знает, куда деть руки. Он постоянно что-то трогает — шарит по карманам, то вытаскивая сигареты, то засовывая их обратно в пачку, проводит по волосам, убирая с лица чёлку, которая все равно потом падает и мешается перед глазами. После дождя пустыня превратилась в огромное грязевое болото из песка, и в какой-то момент у него под ногами может быть относительно твердая поверхность, а в какой-то — ботинки проваливаются в жидкую грязь. Он вздыхает, глядя на лежащее лицом вниз тело на заднем сиденье транс-эма. — Боже, — говорит Фрэнк скорее самому себе, — это реально какой-то пиздец, ребят. Джет слабо мычит в ответ, соглашаясь с ним, но ничего не говорит, и Фрэнк благодарен за это: голос у Джета ужасно сиплый, словно его горло натерли наждачкой и засунули туда песок, залив всё это алкоголем, и каждый раз, когда он пытается что-то сказать, Фрэнк с Коброй сочувственно морщатся. Его шея иссиня-черная, и на бледной коже отчетливо выделяются отпечатки ладоней и пальцев. Фрэнк подоспел едва ли не слишком поздно — еще пара секунд, и Джет, наверное, был бы мертв. — Да ладно вам, — говорит Кобра, отвлекая Фрэнка от раздумий, и он поднимает голову, чтобы посмотреть на Кида, — не может быть всё настолько плохо. Скорее всего, это был всего лишь отвлекающий маневр, игра, наверное, он притворился, что сотрудничает с ними, чтобы потом выбраться, или… в любом случае, что бы они с ним ни сделали… это можно исправить. Все поправимо. Мы подлечим его. Фрэнк сомневается в этом. Они всегда сами залатывали свои раны как умели — у Доктора С. были аптечки для оказания первой помощи, и сейчас Фрэнк рад, что они прихватили одну из них в прошлый раз, когда были у него в лачуге. Они не могут толком помочь Джету — Кид только констатирует, что у него обычные синяки и отеки. Они обрабатывают мелкие ссадины и царапины и щедро смазывают бок Кобры, где его обожгло выстрелом. Потом они поворачиваются к Пати. Ну, или к тому, кто был им. Фрэнк все ещё не знает, как его воспринимать — как врага, друга или кого-то ещё — но желудок скручивает при виде того, во что превратилась его правая рука. Его плечо раскурочено, обнажено до мяса с прилипшими кусками ткани, грязи и запекшейся кровью. Им приходится снять с него черную куртку (почему же она не сгорела? Джет предполагает, что она сделана из нового материала, который С.Л.Е.П. специально изобрёл для отражения выстрелов лучевого пистолета, и поэтому вся сила от выстрела из бластера перенаправилась на локоть Пати), прежде чем содрать футболку, которая тоже какого-то черта не сгорела, но несмотря на это, никак не спасла Пати от ожога. Рана находится чуть ниже его плеча и выглядит относительно чистой. Выстрел был такой силы, что прожег все слои кожи, отчего она стала болезненно красной, покрылась волдырями и язвами. Вокруг раны кожа кажется чистой, но она наверняка кишит полчищами бактерий и микробов, из-за которых в любой момент может начаться воспаление. Кое-где футболка прилипла из-за засохшей крови, и требуется приложить немалые усилия, чтобы отодрать ее. Фрэнк рад, что Пати остается в отключке в течение всех их манипуляций; ведь он наверняка попытался бы убить их (снова), однако в ушах у Фрэнка до сих пор стоят его вопли, полные боли и мучения, как если бы они пытались помочь тому, кто не нуждается в их помощи. Пати плавает между сном и реальностью, пока они делают свое дело. Он без сознания уже несколько часов, даже когда Фрэнк сидит рядом с ним на заднем сидении, а Пати небрежно уложен на соседнем месте, привязанный здоровой рукой к подголовнику кресла обрезком футболки Кобры. Они едут, едут и едут, ведь С.Л.Е.П. могли послать за ними погоню, но спустя какое-то время им всё равно приходится остановиться. Все они слишком уставшие, еле живые, и в конце концов было решено ненадолго перевести дух. Через час или около того они, наконец, приходят к выводу, что сделали для Пати всё, что могли. Фрэнк предлагает встать на дежурство первым, — Джет не возражает и укладывается калачиком возле костра, тут же закрывая глаза, но Кобра садится рядом с Фрэнком, рассеянно выводя пальцем узоры на грязном песке. Он выглядит уставшим; во всяком случае, намного более уставшим, чем обычно, и Фрэнк не уверен, действительно ли Кид справляется со всем этим: ты неделями думаешь, что твой брат мертв, а потом оказывается, что он жив и одержим идеей убить тебя и твоих друзей. Если не считать