I Believe We're The Enemy

Фрэнк просыпается под звуки блюющего Пати. Ещё два дня в пути, и они останавливаются в заброшенном здании, которое, как Фрэнк думает, когда-то до Гелиевых войн могло быть закусочной. У стены валяется груда досок, прилавок давно разграблен, а в углу до сих пор стоят обеденные столики и стулья с разодранными сиденьями. Наверное, около закусочной была ещё какая-то пристройка — много досок валяется снаружи около четырех распорок, тянущихся к небу, словно демонические пальцы. Впрочем, это могло быть чем угодно — кто знает, что происходило во внешних зонах. Пати снова выворачивает. При этом он издает такие звуки, будто бы его разрывает изнутри, и Фрэнк отворачивается, морщась. Спустя пару секунд он слышит, как Пати переводит дыхание и откидывается назад, тяжело стукнувшись затылком о деревянную стойку позади. Фрэнк снова поворачивается к нему. Сейчас Пати похож на тень самого себя, съежившийся в дальнем углу комнаты, надежно связанный веревкой около полдюжины раз и прикованный к ножке лавки. Они не стали связывать ему руки и ноги, но только потому, что решили, что Пати со своим поврежденным плечом не сможет сам освободиться. К тому же, узел находится у него за спиной, а Кобра делает самые крепкие и сложные узлы, которые Фрэнк когда-либо видел. Пати поднимает на него взгляд, выглядя при этом больше жалко, чем пугающе. Кожа у него серого оттенка, а грязные волосы свисают сальными прядями, падая на лицо. Если бы Пати принимал участие в конкурсе красоты, где единственными участниками были лишь он и какой-нибудь труп, то и в этом случае не было бы явного победителя. Пока Фрэнк наблюдает, Пати наклоняется вбок, давясь рвотными позывами, но на этот раз его не тошнит, и поэтому он только неуклюже откидывается назад с испариной на лбу. Фрэнк ведет плечом, приподнимая брови, потому что он действительно такой мудак. — Ломка — та еще херня, да? Пати разлепляет один глаз, уставившись на него. Его глаза дико красные, с налитыми кровью веками, а самого его слегка трясет, как это было посреди ночи (в это время температура слишком часто опускается ниже нуля, что не очень радует Фрэнка). Пати крепко стискивает себя руками, обхватывает ими плечи, словно пытаясь не развалиться на части. Он кажется таким ничтожным. Он выглядит уставшим и напуганным. Фрэнк хочет его ненавидеть. Пати не отвечает, и у Фрэнка нет больше желания дразнить его. — Что случилось с твоим лицом? — спрашивает Пати вместо этого, его голос хриплый и пересохший, словно наждачка. Фрэнк машинально тянется рукой к шраму на своей щеке. Корс хорошо постарался — рубец еще не полностью зажил и после останется с ним на всю жизнь (которая, вероятно, будет довольно короткой). — Нож случился. — Болит? Фрэнк заставляет себя не вспоминать о вкусе собственной крови во рту, о плывущем перед глазами мире, сузившемся до смеси мучительной боли и дикого страха. — Ага. Пати будто бы удовлетворенно кивает. — Хорошо, — говорит он, и Фрэнку хочется что-нибудь ударить. Он вскакивает на ноги, хрустя костьми, и старается больше не смотреть на Пати. У него болит все тело — это одна из вечных проблем всех тех, кто оказался в зоне беглецов: ты либо спишь на жесткой земле, либо на разваливающемся досчатом полу, и ни то, ни другое не отличается особым удобством. Песок повсюду — в каждой щели, в каждой трещине холодного пола, на котором невозможно расслабиться, отчего ты часами лежишь с напряженными мышцами и затекшими конечностями, и никакая одежда не может удержать тепло твоего тела. Кобра с Джетом развалились в противоположной стороне комнаты — Кид довольно убедительно изображает морскую звезду, раскинув ноги и руки в стороны, а Джет лежит на одном из столиков, каким-то образом согнувшись вдвое, и очевидно, что ему очень некомфортно. Кажется, за ночь у него стало вдвое больше волос, потому что они лезут отовсюду. Фрэнк опять потягивается, поворачиваясь к отсутствующей стене, которую они используют как вход и выход, и тогда Пати решает завязать разговор. — Куда ты? — спрашивает он, и его голос вонзается когтями в спину Фрэнка. Он болезненный, хриплый и треснутый, как иссушенная земля под их ногами, и в тысячный раз за эти прошедшие два дня, пока они тащили его, полубессознательного, за собой из зоны в зону, не решаясь освободить от пут, Фрэнк задается лишь одним вопросом — «что, черт возьми, они с тобой сделали?» Он пожимает плечами. — Расслабься, принцесса, я принесу тебе воды. Иногда она помогает. Пати снова ерзает и крутит руками в бесплодных попытках освободиться, и тогда Фрэнк замечает татуировку на его запястье. Кровь стынет у него в жилах. Это метка С.