Изоляция

Саундтрек: Aqualung and Lucy Schwartz — Cold The Fray — Be Still Mumford and Sons — Timshel Десять минут назад Гермиона перестала плакать. Порыдав какое-то время на груди Драко, она резко успокоилась, отстранилась, а затем грубо смахнула следы слез, будто испытывая стыд. Расправила плечи и глубоко вздохнула, показывая решимость сражаться дальше. Драко спросил, все ли с ней в порядке, и она ответила: — Сейчас не время. Я должна помочь. — А потом, бросив последний горестный взгляд на Тонкс и Ремуса, ушла и с тех пор почти не произнесла ни слова. Драко хотел сказать, что никто не осудит ее за скорбь, что она может рыдать в его объятиях сколько угодно, но он не сделал этого. Он думал предложить какое-то утешение, несмотря на свое отношение к проявлениям нежности, положив руку ей на спину, но она заверила, что в порядке. Она отмахнулась, повторив, что с ней все в порядке, хотя, очевидно, это было не так. Если бы не толпа, он бы поддался искушению и развел на эмоции, как сделал после того, как она применила Обливиэйт к родителям. Пока некоторые, включая его самого, хорошо справлялись с подавлением всех своих страхов, Грейнджер так не умела, но он не мог провоцировать ее здесь. На него было обращено слишком много взглядов, в большинстве своем недоверчивых и враждебных. И нет, ему было наплевать на их любопытство относительно того, почему Грейнджер охотно приняла его объятия, но он сомневался, что выяснение отношений пойдет на пользу ситуации. Поэтому он просто оставил ее в покое. Он просто позволил ей продолжать, как и всем остальным. Большой зал был похож на фабрику, объединенную с похоронным агентством. Все присутствующие разделялись на две категории: плакальщики и рабочие. У входа в помещение, не слишком далеко от Грейнджер и самого Драко, он увидел головы Блейза и Лавгуд, покачивающиеся над толпой, когда они помогали убирать мусор, блокирующий проход. Миллисента, Трейси и Майлз вместе с Ли Джорданом и Дином Томасом раздавали одеяла, а бесчисленное множество других студентов делали все, что могли. Но были и другие, задержавшиеся у линии умерших, неподвижные от потрясения и горя. Но на самом деле все они были плакальщиками. Некоторые просто лучше справлялись с болью и делали то, что нужно было сделать. Например, Грейнджер. Они сидели возле очереди из раненых, и она занималась обработкой мелких порезов и ссадин на жертвах и обеспечением каждого запасом воды. Вряд ли это была тяжелая работа; большинство людей не заботились о том, чтобы их незначительные травмы исцелили, но, по крайней мере, у нее было на чем сосредоточиться. Драко не понимал, как она могла здесь находиться. Череда раненых была намного хуже мертвых. По словам Слизнорта, почти все целебные зелья закончились еще до того, как Драко вошел в Большой зал. Здесь не было ни Костероста, ни Кроветворного зелья, ни Зелья для очищения ран, а так как все препараты требовали минимум трех часов варки, в ближайшее время их было не достать. Помфри и профессора пытались помочь пострадавшим, но исцеляющие заклинания и полупустая банка заживляющей ожоги пасты были способны не на многое. Бойцы с самыми тяжелыми ранениями должны были ждать в агонии и по возможности оттягивать смерть; их всхлипы и стоны без остановки звучали навязчивым гулом. Только за последние десять минут восьмерых доставили в Большой зал спасательные бригады: четверых быстро уложили среди погибших, двое ждали, пока им обработают раны, и еще двое медленно умирали. Болезненно. Громко. Всего в двадцати футах от Драко и Гермионы. На самом деле очередь раненых была еще и очередью умирающих. Гермиона подняла голову, когда показался Оливер Вуд с девятым раненым, перекинутым через плечо, и направился прямо к череде погибших. Проследив за ее взглядом, Драко увидел лишь клок спутанных мышиных волос, покрытых кровью, и гриффиндорский галстук, раскачивающийся из стороны в сторону, но он не узнал, кто это. Он повернулся, чтобы изучить Грейнджер, наблюдая, как ее лицо немного напряглось, когда она замерла, глядя, как Вуд осторожно положил тело рядом с остальными павшими. — Это Колин Криви, — пробормотала она. — Он несовершеннолетний. И магглорожденный. Драко нахмурился. — Грейнджер… — Он не должен был здесь находиться. Он должен был уйти вместе с остальными. Не зная, что он может или должен сказать, Драко молчал, пока Гермиона продолжала наполнять бутылки водой. Сам того не желая, он протянул руку и запустил пальцы в выбившиеся из хвоста пряди, наматывая их на большой палец и касаясь тыльной стороной ладони ее спины. Он не был уверен, чего ожидал, но надеялся на какую-то реакцию, возможно, вздох или дрожь, но она не двигалась. Если бы не легкие подъемы и падения груди, он бы усомнился, дышит ли она вообще. Он внимательно изучал ее, разглядывая тревожно-серый цвет лица, опухшие