Пати, то именно о Кобре Фрэнк сейчас беспокоился больше всех. Такие вещи реально не лучшим образом сказываются на психике. — Ты в порядке? — наконец спрашивает Фрэнк. Получается тише, чем хотелось бы, поэтому он прочищает горло и повторяет еще раз. Кобра коротко кивает и встречается с Фрэнком усталым взглядом. — Да, я в норме, — повисает долгая пауза, и слышно только треск костра и шепот песчинок, которыми наполнен тяжелый воздух. Фрэнк ничего больше не говорит, но Кид наконец вздыхает. — А ты? Фрэнк ковыряет дырку на колене своих штанов. — Тоже нормально. Просто, знаешь. Волнуюсь. И все такое. У Кобры вырывается глубокий вздох, будто вместе с ним он хотел избавиться от своей нервозности, страхов и опасений. — Он поправится. Пати сильный. Вот увидишь. Кобра сидит, подтянув одно колено к груди, положив на него свой бластер, и Фрэнк смотрит, как он рассеянно, с отрешенным видом гладит пистолет. Кид снова облизывает губы. — Скорее всего, он был под воздействием наркотиков, — продолжает он. — Ты помнишь, что они делают. Фрэнк помнит. Он помнит, как не мог ничего чувствовать, как его сердце билось в унылом, ровном ритме, даже когда он смотрел на казни — С.Л.Е.П. всегда выступал в них в роли судьи, присяжных и палача одновременно. Он помнит, что ему было все равно на крики киллджоев и на тяжелый запах смерти, который повисал в воздухе. Он помнит, как однажды ради эксперимента отказался от приема таблеток, и, несмотря на тошноту, слабость и эмоции, которые обрушились на него, как стена, ощутил большое облегчение. Он вспоминает, как наблюдал за одной из казней — та девушка была едва ли старше него, её волосы были окрашены в голубой и коротко подстрижены, и он до сих пор помнит душераздирающий крик, вырвавшейся из неё, когда электричество пронзило её тело — и его едва не вырывает прямо здесь и сейчас. — Да, — хрипло говорит Фрэнк. — Я помню. Но проблема в том, что он не помнит, чтобы он испытывал острое желание разорвать на куски самых близких ему людей. Кобра вздыхает. — Джерард ненавидит С.Л.Е.П больше, чем кто-либо, кого я знаю. И вообще, такое уже случалось раньше. С ним все будет хорошо. Вот увидишь. — О-о, он теперь Джерард, — Фрэнк пытается ухмыльнуться и толкает плечом Кобру. — Мы переходим на личности, да, Майки Уэй? Кобра безучастно смотрит на него, и Фрэнк чуть отодвигается. Да, не самое подходящее время для шуток. — Он поправится, — повторяет Кид и поднимает на Фрэнка умоляющий взгляд, будто бы пытается убедить в этом и самого себя. — Это просто наркотики. И всё. Пати придет в норму, когда их действие закончится. Все будет хорошо. С ним все будет хорошо. — Да. Хорошо, — наконец говорит Фрэнк, но звучит неубедительно. — Хорошо. Ничего не происходит — раздается лишь все то же потрескивание пламени и хрипы спящего Джета в пустой, безмолвной пустыне, которая окружает их со всех сторон. Час спустя или около того Кобра засыпает, завалившись вперед, положив подбородок на колено, и Фрэнк играет со своим шнурком, пока вдруг не чувствует, как волосы на его затылке встают дыбом. Пати смотрит на него. Сидит, не издавая ни звука, и просто сверлит его холодным взглядом. Его запястье привязано к ручке задней двери транс-эма, так, что здоровая рука зафиксирована у него над головой, а спиной он прислоняется к автомобилю. Наверное, ему очень неудобно, учитывая, что раненое плечо туго перевязано. Он находится в таком положении довольно долго, и, должно быть, его конечности затекли и онемели. Но он просто сидит, неподвижно, и испепеляет его мертвыми, полными ненависти глазами, словно хочет наброситься на Фрэнка и разодрать его горло. Черные волосы резко контрастируют с кожей, которая стала до жути бледной, отчего круги у него под глазами кажутся еще темнее. Пати пялится на него еще какое-то время, и Фрэнк не выдерживает. — Почему ты смотришь на меня так, будто я убил твоего любимого питомца? — спрашивает он, выгибая бровь и пытаясь придать своему голосу уверенности, потому что прежний Пати всегда видел его насквозь. Но новый Пати лишь кривится, ничего не отвечая. И все также не сводит с Фрэнка взгляда. — Знаешь, — продолжает Фрэнк, доставая еще одну сигарету и поджигая ее, — я где-то читал, что когда ты смотришь на кого-то дольше восьми секунд, это значит, что ты либо хочешь убить этого человека, либо трахнуть его. И мне любопытно, что именно ты хочешь сделать. — Убить. Определённо, — Пати