***
Пати острый, дикий и красивый, его волосы настолько красные, что кажется, будто они светятся изнутри. Он так прекрасен, что Фрэнк чувствует, как у него перехватывает дыхание, а те слова, которые он хотел сказать, застревают в его горле, особенно когда они встречаются взглядами. Его глаза теплые и знакомые, в них мелькает столько эмоций одновременно, что Фрэнку сложно их понять. Фрэнк чувствует, как его тело дрожит, словно он сгорает изнутри. Пати вернулся, он все в той же синей куртке и в пыльных ботинках, топчущих сухую землю, по его лицу проскальзывает ухмылка, по которой Фрэнк так сильно скучал. Пати стоит меньше чем в футе от него и смотрит на Фрэнка так, словно он — единственная важная вещь, заслуживающая внимание в этом мире. Его волосы развеваются у подбородка подобно мягким языкам яркого пламени, и Фрэнк понимает, что не может даже дышать. — Хэй, Гоули, — говорит он, и это звучит так ужасно привычно, как будто он никуда и не уходил. — Ты скучаешь по мне? Фрэнк кивает, сжимая руки. Его тело пронизывает нервным разрядом, оно почти что гудит, как те мобильные телефоны, которые он видел у мамы в руках, когда был ребенком, еще до конца света. Он снова чувствует себя тем маленьким мальчиком, — чувствует себя в безопасности, ведь ничего плохого не случится, потому что он с ними, и они такие храбрые и идеальные во всем, поэтому, конечно, все будет хорошо. Фрэнк не знает, что делать. Он хочет обнять Пати и никогда его не отпускать. Он хочет ударить его по самодовольному, красивому лицу в первую очередь за то, что он ушел, заставив всех считать его мертвым, за то, что он вернулся к ним, изменившись до неузнаваемости. Фрэнк хочет целовать его до тех пор, пока Пати не пообещает, что больше никуда не исчезнет. — Ты мудак, — наконец говорит он, слегка качая головой, и Пати улыбается. — Но я скучал по тебе, — заканчивает он. — Я так сильно по тебе скучал, до боли скучал. Теперь улыбка Пати тускнеет, рассыпаясь в темное пятно эмоций, и Фрэнк, не колеблясь, бросается в его объятия, обхватывая руками его шею и утыкаясь лицом в его плечо. Пати приобнимает его за плечи, притягивая ближе к себе, и Фрэнк чувствует себя намного безопаснее и теплее, чем за все прошедшие месяцы. Как будто бы он снова дома, и это чувство кружит Фрэнку голову. — Я так по тебе скучал, — говорит он, повторяя эти слова снова и снова, будто молитву. Пати дрожит, его кости проступают даже сквозь одежду, и Фрэнк чувствует его ребра, ключицы, локти, врезающиеся в спину. Вдруг Пати отталкивает его от себя. Фрэнк смотрит на него и видит, что его глаза широко распахнуты от страха, а взгляд устремлен куда-то поверх плеча Фрэнка. Руки Пати все так же лежат у него на плечах, но теперь он впивается пальцами в его одежду до такой степени, что Фрэнк почти чувствует нарастающую тупую боль. — Гоул, — выдавливает он, — Фрэнки, ты должен бежать. Фрэнк оборачивается, все вокруг расплывается, и пустыня сменяется квадратной комнатой, стены которой задыхаются от количества плакатов, наклеенных на них. На каждом из них изображено его чумазое и ухмыляющееся лицо с перечеркнутыми красной полосой глазами. — Гоул, беги! — снова говорит Пати, на этот раз громче, с нотками паники в голосе. Фрэнк оборачивается, но Пати больше нет, он исчез, а на его месте оказывается Корс. Корс, бледный, как труп, с пустым выражением лица и налитыми кровью глазами. Он обхватывает руками шею Фрэнка и сжимает ее, и на секунду Фрэнк вспоминает, как Корс выглядел, когда делал то же самое с Пати. Как призрак, как упырь. От этой мысли Фрэнк издает булькающий смех. Затем мертвые руки Корса сжимаются сильнее, и Фрэнк чувствует, что падает.***
— Хэй, Гоул? Чувак? Мы приехали. Фрэнк нехотя просыпается, сонно моргая. — Где мы? — неуверенно спрашивает он, потирая глаза и осматриваясь. Похоже, сейчас утро — дождь, наконец, начинает стихать, а облака рассеиваются и уползают в сторону горизонта. Джет убирает руку с плеча Фрэнка и откидывается назад. — Дождь ненадолго прекратился. Мы остановились отдохнуть. Фрэнк кивает и пытается сесть, о чем тут же жалеет. Спать в таком неудобном положении было плохой идеей — у него все затекло, и мышцы сводит от спазма при любом движении. — Бля-я-ять, — стонет он, — почему вы меня не разбудили? — В этом не было необходимости, — отвечает Джет. — И когда ты спишь, ты не мешаешь. На лице Стара мягкая улыбка, немного непривычная в основном потому, что в последнее время у них было не так много причин для подобных улыбок. От этой мысли Фрэнку на душе становится пусто, однако он фыркает и показывает Джету средний палец. — Да пошел ты, чувак, — ухмыляется он, действительно чувствуя что-то похожее на тепло впервые за столько дней. Спустя какое-то время Фрэнк наконец выходит из машины, оглядываясь, и почти тут же вляпывается в лужу, когда видит Пати, сидящего на