I Believe We're The Enemy

Дыхание Фрэнка тяжёлое и хриплое, и он пытается оставаться спокойным. Он слышит крики Кобры и Джета, ещё больше шипящих бластеров. Пальцы Пати когтями впиваются в плечи Фрэнка, он дышит громко и хрипло прямо ему в лицо. На мгновение его мысли растворяются в ничто, оглушённые шумом — в его ушах стоит приглушённое шипение, утопающее в колотящемся пульсе, и Фрэнк чувствует, как глухо грохочет сердце Пати напротив его грудной клетки. Этот шум — вялый и безразличный, словно водоворотом уносит далеко звуки борьбы, избавляя его от ощущения веса Пати, сидящего на нём. У Фрэнка кружится голова, мысли носятся внутри его черепной коробки со скоростью ста миль в час, и от этого невозможно нормально сосредоточиться на чем-либо. Дыхание Пати все такое же прерывистое, его лицо слишком близко. Его глаза впиваются в Фрэнка, в них плещется ярость и желание разодрать его лицо в клочья. Фрэнк никогда ещё не был так близко к Пати, достаточно, чтобы различить россыпь зеленых крапинок на его радужке. Запястья Фрэнка всё ещё зажаты в руках Пати, но он не может найти в себе сил, чтобы высвободиться. По крайней мере до тех пор, пока над плечом Пати не мелькает вспышка чего-то белого и опасного. Фрэнк дёргает бедрами, и ему удается вывести Пати из равновесия и оттолкнуть его как раз в тот момент, когда место, где они только что лежали, разлетается в раскалённые щепки. Фрэнк быстрее дракулоида, и прежде чем тот успевает отреагировать, он хватает одолженный у Кобры бластер и стреляет. Выстрел попадает в горло дракса, прямо в полоску бледной кожи между маской и белой футболкой, слышится отвратительный, жалкий крик, в котором есть что-то первобытное. Электричество поджаривает мозг дракулоида в его черепе, и прорези для глаз в его маске вспыхивают, но потом его колени подгибаются, и он падает прямо на Фрэнка, снова сбивая его с ног. От этого из легких Фрэнка со свистом вылетает воздух, но ему удается выкарабкаться из-под дракса и встать на ноги, его голова кружится от резкого прилива крови. У поредевшей кучки дракулоидов хватает ума не бежать прямо на них в открытую. Кобра расправляется с драксом, которого Фрэнк не заметил за своей спиной, вырубая его несколькими быстрыми и точными ударами, которые почти невозможно разглядеть. Краем глаза Фрэнк видит Пати, стоящего на коленях на том самом месте, куда он его оттолкнул. Он опускает голову, волосы закрывают лицо, дыхание всё такое же прерывистое. Но он даже не пытается подняться. Вскоре все дракулоиды повержены. Джет вытирает пот со лба, убирая с лица волосы, и слабо улыбается, когда Фрэнк подходит к Кобре и протягивает ему его бластер. — Спасибо, чувак. Я оказался без заряда, — говорит он, и Кобра забирает свое оружие, не сказав ни слова, даже не глядя на него. Фрэнк старается не обращать на это внимание. В воздухе повис запах горелой одежды, дым щупальцами поднимается к деревянному потолку, впитываясь в него. Джет вздыхает и оглядывается вокруг, смотря на погром и трупы дракулоидов. В итоге их оказывается всего десять, хотя в запале казалось, что противников намного больше. — Окей, — наконец хрипит Джет, осматриваясь. — Я думаю, нам пора убираться отсюда, что скажете, ребята?