презрительно кривит губы, думая об этом, и Фрэнк невольно ежится. Такими темпами он прикончит все оставшиеся у него сигареты до утра. — Черт, я разочарован, — говорит он, пожимая плечами, и подносит сигарету к губам, пытаясь игнорировать, как сильно у него дрожат руки. Он надеется, что Пати — а Пати ли это вообще? — не заметит этого. Фрэнк реально не может больше оставаться неподвижным. Он ерзает, проводит рукой по волосам, ковыряет грязь под ногтями. Проходит еще час, а Пати продолжает смотреть на него, и если взглядом можно было убить, то Фрэнка уже сто раз вздернули, выпотрошили, четвертовали, потом заново собрали, сожгли на костре, застрелили и обезглавили. Черт возьми… он чувствует, как взгляд Пати прожигает ему затылок. Он даже не удосуживается отвернуться, когда Фрэнк встречается с ним взглядом. Глаза Пати холодные, расчетливые и пустые. Почти что… мертвые. Они такие незнакомые, что Фрэнк дрожит, глядя в них. — Пати… — горло сжимается, он давится словами и кашляет, прежде чем попробовать снова. — Пати… что случилось? В чем дело? Пати в сознании последние пару часов, — он открыл глаза сразу после того, как Джет и Кобра сомкнули свои. Фрэнк думает о том, сделал ли это Пати специально, чтобы как можно меньше контактировать с ними, хотя и не ясно, для чего ему это. И Фрэнк не хочет думать о причинах. Пати с отвращением фыркает. — Не называй меня так. Фрэнк делает глубокий вдох, представляя себе, что это сигаретный дым, который вырывается из его легких, клубясь в воздухе тяжелыми серыми кольцами. — О чем ты говоришь? Что с тобой произошло? Пати пытается пошевелиться, — наверное, в попытке ослабить спазм в затекших руках, — и шипит от боли. Кровь стекает у него по лицу, отчего кожа кажется пепельной в свете костра. Фрэнк инстинктивно тянется к нему, но Пати буквально рычит на него — как будто какое-то дикое животное, а не человек, Фрэнк никогда не слышал подобного прежде, — и он отшатывается от него. — Вы все умрете, — рычит Пати. — Я выберусь отсюда. Вас протащат по улицам Города и казнят на глазах у всех. Это все равно случится, рано или поздно. Просто ждите. Фрэнк мотает головой. Он не хочет слушать его — он не может поверить в то, что это тот самый человек, с которым он смеялся и боролся, тот самый человек, которого он так давно мечтал поцеловать. Сейчас Пати выглядит словно скелет, обтянутый кожей, его ключицы так сильно выпирают — он сильно исхудал. Он выглядит почти больным. Это ужасает. — Господи, — Фрэнк горько смеется и качает головой. — Ты совсем спятил, чувак, какого черта. — Я спятил? — шипит Пати, сощурив глаза. — Это вы тут все спятили. Я тот, кто пытается помочь людям. Вы как зараза, как болезнь, всё только разрушаете. Причиняете всем боль. Ты когда-нибудь думал о всех тех невинных людях, жизни которых погубил? Вы пытаетесь разрушить целый город ради своей чокнутой идеи-фикс. Фрэнк приподнимает бровь, как будто ему все равно, но внутри он рвет и мечет. Он хочет найти и убить Корса. Он хочет избить его до полусмерти, привести в чувства, а потом избить его снова, чтобы он оказался в вечном круговороте боли и ненависти. — Ты уверен в этом? Потому что раньше ты хотел того же, что и мы, вообще-то, — Фрэнк не знает, зачем спорит с ним, ведь это все равно ничего не изменит. Пати вздрагивает, словно от удара, и кривится. — Нет, я не хотел этого, — выплевывает он, и его слова истекают ядом. — Я никогда не хотел иметь ничего общего с такими, как вы. Фрэнк не может смириться с его словами — он смог пережить последние годы только потому, что полагался на своих друзей, — он бы не справился без них, — но сейчас он больше не может даже доверять им. Он подавляет в себе боль от слов Пати, которые ножом вонзаются между ребрами и раскурочивают сердце, и пожимает плечами. — Конечно, — кивает он. — Если ты хочешь так думать, то пожалуйста. Он садится, потягиваясь, хрустя костями, и безмолвно стонет. Джет лежит в паре метров, свернувшись калачиком, и Фрэнк подходит к нему, толкая в бок носком сапога. — Эй, Джет. Теперь твоя очередь, я посплю пару часов, ладно? Стар хрипит в ответ, кашляя и кивая, — даже в темноте Фрэнк видит темные синяки на его шее. Они пурпурно-черные, на горле чётко выделяется отпечаток двух рук. Фрэнк просто ложится на место Джета и кладет руки под голову, уставившись на рассыпанные по ночному небу звезды. Он засыпает, но ему все равно не спокойно.