***
Драко постучал палочкой Андромеды по бедру и склонил голову набок. До этого он и не понимал, что в какой-то момент стал выше своего отца. Возможно, он настолько почитал его, что тот всегда казался ему больше и внушительнее. Драко также никогда не считал своего отца старым, но теперь приметил на подбородке Люциуса серебристую щетину, а в светлых волосах — седые пряди. Он выглядел совсем по-другому, но легче от этого не становилось. Маленькая часть Драко просто хотела развернуться и скрыться, чтобы вообще избежать противоборства. Люциус молчал. Смотрел на Драко с подозрением и враждебностью, словно тот был чужаком, забредшим на его территорию. Он вытащил палочку, но, как и Драко, держал ее наготове, зажав в кулаке. Пройдясь пару раз взад-вперед, не отводя взгляда, он напоминал Драко дракона в клетке, размышляющего, является ли человек по ту сторону решетки хищником или добычей. Драко стоял неподвижно, нетерпеливо постукивая палочкой Андромеды по ноге. Расстояние между ними было небольшим — возможно, всего пятнадцать футов, — но казалось, что оно довольно внушительное. Последний раз Драко видел отца во время суда, после пятого курса, а значит, прошло почти два года с тех пор, как они находились вместе в одной комнате. И он ощущал эти два года. На самом деле даже больше. Драко ощущал, что за два года пережил столько, что хватило бы на всю жизнь. За эти два года Драко едва не убил человека, был признан мертвым, прятался от мира, избегая смерти, боролся со своими предрассудками, влюбился в бывшего врага, повстречал членов семьи, которых никогда раньше не знал, сражался в непрекращающейся войне и наблюдал, как умирает друг. Неудивительно, что Люциус смотрел на него как на чужака — он им и был. Даже пятнадцатилетний он никогда не смог бы понять, в кого превратился за последние два года. Как Люциус мог хотя бы приблизиться к пониманию сделанного им выбора? И, в свою очередь, как Драко мог понять выбор, сделанный Люциусом? Их разделяли мили. Не было ни преданности, ни сочувствия, ни любви... ни малейшего намека на понимание с обеих сторон. Тем не менее, Драко постоянно мучила ностальгия, но она была тихой и блеклой. Все воспоминания рождали лишь одно — постоянно растущую горечь, поглощающую изнутри, как опухоль. Его матери удалось найти выход и помочь Ордену, но Люциус даже не пытался. Это мучило Драко больше всего. Отец всегда должен бороться за своего сына, но Люциус даже не пытался. Он просто стоял пассивным наблюдателем, принимая все, что требовал или делал Волдеморт, без каких-либо попыток бороться. И он убил Тео. Он убил Тео. Когда Люциус наконец заговорил, Драко был уверен, что почти отбил ногу, постукивая по ней палочкой Андромеды. — Ты должен быть мертв. — Извини, что разочаровал, — спокойно сказал Драко. — Твоя вечеринка по случаю возвращения домой — полное дерьмо. — Заткнись! — прорычал Люциус. — Какого черта ты делаешь, мальчишка? — Не называй меня так! Очевидно, ты решил, что я больше не имею для тебя никакого значения. Почему я должен тебе что-то объяснять? — Ты должен мне все... — Я нихера тебе не должен! — Не смей так со мной разговаривать, мальчишка! — Я тебе больше не мальчишка! — яростно прокричал Драко. — Теперь я тебе никто! Ты заявил об этом минут десять назад на глазах у толпы! Помнишь? Люциус резко втянул воздух через ноздри, морща нос от отвращения. — Какого черта ты ожидал, когда появился здесь с этой... тварью и поцеловал при всех, как будто это приемлемо? — Ее зовут Гермиона Грейнджер. — Избавь меня от отвратительных подробностей. Драко прицокнул и оглядел отца с ног до головы. — Черт, да что же с тобой случилось? Выглядишь дерьмово. Очевидно, тебя мучил твой распрекрасный лидер... — Я был наказан за твои ошибки! — крикнул он. — Темному Лорду пришлось наказать меня за то, что ты не справился... — Пришлось наказать? Ты вообще себя слышишь? Насколько ты сдвинулся? — Сдвинулся? Ты исчезаешь на год, а потом возвращаешься из мертвых с этой паразиткой, повисшей на руке, сражаешься за проклятый Орден, и у тебя хватает наглости сомневаться в