I Believe We're The Enemy

Доктор Анти-Смерть чувствует себя виноватым. Доктор Анти-Смерть чувствует себя виноватым. Доктор Анти-Смерть чувствует себя виноватым. Мысль движется по миниатюрной железной дороге, весело клубясь в дыму и паре, грохоча и кружа по одному и тому же маршруту в голове Фрэнка в бесконечном злоключении. Это не имеет смысла. Доктору С. не за что испытывать вину. Фрэнк раздумывает над этим; запрокидывает голову и выдыхает в ясное небо, выпуская густой дым через нос пепельным шлейфом. Ему, вероятно, следует вернуться внутрь и все-таки попытаться поговорить с Доктором С.; Джет с Коброй, кажется, не сильно обеспокоены, поэтому он полагает, что и ему не следует волноваться, но он не может избавиться от напряжения в груди, твердого комка неуверенности, который никуда не денется. Да. Еще пять минут, и он пойдет и поговорит с Доктором С. В любом случае остальные замышляют какие-то интриги, так что они действительно не будут скучать по нему, по крайней мере, какое-то время. Осколки впиваются в спину Фрэнка сквозь куртку, колют кожу и почти заставляют вздрагивать. К счастью, он ленивый засранец и не удосуживается встать и найти какое-нибудь другое место в тени, чтобы покурить. Он и подумать не может, что стоять и сутулиться у лачуги на несколько футов левее было бы менее неудобно. Конечно же, Джет прокомментировал, что Фрэнк на самом деле незачем выходить на улицу, чтобы покурить — с ними нет девочки, которая бы кашляла и плевалась, у которой слезились бы глаза, — но он все еще не может полностью избавиться от этой привычки. Хах. Ни от одной из них, на самом деле. Он решает дать себе еще пять минут — может быть, продлит их до десяти, если сможет, — чтобы перевести дух, затушить сигарету, украденную из задней комнаты закусочной (он был здесь достаточно раз, чтобы знать, где спрятаны все лакомства, и приметил несколько особенно жутко-ярких шоколадных батончиков, спрятанных за контейнерами старых батарей), прежде чем зайти внутрь. Туда, где Пати и Кобра прочесывают одни и те же бумаги, которые они все и так уже тщательно изучили, словно пытаются выцепить то, что все умудрились упустить. Если бы Фрэнк был честен с самим собой, то он сказал бы, что Пати с Коброй так легко вернулись к нормальной жизни, что это сбивает с толку — так, словно бы Кобра и не смотрел на них, как на каких-то сраных чужаков, или как на тикающую бомбу, которую ему нужно обезвредить. Или, может быть, это не столько обескураживающе, сколько раздражающе, потому что, возможно, Фрэнк не хочет, чтобы его снова загоняли в старые рамки — «да, Гоул, ты классный и все такое, но сейчас мне нужно поговорить с Коброй». И больше всего его беспокоит то, что он действительно видит, как это происходит. Так что подавайте на него в суд; он ревнует самым жалким образом, хотя совершенно этого не хочет. Фрэнк пинает пыль под ногами, выдергивая сигарету изо рта и глубоко выпуская еще одну струю дыма в небо. Тихо и безмятежно — мягкое спокойствие, повисшее в воздухе, — и Фрэнк закрывает глаза и дышит. В нескольких метрах слышится звук распахивающихся дверей, сопровождаемый стоном петель, и хруст шагов. Фрэнк не пытается открыть глаза, даже когда другое теплое тело скользит по его собственному. — Привет, — бесплотный голос Пати тревожно доносится до уха Фрэнка. Он приоткрывает глаз и видит вблизи лицо Пати, его глаза теплые в тусклом свете. Фрэнк смог бы разглядеть все до последнего осколка зелени в радужках Пати, если бы мир только дал ему