I Believe We're The Enemy

Радиорубка Доктора Анти-Смерть — единственное место во всех зонах (по крайней мере, Фрэнк слышал именно это), где на самом деле есть горячая вода. То есть, реально настоящая горячая вода, текущая из-под кранов посреди пустыни. Фрэнк думает, что находиться рядом с этой жуткой, полной ненависти, чокнутой версией Пати — все равно, что держать руки в тазу, до краев наполненном кипящей водой. Человеческое тело — сложный механизм, машина из мяса, которую легко испортить, сломать или перегрузить, то же касается и некоторых отдельных его частей. Вы можете перенапрячь свои нервы до такой степени, что они не смогут больше воспринимать сигналы, обрушивающиеся на них, словно приливные волны, и вы дойдете до той точки, когда в конце концов перестанете что-либо чувствовать. Если вы опустите руки в кипящую воду, то спустя пару секунд почувствуете нестерпимую боль, ошпаренная кожа покроется волдырями и, может быть, если вам не повезет, то она даже начнет плавиться, но в первые секунды, пока ваши руки находятся в тазу, вода будет казаться ледяной. Слишком много сигналов, передающихся от чувствительных нейронов к двигательным и тут же устремляющихся к центральной нервной системе. И если вы уверены, что должны испытывать агонию, то не беспокойтесь, вы будете, причем очень и очень скоро, но за эти несколько драгоценных секунд, вам, по сути, удалось вызвать короткое замыкание организма. Вот, что Фрэнк сейчас чувствует. Слишком много разных мыслей, слишком много страхов и вопросов. Слишком много боли и ненависти. Слишком много причин для страха, слишком много поводов, по которым он должен быть в бешенстве, вне себя от ярости и желать сравнять Бэттери-Сити с землей голыми руками, если это потребуется. Слишком много сигналов одномоментно. Его закоротило. И, честно говоря, Фрэнк продолжает держаться. Ему удается оставаться (чаще всего) в ясном рассудке, — фактически, он удерживает голову над водой. Он может смириться с тем, что Пати желает им смерти. Он может смириться с тем, что Пати почти ничего не помнит о своей жизни до того, как его схватили. Он может смириться с голосом в своей голове, который ежечасно твердит ему, что Это Все Твоя Вина, Фан Гоул, И Не Забывай Об Этом. Но когда он видит тело Пати, видит темные шрамы от ножей и ногтей и еще больше свидетельств тех ужасных вещей, которые творили с Пати и которые Фрэнк даже не может себе представить, вот тогда он закрывается изнутри. Ему должно быть очень больно, и не стоит волноваться, боль скоро появится, но сейчас он ничего не чувствует. Он не может чувствовать, он не может думать. Он перегружен, он утопает в липких черных мыслях, которые преследуют его, и он больше ничего не чувствует. В транс-эме никогда не было так тихо, как сейчас.