моем здравомыслии? — Ее зовут, — прошипел Драко, — Гермиона Грейнджер. — Так вот где ты был весь прошлый год? Жил в гребаном маггловском доме с этой... — Нет, я был здесь! Я был в Хогвартсе, а потом остался с Андромедой... Сухой, мрачный смешок Люциуса прервал его. — А, это все объясняет. Безумная сестра твоей матери. Надо было догадаться, что один из ее несчастных родственничков промыл тебе мозги. — За несколько месяцев она стала для меня лучшим родителем, чем ты за последние несколько лет! — Не надо так драматизировать. Повзрослей! — Я повзрослел, но ты в этом не участвовал! — Драко заревел так громко, что самому стало больно. — Ты даже не подумал усомниться в Волдеморте после того, как узнал, что он угрожал убить меня? Или маму? Ты пытался выяснить, что случилось со мной после того, как узнали, что я мертв? Тебе хоть на один гребаный миг было не насрать? Люциус переложил палочку в другую руку, Драко внимательно наблюдал за этим жестом. Рев битвы в Большом зале отвлекал его пару раз: несколько знакомых громких голосов ловили его внимание, и хватка на палочке немного ослабла. Ему следовало оставаться начеку. Движения и поведение отца были слишком непредсказуемы, чтобы вести себя беспечно. — Мой сын умер, — резко сказал Люциус. — Я его оплакал. Насколько понимаю, мой сын все еще мертв. Каждое слово было подобно стреле, но Драко не дрогнул. — Тогда кто же я, черт возьми? — Ты — ничто, — выплюнул он. — Мой сын никогда не прикоснется к грязнокровке. — Ее зовут Гермиона Грейнджер! — Я знаю ее чертово имя! Ведь это я опознал ее в поместье! Драко стиснул зубы и выкрал секунду, чтобы успокоиться. Его чуть не трясло от ярости. Но нет. Нет. У него было преимущество: знание. — Ты не помог Грейнджер. — Утверждение, не вопрос. — Конечно же нет. — В отличие от мамы. Она постаралась помочь Грейнджер. Люциус даже не пытался скрыть своего потрясения. — О чем ты говоришь? — Ты меня слышал. У меня есть для тебя новости, отец: и твой сын, и твоя жена сражаются здесь на стороне Ордена. И она постаралась помочь Грейнджер... — Ты лжешь... — Она применила к Грейнджер легилименцию, увидела нас вместе и постаралась помочь ей в Мэноре. А потом, когда поняла, что я жив, отправилась к Снейпу — кстати, он тоже работал на Орден — и попросила... — Нарцисса бы никогда... — Она знала, что я был с Грейнджер, но ей было все равно. Твоя собственная чертова жена отвернулась от тебя, потому что знала, каким невменяемым ты стал! Левый глаз Люциуса дернулся. — Нет, я бы знал... — Ты бы ничего не знал! Ты ничего не замечаешь, отец! — Он замолчал, чтобы перевести дыхание; его грудь тяжело вздымалась. — Ты что, не понимаешь? Ты. Теперь. Один. — Заткнись! — Я не стану! — закричал Драко. — Мама бросила тебя, потому что знала, что ты откажешься от меня, когда узнаешь о Грейнджер! Она знала, что ты отвернешься от собственной плоти и крови, и все из-за твоей бездумной преданности этому конченому существу, которого ты называешь Лордом! В глазах Люциуса мелькнула паника. — Она никогда не предаст меня, — прошептал он себе под нос. — Ты в этом уверен? Что-то не похоже, — Возможно, было жестоко насмехаться, но Драко было все равно. — Неужели ты всерьез думаешь, что мама предпочла бы Волдеморта мне? Своему собственному сыну? Нет! Потому что она не такая, как ты! — Она бы не предала. — Почему же? — огрызнулся Драко. — Потому что ты ее муж? Из-за преданности? Где, черт возьми, была твоя преданность семье, когда ты привел Волдеморта в нашу жизнь? Какого хрена ты вообще решил втянуть нас в это дело? Ты поставил его выше нас! Краткий проблеск сомнения, который озарил лицо Люциуса, исчез, и на его место вернулась холодная ненависть. Он был в ярости, но за ней также проглядывала и… пустота. Леденящая душу безучастность, которая, как и всякий последний, упорный свет внутри Люциуса, погасла. — Не припомню, чтобы кто-нибудь из вас жаловался. — Мне было пятнадцать, и я… — Да, а теперь тебе семнадцать, и ты предатель по крови. И не просто предатель крови, — усмехнулся Люциус, — а чертов любитель грязнокровок. — Верно, — сказал