***

Пати трясет, когда он забирается в транс-эм, так зябко кутаясь в свою чёрную куртку, будто вот-вот замёрзнет до смерти. Его бледная кожа стала белой, как мел, его руки дрожат так, словно по его конечностям проходит адреналин на скорости сто километров в час. Его руки всё ещё связаны, а сам он нервно оглядывается назад, пока они едут, словно боится, что что-то преследует их. Сейчас Пати проявляет гораздо больше эмоций, чем за всё прошедшее время, но его тревога начинает перебивать мысли Фрэнка, заставляя его нервно дёргаться от каждой кочки на дороге. Подголовник водительского сидения порван. Это всего лишь небольшая прореха в ткани — возможно, она просто протёрлась со временем, — но сейчас, когда Фрэнк заметил ее, он заставляет себя сфокусироваться на ней, отстраняясь от серых облаков, плывущих над ними, от шума двигателя и нервной болтовни Джета и Кобры, сидящих спереди. Пати ёрзает на своем месте рядом с Фрэнком, словно в его теле слишком много энергии, отчего он не может спокойно сидеть. Он еще ни разу не взглянул на него, а его запястья туго связаны, и, видимо, это станет его неотъемлемым атрибутом до тех пор, пока не вернется настоящий Пати. («Если он вообще когда-то вернется», услужливо напоминает какой-то дальний уголок сознания Фрэнка, словно он мог об этом забыть.) В этом унылом шуме проходит ещё несколько минут. Облака скользят по небу, словно волны, мягкие, серые и мертвенно тихие, почти паря над машиной, как на крыльях. Чем дальше вы уезжаете в зоны, тем больше вероятность попасть под кислотный дождь, о котором так часто предупреждают в Бэттери-Сити. Это означает, что облаков ещё больше, влажность ещё выше, а дни либо удушливые, если дождь висит в воздухе мелкой водяной пылью, либо такие, когда вокруг нет ничего, кроме чёрного неба и воды, а воздух такой теплый, будто бы туч нет вовсе. А когда встречаются дождь и раскалённая земля, за ними обязательно появляется туман. И иногда по ночам он проникает в самую глубь зон, ещё дальше, чем обычно, извивается вокруг, словно нечто живое. Он, как питон, обвивает грудную клетку, сжимаясь и сдавливая её до тех пор, пока воздух не покинет легкие, и вы едва сможете двигаться. Фрэнк ненавидит такие ночи. Пока, слава богу, нет ни дождя, ни тумана, но он точно уверен, что они скоро появятся. На небе слишком много туч, так что ожидать иного расклада не стоит. — Вы убили их, — голос Пати низкий и грубый, но всё вокруг замолкает, как только он открывает рот. Джет поворачивается к нему лицом, а Фрэнк ловит взгляд Кобры в зеркале заднего вида. Фрэнк не смотрит на него. Он буравит взглядом дыру в подголовнике, разглядывая торчащие по её краям нити. — О чём ты говоришь? — спрашивает Джет, и Пати ощетинивается. — Вы их всех убили. Каждого из них. Черт. Что с вами не так, люди? Пальцы Фрэнка сжимаются в кулаки, но он только закусывает губу до крови. — Что? Будто бы С.Л.Е.П. не казнят публично всех беглецов, которых находят? — огрызается Джет, и его голос на той самой грани, которую Фрэнк не слышал с той ночи, когда он попытался улизнуть в Бэттери-Сити, и Стар врезал ему. Пати прожигает его холодным взглядом и качает головой. Его глаза пылают от ярости, и то, как его апатичное состояние сменилось кипящим эмоциям, поражает и пугает. — Нет. Например, некоторые из них могут быть завербованы. Они становятся добропорядочными гражданами, если признают свои ошибки. Те, кто был казнён, являются худшими из худших, — его ненавидящий взгляд подобен ножу, пронзающему насквозь. — Подобно вам. Когда Синдикат Лучшего Естественного Проживания схватит вас, вы умрёте. Вас протащат на виду у всех и… Транс-эм резко останавливается, тормоза вымученно визжат, и Фрэнк чуть не влетает в лобовое стекло со своего сидения. Кобра сидит, выпрямив спину, напряжённый, как натянутая струна, и сжимает руль до побелевших костяшек. Он даже не дышит. Даже Пати молчит. В салоне повисает отвратительное молчание, растянувшееся на минуту. Кид не шевелится. Наконец Джет нерешительно наклоняется вперёд. — Кобра? Что… Ты в порядке? Проходит ещё несколько секунд, прежде чем Кид наконец делает глубокий вдох. Дребезжащий, словно его грудная клетка — пустая консервная банка, в которую собирают потерянный хлам — иди и отыщи все потерянные детали! Использованные батарейки, куски проводов, воспоминания и давние желания! — и повисший в воздухе, тяжелый, как свинец. — Мне нужно… Я пойду подышу, — выплевывает он, будто слова — яд на его языке. Он выпрыгивает из машины, не смотря ни на кого, и, запинаясь, отходит на трясущихся