***

Фрэнк до сих пор не знает, как Доктору С. удалось подключиться к воде, — это, наверное, супер просто, и Фрэнк что-то упускает из виду; как-никак этот парень когда-то перехватил у С.Л.Е.П. электричество и сейчас катается по радио-волнам так, словно приручил их, и Фрэнк действительно не удивился бы, если бы оказалось, что здесь что-то нечисто. Это объяснило бы, отчего Доктор Анти-Смерть знает, кажется, всё обо всех в любую минуту любого дня. И он знает, что Доктор Анти-Смерть в курсе всего, потому что на этот раз Шоу Пони не останавливает их: он лишь слегка поднимает голову, когда их транс-эм подкатывает к лачуге, и, скрестив руки на груди, откидывается обратно на шезлонг, наблюдая за их приближением. На нем впервые на памяти Фрэнка нет роликов, и это совсем не вписывается в систему и даже шокирует, однако шлем все так же на своем месте. Фрэнку интересно, снимает ли его Шоу Пони, когда ложится спать, или же это просто его неделимая часть, которая с ним всегда и везде. Может быть, у него нет головы. Может быть, он бессмертный мститель на роликовых коньках, который бегает по зонам, наводя ужас на врагов, и помогает Доктору С. в спокойные дни. Это была бы еще одна хорошая идея для комикса, которой можно было бы поделиться с Пати, если бы только тот перестал пялиться на Фрэнка. Вот что еще изменилось: Пати перестал каждые несколько секунд кидать на всех уничтожающие взгляды, вместо этого он теперь смотрит на Фрэнка и только на Фрэнка, с видом, который можно было назвать затравленным. Возможно, даже раскаивающимся и сожалеющим, но даже Фрэнку приходится признать, что это слишком громко сказано. Но все же, это что-то новенькое. Это странно. Фрэнк может чувствовать тяжесть его взгляда, от которого у него волосы дыбом встают, даже отвернувшись. Он правда не знает, что с этим делать. Кобра молчит всю дорогу до Доктора С. Он сидит на заднем сиденье, безучастно смотря в окно, обхватив себя руками, словно вот-вот развалится. Джет Стара нервно потряхивает, его движения рваные и судорожные, он то и дело кидает на остальных нервные взгляды, мечущиеся, словно кто-то из них должен был вот-вот взорваться, а он не знает, кого нужно обезвреживать первым. Фрэнк сидит, стиснув руль до побелевших костяшек, ведя машину на полном автопилоте с пустой головой. Пати свернулся сзади, его конечности лежат под странными углами, а подбородок покоится на черной куртке, пока он наблюдает, как за окном сгущается туман. Он единственный, кого, кажется, все устраивает, и учитывая, что его тело покрыто паутиной шрамов, Фрэнка это почти тревожит. Пытки. Отвратительное слово. Пытки, существительное. Действие, которым кому-то причиняют сильную боль, чтобы наказать либо заставить что-то сказать или сделать. Пытки. Фрэнк не наивен. Он знает, что злорадное «твой друг — действительно ценный источник информации», которое он услышал от Корса, возникло не на пустом месте. Он знает, что бессвязное бормотание Пати про сломанные кости и его крики про электричество не были случайностью. Он знает, что Пати пытали, но он изо всех сил старался забыть это, похоронить где-то глубоко-глубоко. Они все старались забыть. Минуту спустя радиорубка Доктора Анти-Смерть появляется в зоне видимости, и Фрэнк даже не уверен в том, что Доктор С. будет знать, что делать. Пати поднимает голову, когда они подъезжают, перехватывая взгляд Фрэнка в зеркале заднего вида. Он выглядит уставшим. Почти напуганным. Фрэнк по-прежнему хотел бы его ненавидеть, но пустая апатия, поселившаяся в его животе, гораздо сильнее. Он хочет испытывать злость. Он хочет быть в состоянии ненавидеть Пати, ненавидеть всю эту крайне безнадежную сложившуюся ситуацию. — Это снова вы, — говорит Шоу Пони без удивления в голосе, когда киллджои вылезают из машины наружу, где в воздухе застыла влага. Фрэнк одаривает его натянутой, презрительной улыбкой, пока