Драко, решительно кивая. — Я действительно люблю ее. — О, умоляю... — И ты можешь стоять здесь и сколько хочешь отрекаться от меня, но я все еще твой сын... — Это не так... — Я все еще Малфой и единственный наследник. — С каждым словом Драко видел, как лицо отца все больше и больше наполняется яростью, но он продолжал: — И я заявляю тебе сейчас, Люциус, что вся эта Малфоевская чистокровная чушь с промыванием мозгов заканчивается на мне. Ноздри Люциуса раздулись, губы приоткрылись, обнажая сжатые зубы, но он ничего не произнес. — Ты меня слышишь? — подтолкнул Драко. — Со всеми ненавистью и ложью, которые проходили через поколения Малфоев, покончено. Навсегда. Драко был так поглощен своей тирадой, что не заметил, как Люциус дернул палочкой в дрожащей руке. — А когда все закончится, — продолжил Драко, — и ты будешь гнить в какой-нибудь одиночной камере в Азкабане, надеюсь, в тебе останется хоть капля рассудка, и ты поймешь, что это твой сын разорвал порочный круг! И что в мире за пределами твоей камеры я продолжаю род Малфоев! И если у тебя появятся внуки, то они, вероятно, будут полукровками! Очевидно, это замечание стало для Люциуса последней каплей. Как чиркнувшая спичка, он мгновенно оживился, источая опасность, кипя от ярости, и вытянул руку с палочкой, целясь прямо в грудь Драко. Но Драко быстро среагировал. Адреналин так сильно стучал в его ушах, что он не уловил заклинание, выплюнутое Люциусом, но это не имело значения: Драко поднял палочку как раз вовремя, чтобы обезоружить отца быстрым Экспеллиармусом. Его палочка — все еще горячая и заряженная — очутилась в руке Драко, а затем он бросился вперед и выпустил заклинание, прижимая Люциуса к стене. Длинными, громкими шагами Драко подошел к Люциусу, схватил за мантию Пожирателя и приблизился к нему так, что у того не было выбора, кроме как посмотреть ему в глаза. Сердце Драко бешено колотилось в груди, громко и так сильно, что казалось, будто кости вибрируют с ним в унисон. Драко потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями; он тяжело дышал, но не мог понять — причина в спешке последних минут или ярости. — Что это было? — пробормотал он между судорожными вдохами. — Авада? Люциус зарычал в ответ, и Драко заметил кровь на его зубах; было похоже, будто он сильно прикусил язык. Сделав шаг назад, он отпустил мантию Люциуса и позволил заклинанию крепко прижать его к стене. Кончик палочки Люциуса все еще светился остатками незавершенного заклинания, и угасающий огонек был зеленым, но не глубоким, густым зеленым Смертельного проклятия. Драко поднял палочку Андромеды, направил на палочку отца и пробормотал: — Приори Инкантатем. Мгновение спустя Драко повернулся к Люциусу с устрашающе спокойным выражением лица. — Неужели? Заклинание забвения? Люциус молчал. — И, по-видимому, довольно сильное, — сказал Драко. — Достаточно сильное, чтобы поджарить мне мозг и поселить в Мунго. Твоя палочка все еще теплая. По-прежнему никакого ответа. — Ты ведь собирался полностью стереть мою память? Ты собирался стереть меня. Люциус все еще отказывался произнести хоть слово, и сдержанность Драко дала трещину. Рванув вперед, он крепко сжал в кулаках отцовские одежды, дернул на себя, а затем с силой ударил спиной о стену. — Говори! — заорал он ему в лицо. — Скажи что-нибудь! Люциус хмыкнул, но медленно поднял голову и уставился на Драко тусклым, ужасающим взглядом. — Лучше вообще никакого продолжения рода Малфоев, чем грязное. Во второй раз за день Драко почувствовал, как слезы жгут глаза, но, в отличие от предыдущего, они не пролились. Это были злые, жгучие слезы, которые больно было сдерживать, но он сумел. Вот и все; последний — и на этот раз действительно так — удар. Маленький мальчик внутри него понял, что не осталось ни единой надежды на примирение. Все просто... исчезло. Здравомыслие и рациональность Люциуса, уважение и восхищение Драко, их отношения как отца и сына... все исчезло. Окончательно. Но он не чувствовал потери. Ни тоски, ни надежды больше не было. Ни намека. Вместо этого поверхность его существа