Изоляция

Саундтрек: Shearwater — I'm so glad Angus and Julia Stone — The Devil's Tears Тело Люциуса Малфоя было обнаружено шестого мая, через четыре дня после победы Гарри Поттера над Волдемортом, события, которое стало известно как Битва за Хогвартс. Через два дня после сражения началось восстановление Школы, и профессор Слизнорт обнаружил тело — вернее, его часть — во дворе под обрушившейся стеной. Под обломками лежала левая нога Люциуса, половина туловища и запятнанная Темной меткой рука. Остальные части его тела нашлись только на следующий день двумя аврорами в Малфой мэноре. С помощью избранной группы верных и заслуживающих доверия авроров Шеклболт и Грюм восстановили некое подобие правового порядка в Волшебном мире. Это маленькое импровизированное Министерство, состоящее не более чем из пятидесяти членов, медленно разбиралось с широкомасштабным ущербом, нанесенным всей британской территории, и окружало оставшихся Пожирателей смерти, заключая их в Азкабан, где те и дожидались суда. Шеклболт приказал никому не входить в Малфой мэнор на случай, если Волдеморт, пока использовал поместье в качестве базы, применил силу каких-либо темных артефактов, которые могли навредить любому переступившему порог. После нескольких дней изучения особняка и проверки на наличие охранных и защитных чар с помощью зондирующих заклинаний, появились авроры и обыскали все имущество, чтобы убедиться в его безопасности. Они обнаружили вторую половину Люциуса внутри поместья. Точнее, в спальне Драко. Используя заклинание Приори Инкантатем, авроры подтвердили то, что и так подозревали: во время попытки аппарировать из Хогвартса в Мэнор Люциус Малфой расщепился насмерть. Шеклболт лично сообщил об этом Драко. Драко кивнул, сжал челюсти и просто сказал: — Ясно. Конечно, у Драко мелькнул вопрос: «Какого черта Люциус пытался аппарировать в его комнату?» Вероятно, этого он никогда не узнает, поэтому заставил себя не мучиться анализом всех возможных сценариев. Наверное, ему лучше было бы не знать. В неведении кроется определенная свобода. Прошло два дня. Драко казался невозмутимым, когда Андромеда ловкими пальцами завязывала черный галстук в идеальный узел на его шее. Они молчали: он не комментировал обгрызенные ногти своей тетки, а она не комментировала его напряженные плечи. Заглянув через ее плечо, Драко увидел безмятежно спящего и совершенно умиротворенного в люльке Тедди. Неведение — это блаженство. Пригладив галстук и спрятав его под воротник, Андромеда вздохнула и слабо улыбнулась. — Ну вот, — сказала она, — в этом костюме ты выглядишь весьма элегантно. — Очень на это надеюсь. Черт, ощущение, что это единственное, что я носил на прошлой неделе. С таким же успехом я мог бы в нем спать. Конечно, это было преувеличение. За неделю, прошедшую после Битвы за Хогвартс, Драко посетил трое похорон: Ремус и Тонкс были погребены через три дня после этого события, Тед — на следующий день, а Тео — еще через день, рядом с ним. Четыре человека, трое похорон. Драко узнал о смерти Люциуса всего через час после того, как тело Тео опустили в землю. Когда Драко мысленно возвращался к тому дню, перед глазами вставали размытые образы черных одежд и обеспокоенных карих глаз. Глаз Грейнджер. И, конечно же, этот черный костюм. Мать купила его еще на пятом курсе, сразу после ареста Люциуса. Он надевал его почти год назад, когда впустил Пожирателей смерти в Хогвартс, после чего был вынужден скрываться вместе со Снейпом. Это был единственный костюм в его распоряжении до той ночи. До того момента, когда Пожиратели вторглись в Хогвартс, Драко надевал его только раз — два года назад на суд над Люциусом. В этом была какая-то ирония, но он не обращал на нее внимания. Тогда костюм был немного великоват, но теперь сидел идеально, и это еще больше раздражало. Сегодня пройдут четвертые в его жизни похороны, и он будет наблюдать, как пятое тело погружают в землю, подобно мертвому, пустому семени. Тело Люциуса. Вот уж точно — пустое семя. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Андромеда. Драко пожал затекшими плечами. — Равнодушно. — Я в это не верю. — Ну, именно так я себя и чувствую. Выдохнув, она печально покачала головой. — Ты имеешь право что-то к нему чувствовать, Драко... — Не уверен... — Послушай меня минутку, — попросила она. — Ты думаешь, я ничего не почувствовала, когда узнала о смерти Беллатрисы? Глаза Драко вспыхнули от шока. — Правда? — Да. Она была моей сестрой. — Она убила твою дочь! — Она все еще занимала место в моей жизни, — сказала Андромеда дрожащим голосом. — И когда я узнала, что она умерла, ощутила в сердце слабый, хоть и бессознательный укол — это была печаль. Да, я ненавидела ее. Клянусь душой, я все еще ненавижу ее и, возможно, буду ненавидеть до того одинокого дня, когда умру из-за всего, что она сделала со мной и моей прекрасной семьей. Она украла их у меня... — Андромеда замолчала, вытирая слезы, а затем глубоко, прерывисто вздохнула. — Но когда-то я любила ее. Я любила ее так же, как ты любил Люциуса. Драко опустил глаза. — Я чувствую лишь ненависть. — Нет, это все, что ты предпочитаешь чувствовать, когда думаешь о нем, потому что так легче, — ответила она, положив руку ему на плечо. — Я понимаю. Правда. Но это нормально, Драко. Нормально чувствовать то, что ты не хочешь чувствовать к тем, кто этого не заслуживает. Если бы каждый мог подавить свои чувства к недостойным, мир был бы слишком совершенен. Мы всего лишь люди, но порой, когда чувствуем то, что не должны, мы становимся самой прекрасной версией себя. Драко продолжал изучать пол, неловко шаркая ногами по плитке в кухне Андромеды. Во рту пересохло от отсутствия слов, а в голове было слишком много мыслей. К счастью, пронзительный крик спас его от собственного молчания. Андромеда вздохнула, когда Тедди заплакал в люльке. Задержавшись на мгновение перед Драко, она большим пальцем убрала неподатливую складку на галстуке, а затем подошла к малышу и взяла его на руки. — Он точно будет не из тихонь, — пробормотала она, укачивая Тедди. — Так же, как и его мать. Бедняжка. Наблюдая за ними обоими, Драко почувствовал, как внутри нарастает напряжение — беспокойство, из-за которого все казалось немного выведенным из равновесия. — Дромеда, — медленно начал он, — как, черт возьми, ты это делаешь? — Делаю что, дорогой? — Продолжаешь жить. Она оторвала взгляд от плачущего внука. — Я должна. — Но ты потеряла всех. — Нет, — ответила она. — У меня есть и Тедди, и ты. Драко нахмурился. — Разве нас достаточно? — О боже, — пробормотала она, ужаснувшись тому, что он задал этот вопрос. — Ну конечно же. Без сомнения, вас обоих более чем достаточно. И, разумеется, со мной другие Просветленные. Блейз, Майлз, Трейси, Милли... Я очень люблю всех вас. Это может показаться глупым, но я… Мне нравится считать себя кем-то вроде вашей тетушки... — Ты гораздо больше этого, Дромеда, — заверил он, и она улыбнулась в ответ. — И для Тео тоже. — Да. Бедный Тео. — Мне так и не удалось поблагодарить тебя, Дромеда. За то, что согласилась похоронить Тео рядом с Тедом. Ты не была обязана этого делать. — Честно говоря, я польщена тем, какое влияние оказал мой муж на кого-то столь травмированного, как Тео, чтобы он попросил... Я так горда. Ими обоими. Еще один пронзительный звук прорезал воздух. Когда засвистел чайник, крики Тедди стали громче, как будто он пытался перекричать свист. — О боже, — пробормотала Андромеда. — Давай его сюда, — сказал Драко, указывая на Тедди. — Я подержу. — Нет-нет, мы же не хотим помять твой костюм. — Дромеда, все в порядке, — настоял он, осторожно забирая Тедди. — Меня совершенно не волнует, как будет выглядеть мой костюм на похоронах Люциуса. Казалось, Андромеда хотела что-то сказать, но, видимо, передумала и направилась к кипящему чайнику. Прижавшись к груди Драко, Тедди перешел с плача на тихое сопение и нежные, характерные звуки, которые издают новорожденные. За последнюю неделю Драко прошел ускоренный курс по уходу за ребенком от Андромеды и Гермионы и, честно говоря, постепенно привык к этому. — Ты ему нравишься, — сказала Андромеда. — Гермиона пойдет с тобой на похороны? — Нет. Она предложила, но я сказал, что ей там делать нечего. У нее вообще нет причин оплакивать Люциуса. — Тогда где же она? Прошлую ночь она провела здесь или на площади Гриммо? — Здесь, но сегодня утром вместе с остальными отправилась в Хогвартс, — объяснил он. — Разве ты не слышала, как они собирались? — Мне показалось, я слышала, как уходили Милли и Трейси, но не остальные, — рассеянно сказала Андромеда. — Знаешь, Милли уезжает сегодня вечером. — Правда? — Хочет пожить какое-то время у дяди в Глостершире. Я познакомилась с ним вчера, он хороший человек. А Луна и Блейз на выходных переезжают в дом Ксенофилиуса, тот уже отремонтирован. — Майлз и Трейси тоже, — сказал Драко. — Майлз унаследовал дом после гибели отца на войне, думаю, они планируют туда перебраться. Слышал, как они это обсуждали. Скоро ты избавишься от всех нас. — ...