глаза и потрескавшиеся губы. Она выглядела болезненно. Очень болезненно. Он собирался что-то сказать. Что именно — понятия не имел, да это было неважно. Но его окликнули прежде, чем он успел пробормотать ее имя: — Мистер Малфой, — сказала Макгонагалл, пробираясь сквозь толпу студентов. — Прошу прощения за ожидание, но я могу исцелить... — Она замолчала, выражение ее лица смягчилось. — Мисс Грейнджер. Гермиона подняла голову и посмотрела на директора пустыми глазами. — Профессор. — Дорогая моя, вы совсем неважно выглядите. Гермиона взглянула на шеренгу мертвых и с трудом сглотнула. — Я в порядке, — солгала она. – Просто… Я в порядке. Драко нахмурился и прижал ладонь к ее пояснице. Сквозь свитер он ощущал холод ее тела. — Все мы в порядке, и никто на самом деле, — тихо сказала Макгонагалл. — Держите себя в руках, Гермиона. Это все, что вы сейчас можете сделать. — Да, профессор, — кивнула она. — О чем вы говорили Драко? — О, да. Мистер Малфой, я могу вылечить ваше плечо, если вы готовы? — Хорошо, — ответил Драко, поднимаясь на ноги. Его конечности ощущались, как ветви старого дерева — такие же неподвижные и скрипучие. Боль в плече стала тупой и приглушенной, и он заставлял себя игнорировать ее последние тридцать минут. Направляясь вслед за Макгонагалл в дальний конец Большого зала, он почувствовал, как маленькая липкая рука мягко потянула его за пальцы. Обернувшись, он увидел Грейнджер; ее лицо было другим: все еще угрюмым и потерянным, но также задумчивым. — Если нужно, могу пойти с тобой? Драко промолчал. Честно говоря, нет. Нет, ему не нужно было, чтобы она шла с ним. Но он хотел этого. И, возможно, это нужно было ей. Возможно, ей нужно было отвлечься. Возможно, им обоим нужно было отвлечься. — Да, — наконец ответил он. Они пошли бок о бок в сторону Макгонагалл, примостившейся на табурете в дальнем конце Большого зала. Драко воспользовался моментом, чтобы оглядеться, отметив, что Уизли находятся не слишком далеко, переговариваясь между собой. Сразу за Макгонагалл Слизнорт лечил искалеченную лодыжку Эдди Кармайкла; декан бросил на него почти одобрительный взгляд, словно был благодарен за присутствие. — Присаживайтесь, — велела Макгонагалл, ожидая, пока Драко устроится рядом. — Это не займет много времени, но может оказаться весьма болезненным. У нас кончилось Обезболивающее зелье. — Блестяще, — пробормотал Драко. Когда Гермиона подошла и села возле него, он смотрел только на нее, а Макгонагалл произнесла заклинание, чтобы разорвать рукав его рубашки, обнажив покрытое синяками плечо. Гермиона протянула ему руку, и он без колебаний взял ее, переплел их пальцы и крепко сжал. Он пристально посмотрел на Грейнджер, внимательно изучая ее черты. В последнее время у него не было возможности посмотреть на нее. По-настоящему посмотреть. Как бы странно это ни звучало, поглощающая волна... чего-то нахлынула на него. Одна из тех эмоций, которые ни одно слово, ни сотня слов не могут описать, но они есть в твоей голове, в твоем сердце, в твоем желудке — везде. Грейнджер выглядела так... пленительно в этот момент, несмотря на пепельную кожу и окровавленные губы. Если его когда-нибудь станут допрашивать, заставляя раскрыть самые сокровенные тайны души, он скажет, что именно этот момент — этот самый момент — подтвердил его чувства к Грейнджер. И особой причины для этого не было. Они просто были: внутри него, как новый орган, бьющийся и теплый. Такие же реальные и настоящие, как он сам. Как она. — Что? — спросила Гермиона. — Ничего, — ответил он. — Я просто… — Ладно, мистер Малфой, — прервала Макгонагалл. — Готовы? Он кивнул, но продолжал смотреть на Грейнджер, стараясь расслабить мышцы, когда тепло от палочки директора начало покалывать кожу. Гермиона сжала его руку, и внезапно он почувствовал жар в плече. Обжигающее пламя. Он сжал ее руку в ответ и крепко зажмурился, стиснув зубы, когда его плечо медленно вернулось на место с громким и мучительным щелчком. — Твою ж!.. — Спасибо, мистер Малфой, — решительно произнесла Макгонагалл. — Я понимаю, что это больно, но я не терплю сквернословие. Драко собирался ответить несколькими любимыми ругательствами, но жжение внезапно прекратилось, и все снова стало нормальным. Проверив плечо, он пару раз покрутил рукой, вытянул, довольный, что все излечилось. — Ну вот, — улыбнулась Макгонагалл. — Готово. Это было не так уж и больно. Определенно не стоило ругани. — Позвольте поджечь вашу руку и посмотреть, будете ли вы держать язык за зубами. — Драко, — нахмурилась Гермиона. — Скажи спасибо. Неохотно он с ворчанием выдавил из себя слова благодарности. — Не за что. А теперь, если позволите, мне нужно кое-что проверить. Дождавшись, пока Макгонагалл исчезнет, Драко снова проверил плечо. — Неплохо. Хотя могла бы и Репаро на рубашку наложить. — Не будь мелочным, — проворчала