пронзил знакомый и почти успокаивающий укус ярости. Она пришла спокойной и устойчивой волной, согревая лицо и охлаждая все остальное. Он снова схватил отца за грудки. Крепко. — Это ты убил Тео? Казалось, Люциуса сбил с толку этот неожиданный вопрос. — Что ты... — Это ты убил Тео? — закричал Драко. Леденящий душу блеск понимания проник в его глаза, верхняя губа презрительно скривилась. — Теодор Нотт встал у меня на пути. Драко резко вдохнул. — На пути падающей стены? Или твоем? — Моем, — без колебаний и сожаления ответил Люциус. Драко выдохнул, но его грудь оставалась напряжена и сдавлена. На мгновение ему показалось, что он задыхается. Болезненные воспоминания о смерти Тео на холодном полу Большого зала проникли в сознание, атакуя, как кошмары, которые оживали и разыгрывались перед глазами. Он крепко зажмурился. Темнота была лучше этих воспоминаний. Он обливался потом и дрожал от напряжения, которое пришло с проявлением сдержанности; ему ужасно хотелось ударить отца, но в этом не было ни смысла, ни достоинства. И если бы он ударил Люциуса один раз, то, наверное, не смог бы остановиться. Он открыл глаза. — Почему? Люциус облизал окровавленные зубы. — Почему? Потому что я видел, как этот неблагодарный мелкий ублюдок убил своего отца. Драко почувствовал тошноту: кислотное пламя рвоты обожгло горло, зрение затуманилось. Он не знал, что сказать. Слова приходили и уходили, не задерживаясь, и он не мог уцепиться ни за одну конкретную мысль в наполненном сумбуром сознании. Но он знал. Каким-то образом, на каком-то уровне, он знал — или, по крайней мере, предвидел, — что смерть Тео была преднамеренной. Несчастный случай оказался бы слишком легким исходом. Слишком справедливым. И, как давно понял Драко, все редко бывает просто и честно. Как сказал Тео много лет назад: «Жизнь — дерьмо, а потом ты умираешь». — Скажи, — небрежно произнес Люциус, прерывая мысли Драко. — Ты поступишь так же? — Что? — Ты собираешься повторить его поступок? — спросил он. — Вы двое заключили какой-то жалкий пакт предателей крови, чтобы убить своих отцов? Драко задумался. Он действительно это сделал. Воспоминание о Тео пронзило его, как молния — его друг сидел напротив и спрашивал: «Как думаешь, ты сможешь убить своего отца?» Драко знал ответ и тогда, и сейчас. Он вспомнил, что сказал Тео: «Я бы сделал то, что было необходимо». — Нет, — сказал Драко, с сожалением качая головой. — Поверь мне, часть меня хочет, чтобы я смог, но... я не такой как ты. Я не убийца. — Тогда что именно ты намерен со мной делать? Драко промолчал. Он снова поднял палочку отца, схватил ее обеими руками и переломил. Или, по крайней мере, попытался. Дерево было слишком крепким, чтобы сломать его полностью, но оно треснуло и раскололось, повиснув безвольно на сердцевине, как сломанная рука. Непригодная. Бросив ее через плечо, Драко снова посмотрел на разъяренного Люциуса. — Ты был прав в одном, — медленно произнес он. — Я не твой сын. Теперь уже нет. Левый глаз Люциуса снова задергался. — Но все остальное, что ты мне рассказывал... о магглорожденных, магглах и прочем, все это было ложью. И ты... ты убил моего друга... Драко вздохнул, сделал несколько шагов назад и взмахом палочки Андромеды выпустил заклинание, приковывающее Люциуса к стене. Казалось, Малфой-старший на мгновение был ошеломлен этим жестом, но его горькое, мертвенно-бледное выражение быстро вернулось на место. — Если ты сейчас войдешь в Большой зал, тебя убьют или схватят прежде, чем отправят в Азкабан, — сказал Драко обманчиво ровным тоном. — И я могу заверить тебя: если предстанешь перед судом, я приду и помогу навсегда запереть... — Ах ты, сопливый кусок... — Я еще не закончил! — рявкнул он. — Ты мне не нужен. Я не желаю тебя в своей жизни. У меня есть близкие. Грейнджер, и мама, и Блейз, и Дромеда. А ты? У тебя никого нет, именно этого ты и заслуживаешь. Ноздри Люциуса раздулись, и он беспокойно переступил с ноги на ногу. — Я хочу, чтобы ты исчез, — твердо сказал Драко. — Я больше не желаю тебя видеть. Я хочу, чтобы ты пропал. Я хочу, чтобы ты... вычеркнул себя из моей жизни. — И куда именно ты хочешь меня отправить? — спросил Люциус. — Мне все равно. Теперь ты для меня никто. Бросив последний жесткий взгляд на человека, которого он никогда больше не назовет отцом, Драко развернулся и побежал к Большому залу. Позади него кричал Люциус, требуя, чтобы он вернулся, но Драко продолжал бежать. С ним было покончено. Окончательно и бесповоротно покончено. Когда рикошетом разносящиеся по залу звуки битвы заглушили крики Люциуса, что-то подсказало Драко, что он никогда больше не услышит его голоса. Но он все равно не оглянулся.***