заднем сиденье с открытой дверью, с одной развязанной рукой. Он равнодушно болтает ногами, ковыряя носками ботинок пропитанную влагой землю, а локтями опирается о колени, наблюдая за возящимися Джетом и Коброй. Пати даже не смотрит на Фрэнка, и на этот раз он не выглядит раздраженным, холодным или злобным. Он кажется спокойным, находящимся на грани умиротворения, его ладони сложены вместе, будто в молитве. От струящегося солнечного света его глаза мерцают, как витражное стекло. Осколки зеленого, коричневого, красного, сливающиеся в один. Небо выглядит чистым после дождя, как будто бы его засунули в прачечную, а потом вытащили обратно, свежее и отутюженное. Или будто облака смыли с себя с водой всю грязь и ржавчину, сбросив их обратно на полотно пустыни. Пати остается неподвижным, наблюдая за Джетом с Коброй, словно это самое занимательное зрелище в мире, хотя Фрэнк вообще не понимает, что они ищут. Наконец Стар выпрямляется и машет им, держа в руках старую консервную банку. — Хочешь потренироваться в стрельбе, Гоул? — кричит он, в то время как Кобра позади него волочит за собой гнилую деревянную доску. Кид бросает ему молчаливую усмешку, похожую на подобие натянутой улыбки. Фрэнк качает головой и подтягивает колени к груди, наблюдая, как они сооружают самодельное стрельбище, — осторожно укладывают доску на перевернутые кирпичи и выстраивают сверху на ней ряд банок. Краем глаза Фрэнк видит, как Пати, встрепенувшись, поднимает голову почти так же, как это делала собака его бабушки, когда Фрэнк держал мяч в руке, делая вид, что вот-вот бросит его. Она никогда ничего не упускала из виду, маленькая засранка, — смотрела на него немного озадаченно, но никогда не велась на это, не бегала по саду в поисках мяча, которого там и не было. Чертова задница, никогда не попадалась на его трюк. — Я скучаю по собакам, — вздыхает Фрэнк, и только когда Пати вздрагивает и поворачивается к нему лицом, он вспоминает, что Пати сидит буквально у него за спиной. Им не слишком хорошо видно друг друга — пассажирское сиденье, как и дверной проем и ремень безопасности, загораживают обзор, разделяя их, но если Фрэнк наклонится вперед на дюйм или около того, то сможет увидеть пол-лица Пати. Тот, похоже, подумал о том же, потому что его холодные глаза пересекаются с глазами Фрэнка. — Что? — Собаки, — Фрэнк пожимает плечами, и Пати суживает глаза. — Собаки были невероятными. Я хотел иметь целое семейство собак, когда был ребенком. Мне интересно, что случилось с ними после Гелиевых войн. Надеюсь, кто-то из них выжил во всем этом хаосе. Пати лишь фыркает, отворачиваясь, чтобы посмотреть, как Кобра сбивает две банки из трех. Его третий выстрел пролетает на несколько дюймов выше крышки. — Собаки не приносят пользу обществу, — безапелляционно говорит он. — Вероятность того, что они были допущены в Бэттери-Сити для выживания их вида, невероятно мала. — Серьезно? — брови Фрэнка взлетают так высоко, что практически достают до линии роста волос. — Чувак, они собаки. Собаки просто потрясающие. Они самые лучшие, черт возьми. Пати не выглядит впечатленным. — Но, тем не менее, они не приносят никакой пользы для жителей Бэттери-Сити. Джет сбивает лишь одну банку. Она взлетает в воздух и с грохотом приземляется. Кид подходит и ставит ее на место, прежде чем встать обратно и поднять свой бластер. — Херня-я-я, — тянет Фрэнк. — Ты должен помнить собак. Знаешь, еще в те добрые времена тирании и демократии. Они были лучшими. И они были намного круче людей, чувак, все любили собак. — Они провоцировали аллергию. И часто могли нападать на невинных людей. Пати недооценивает решимость Фрэнка. Он будет защищать собак до последнего. — Это были просто плохие владельцы, а не плохие собаки. И некоторые собаки были гипоаллергенными, так что у тебя даже нет нормального аргумента. — Они были гипераллергенными, — фыркает Пати, и Фрэнк ухмыляется. — Знаешь что, — он наклоняется вперед, так, чтобы можно было полностью видеть лицо Пати, на котором написаны презрение и почти что скука. — Когда все это закончится, как только мы со всем этим разберемся, я заведу собаку. Найду здесь какого-нибудь бродячего щенка, надену на него ошейник и все такое, и ты согласишься, что это лучшая вещь, что есть на свете. — Это будет непрактично, — заявляет Пати. — Он будет помехой и будет только отвлекать. Не говоря уже о том, что он будет еще одним потребителем пищи, которой у вас и так не много. Фрэнк ухмыляется. — Все будет хорошо. Я уверен, что у Джета достаточно крошек в волосах. Мы сможем кормить его ими недели напролет. Пати усмехается, и Фрэнк клянется, что видит на долю секунды, как его глаза зажигаются. Пати требуется больше времени, чем обычно, чтобы собраться и начать угрожать арестами и казнями, и когда он это делает, Фрэнк хихикает от того, насколько нерешительно это звучит.