Гермиона, но Драко не возражал. По крайней мере, сейчас она разговаривала. По крайней мере, она была больше похожа на себя. — Тебе все еще больно? — Нет, все в порядке. Она задумчиво потерла губы. — Что ты собирался сказать мне, до исцеления? — Что? О. Просто... — Он пытался подобрать нужные слова. — Я смотрел на нас с тобой... Я не мог… — Эй, Малфой! Драко зарычал себе под нос, когда еще один знакомый голос прервал его. И этот голос он совсем не хотел слышать. Слегка прихрамывая и выглядя более помятым, чем обычно, в изорванной одежде и с растрепанными волосами к ним подошел Уизли. Драко закатил глаза, когда тот остановился перед ним. — Послушай, Уизли, я не в настроении с тобой ругаться… — Фред рассказал, что ты сделал, — сказал Рон. — Он сказал, что ты спас ему жизнь. Драко закрыл рот. Он почувствовал, как Гермиона вздрогнула от неожиданности. — Я подошел, чтобы сказать... — неловко продолжал Рон, — гм, я подошел, чтобы сказать... спасибо. Спасибо, что спас моего брата. Наша семья благодарна тебе. Драко с досадой облизал зубы. — Ну... да... ладно. — Ага... в общем, спасибо, — повторил Рон и повернулся к Гермионе. — Ты видела Гарри? Гермиона медленно перевела растерянный взгляд с Драко на Рона. — Прости, Рон, что? — Ты видела Гарри? — О. Нет, — ответила она. — Я считала, что он был с тобой. — Нет, но я уверен, что он где-то здесь. Наверное, помогает перенести раненых или еще что. Пойду поищу. С этими словами Уизли развернулся и оставил их наедине, и Драко почувствовал пытливый взгляд Гермионы. Повернув голову, он встретил ее смеющийся взгляд. — Грейнджер, — предупредил он. — Не смотри на меня так. Я не… — Ты спас Фреду жизнь? — Технически, да, но я… Она прервала Драко быстрым, но крепким поцелуем, прижав ладони к его щекам. Выдохнув ему в губы, она словно выпустила всю свою боль, и Драко показалось, что он почувствовал, как ее губы изогнулись в легкой, радостной улыбке. Это был один из жизненно необходимых поцелуев: ты губами вжимаешься в другие губы так крепко, и обнимаешь настолько сильно, как только можешь, чтобы при этом не сломать друг друга. Один из тех поцелуев, которые причиняют боль, но ты все равно продолжаешь, потому что эта боль приятна. Поцелуй, который напоминает, что ты — человек. Она отстранилась, но не отпустила его, прижавшись лбом к его лбу. — Спасибо, — прошептала она. — За что? — Я даже не уверена. Просто... за то, что ты здесь, наверное. Здесь со мной. Ее голос был хриплым и прерывистым, как будто она плакала, но он не видел слез, стекающих по лицу. Он нахмурился, поглаживая ее руки кончиками пальцев. — А где же мне еще быть? Он не был уверен в причине, но было похоже, что ей понравился его ответ: выражение ее лица смягчилось, она крепко сжала его руки, вонзив ногти в ладони. Она улыбнулась и снова поцеловала его — простым, коротким, сладким поцелуем, выражающим все чувства. И снова он заметил нескольких гриффиндорцев и рейвенкловцев, бросающих растерянные взгляды в их сторону, но ему было все равно. На самом деле. По правде говоря, он был просто рад видеть ее такой... вновь. На ее лице по-прежнему таилась печаль, но, по крайней мере, она больше не была полностью поглощена горем. По крайней мере, она оживилась и заговорила. По крайней мере, она... вернулась. Разорвав зрительный контакт, Гермиона обвела взглядом Большой зал, впитывая беспорядок и безумие происходящего. Ее внимание вернулось к павшим, и Драко внимательно посмотрел на ее лицо, почти ожидая, что она уйдет в себя, когда взглянет на Тонкс. Но чем дольше он смотрел на нее, тем больше ему казалось, что оно выражает нечто среднее между задумчивостью и непониманием, как будто она впервые видела хаотичную картину и попыталась осмыслить логически. — Как думаешь, мы сможем победить? — вдруг спросила она. — Грейнджер, — осторожно произнес он. — Ты же знаешь, что меня лучше о таком не спрашивать. — И все же я хочу, чтобы ты сказал. Пожалуйста. Не решаясь ответить, он вздохнул и потер глаза. — Не знаю, Грейнджер. Дела идут не очень хорошо. Тем не менее, мы с Уизли только что вполне цивилизованно пообщались, так что, думаю, все возможно. Может быть, если они... — его голос затих, когда он понял, что она улыбается. — Что? — Я ожидала, что ты просто ответишь «нет», — сказала она. — Кажется, часть твоего цинизма растаяла. Его рот дернулся в полуулыбке. — Ну, в этом мы, бесспорно, можем винить тебя. Она улыбнулась, выдохнула и положила голову ему на плечо. Он скорее почувствовал, чем увидел, как напряжение покинуло ее мышцы, когда он склонился и поцеловал ее в висок, оставляя поцелуй на нежной коже у линии волос. Драко решил, что они оба нуждаются в этом: украденный момент покоя для восстановления сил и успокоения мыслей, стучащих в головах. Даже когда далекий голос крикнул: «Мы нашли выжившего!», Драко