Гермиона была в беде. В настоящей беде. Палочка Беллатрисы оказалась гораздо более непослушной, чем она ожидала: даже использование оберегающих чар было проблематичным. Неспособная полностью защитить себя, она уже получила синяк под глазом и несколько кровоточащих ран от безжалостных заклинаний Беллатрисы; у нее даже не было шанса попытаться атаковать. Беллатриса оказалась слишком быстра и умела даже против них троих. Со своими опытом и силой она была практически неприкасаема. Взмахнув своей новой палочкой, Беллатриса ударила Луну прямо в живот и отбросила назад примерно на двадцать футов. Хихикая с нескрываемым ликованием, она развернулась и ударила Джинни заклятием, которое полностью выбило из той воздух, и Гермиона могла только наблюдать, как она закатила глаза и рухнула на пол, потеряв сознание. А затем, словно в замедленной съемке, Беллатриса повернулась к Гермионе, сверкнув зубами в порочной, зловещей ухмылке. Дыхание Гермионы застряло где-то между ртом и легкими, мешая дышать, но она заставила себя быстро прийти в себя. Стоя так прямо и гордо, как только могла, она встретила пристальный взгляд Беллатрисы и приготовилась к грядущему. — Глупая мелкая грязнокровка, — хихикнула Беллатриса скрипучим, высоким голосом. — Ты правда думала, что сможешь победить меня с помощью моей же палочки? Голос Гермионы подвел ее из-за ощущения тяжести в груди и испытываемого страха. Она попыталась сопротивляться, но мысли вернули ее к последней их стычке в Малфой мэноре. Вырезанные на руке буквы внезапно показались крайне воспаленными. Но все же решимость заставила ее кровь биться быстрее, и — возможно, это было опрометчивым шагом, — она выпустила Ошеломляющее заклинание. Без особых усилий Беллатриса отбила его и ответила проклятием, которое ударило Гермиону прямо в грудь и словно опалило электрическим разрядом, проходящим через все тело. Это было чертовски больно, и Гермиона вскрикнула, упав на колени. Когда она подняла голову, Беллатриса выглядела как легкомысленная школьница, хихикающая от восторга. — Ух ты, грязнокровка упала, — сказала она, надув губы с притворным беспокойством. — Так печально. Так трагично. Интересно, как отреагирует бедненький маленький Драко, когда узнает, что я тебя убила. Вот так шоу вы устроили на улице. Я всегда знала, что он бесполезен. Гермиона стиснула зубы и попыталась встать, но Беллатриса снова ударила в нее тем же проклятием. — Не вставай! — завопила она. — На этот раз тебе не убежать. Когда Беллатриса наклонила палочку, Гермиона могла только молча стоять на коленях и ждать Смертельного проклятия. Губы пересохли от сбившегося дыхания; она хотела закрыть глаза, но удержалась, даже когда Беллатриса приоткрыла рот. Но ей так и не удалось по-настоящему произнести его. Все вдруг потемнело, как во время затмения, но это была вовсе не тьма. Фигура, одетая в черную мантию, загородила ее от Беллатрисы, встав между ними, как крепкая, неприступная стена. Вытянув шею, Гермиона попыталась разглядеть, кто это, но сначала поняла лишь то, что ее спаситель — женщина. Она подумала, что это могла оказаться Макгонагалл, но потом заметила светлые волосы, старательно собранные в аккуратный пучок, который лишь слегка растрепался от сегодняшних событий, и поняла, что это Нарцисса. Выглянув из-за ее мантии, Гермиона сумела уловить вспышку шока, промелькнувшую на искаженном лице Беллатрисы. — Цисси, что ты делаешь? — спросила она почти раздраженно. — Отойди. — Нет. Брови Беллатрисы поползли