Джет помогает Пати выбраться из машины. — Вы вернулись, — несмотря на то, что уже вечереет и последние отблески света исчезают с чистого неба, он растягивается на шезлонге, словно сейчас жаркий день. — Нам уже можно войти? — устало спрашивает Джет. Шоу Пони наклоняет голову вбок, словно уверен, что упустил какую-то шутку, и не знает, где нужно смеяться. — Конечно, — он пожимает плечами и откидывается назад, убирая руки за голову. — Не вижу причин, почему нет. Фрэнк хмурится — вот она, первая эмоция, которую он чувствует за все последние часы, — вспышка негодования, — и скрещивает руки на груди. — Ты вообще видишь что-нибудь под этим шлемом? — выплевывает он. — Или у тебя темный козырек только потому, что ты из тех людей, что так боятся показать свои лица С.Л.Е.П? — Гоул, — Джет хватает его за локоть и тянет на себя. Фрэнк слышит, как Пати хихикает сзади, но игнорирует это. — Да отвали, — бросает Фрэнк Джету, идя следом за ним в лачугу и вырывая руку из его хватки. — «Не вижу причин, почему нет»? После всей этой херни, что Пати Пойзон типа заразен? Ты реально просто просто предпочтешь закрыть глаза на это дерьмо? Джет вздыхает, когда из здания доносится голос Доктора Анти-Смерть. Звучит, как будто тот стоит за пультом, но уже заканчивает, так как его эфир подходит к концу. — Я знаю, Гоул, но перестань. Не сейчас, ладно? Фрэнк чувствует, как злится еще сильнее, но затыкается. Не из-за Шоу Пони или самого себя, а из-за темных кругов, залегших под глазами Джета, из-за того, как тот устало оглядывается вокруг, словно уже ничего не может удивить его. Фрэнк все же идет за ним, проходя через столовую и самодельную кухню, где на полу и столе валяются столовые приборы, грязные миски и консервные банки. В какой-то момент Пати спотыкается — может быть, из-за отвалившегося кафеля или об свои ноги, — и Фрэнк инстинктивно тянется к нему. Он должен был знать, что это плохая идея, — почти всякий раз, когда они пытались дотронуться до Пати, тот вырывался из их рук с привычным шипением или рычанием: «отвалите НАХЕР от меня». Но прежде чем Фрэнк успевает остановить себя, он хватает Пати за бицепс, обхватывая пальцами холодную ткань куртки и чувствуя напрягшиеся мышцы под ней. Он ожидает, что Пати оттолкнет его, приняв его действие за атаку, но вместо этого тот ничего не говорит. Он замирает, становится будто деревянным, Фрэнк чувствует это, все еще держа его за руку. Затем Пати встает, спокойно, будто ничего не произошло, и идет дальше, глубоко засунув руки в карманы. Фрэнк, чуть замешкавшись, следует за ним, озадаченный произошедшим, но повернув голову назад, он видит, что Кобра лишь безучастно обернулся, ничего не сказав. Доктор С. находится в следующей комнате, на ее стенах развешаны старые вещи, половину из которых Фрэнк даже не узнает. Однако над дверным проемом висит самурайский меч, и ему хочется улыбнуться, как и каждый раз при виде него. Он понятия не имеет, где Доктор Анти-Смерть нашел эту штуку, но, черт возьми, это потрясающе. Сам пиратский диджей сидит, склонившись над микрофоном, и даже не смотрит в их сторону, когда они входят. Он поднимает руку, показывая, чтобы они подождали, не прерывая при этом своего эфира. — …не снимайте маски и держите ухо востро, чтобы услышать этот гром в безоблачном небе, следите за грозами и живыми призраками. Это Доктор Анти-Смерть, конец связи, — он откидывается назад, возится с кнопками, а потом поворачивается в кресле к ним лицом. — Что ж, — говорит он, — отчего компания призраков и упырей блуждает по зонам в такой день? Фрэнк пожимает плечами. — Здесь только один упырь, но призраков нет… — Гоул! — на этот раз он получает по диафрагме острым локтем Кобры, отчего сгибается, кашляя. Фрэнку даже не нужно оглядываться, чтобы знать, что на лице Пати сейчас появилась ухмылка. Он выпрямляется, в то время как Доктор С. пристально, не