не двинулся. Он едва услышал его. Подобные заявления эхом отдавались в Зале примерно каждые пять минут, и теперь были так же привычны, как шум ветра. Знакомые звуки какой-то суматохи (люди бросились вперед, чтобы посмотреть, кто пришел в себя) донеслись из передней части Большого зала, но они так и не оторвались друг от друга. Только когда Драко показалось, что кто-то зовет его по имени, он посмотрел в другой конец помещения. Он заметил, как мимо промчалась Миллисента, расталкивая людей на своем пути, пытаясь добраться до очереди с ранеными. Небольшая группа из пяти или шести человек толпилась вокруг чего-то, и среди них он увидел мадам Помфри, Майлза и Трейси — все они беспокойно переминались с ноги на ногу. Он услышал, как кто-то снова выкрикнул его имя — «Драко!» — и узнал голос Блейза, доносившийся оттуда, где собрались остальные. Паника в словах Забини была такой громкой и неприкрытой, что Драко почувствовал, как она пронеслась через весь Зал и врезалась в него, обращая все его чувства в смятение. Холодная и жестокая дрожь понимания пробежала по спине, и он вскочил с места, напрягая зрение, пытаясь увидеть, что же так напугало его товарищей, хотя думал, что уже знает. — Драко, — сказала Гермиона, вставая рядом и пытаясь проследить за его взглядом. — В чем дело? Он не слышал ее, но все равно невольно ответил на вопрос: пробормотал имя себе под нос так тихо, что оно больше походило на вздох, чем на слово: — Тео. До него снова донесся рокочущий голос Блейза. — Драко! Малфой рванул вперед еще до того, как разум приказал ему действовать, словно две сильные невидимые руки подтолкнули его к другой стороне Большого зала. Жар ударил в голову. Клубящийся. Пот катился по спине, а кровь пульсировала во всем теле. Сердце колотилось так яростно, так дико, что он чувствовал пульс в пальцах ног. Грохочущий. Гудящий. Его тошнило от страха и беспокойства; он чувствовал на языке привкус рвоты, обжигающий рецепторы и ноздри. «Только не Тео, только не Тео, только не Тео». Он врезался в толпу, рванул вперед, как пуля, сбил двух хаффлпаффцев. Позади Гермиона выкрикивала вопросы, но он просто продолжал бежать, огибая препятствия так быстро, как только мог. Большой зал казался длиннее, чем когда-либо, словно простираясь на многие мили. «Пожалуйста, только не Тео». Почему Блейз больше не зовет его? Что же изменилось? Он был почти на месте, но не замедлился. Он не мог замедлиться. Он был слишком взволнован. Слишком нетерпелив. Слишком напуган тем, что может найти. Добравшись до сбившихся в кучу слизеринцев, он резко затормозил, врезавшись в Майлза и Миллисенту. Оттолкнув их локтями, он опустил взгляд на пол, а затем потерял равновесие и отшатнулся на два шага назад, когда полностью осознал степень ранений. Майлз протянул руку, чтобы поддержать его, но он этого даже не заметил: внимание было полностью сосредоточено на сцене перед ним, и он впитывал каждую ее деталь. Медленно. Недоверчиво. Шокировано. Даже не зная, с чего начать. Причина, по которой он не смог обнаружить Блейза, заключалась в том, что он стоял на коленях, удерживая голову Тео, склонившуюся набок и такую бесформенную, что Драко сначала подумал — это вовсе не он. Возможно, он мог бы обвинить в этом отрицание. Или надежду. Разве это не одно и то же? Лицо Тео представляло собой пестрое, разбитое месиво. Оба глаза распухли, выпучились из орбит и приобрели глубокий пурпурный оттенок с болезненно желтыми пятнами по краям. Одно из его ушей кровоточило, кровь стекала по волосам и щеке. Изо рта тоже текла кровь, а оскаленные губы, слишком темные и слишком опухшие, обнажали красные зубы. Царапины и синяки разукрашивали кожу, как болезненные каракули и чернильные кляксы, врезаясь в безжизненное лицо; он был так бледен, что казался почти синим. Тело Тео было не в лучшем состоянии: все в шрамах, избитое и изрезанное. Раны и ссадины покрывали каждый дюйм обнаженной плоти, смешиваясь с синяками, но Драко больше всего тревожили не они. Нижняя половина некогда белой рубашки Тео была пропитана кровью. Полностью промокшая и такая... красная. Темно-красная. Почти коричневая, как ржавчина. Очевидным источником была широкая и длинная рана на животе, видимая сквозь дыру в ткани — Драко не мог оторвать от нее взгляда. Казалось, она смотрела на него, мокрая и сочащаяся, и такая, такая ужасная. Чем дольше Драко смотрел на разрез, тем сильнее замедлялся окружающий мир: люди, звуки, биение собственного сердца. Он чувствовал себя пойманным в ловушку. Застрявшим на мгновение, когда осознание медленно просачивалось внутрь, мозг отказывался функционировать, пока он не обработал произошедшее. И когда до него наконец дошло, — когда он осознал, — он испытал страх. Страх и злость. Страх — потому что не знал, что делать, злость — потому что не думал, что может что-либо