побольше времени. — Гоул. Фрэнк тяжело сглатывает и умудряется выдавить изо рта хриплое «хей», сигарета застряла у него в зубах. Пати тупо смотрит на него, и проходит мгновение, прежде чем Фрэнк снова говорит: — Чего тебе? Пати по-прежнему не двигается. — Я просто попросил сигарету, Гоул. Дважды. Можно мне одну? Блять. — Да, да, конечно, — Фрэнк улавливает намек на улыбку, растекающуюся по губам Пати, пока он возится с пачкой сигарет, что засунута в передний карман его штанов. Они не слишком малы для него — просто потрепанные пустыней, и держатся на месте благодаря солидному слою грязи и потрепанному старому поясу, — но он почти подумывает сжечь их к этому моменту. Неспособность достать пачку сигарет — это еще одна отметка, нацарапанная в их смертном приговоре. Пати с любопытством наблюдает за ним, в его глазах пляшут огоньки. — Ну-ну. Когда же джинсы стали для тебя такой проблемой? — интересуется он. Фрэнк сжимает сигарету между зубами и бросает на него самый тяжелый взгляд, на который он способен, застряв одной рукой в своем кармане. — Я передумал, Гоули. Мне твоей хватит, — Пати вытаскивает еще тлеющую сигарету изо рта Фрэнка, прежде чем тот успевает возразить. Он подносит ее к губам и глубоко затягивается. — Ох, чувак, вот это жизнь, — счастливо вздыхает Пати, дым клубится питоноподобно, вылетая изо рта, в то время как сигарета неустойчиво болтается между двумя его пальцами. Фрэнк одаривает Пати своим лучшим взглядом, копирующим неодобрительный взгляд мамы Джета. — У меня чешутся руки прикончить тебя, если ты не вернешь мне сигарету, — единственный признак того, что Пати слышит его, — это то, как лучатся его глаза в уголках. — Знаешь что? — непринужденно продолжает Пати. — В Бэт-Сити ничего такого не было. Никакого алкоголя, никакого курения, никакой музыки, никакой свободы воли… это было дерьмово. Если бы не бесконечные пытки, я бы оставил заметку в ящике для предложений С.Л.Е.П, — он немного посмеивается над собственной шуткой, звуча немного маниакально. — Довольно сложно сделать так, чтобы тебя услышали, когда ты драл горло последние полтора дня. Фрэнк вынимает руку из кармана и кашляет. — Эм… — Шучу, не волнуйся, — Пати закатывает глаза, когда ловит на себе широко раскрытые глаза, размахивает сигаретой и беззаботно смеется. Звучит натянуто. — Нездоровый защитный механизм. Знаешь, как это бывает. — Не совсем, — хочет пробормотать Фрэнк, но у Пати такая улыбка, натянутая по швам с еле держащимися нитями, и он не хочет давить на нее. Однако он все же использует свой шанс выхватить сигарету из расслабленной руки Пати (не то, чтобы сейчас в этом был какой-то смысл — фильтр практически мертв, но это скорее вопрос гордости, чем что-то еще) и ухмыляется, высасывая последние остатки сигаретного дыма, а после выдыхая его в лицо Пати. Смена темы. Это он может. Пати отмахивается от дыма и драматично кашляет, но на этот раз его глаза светятся, когда он улыбается. Он поддевает Фрэнка плечом. — Кстати говоря, другим интересно, куда ты делся. Или чем ты занят, — он пожимает плечами. — Или еще что-то. И то и то. Я действительно не знаю. Фрэнк фыркает. — Что, ты теперь посыльный? Разве Джет не боится, что ты сбежишь или что-то в этом роде? Он наполовину ожидал, что Пати вздрогнет, может быть, на его лице появится то щенячье выражение, которое он использовал всякий раз, когда хотел чего-то, чего Фрэнк не хотел ему давать. Вместо этого он снова улыбается (все еще такая же фальшивая улыбка, как и предыдущие) и