мигая, смотрит на него своими черными глазами. Это похоже на те моменты в начальной школе, когда дети решали, будет ли Фрэнк мишенью в вышибалах. — Но здесь есть призраки, не так ли? — спокойно говорит Доктор С., и Фрэнк сконфуженно покашливает, хрипя. Затем тот поднимает голову, смотря на Пати, который прячется за ними, и продолжает. — Мы все призраки. Просто некоторые ближе к смерти, чем остальные. Пати пристально смотрит на Доктора С., сальные черные пряди волос свисают ему на лицо. Фрэнк только сейчас замечает, что у него уже отросли корни грязно-коричневого цвета, пробивающиеся сквозь черноту. — Ты тот человек по радио, — наконец говорит Пати холодным и сдержанным тоном. — Это ты говорил обо мне несколько дней назад. Я тебя помню. Доктор Анти-Смерть выгибает бровь. — Я не знаю, о чем ты говоришь, парень, — он поворачивается к Джету, когда Пати вклинивается, делая шаг вперед и сжав кулаки. — Нет, — рычит он. — Ты говорил. Ты сказал «яд». Это я, — в ответ он получает только тяжелый долгий взгляд, спокойный и расчетливый, пока Доктор С. постукивал пальцами по подлокотнику своего инвалидного кресла. — Ты сказал, — настаивает Пати. — Яд. Это я. Они продолжают называть меня «Пати Пойзон», и в Бэттери-Сити я тоже был «Пойзоном». Это не случайность. Мне просто нужно знать почему. Доктор С. смотрит на него долго и пристально, и Пати прямо смотрит на него в ответ. Наконец, Доктор С. отводит взгляд, прочищая горло. — Мне нужно поговорить с этим поехавшим наедине, — говорит он. — Вы можете пойти и привести себя в порядок. Все трое начинают хором отговаривать его, даже Кобра, который молчал весь день. Они настаивают, что «это чертовски тупая идея, что за хрень ты творишь?» и «это плохая идея, чувак, ну же», но от них отмахиваются, как от маленьких детей, и Пати бросает в их сторону огорченный взгляд, как будто бы говоря «ну, теперь настало время поговорить взрослым». Взрослым, то есть парализованному ветерану Гелиевых войн и бывшему киллджою, которому промыли мозги. Фрэнк топочет на крыльцо, и Кобра с Джетом следуют за ним. Там он плюхается на настил рядом с шезлонгом Шоу Пони, скрестив ноги, и ерзает, потому что он действительно сейчас чувствует себя каким-то маленьким ребенком. Кобра с Джетом прислоняются к стене здания и смотрят куда-то в горизонт, словно там что-то должно появиться, а Фрэнк складывает руки на груди. Ему нужен дракулоид, которого он мог бы уложить. Что-нибудь, из-за чего Доктор С. не стал бы выдворять его за дверь. — Просто, чтобы ты знал, — говорит Фрэнк Шоу Пони, который все так же беззаботно лежит, растянувшись на шезлонге. — У тебя отстойный босс. Шоу Пони даже не смотрит на него. — Он не мой босс. Фрэнк кривится. — Тогда папик, какая разница. Не в этом дело. Какого хрена случилось с вами, ребята, где ваша командная работа? — Доктор С. знает, что делает. — Он вообще посвящает тебя в секретную информацию? Или для этого тебе нужно знать пароль? — Я полагаю, ты притащил сюда своего друга не для того, чтобы просто ныть, не правда ли? Или ты еще мелочнее, чем я думал? Фрэнк, наверное, долго стоит так, стиснув кулаки и считая до десяти, двенадцати, и, может быть, пятнадцати, потому что, если он поколотит дворецкого Доктора С. (или кем он там, нахер, был), лучше ему не станет. На тридцати пяти Шоу Пони издает, как кажется Фрэнку, самодовольный звук, и ему приходится начинать считать с самого начала. Шоу Пони смотрит на него еще с долгую минуту, и Фрэнку действительно интересно, что скрывается за этим шлемом. — Доктор С. знает, что делает, — повторяет он, прежде чем откинуться на лежак, заведя руки за голову. Фрэнк вздыхает и сильнее кутается в свою куртку, когда поднимается прохладный ветерок. Вечереет, туман сгущается. Он дрожит. Туман прибывает волнами медленно стелющегося низинного облака, плывущего над пологом пустыни, словно на