сделать. Все снова пришло в движение. Все шло своим чередом. Пульс Драко ускорился, теперь он ревел в груди, стучал так быстро, что казалось, будто сердце может выскочить изо рта. В последний раз он испытывал нечто подобное, когда видел Грейнджер после того, как ее пытала Беллатриса: болезненное чувство беспомощности. Он протянул руку и положил на плечо Тео, поморщился, заметив, как холодна его кожа. Почти по-детски толкнул друга локтем, ожидая реакции, которая так и не последовала. — Тео, — сказал он гораздо тише, чем собирался. Попробовал еще раз: — Тео. Ничего. Драко вздрогнул, когда теплая рука легла ему на спину между лопаток. Ему не нужно было оглядываться, он и так понимал, что это Грейнджер; она говорила с ним, но он не слышал ни слова. Наконец, оторвав взгляд от раны Тео, он повернулся к Блейзу, который держал голову Тео на коленях с такой осторожностью и заботой, словно нечто хрупкое, но уже надтреснувшее. Обычно спокойное выражение лица было искажено отчаянием и страхом, и Драко не мог припомнить ни единого раза, когда бы Блейз выглядел таким потерянным. Таким испуганным. И от этого становилось только хуже. Потому что Блейз был самым логичным в их незадачливом слизеринском трио. Успокаивающий голос разума. Если Блейз паниковал, значит у него была веская причина. Если Блейз боялся, то и весь мир должен бояться вместе с ним. Драко продолжал смотреть на него, пытаясь сосредоточиться на словах, слетающих с его губ. Блейз разговаривал — или, скорее, умолял — со стоящей рядом мадам Помфри, которая выглядела совершенно ошеломленной и взволнованной; она до сих пор не смыла пятна крови с лица и одежды. Желая успокоить разум, Драко разогнал шум в ушах и сосредоточился на их голосах. — ...внутренние повреждения, Мистер Забини. Потеря крови… — Вы должны что-то сделать! — крикнул он. – Зелье… — Даже если бы у меня были хоть какие-то зелья, маловероятно... — Она вздохнула. — Уже слишком поздно. Ему остались... минуты. Может быть, час, максимум. Он умирает… — И вы ничего не делаете! — Я ничего не могу сделать. Извините. — Ей действительно было жаль, но извинениями здесь не помочь. Порой они вообще бессмысленны. Драко молча наблюдал за этим диалогом, желая встрять, но не находя для этого сил. Уместные и целостные предложения отказывались формироваться в голове или на языке. Казалось, воспринимались лишь пустые слова, например: смерть, и боль, и Тео, Тео, Тео. У Драко задрожали руки. — На хер вас и ваши извинения! — прорычал Блейз. — И вы называете себя колдомедиком? — Блейз, — прошептала Лавгуд. — Это не ее вина. — Я не говорю, что это так, но она должна помочь! Это ваша работа! Какой, к черту, смысл быть здесь, если вы даже помочь не в состоянии? — Я делаю все, что могу, мистер Забини… — Значит, этого, блядь, недостаточно! Помфри закрыла глаза и помассировала переносицу. — Мистер Забини, мне очень жаль. Правда. Но уже ничего не поделать. Если это хоть как-то утешит, вероятно, он останется без сознания и уйдет спокойно. — Просто убирайтесь, — пораженно выдохнул Блейз. — Оставь нас в покое. Пробормотав себе под нос последние извинения, мадам Помфри покинула слизеринцев и направилась к другой жертве. Блейз судорожно вздохнул, а затем перевел темные, запавшие глаза на Драко, открывая рот, чтобы что-то сказать. Губы Драко были слегка приоткрыты, готовые задать сотни вопросов, но их обоих прервали: — Нихера она не знает. Все посмотрели на Тео, когда он медленно поднял веки и прищурился, глядя на них с пола. Он сглотнул и поперхнулся — еще больше крови вышло изо рта и потекло по подбородку. Его дыхание было неровным, хрипящим с каждым вдохом, а грудь подпрыгивала вверх и вниз нездоровыми толчками. — Ост... останется без сознания, разбежался, — пробормотал он. — Макгонагалл нужно пересмотреть ее з-зарплату. — Тео, — сказал Драко, подходя ближе. — Тео, ты в порядке? Это был глупый вопрос, но Драко не понимал этого, пока не задал. — О, да, — ответил Тео, все еще стараясь звучать саркастично. — Чертовски ве... великолепно. Ужас промелькнул на лице Блейза. — Тео, ты слышал, что еще сказала Помфри? — Что я умираю? Да, эта... часть была громкой и ясной. — Он каким-то образом ухитрился сложить губы в жалкую ухмылку. — Ч-чертовски типично, что мне приходится смотреть на ваши уродливые рожи на смертном одре. — Сейчас не время для твоих дурацких шуточек, Тео! — выпалил Блейз, внезапно разозлившись. — Ты умираешь, мать твою! Ты понимаешь это? — Т-технически, мы все умираем, — сказал он как-то небрежно. — Я просто с-сделаю вас всех на финише, что к-круто, ведь я никогда ничего не выигрывал. Ду… думаешь, я получу медаль? — Прекрати! — выплюнул Блейз, и его тон напомнил Драко о том дне, когда он уничтожал яблоню после известий об исчезновении Лавгуд; гнев и горе переплелись в нем. — Прекрати