Л.Е.П. — пластиковое лицо с черной полосой снизу. Пати заклеймили, словно говоря им: как бы вы ни пытались, что бы ни делали — он НИКОГДА больше не будет одним из вас; теперь он принадлежит НАМ. Фрэнк хочет блевать. Прямо здесь и сейчас. А еще он хочет убежать. Убежать как можно дальше от того, что осталось от Пати, и никогда не останавливаться. Пати кривится, но ничего не говорит, и Фрэнк выходит из здания на яркий дневной свет, глубоко вздыхая. Небо окрашено в бледно-бирюзовый, а над самым краем горизонта светится мандариновый солнечный диск, и кажется, будто он вот-вот выпрыгнет на небосклон. Это направление на восток — если он пойдет в эту сторону, то за несколько недель сможет дойти до Бэттери-сити. Если бы они ехали, они оказались бы там уже через пару дней. Фрэнк немного солгал — конечно, он принесет Пати воды, но сначала нужно покурить. Потому что, ну, знаете, приоритеты. И он чертовски хочет потравиться никотином. Припаркованный транс-эм вырисовывается громоздким силуэтом позади здания, и Фрэнк неторопливо шаркает к нему, вытаскивая пачку сигарет из кармана и запрыгивая на капот. Он даже не достает ногами до земли, когда сидит на тачке вот так сверху, и это, возможно, немного отстойно, но ему плевать. Фрэнк болтает ногами и глубоко затягивается, а после выдыхает, и дым вырывается между его губ, растворяясь в теплом воздухе. Господи боже, так намного лучше. Теперь он может начинать день. Некоторое время он еще сидит там, оперевшись спиной о лобовое стекло, согнув одну ногу и свесив другую с капота, и наблюдает, как серые клубы дыма рассеиваются над его головой. Боже, он так устал, он поспал около четырех часов, и на самом деле, это действительно хорошо. Но он все равно не чувствует себя отдохнувшим — вторую ночь подряд, с тех пор, как они нашли Пати, ему снова снятся кошмары: в них Пати, прежний, с красными волосами, отчаянно, из последних сил кричит его имя. Почему-то Фрэнк не может двигаться, словно ноги прикованы к земле: он бежит навстречу, по крайней мере, пытается, и все равно спотыкается и падает. Пати кричит, просит, чтобы он продолжал бежать, но Фрэнк не может. А когда он, наконец, встает, Пати уже нет. Каждый раз, когда он поднимался на ноги, он снова падал. Фрэнк надеется, что не будет спать этой ночью, потому что он не хочет снова оказаться в том кошмаре. Он слишком быстро заканчивает курить и, слегка повернувшись вбок, соскальзывает с капота. Хорошо. Проехали. Вернемся к делу. Он не тратит время, чтобы заглянуть в салон автомобиля, — прошлой ночью здесь ничего не было, и Фрэнк уверен, что за это время ничего не поменялось, — но обходит транс-эм и открывает багажник. Машина припаркована в тени, так что почти ничего не видно, и Фрэнк наклоняется, шаря в поисках бутылки, которая точно должна быть там… Вместо холодного пластика он касается сухой кожи и замирает, размышляя, действительно ли он хочет вытащить куртку с Мертвым Пегасом. Он все же решается и отряхивает пыль и засохшую кровь с одного из рукавов. Куртка грязная и помятая, но в довольно сносном состоянии благодаря тому, что они запихали ее в багажник, и она провалялась там бог знает сколько времени. Однажды Фрэнку сказали, что именно запах вызывает самые сильные эмоции, потому что является тем самым спусковым крючком, вызывающим глубоко спрятанные воспоминания, и просто держа в руках куртку Пати, он буквально чувствует его запах сладостей и сигарет, вспоминает долгие ночи у костра, когда они смотрели на звезды и яркое, загрязняющее все вокруг искусственное свечение Бэттери-Сити у самого горизонта… — Гоул, ты что делаешь? Фрэнк вздрагивает, ударяясь головой об открытую дверцу багажника, и отшатывается назад, теряя равновесие, отчего шлепается задницей на землю. — Кобра, блять, какого хрена? Кид слегка ухмыляется, кривя