вверх. — Что значит «нет»? — Я не отойду, Белла. Ты не причинишь ей вреда. — Почему же? Потому что твой маленький миленький Драко огляделся и нашел себе подружку-грязнокровку? Чертовски прелестно. — Она усмехнулась. — Я всегда знала, что этот мальчишка бесполезен. Бесстыжее, жалкое отродье. Нарцисса дерзко шагнула вперед, сильно стукнув каблуком по полу. — Будь очень осторожна, когда говоришь о моем сыне, Белла, — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Очень осторожна. Беллатриса скривила губы от отвращения. — Возможно, тебе следует быть осторожной в том, как ты говоришь со мной, Цисси. Последовала тишина, и в этой тишине напряжение затрещало между сестрами, как капризный фейерверк, готовый взорваться. Гермиона неуверенно поднялась на ноги и поверх плеча Нарциссы встретилась взглядом с темными, распахнутыми глазами Беллатрисы. Она выглядела совершенно обезумевшей, напряженной, как натянутая струна на грани разрыва, и Гермиона, как бы тщетно это ни было, поигрывала ее изогнутой палочкой, на всякий случай сжимая древко в липкой ладони. Что-то изменилось в поведении Беллатрисы, и она засмеялась: низким, безжалостным хохотом, который был похож на разрывающийся шелк. — Значит так, Цисси? — В этом нет необходимости, Белла, — сказала Нарцисса. — О, думаю, есть. — Она шире расставила ноги. — Последний шанс, сестренка. Отойди. — Нет. Секунду спустя Гермиона была ослеплена сиянием Защитного заклинания Нарциссы. Грозное проклятие вырвалось из палочки Беллатрисы, пытаясь пробить его, и Гермиона увидела, как чары треснули под давлением. Нарцисса застонала от напряжения, но все оказалось напрасно: Беллатриса вложила в проклятие еще больше силы и поразила сестру так, что та отлетела в сторону, ударившись головой о стену, а затем рухнула на пол. Она лежала с закрытыми глазами, маленькая струйка крови сочилась из ее уха; Гермиона предположила худшее и попыталась подбежать, чтобы помочь, но едва успела сделать шаг, как Беллатриса выстрелила в нее заклинанием. Оно угодило в руку, и Гермиона вскрикнула, когда горячее проклятие опалило обнаженную кожу чуть выше запястья, вызвав болезненные волдыри на обожженной коже. — Ни с места, — приказала Беллатриса, облизывая потрескавшиеся губы. — Почему бы нам не продолжить? — Да что с тобой такое, черт возьми? — выпалила Гермиона. — Она же твоя сестра! — Я научилась не доверять своим сестрам.***
Драко бежал через Большой зал, ныряя и уворачиваясь от нескольких заклинаний и проклятий, угрожавших сбить его с курса. Или еще хуже. Он видел, как Беллатриса сбила с ног его мать, и именно поэтому побежал, но теперь заметил, как его злобная тетка насмехалась над Гермионой, и это заставило двигаться намного быстрее. Он понятия не имел, что будет делать, когда доберется до них: вряд ли ему удастся урезонить Беллатрису, но все же он продолжал бежать. Бежал так быстро, что ноги казались отделенными от остального тела, а сердце билось где-то в горле. Гермиона стояла к нему спиной, и он видел, как Беллатриса холодно усмехается, насмешливо вертя волшебной палочкой. Подняв палочку Андромеды, Драко был готов бросить заклинание, но Беллатриса заметила его прежде, чем он успел произнести хоть слово. Она ответила быстрым взмахом, и Драко почувствовал, как веревки туго обвились вокруг тела, словно ломая кости. — Драко! — он услышал крик Гермионы. Беллатриса тащила его к себе по неровному полу, словно пойманную рыбку; осколки камней впивались в кожу и цеплялись за одежду. Он ногой врезался в острый выступающий камень и почувствовал, как что-то разорвалось в районе лодыжки — то ли мышца, то ли сухожилие. В любом случае, его охватила агония. Когда Беллатриса перестала тащить его, появилась Гермиона и опустилась рядом с ним на колени, отчаянно разрывая веревки руками, бормоча заклинания себе под нос, которые, казалось, ослабляли их хватку на его теле. — Не сопротивляйся, — сказала она. — Это лишь крепче затянет их. Ему удалось ухватить ее дрожащую, напряженную руку. — Беги, Грейнджер. — Что? — Беги. Я отвлеку ее. Гермиона сжала его руку в ответ, а