прикалываться, мать твою! Это не смешно! — Блейз, — вмешалась Луна. — Успокойся. — Нет, я не успокоюсь! — Он печально посмотрел на Тео. — Разве я тебе не говорил? Разве не говорил не преследовать отца? Разве… — Я уб… убил его. Это не он сделал. — Он наклонил голову, чтобы посмотреть на Драко. — Твой отец. Драко подумал, что его сейчас стошнит. Тело слегка качнулось вперед, а позвоночник так напрягся, что казалось, словно сломается, или треснет, или что там еще делают позвоночники. Сжав руки в кулаки и пытаясь сдержать гнев, Малфой снова взглянул на рану на животе Тео и подавил рвотный позыв. — Мой отец сделал это с тобой? — Н-не надо так переживать из-за этого. Думаю... Я думаю, это вышло случайно. Я слышал, он произнес заклинание, и я его отбил. Стена рухнула... — Он снова поперхнулся, но попытался скрыть это за улыбкой. — Прощайте мечты стать чемпионом по ривердансу. — Тео, прекрати, — прошипел Блейз. — Тебе не следует так шутить. — Ты ожидал каких-то драматических и трогательных последних слов? — спросил он. — Вроде бы... я забыл речь в другом кармане. Не мой с-счастливый день… — Тео, — попробовал Драко. — Не надо. Он все еще ухмылялся. — Пиздец, вы несчастные. Кто умер? Недолгое, но весьма ощутимое молчание накрыло их маленькую компанию, как мокрое одеяло, тяжелое и удушливое. Драко почувствовал, как Грейнджер сильнее прижала руку к его спине, поглаживая большим пальцем, тщетно пытаясь успокоить. Он не ответил на этот жест. Он был слишком захвачен тишиной и ситуацией, стремясь сбежать от одного или обоих сразу, но не зная, как это сделать. Он не знал, что может сказать, что должен сказать, и должен ли вообще говорить. По-видимому, Блейз тоже растерялся, потому что его губы произносили различные слова, но ни одно не покидало их, а глаза — широко распахнутые и ошеломленные как у ребенка, — метались между лицом Тео и раной. Но именно Лавгуд нарушила молчание. Она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть Тео, но выражение ее лица оставалось отстраненным, а тон — наивным: — Тебе страшно? — спросила она, и голос ее звучал устрашающе невинно. Веселье исчезло с лица Тео, как дождь, стекающий по оконному стеклу. Теперь он выглядел серьезным, хмурил брови, сжимая челюсть. — Н-нет. Нет, не страшно. Луна нахмурилась. — Почему? — С меня х-хватит, — сказал Тео, слабо качая головой. — Меня просто... тошнит от этого. — От чего? — спросил Драко. — От... этого ж-жалкого подобия жизни. Меня тошнит. Я устал быть несчастным, но ничего не делаю, чтобы быть сч-частливым. Мне надоело взывать о помощи, а потом отвергать любого, кто п-пытается мне помочь. Мне надоело желать чего-то и ничего не делать, чтобы получить это. Я устал от разочарования, устал разочаровывать. Меня тошнит от того, что я не чувствую ни страсти, ни возбуждения, вообще б-блядь ничего. Мне надоело злиться, бояться и грустить. Мне надоело притворяться, что я в по… порядке. Мне надоело притворяться, что я не понимаю. Меня просто тошнит от всего этого, потому что все это пустое. И это моя вина. — Твоя вина? — эхом отозвался Блейз. — О чем ты? — М… моя... жизнь как клетка, и из клетки я вижу, как вы все счастливы, живете, и у вас все... н-нормально. Я просто сижу в своей клетке и наблюдаю за вами... представляя, каково это. И время от времени кто-нибудь протягивает мне к-ключ, чтобы отпереть мою клетку, но я никогда его не принимаю. Потому что это моя клетка. Даже если я ненавижу ее, она моя. И люди продолжают давать мне ключи, а я продолжаю выбрасывать... их подальше. Всегда буду выбрасывать их, даже не знаю почему. — Он закашлялся, разбрызгивая кровью рубашку Блейза. — Вот вам и речь, придурки. Одна маленькая упрямая слеза скатилась по щеке Блейза. — У тебя были мы. — Н-недостаточно, — пробормотал Тео слабым голосом. — Н-нужно больше. Нужна была своя причина... Так и не нашел. Даже близко. Драко снова придвинулся ближе, осторожно положив руку на плечо Тео. — Тебе больно? — Нет, — сказал Тео, подавляя всхлип. — Нет-нет. Это н-не больно. Просто... я очень устал. Тео тяжело моргнул, а когда снова открыл глаза, они были большими и испуганными, как будто он наконец осознал серьезность своего состояния. Он вскинул руки, хватая Блейза за воротник рубашки цепкими, отчаянными пальцами. Его дыхание ускорилось, покидая легкие быстрыми, неровными вздохами, и он заплакал. Слезы ручьями текли по его лицу, капая на колени Блейза. — П-пожалуйста, не позволяй хоронить меня рядом с отцом, — взмолился он тихим и надломленным голосом. — Н-ни с кем из моей семьи. Пожалуйста. Блейз устроился поудобнее, положив голову Тео на сгиб локтя, и его лицо смягчилось. — Ладно. Тише, успокойся. Все будет хорошо. — Пожалуйста, спроси Дромеду, если я… если она сможет похоронить меня с… Тедом. Думаю, она не будет против. Думаешь, она с-согласится? — Уверен, все