губы. — Чувак, ты в порядке? — спрашивает он, и Фрэнк встаёт на ноги, пожимая плечами. — Не подкрадывайся ко мне вот так, чувак. Я когда-нибудь могу и подстрелить тебя случайно, если будешь вести себя неосторожно, и тогда всем будет хреново. — О, конечно. Действительно. Фрэнк поднимается в полный рост. — Я — гроза всех Драксов в зонах. Не стоит меня недооценивать. Кобра поправляет воротник куртки и смотрит на него, выглядя абсолютно не впечатленным. — Гоул, чувак, как бы ты ни был жесток, я не думаю, что Дракулоиды убегут в страхе от парня, который едва выше уровня глаз нормального человека. — Заткнись, — взрывается Фрэнк, складывая руки на груди. — Я бы сразился с тобой прямо здесь и сейчас, но победа достанется мне слишком легко. — Конечно, — лукаво соглашается Кобра. Фрэнк не может сказать наверняка, но он почти уверен, что тот приподнял бровь. Он поворачивается обратно к багажнику и, наконец, находит полупустую бутылку воды. Кажется, на поверхности плавает немного пыли, но, скорее всего, это их последняя бутылка, так что Пати не будет жаловаться. Куртка по-прежнему у Фрэнка в руках; он снова смахивает с нее пыль и пихает обратно в багажник, заталкивая в самый дальний угол. — Надо сохранить ее, — добавляет Кобра, когда Фрэнк поворачивается к нему, шаркая носком ботинка по песку и засунув руки в карманы. — Для Пати. Когда ему станет лучше. Станет лучше. Фрэнк не знает, как именно Пати станет «лучше». Насколько вообще ему может стать «лучше»? Он просто кивает. Татуировка. Что бы ни происходило с этого момента, они оба знают, что Пати больше никогда не будет таким, каким они его помнят. (Это будет не тот Пати, который сидел с ним под звездами и потянулся к нему, чтобы поцеловать. Который рисовал глупые комиксы, чтобы отвлечь его, когда Фрэнк был слишком уставшим и потрепанным после очередной стычки с Драксами и мог только наблюдать с заднего сиденья за мелькающими пустынными пейзажами в окнах несущейся машины. Который жаловался на отсутствие кофе в зонах, в отличие от Бэттери-Сити, где его было в достатке, называя это самой худшей вещью, и тут же шутил, что одной из лучшей вещей, что с ним случались, был Фрэнк. Но Фрэнк не будет говорить об этом вслух.) Воздух пустыни горчит у него на языке, когда он делает еще один вдох. — Что мы будем с ним делать? — наконец спрашивает Фрэнк, и Кобра переводит на него взгляд. — Что ты имеешь в виду? У нас не так много вариантов. Фрэнк не хочет этого говорить, он хочет прикусить свой язык до крови, потому что это все равно будет лучше, чем то, что он собирается сказать. Поэтому он просто выпаливает все как на духу, не давая себе остановиться или начать сожалеть о своих словах. — Я просто думаю… что бы С.Л.Е.П. ни сделал с ним, все очень плохо, верно? Он был там неделями, месяцами, и мы понятия не имеем, что они делали с ним. Мы не знаем, сможет ли он когда-нибудь поправиться, и… — Что? — перебивает его Кобра, и голос у него острый, будто лезвие ножа. — Ты считаешь, мы должны просто сдаться? Просто вот так, потому что мы ничего не можем сделать? Не будь идиотом, Гоул. Мы оба знаем, что мы не бросим его. Его голос пронзает Фрэнка, словно стальной, уходя глубоко под кожу. И правда в том, что… Фрэнк не хочет потерять Пати. Каким-то образом они нашли его, и если есть хоть какой-то шанс, что он сможет вернуть настоящего Пати… что ж, Фрэнк сделает все ради этого. Сделает что угодно ради единственной возможности снова сидеть рядом с ним и на этот раз действительно поцеловать его. Только он не может сказать об этом Кобре. — Хорошо, хорошо, — он поднимает руки, сдаваясь, но Кид выглядит все таким же раздраженным. — Мне просто нужно было сказать это, но я знаю, что на самом деле мы ничем не можем ему помочь, я знаю. Как насчет того, чтобы отвезти его к Доктору Анти-Смерть, посмотреть, сможет ли он что-нибудь сделать? Может быть, он владеет какой-нибудь вуду-хренью или сможет вызвать Дестрою на помощь. Пати под действием ДРАК или других препаратов вроде этого, так что, надеюсь, все скоро пройдет. Кобра все еще выглядит взбешенным. Фрэнк должен был знать, что не стоило угрожать его брату. — Хорошо, — коротко бросает Кид, но не похоже, что Фрэнку удалось его убедить.