хихикает. — Нет, — сухо говорит он, — или, по крайней мере, он этого не сказал. Ты здесь уже целую вечность. — Вечность? — Фрэнк бросает окурок на землю, прежде чем тот успевает обжечь его пальцы. — Я всего-то вышел выкурить сигарету, которую ты у меня отобрал, — он заканчивает взглядом, который не производит на Пати впечатления. — Ты скурил как минимум… что? Три? Четыре? — он кивает на окурки, разбросанные по земле у ног Фрэнка, и в ужасе фыркает. — И ты бы мне даже не предложил. — Ты забрал мою. — Скорее позаимствовал, правда? Раздается громкий стук в стену рядом с дверями салона, и они оба подпрыгивают от неожиданности. Рука Пати уже на бластере, висящем на бедре. Голос Кобры слегка приглушен, но все же различим. — Гоул там уже до смерти укурился? — кричит он, и Фрэнк хихикает. Пати закатывает глаза. — Все же лучше, чем если до смерти тебя доведут драксы, — бормочет он, кривая ухмылка разрезает уголки его рта. Он кричит в ответ: — Дайте еще минуту! — и из здания слышится преувеличенно усталый вздох. Фрэнк недоверчиво качает головой. — Как угодно, — слышит он голос Кобры, — как угодно. Как будто он никогда, черт возьми, и не уходил, Джет, клянусь… — его голос затихает, и Фрэнк представляет, как он дуется от негодования, пока Джет пытается убедить его вернуться к обсуждаемой теме. Это напоминает ему кое о чем. — Так Джет Стар уже поговорил с тобой? — спрашивает Фрэнк, стараясь выглядеть непринужденно, но по собственному голосу может сказать, что выходит не очень. Пати приподнимает бровь и качает головой, и только тогда Фрэнк замечает, что то, что он сказал об украденной краске для волос из Бэттери-Сити, оказывается правдой; цвет тускнеет, ярко-красный поглощается более темными алыми полосами, которые он может сравнить только с цветом крови. И это лишь напоминает ему о… о чем? О видении? Воспоминании? — о том, что показала ему Ведьма Феникс: напоминает о Пати, харкающем кровью на полированные полы С.Л.Е.П. — Он должен был? — спрашивает Пати, и Фрэнк уклончиво пожимает плечами. — Это поэтому ты такой злой? — Что? Я не злюсь… Пати выгибает бровь и говорит: — О, конечно, я тебе верю, — что указывает на то, что он на самом деле ему не верит. — Итак, ты сверлил Джета взглядом последние три часа, потому что… что? Его волосы внезапно что-то тебе сделали? — Заткнись, — фыркает Фрэнк и, спустя мгновение, усаживается среди грязи и окурков, вытянув ноги перед собой. Пати следует за ним. — Серьёзно. Не о чем беспокоиться. Просто Джет собирается увезти девочку отсюда — подальше от тебя, — когда мы спасем ее, а это значит, что я больше никогда ее не увижу. Потому что, блять. Я ни за что на свете не оставлю тебя. — Хорошо. Убедил, — невозмутимо отвечает Пати. — Как насчет того, чтобы попробовать еще раз, а? — он приблизился достаточно близко, чтобы Фрэнк почувствовал тонкие мускулы и кости сквозь его куртку, где их плечи прижимаются друг к другу, и он вздыхает и кладет голову туда, где шея Пати переходит в плечо. Это не так удобно, как он поначалу думает — его шея начинает сразу болеть из-за угла наклона, — но он не хочет двигаться. Особенно когда Пати наклоняет голову набок, так что его щека лежит на макушке Фрэнка. Он рад, что Пати не видит его лица и тупой улыбки, которая растягивается на губах. — Просто поговори с ним, — Фрэнк выдергивает висящую нить из джинсов, в результате чего дыра в колене становится еще больше, чем раньше. — Он странно говорит о тебе, но я не могу объяснить. Просто… да, просто спроси его