будет хорошо, — кивнул Блейз. — П-обещай мне, что спросишь. — Я обещаю. Тео издал ужасный грудной стон, но подавил его и снова потянул Блейза за рубашку. — Я… знаю, что после того, как наши родители поженились, мы отказались называться б-братьями, но ты, блядь, был самым близким человеком в моей жизни. — Я знаю, — вздохнул Блейз. — Хоть ты и придурок. Драко не был уверен, как Блейз прореагировал на это замечание: засмеялся ли, или всхлипнул, или все сразу. — Драко, — сказал Тео, поворачивая голову. — Я рад, что ты... не идиотский Пожиратель смерти, пы… пытающийся всех нас убить. Я рад, что ты разобрался... в себе. Я р-рад, что мы... мы... — Друзья, — подсказал Драко. — Т-типа того, да. Драко закрыл глаза; он делал все, что было в его силах, чтобы держать себя в руках, но это было трудно. Он впервые потерял кого-то действительно... весомого, и тяжесть в груди была опустошающе тяжелой и такой тревожно раздутой, что давила на горло, душила. Ограничивала. Что-то попало в глаза — слезы или пот, он не был уверен, но оно адски жгло. Опаляло. Тео глубоко вздохнул и откинулся на колени Блейза, его веки опустились. — Оч-чень устал. — Нет, подожди! — завопил Драко. — Подожди немного. Может быть, когда зелья... Что-то сработает. — Нет, с меня хватит. Думаю, все закончится сейчас. — Нет, нет, Тео, просто держись. Давай, приятель. Расскажи нам какие-нибудь дерьмовые шутки, да что угодно. — Ш-шутку? — прошептал он. — Вот одна: жили-были три слизеринца... Три ебанутых слизеринца. Первый в-влюбился... в гриффиндорскую п-принцессу и стал х-хорошим. Второй влюбился в ангела с Рейвенкло и т-тоже стал хорошим. Третий... т-третий так ничего... и н-не сделал... н-но... но он пытался... Последовал долгий момент тишины и покоя, а затем голова Тео безжизненно склонилась набок, свисая с руки Блейза. Волосы упали ему на лоб, частично прикрывая открытые глаза, которые смотрели в пустоту. Единственное, что вообще двигалось, была кровь, все еще стекающая по подбородку Тео, скользящая по его шее, прежде чем собраться в яремной ямке. Но сам Тео был совершенно неподвижен. Заперт во времени. Мертв. Мертв. Драко сидел на холодном полу, уставившись на Тео, ожидая, что тот моргнет и скажет что-то вроде: «Я вас одурачил?» или «Видели бы вы свои лица!» Но ничего не случилось. Ничего. А потом, когда Драко начал медленно осознавать реальность произошедшего, он понял, что Тео никогда больше ничего не сделает, и по какой-то причине эта мысль убивала его. Тео больше никогда не будет рядом. Его нигде не будет. Просто останется пустота, заполненная его отсутствием. Просто дыра без голоса, или лица, или чего-нибудь чертовски знакомого в Тео. Тео исчез. Это неизменно. Навсегда. И что-то в Драко оборвалось. Когда Блейз прижал тело Тео к груди и склонил голову, Драко вскочил на ноги и выбежал из Большого зала. Мир вокруг него превратился в жестокое пятно, продолжая существовать так, словно ничего не изменилось, хотя изменилось все. Все пошло так ужасно неправильно. Все оказалось сломано. Он бросился бежать, промчался мимо Вуда и Лонгботтома, которые тащили за собой еще один труп. Коридор был похож на вакуум, безвоздушный и пустой. Он не мог дышать, но продолжал бег. Наверное, в какой-то момент он вытащил палочку Андромеды из кармана, потому что она оказалась крепко зажата в кулаке, готовая и ожидающая. Чего — он не знал. — Драко! Он услышал голос Грейнджер, но не остановился. Он попытался ускориться, когда понял, что ее глухие шаги догоняют его. Он не хотел, чтобы она добралась до него. Она остановит его от глупого поступка, но он должен был сделать что-то глупое, немедленно. Ему нужно было что-то сломать. Ему нужно было увидеть, как что-то взорвется. Ему нужен был гребаный оркестр хаоса, чтобы заглушить хаос в голове. — Драко! Черт, она приближалась. В любой другой день он легко обогнал бы ее широкими шагами, но сейчас был дезориентирован и задыхался. Он продолжал идти, не обращая внимания на боль в ногах, но затем почувствовал, как чья-то рука схватила его за локоть и потянула назад, замедляя движение. Он попытался стряхнуть ее, но она крепко держала его. — Драко, прекрати! — потребовала Гермиона. — Что ты творишь? — Отвали! — закричал он, отказываясь поворачиваться и смотреть на нее. — Отпусти меня! — Куда ты вообще собрался? Только не говори, что думаешь отправиться в лес и найти Пожирателей смерти. Так ли это? Он сам не знал. — Я не знаю! Мне нужно убраться отсюда нахер! Мне нужно... нужно что-то сделать! — Драко, посмотри на меня! — крикнула она, но он этого не сделал. — Я сказала, посмотри на меня! Он все еще отказывался, и она снова дернула его за локоть с удивительной силой, разворачивая всем корпусом, а затем обхватила ладонями лицо, заставляя Драко наклониться к ней. Удерживала, пальцами больно впиваясь в его