крыльях. Он проникает бесшумно, скрытно, будто шепот, секреты, которые Фрэнк слышал, передающиеся в переулках Бэттери-Сити, будто истории, которые мог бы рассказать хлам на свалке Города, если бы он умел говорить. Туман топкий, удушающий, с длинными белыми пальцами, которые он протягивает вперед, нащупывая себе дорогу. Это нечто медленное и мистическое, и Фрэнк ненавидит этот туман, но все равно продолжает наблюдать. Миг, и он только стелется где-то у линии горизонта. Миг, а он теперь у ног, слабый, едва видимый, не больше, чем сгусток водяного пара. Миг, а он уже везде, плотный, влажный и ледяной, тянущий за шею и предплечья. Миг, и Фрэнк уже не видит ничего дальше фута перед собой, и единственным напоминанием тому, что он все еще сидит на крыльце, остается ощущение грубых деревянных половиц под ним. Из лачуги доносится скрип деревянных досок, и Кобра говорит: — Я проверю Доктора С. и Пати, — его голос звучит искаженно и отдаленно в тумане, словно он стоит в ста метрах и говорит через трубу. — Да, я тоже, — Фрэнк слышит Джета, — все нормально, Гоул? Не задерживайся тут надолго, — скрипит дверь, а затем — тишина. Полная. Только он и слабая тень Шоу Пони рядом посреди тумана. На время повисает долгое безмолвие, и Фрэнк ненавидит это. Воздух тяжел от влаги — он почти что чувствует капли воды на своих ладонях и ничего не слышит. Он ощущает себя невидимым и отстраненным, крошечной цветной точкой посреди белесой мглы. Он ничего не чувствует. Мир мог полностью замереть, все могли исчезнуть с лица земли, и он бы даже не заметил этого. И все же он замечает, как Шоу Пони хватает его за плечо, внезапно отвлекая от размышлений. — Что-то не так, — говорит он. У людей есть одна очень смешная маленькая отличительная черта — когда они слышат сигнал тревоги, они бегут к его источнику, в отличие от других разумных существ, которые, наоборот, убегают от него. Подобное поведение — не самый надежный способ для непосредственного выживания, но люди часто игнорируют это и бегут навстречу опасности, словно они зависимы от нее. И едва Шоу Пони начинает говорить, как Фрэнк слышит крик Джета. Он страшный и отчаянный, повисающий в воздухе, как кровь, просачивающаяся сквозь бинты, и этот крик, рваный, измученный и напуганный, не прекращается. Джет кричит, кричит и кричит, не останавливаясь, и Фрэнк уже бежит, зная, что Стар кричит из-за истеричных оров Кобры: «Пати! Блять… опусти его! Опусти! Перестань! Джерард! Опусти его, твою мать! Хватит…» И в ушах Фрэнка звенит, когда он врывается в комнату и резко останавливается от вида того, как Кобра, рухнув в углу на колени, зажимает свое предплечье и прижимает ткань к окровавленному лицу кричащего Джета, чьи волосы тоже пропитаны кровью, он корчится в конвульсиях, цепляясь в руки Кобры и пинаясь. Боже, он не перестает кричать. Кобра склонился над ним, словно в попытке защитить и остановить кровь, тогда как Доктора Анти-Смерть нигде не видно. А Пати стоит в центре комнаты с тяжело вздымающейся грудной клеткой и смотрит на Фрэнка сквозь свисающие на глаза волосы. В его руке нож, а на лице — кровь. Нож, который он, должно быть, подобрал на кухне, когда споткнулся и схватился за стойку, чтобы не упасть. — Гоул… — голос Пати напоминает надтреснутое стекло. Он смотрит на него широко раскрытыми глазами, какие бывают у загнанного в угол зверя, в них почти не видно зрачков. — Отдай мне нож, Пати, — говорит Фрэнк дрожащим голосом, но его руки не трясутся. — Фрэнк… — теперь уже шепчет Пати, словно жутко напуганный, одинокий ребенок. — Гоул, они неправильно собрали меня. Теперь всё не так. Они. Все. В моей. Голове. — Всё в порядке… — Но это не так, — шипит Пати, раздувая ноздри, он дрожит так сильно, что его почти что трясет. — Ничего не в порядке. Фрэнк делает еще шаг вперед. — Джерард… Имя едва слетает с губ Фрэнка, когда Пати бросается на него.