об этом. Плечи Пати немного подрагивают, когда он горько смеется. — Я умудрился воткнуть нож ему в лицо, Гоули, я точно не виню его. — Не винишь? — Фрэнк поворачивается к нему, поднимая голову. Его шея угрожающе трещит. — Но это был не ты. Типа, мы оба знаем какие гребанные ужасные вещи происходят в Бэт-Сити. Я не хочу представлять, через какое дерьмо они заставили тебя пройти, — он игнорирует то, как напрягаются плечи Пати. — Это не твоя вина. И все равно теперь все кончено. Джет не должен иметь против тебя ничего подобного. Пати фыркает, неожиданно и зло, будто молния мелькает. Фрэнк отшатывается, словно в шоке. — Конечно-конечно, — голос Пати резкий и горький. — Убей кого-нибудь, задуши кого-нибудь, убей бесчисленное количество беглецов, еще больше предай… Но теперь я хороший парень, так что все это не имеет значения, верно? — Ты никогда не переставал быть хорошим парнем, — настаивает Фрэнк, хватая его за плечи и встряхивая, словно это как-то поможет. — Послушай меня, хорошо? Просто… просто послушай. Это был не ты. Не говори глупостей. Пати не идиот — Фрэнк это знает, — но голова от этого кружится, а глубоко где-то в животе шевелится паника. Он чувствует себя виноватым. Люди, испытывающие вину, в конечном итоге попадают в порочный круг саморазрушения, а когда — если — они выбираются из него, то их почти невозможно вытащить из ямы, которую они сами вырыли для себя. Он сам это достаточно хорошо знает (за исключением того, что он виноват — виноват в том, что облажался, и никогда не был достаточно хорош, подводя Пати, — но это другое). — Это нормально, — если Фрэнк сможет, то не позволит ему так себя чувствовать — ненавидеть себя за что-то, в чем не было его вины, доводить себя до уверенности, что не имеет значения, жив он или мертв, пока Дело Не Будет Сделано. И он уверен, что сможет. — Неважно, сколько времени тебе понадобится, чтобы поверить в это, или сколько раз мне придется говорить это тебе. Я украду одну из записывающих машин Доктора С. и буду проигрывать это на повторе, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, если придется, хорошо? Я смогу убедить тебя. Все, что они слышат — это сухая тишина, которая накатывает на них, как волны, затопляя пустое пространство, которое оставляют после себя слова Пати. Пати поворачивается к нему с разбитыми глазами. — Пати Пойзон — предатель киллджоев, — он показывает пальцами воздушные кавычки. — Ты должен был это видеть, Фрэнки. Это было на всех стенах. Ты должен оценить, с какой самоотверженностью некоторые люди ненавидят меня. Я имею в виду, если бы их поймали, то наверняка бы убили. Или бросили в Трубу, не знаю. Фрэнк не знает, что такое Труба, но сейчас не время спрашивать. — Ты ведь осознаешь, что все это были С.Л.Е.П., верно? — Фрэнк пытается сделать свой голос как можно более спокойным и успокаивающим, но не уверен, работает ли это. Выступы ключиц Пати впиваются в руки Фрэнка, отчего провалы под ними становятся еще более заметны. Пати не смотрит ему в глаза. — Если бы С.Л.Е.