подбородок, но ему было все равно. Опустив глаза, он понял, насколько поверхностным и беспорядочным было его дыхание, и засомневался, что дело было исключительно в беге. Нет, дело было совсем в другом. Дело было в ярости. Он чувствовал ее в своем выражении, в своей крови, повсюду. Ему казалось, что вот-вот воспламенится, и просто ожидал то, что разожжет огонь. — Отпусти меня, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Драко, поговори со мной. Я понимаю. — В этом-то и проблема, мать твою! — рявкнул он, сбрасывая ее руки. — Все понимают! Все здесь кого-то потеряли! Возможно, и не одного! А это значит, что никто не понимает! — О чем ты? — спросила она. — Сколько друзей ты потеряла сегодня, Грейнджер? Десять? Двадцать? — Он яростно замотал головой. — Я по пальцам одной руки могу пересчитать людей, на которых мне не насрать! Это все, что у меня есть! Это все, что у меня когда-либо будет! А теперь один из них ушел! — Он замолчал и крепко зажмурился. — Он ушел. Он просто... ушел. — Мне жаль, что Тео умер, — сказала Гермиона. — Мне жаль, что твой друг умер, Драко. Что-то в ее словах ослабило Драко, как будто они ударили его в живот и отбросили на пол. Тогда все произошедшее настигло его: недостаток сна, борьба, стресс... все. Он устал. Он просто чертовски устал. За последние несколько часов он испытал слишком много эмоций: от восторга, когда нашел Грейнджер, до полного и абсолютного опустошения всего две минуты назад, и все остальные мыслимые чувства в диапазоне между ними. Он испытал их все, и ощущал себя обремененным ими, как будто действительно мог чувствовать их вес, давящий на него. Он был измотан. Изнемогая от переживания слишком большого количества эмоций и необходимости продолжать начатое. Он наконец взглянул на Грейнджер и не знал, хочет ли заключить ее в объятия или убежать в противоположном направлении. Поэтому он не сделал ни того, ни другого. Он остался стоять на месте. Он чувствовал на себе внимательно изучающий, обеспокоенный взгляд, прежде чем она сделала к нему медленный и осторожный шаг. Подойдя достаточно близко, она протянула руку и коснулась его лица, нежно провела по скулам, поглаживая большими пальцами губы. Он никак не отреагировал. Он просто позволил прикоснуться к нему, чувствуя каждое легкое прикосновение. Она была теплой, утешающей и успокаивающей, каждое движение пальцев приносило умиротворение. Ее дыхание поцеловало его лицо, и Драко почувствовал, как из него медленно вытек горячий, изменчивый гнев, но на смену ему пришло нечто гораздо худшее — горе. Драко знал, как справиться с гневом, но горе было совершенно иным и совершенно незнакомым. Агрессивный незнакомец, который проглатывал его целиком. — Так вот на что это похоже? — спросил он уже спокойным голосом. — Именно так... чувствуешь себя после потери? — Да, — ответила она, все еще касаясь его лица. — Именно так. — Когда это прекратится? Гермиона вздохнула и приподнялась на цыпочки, целуя его онемевшие и безответные губы. Она отступила и сказала: — Не уверена, что это когда-либо прекратится, Драко. Слова поразили его, вызвав головную боль. В глубине глазниц застучало, глаза заслезились, а может быть, в голове застучало как раз из-за воды в глазах. Как бы там ни было, они приближались. Слезы. Дурацкие слезы. Мерлин, они обжигали, пытаясь вырваться наружу. Опустив взгляд в пол, он закрыл глаза, отчаянно пытаясь загнать их обратно или хотя бы спрятать. — Драко, — сказала Гермиона, поднимая его подбородок. — Если тебе хочется поплакать — просто поплачь. — Я не буду плакать, мать твою, — прорычал он, не открывая глаз. — Как мне это поможет? — Абсолютно никак. Но многие плачут, когда теряют кого-то. В этом нет ничего постыдного. На мгновение Драко задумался, почему Грейнджер не говорит, что все будет хорошо, но обрадовался, что она этого не делает. Он хотел, чтобы ее слова что-то значили. Ему нужна была ее честность. Ему нужен был ее опыт, потому что все это было для него в новинку, и он не знал, что делать. Драко резко вдохнул через нос. Он мог честно сказать, что боролся изо всех сил, чтобы не дать слезам пролиться. Ошибкой стало открыть глаза и посмотреть на Грейнджер. Если бы он поборол это желание, возможно, сохранил бы достоинство. — Я никому не скажу, — прошептала Гермиона. — Если тебе нужно поплакать из-за смерти друга, тогда поплачь. И слезы хлынули из него. Он уткнулся лицом в плечо Гермионы и закашлялся, как рыдающий, испуганный, маленький мальчик. Он плакал о войне. Он плакал о себе с Грейнджер, потому что они были здесь и смотрели, как умирают люди. Он плакал по отцу, потому что не знал, есть ли у него еще отец. Но больше всего он плакал по Тео. Он плакал из-за его утраты. Он плакал по безликой пустоте. Он плакал, пока не закончились слезы, но Тео по-прежнему был мертв. Слезы никак не помогли.