ногах. На мгновение Фрэнк задается вопросом: а что если, что если Кобра уйдёт от них навсегда и больше никогда не вернётся, но потом он видит, что Кид останавливается, его колени подкашиваются, и он сгибается пополам в скорбный силуэт, очерченный светом фар. Его плечи дрожат. Фрэнк боится даже вдохнуть. Он пытается понять, плачет ли Кобра. — Я пойду поговорю с ним, — говорит Фрэнк спустя пару секунд, и он уверен, что пожалеет об этом решении уже через полминуты. Но в любом случае Кобра бы не хотел, чтобы Джет пошел к нему, а Фрэнк остался в машине с его братом. Эта ситуация при любом раскладе проигрышная, поэтому ему лучше покончить с этим побыстрее. Он не уверен, легче ли ему от того, что Джет не пытается остановить его, но Пати вздрагивает, поворачивается и задерживает на нём взгляд. Он смотрит пристально и в то же время озадаченно, словно Фрэнк — это что-то, что он не может понять, несобранный пазл, в котором не хватает деталей. Фрэнк только сейчас замечает, как сильно покраснела кожа его запястий, связанных ремнем безопасности. Но он так ничего и не говорит, когда Фрэнк открывает дверь и подходит к Кобре, который стоит, плотно скрестив руки на груди и пристально смотря куда-то за горизонт, будто играя в гляделки с чем-то, чего Фрэнк не видит. Кид даже не смотрит в его сторону. Они оба стоят так с долгую минуту, не говоря ни слова, и слышно лишь урчание мотора. Фрэнк покусывает губу. Кобра не двигается. Фрэнк засовывает руки в карманы и покачивается на пятках. Воздух оставляет на языке привкус грязи и бензина, он тяжелый и сухой, как пыль, отчего глаза слезятся и трудно глотать. Волосы висят перед его лицом пыльным, лохматым, спутанным месивом, которое едва ли двигается, когда он пытается убрать их. — Итак, — он почти сам удивляется тому, что заговорил. Кобра вздрагивает, но потом берет себя в руки, все еще скрещенные на груди, и поворачивается к Фрэнку, моргая и смотря на него так, будто бы он только сейчас понял, что Фрэнк здесь. — Итак, — Фрэнк пробует еще раз. — Слушай, я не очень хорош в этой херне с разговорами по душам, чувак. Я не знаю, как начать. Не хочешь помочь мне? — Ага, — сухо произносит Кобра. — У меня есть целый список фраз и советов, как начать разговор в подобных ситуациях, можешь взять и попробовать заново. — Разумеется, чувак, — по крайней мере, Кид не плакал. Слезы — это как раз одна из тех вещей, с которыми Фрэнк не знает, что делать. Наверное, он просто сунул бы Кобру в руки Джета со словами «теперь это твоя проблема» и смылся бы оттуда. С Джетом все было бы хорошо. Джет хорош в таких делах. А вот Фрэнк не очень. На губах Кида мелькает улыбка — не более чем едва заметный изгиб в уголке рта, но тем не менее — и также быстро исчезает, как и появилась. Фрэнк почти убеждает себя в том, что это просто игра света. — Как знаешь, — говорит Кобра, пожимая плечами. — По крайней мере, я предложил. Он больше не кажется холодным и отстранённым, но Фрэнк не такой идиот. Кобра сейчас как треснувший лёд — паутины надломов разбегаются во все стороны, и нужно очень, очень осторожно выбирать, куда наступить, следить за шагами и за словами, тщательно вымерять их, чтобы не оказаться под водой посреди озера, уходя на дно из-за переохлаждения. Фрэнк вздыхает и смотрит под ноги, вздымая пыль в воздух носком ботинка. — Ты справишься с этим? — наконец спрашивает он. — Типа, с Пати? Он поправится, чувак, ты же знаешь. Кобра фыркает, словно он вот-вот рассмеется. — Конечно, Гоул, он поправится, конечно. Все эти попытки убить нас — просто временная фаза, верно? — Да ладно, Кобра, ты сам так говорил. Всё будет нормально, серьёзно. С ним все будет хорошо. Фрэнк пытается убедить в этом себя точно так же, как и Кобра. Он не знает, что будет дальше. Он не знает, будет ли Пати (или вообще кто-то из них) когда-нибудь в порядке. — Он назвал мое имя, — наконец говорит Фрэнк, и Кобра поворачивается к нему с нечитаемой эмоцией, походящей на удивление. — Что ты имеешь ввиду? Когда? Фрэнк больше не может смотреть ему в глаза — пыль смешивается с шёпотом слабого ветра и плещется у его ботинок, словно волны, и он фокусируется на этом, стараясь не обращать внимания на призрачные нотки надежды в голосе Кобры. — На заправке. Он назвал мое имя. Я не знаю почему, я не знаю, что его заставило это сделать, но он сказал мое имя. Как будто на какое-то мгновение он вспомнил меня. Кид моргает, и его губы снова сжимаются в тонкую линию. — Может быть, — его голос тихий, слишком осторожный, и это не нравится Фрэнку. Ему хочется верить, что в конце концов все будет хорошо. — Может быть. Мы не можем знать наверняка. Он мог просто испугаться и сказать твое имя. Может быть, он узнал в тебе врага Бэттери-Сити вместо того, чтобы действительно вспомнить тебя. Фрэнк понимает это. Он понимает. Для одних он террорист. Для других он почти что луч надежды. Он знает, что поступает правильно, но это не отменяет того, что некоторые люди считают его монстром. Он может быть и врагом, и союзником, и редко когда эти понятия бывают так однозначны, как может показаться на первый взгляд. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Кажется, что губы Кобры становятся ещё тоньше, когда поднимается ветер, превращаясь из тихого шёпота в недовольное ворчание. Выражение его лица абсолютно нечитаемо, словно из него высосали всю энергию и оставили пустую оболочку с висящими под глазами тёмными синяками от бессонных ночей и усталыми, подрагивающими пальцами. Он так сильно стискивает себя руками, сложенными на груди, что кажется, словно он — стеклянное окно, готовое вот-вот рассыпаться на тысячу острых осколков, и ему не хватает лишь последнего толчка, чтобы окончательно сломаться. Он опускает голову. Похоже, он готов сдаться. — Я только одного не понимаю, — продолжает Кобра. — Почему Корс забрал Джи и Девочку, но оставил нас? Почему они не убили его или не превратили в дракса? Мы до сих пор ничего не слышали о девочке. Это бессмысленно. Фрэнк вспоминает неистовое небо, трясущиеся руки Пати, целящегося из бластера дракулоида в спину Корса. Корс не пытался убить их. Схватить их? Безусловно. Но не убить. Это единственный факт, который понятен, единственная причина, по которой бластеры дракулоидов не были изначально предназначены для убийства. Даже когда они проиграли, когда драксы забрали девочку, Корс оставил их там. Он говорил с Пати. Может быть, он предупредил его о чём-то, а может, просто позлорадствовал. Фрэнк вновь думает о ночи, когда его нашли дракулоиды, о том, что они не убили его на месте. Когда он побежал, Корс крикнул своему отряду дракулоидов, чтобы они дали ему уйти. Он помнил улыбку Корса, жестокую и холодную, змеиную улыбку, выглядящую так, словно он хотел убить его… «Я сказал ему, чтобы он бежал. Ты должен был сделать то же самое». Корс не пытался убить их. Но драксы никогда не колебались, перед тем как напасть, когда Корса не было поблизости, — следовательно, он был тем, кто держал их под контролем. Драксы хотят их смерти, пугала тоже. А Корс? На этот счёт есть слишком много слухов — секретов и теорий, передающихся тайком в темноте, словно поцелуи, — слишком много, чтобы Фрэнк когда-нибудь разобрался, что из этого правда, а что ложь. — Эй, Кобра, послушай, чувак… Кобра поворачивается к нему, и Фрэнк давится своими же словами. Он не может сказать это. Он не может рассказать ему, что произошло, независимо от того, как сильно он этого хочет, он не может выдавить ни слова. Слова Пати в голове слишком громкие, они звенят в ушах, как церковные колокола: «Если бы они узна-а-али». Кобра возненавидит его. Они все его возненавидят. Они все уйдут, и Фрэнк вернется к самому началу, когда он бесцельно шатался по пустыне, не имея ни малейшего понятия, куда ему идти и что делать, лишь смутно понимая, что жить можно не только ради С.Л.Е.П., таблеток и «ПРОДОЛЖАЙ УЛЫБАТЬСЯ». Когда у него не было ничего, кроме одежды на плечах и единственной пачки заряда для украденного им бластера. Он уже не сможет жить вот так. Просто физически не сможет. Более того… он бы не смог вынести мысль о том, что он больше никогда не увидит Пати, не узнает, пришёл ли он в себя и жив ли он вообще. Не смог бы вынести, зная, что в том, что произошло с Пати, есть и его вина, и Фрэнк даже ничем больше не может ему помочь. Это эгоистично, он знает. Кобра имеет право знать об этом — Джет тоже. Но он не может сказать это. Он не может сказать им, что он очнулся, был в сознании и всё видел, но ничего… ничего не смог сделать. Пати смог подняться. Фрэнк помнит, как Пати упал в первый раз — когда воздух был наполнен гулом электричества и адреналина, — за несколько секунд до того, как его тоже подстрелили, но Пати снова поднялся на ноги. А Фрэнк нет. Хотя должен был. Если думать так, то и в самом деле виноват в этом и только он. — Что? Гоул? Кобра протягивает руку, словно хочет потрясти Фрэнка за плечо, но одёргивает себя. Фрэнк решает проигнорировать это. — Ничего, чувак, — отвечает он. — Ничего. Он — трус, думает Фрэнк, идя обратно к машине. Он — трус, и он сам себе противен. Но он ничего не может с этим поделать.