затем отпустила, чтобы продолжить разрывать путы. — Я тебя не брошу. — Грейнджер, пожалуйста, — простонал он. — Просто беги. Беги, пока она... — Не неси бред, Драко. Она не сделает и двух шагов. Беллатриса возвышалась над ними, как темная, опасная грозовая туча, ухмыляясь с такой злобной аурой, что Гермиона не могла подавить дрожь. Теперь она поняла, что черные одежды Беллатрисы были влажными от крови, а под ногтями у нее виднелись красные пятна. Мысли Гермионы метались, отчаянно пытаясь придумать способ сбежать. Палочка в ее руках отказывалась подчиняться любым атакующим заклинаниям, направленным против своей хозяйки, а все вокруг были слишком заняты борьбой с другими Пожирателями смерти, чтобы предложить какую-либо помощь. Взглянув на Драко, она обнаружила, что выражение его лица было намного спокойнее, чем у нее самой, но глаза полнились паникой. По синяку, расползшемуся по его ноге, она поняла, что он повредил лодыжку, так что о беге не могло быть и речи. Она снова потянулась к руке Драко, легонько сжала, чтобы успокоить, а затем встала на ноги, заслоняя его. — О-о-ох, — проворковала Беллатриса, — как мило. Отвратительная грязнокровная сука и мой не оправдавший ожиданий племянник. — Черты ее лица застыли, как лед. — Ты действительно думаешь, что встанешь перед ним и что-то изменишь? Это лишь значит, что я убью тебя первой. Позади Гермионы послышалось какое-то движение; Драко выпустил проклятие, но Беллатриса блокировала его и ответила Обезоруживающим заклинанием, которое выбило палочку Андромеды из его руки и отправило в сторону Нарциссы. — Андромеда не победила меня этой палочкой тридцать лет назад, — сказала Беллатриса. — Неужели ты действительно хоть на долю секунды поверил, что сможешь сделать это сейчас? Драко уставился на нее. — Я уверен, что скажу за себя и Андромеду: «Да пошла ты». Беллатриса провела языком по сколотым, острым зубам и направила палочку на Гермиону. — Вы оба мне надоели. Попрощайся со своей подружкой, Драко. И не волнуйся, скоро ты к ней присоединишься. Гермиона крепко зажмурилась. Она услышала, как позади нее Драко во всю мощь своих легких закричал: «Нет», будто поднялся над всем шумом, эхом разносящимся по Большому залу. Она чего-то ждала. Удара, или боли, или пустоты, но ничего не произошло. Вместо этого она услышала, как Беллатриса тихо выругалась. Открыв глаза, Гермиона заметила, что рукав мантии Беллатрисы опален, и оглянулась через плечо на Джинни, которая стояла на ногах с палочкой, все еще нацеленной и светящейся остатками Инсендио. — Мерзкая Уизли, — тихо прорычала Беллатриса, полная возмущения. Она развернулась всем телом, решительно отвела палочку и проорала: — Авада Кедавра! — Джинни! — крикнула Гермиона. Смертельное проклятие прошло в доле дюйма с Джинни, проскользнуло мимо ее плеча и ударило в пол. Прежде чем Гермиона успела почувствовать хоть малейший намек на облегчение, Беллатриса приготовилась к новой попытке. Но откуда-то слева от Гермионы над толпой проревел знакомый и обычно дружелюбный голос, который теперь звучал яростно и довольно пугающе: — Только не мою дочь, сука! Молли Уизли мчалась к ним с мощью сошедшего с рельс поезда, с раскрасневшимися блестящими щеками и рассеченной губой. Гермиона услышала, как Драко у нее за спиной пробормотал: «Твою ж мать», и поняла его чувства. Никогда еще она не видела Молли такой разъяренной. Она выглядела почти дикой: львица, защищающая своего детеныша и готовая оторвать конечности любому, кто осмелится бросить ей вызов. — С дороги, дети, — приказала она и обратилась к Беллатрисе: — Ты не причинишь вреда моей семье! Назад, дети! Беллатриса снова засмеялась, жестоко и насмешливо. Гермиона воспользовалась этим моментом и повернулась к Драко, бросив поспешную Ферулу, чтобы перевязать его раненую лодыжку, обеспечивая достаточную поддержку при ходьбе. Дернув его за плечи, она практически подняла его на ноги и оттащила на несколько ярдов назад, подальше от Молли и Беллатрисы. Джинни тоже попятилась и теперь с беспокойством смотрела на мать, явно желая вмешаться, несмотря