П. хотели охранять тебя, чтобы использовать, ты бы никогда не покинул Бэт-Сити. Они не пытались вернуть тебя, когда нашли. Полагаю, они заставили тебя именно нас ненавидеть, да? Это просто предположение, но по тому, как расширились глаза Пати, он догадывается, что попал в цель. — Вот, что они делают, — тихо говорит Пати. — Они ломают людей. Собирают их заново. Это именно то, что ты сказал… то, что они «неправильно тебя собрали». У Пати дрожащее дыхание, легкие наполнены металлическими обломками, расшатанными креплениями и машинным маслом, и все это гремит при каждом вдохе. — Я думал, что убил тебя, — бормочет он приглушенным шепотом. Его руки поднимаются, обхватывая лицо Фрэнка, он опаляет своим дыханием его лицо, отчего по коже Фрэнка пробегают мурашки. Еще он чувствует что-то, близкое к животной панике, — просто от осознания того, насколько близко руки Пати к его горлу; от того, как легко Пати может переместить руки и обхватить пальцами горло Фрэнка, сдавливая его, но он проглатывает это чувство. Его пальцы расслабляются на плечах Пати. — Но ты этого не сделал, — шепчет Фрэнк. — Все нормально. Это не нормально. Он сомневается, что когда-нибудь все станет хорошо. Но Фрэнк не может этого сказать вслух. — Я мог убить тебя, — шепчет Пати треснутым голосом, но все еще нежно держа лицо Фрэнка в своих руках. — Я просто… я не хочу представлять это. Я не хочу представлять, что тебя… нет здесь. Он так осторожен, касаясь Фрэнка так, словно тот может разбиться вдребезги в любой момент. От него пахнет потом, потертой кожей и чем-то душераздирающе сладким; чем-то настолько знакомым и совершенным, что от этого у Фрэнка щемит в сердце, сбивая его с ритма. Пати наклоняется ближе и целует его нежно — так нежно, — и Фрэнк позволяет своим векам закрыться, когда тонет в этом. Это совсем не похоже на те другие разы, когда они целовались. У Фрэнка до сих пор не укладывается в голове то, как они идеально подходят друг другу, как будто они всегда могли быть чем-то. Фрэнк садится на его колени, наклоняется для поцелуя и кладет руки на плечи Пати, обнимая его за затылок и слепо пробегая пальцами по его красным, красным волосам. Руки Пати на его талии притягивают его ближе, и Фрэнк не может насытиться. Он не может… — Фу, — голос Кобры развеивает туман в голове Фрэнка, словно раскаленный нож. Пати и Фрэнк отшатываются друг от друга, тяжело дыша, и резко оборачиваются в сторону Кобры с Джетом. Они оба стоят, облокотившись о двери салона, один над другим, выглядя так комично, что Фрэнк рассмеялся бы, если бы его не застукали на коленях Пати. Джет машет им над головой Кобры. — Ребята, вы заняты? — спрашивает Кид, и Пати смотрит на Фрэнка, а затем снова на них. — Нет? — отвечает Пати, но выходит очень неуверенно. Одна его рука лежит на бедре Фрэнка. — Круто, — усмехается Кобра. — Вы, парни, идете? Я знаю, что Гоул сказал, что задержится на несколько минут, но мы посмотрели некоторые графики и подумали, что вы, возможно, захотите взглянуть на них. — Да-да, мы идем, — Пати поворачивается к Фрэнку и робко улыбается. Его щеки краснеют, и он протягивает Фрэнку руку, помогая подняться. Но как только они оба встают на ноги, он не отпускает; он переплетает их пальцы, и Фрэнк не может удержаться от улыбки в ответ. И он не краснеет. Абсолютно нет. Они проскальзывают обратно в двери, Пати тонко игнорирует Джета, тонко игнорирующего его, а Кобра ловит Фрэнка за плечо и сердито поворачивает его к себе лицом. Пати немного спотыкается, потому что Фрэнк не отпускает, черт возьми. Выражение лица Кобры острое, как кинжал, и такое же опасное. — Оставь Джерарда в покое, — шипит он голосом, достаточно тихим, чтобы его мог слышать только Фрэнк. — Ты, черт возьми, оставишь его в покое, ясно? Кобра злится. Яростно злой, но за ним скрывается столько горячих, тлеющих эмоций, что Фрэнк не может не задаться вопросом, действительно ли Доктор Анти-Смерть (кроме Пати и его самого) единственный, кого терзает чувство вины.