на требования той отойти подальше. Они начали схватку, потоки гневного света вырвались из палочек, как лесной пожар. Они осыпали друг друга проклятиями, но по их виду было ясно, что Беллатриса была более искусной дуэлянткой. Она с такой легкостью избегала атак Молли, дразня противницу между каждым произнесенным проклятием. — Семеро сироток на подходе! — она холодно усмехнулась. — Как же они справятся без своей дражайшей, старой, безвкусной мамочки? — Держись подальше от моей семьи! — резко парировала Молли. Но тут она споткнулась, и Беллатриса быстро произнесла заклинание, сбивая Молли с ног. Торжествующе хихикая, она подготовилась к Смертельному проклятию — последнему удару, — и Джинни с Гермионой бросились вперед, чтобы помочь. Но в этом не было необходимости — перед Молли появился отражающий щит заклинания. Гермиона огляделась в поисках источника магии, и ее взгляд остановился на Нарциссе, которая теперь крепко стояла на ногах, сжимая в кулаке палочку Андромеды. При виде сестры, веселье на лице Беллатрисы заменилось жестоким, безжалостным выражением. Она перевела темные глаза на палочку Андромеды, скривив губы в усмешке. — Что ты собираешься делать, Цисси? — Никогда не угрожай моему сыну, — предупредила Нарцисса. — Никогда не зли мать. — Или двух, — добавила Молли, которая быстро пришла в себя и снова встала на ноги. Наступила пауза, затишье перед бурей. Нарцисса выпустила первое заклинание, и все, что последовало за ним, казалось размытым пятном движений и шквалом мигающих огней. Никаких издевок или смешков не вырывалось изо рта Беллатрисы, когда обе матери бомбардировали ее всем, что имели, поражая свою цель. Гермиона никогда не видела Нарциссу в действии и была в восторге от ее мастерства. Она понятия не имела почему, но предполагала, что яркий образ жизни Нарциссы в элитной семье сделал ее ленивой, однако она была почти такой же быстрой и ловкой, как ее сестра. — Твоя мама удивительная, — сказала она Драко. — Я и понятия не имела. — Как и я. Пот стекал со лба Беллатрисы, ее презрительный взгляд теперь был искажен чем-то похожим на ужас. Она знала, что ее ждет — поражение. Это был лишь вопрос времени. Гермиона не знала, кто использовал Смертельное проклятие, но вспышка рокового зеленого света ударила Беллатрису прямо в грудь. Все замерло, включая и саму Беллатрису, ее глаза закатились, и она с глухим стуком безжизненно упала на пол. Небольшая толпа, собравшаяся понаблюдать за происходящим, взревела от восторга, и Молли с Нарциссой выронили палочки, обменявшись мимолетным взглядом, наполненным взаимопониманием. Призвав свою палочку при помощи Акцио, Нарцисса повернулась к Драко и Гермионе и медленно подошла к ним, тяжело дыша от усталости, но держась гордо, хотя Гермиона видела, что она немного нервничает. Выражение зудящего желания обнять сына — Гермиона помнила то же самое выражение в Мэноре — было запечатлено на лице Нарциссы, но она не протянула руку и не попыталась прикоснуться к нему, когда оказалась достаточно близко. Она просто стояла и смотрела так, словно думала, что забыла, как он выглядит. Гермиона чувствовала ту же слабую тревожную энергию, исходящую от Драко. Он ерзал руками по бокам, сжимая челюсти от неуверенности, что сказать. Наконец Нарцисса выпалила: — Я очень, очень сожалею, Драко. Он смущенно нахмурился. — О чем? Ее взгляд на мгновение задержался на Гермионе, но быстро вернулся к сыну. — Обо всем. Драко глубоко вздохнул. — Мама, я… Громкий, царапающий ухо крик оборвал его, а затем последовал оглушающий взрыв. Казалось, все взгляды в помещении внезапно устремились к чему-то в центре. Гермиона обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть ослепительную вспышку заклинания, выпущенного Волдемортом, которое отбросило Макгонагалл, Слизнорта и Кингсли в сторону, как тряпичных кукол, и продолжало разрастаться. Кто-то наложил огромный щит, чтобы всех уберечь, прежде чем заклинание достигло полной свирепой мощи, а затем наступила долгая тишина. По Большому залу прокатился гул голосов, а потом кто-то крикнул: — Гарри! Это Гарри!