Да. Заметив нотку грусти в голосе Андромеды, Драко посмотрел в ее сторону. — Что случилось? — Ничего, — быстро ответила она, но затем задумчиво склонила голову набок. — Конечно, я знала, что скоро вы все уедете. Ваше проживание здесь всегда было лишь временным, но мысль о том, что в доме станет тихо... ну, не совсем тихо, здесь же Тедди, но все же... Ее голос растворился в красноречивом молчании, которое заставило Драко слегка нахмуриться. Внимательно изучая Андромеду, он попытался поставить себя на ее место. Она едва ли была молода; к тому времени, когда Тедди станет подростком, ей будет далеко за шестьдесят. Напряжение последней недели — все смерти и попытки заглушить скорбь, вызванные заботой об этом малыше, — уже добавило седины в волосах и морщин на лице. Когда она наклонила чайник, чтобы налить немного воды в кастрюлю, Драко обратил внимание, что ее руки слегка подрагивают, и, несмотря на все усилия скрыть это, заметил следы слез на ее щеках, которые были там почти каждое утро. Она невозможно хорошо справлялась, почти на нечеловеческом уровне, но у него сложилось ощущение, что с течением времени трещины в ее показной стойкости только начнут углубляться. Точно так же, как здания, даже самые сильные и гордые люди могут оказаться избитыми и потрепанными временем, если не войной. Тедди заснул на руках у Драко, поэтому он осторожно вернул его в люльку, уложив так, как Андромеда показала ему несколько дней назад. — Знаешь, Дромеда, — начал Драко, — я хотел тебя кое о чем спросить.

***

Это выглядело жалко, правда. Чудовищно жалко. Кроме двух молодых добровольцев, которых Шеклболт вежливо попросил помочь с захоронением Люциуса на семейном кладбище Малфоев, там присутствовали лишь двое: Нарцисса и Драко. Драко держал мать за дрожащую руку, когда она яростно вытирала слезы, которые текли по щекам во время церемонии. Если это можно назвать церемонией. Нарцисса произнесла несколько слов, и на этом все; тот факт, что она даже не спросила Драко, хочет ли он что-нибудь сказать, говорил о многом. Но она была права, что не спросила его об этом. Если бы он мог, то вообще не присутствовал бы здесь. Похороны заняли менее десяти минут, и на этом все закончилось. Люциус исчез навсегда, на глубине шести футов, не прощенный и не забытый. Надпись на его надгробии, как и сама церемония, была поразительно короткой: «Здесь покоится Люциус Арманд Малфой 1954–1998 Обретший вечный покой». Когда Драко и Нарцисса шли по дорожке, пролегающей от места захоронения через сады поместья, они увидели небольшую группу авроров у главных ворот. Предварительные расследования и обыски все еще проводились с целью обнаружения опасных артефактов, которые Волдеморт мог использовать во время своего пребывания в Мэноре. В результате Нарцисса остановилась в одном из летних домов Малфоев неподалеку от Блашфордских озер. — Я уже говорила с Грюмом, — начала она слегка охрипшим голосом. — Он сказал, что обыск в поместье может затянуться на месяцы. Драко нахмурился. — Месяцы? — Да. Очевидно, они уже что-то нашли. — Значит, ты и дальше планируешь оставаться в Блашфорде? — спросил он. — Пока не разрешат вернуться? Нарцисса остановилась, и Драко тоже. — Вообще-то, я хотела с тобой это обсудить. — Хорошо, — сказал он осторожно. — Все в порядке? — Пожалуй, да. На некоторое время я хочу уехать из Британии. — Ты уезжаешь? — Не знаю, хватит ли у меня сил вернуться в Мэнор, Драко, — печально вздохнула она. — Слишком много плохого там случилось, и я… не могу переступить его порог. Драко колебался, сбитый с толку. — Но... куда ты отправишься? — У нас есть собственность на Гернси, так что... — Гернси? На острове? — Послушай меня минутку. Я знаю, это довольно далеко, но если мне что-то понадобится, я могу связаться и с британским Министерством, и с французским. — Она посмотрела себе под ноги. — Самое главное, что там меня никто не знает. Остров изолирован. Знаешь, ко мне уже обратились с расспросами о Люциусе несколько полных надежды журналистов... — Пошли их подальше. — Драко! — Она нахмурилась. — Я хочу какое-то время побыть вдали от всего этого, по крайней мере до тех пор, пока все не успокоится. Он изо всех сил старался не понимать, но не мог. Он точно понимал, что происходит у нее внутри. Вечером в день Битвы, когда солнце только начало опускаться за холмы и все вокруг оказалось залито оранжевым светом, Макгонагалл попросила внимания выживших. Все присутствующие приняли участие в двухминутном молчании, подняв светящиеся палочки над головами в знак уважения к павшим. После этого Макгонагалл поведала о невиновности Снейпа и заявила, что его будут помнить как героя. Она также обратила внимание на других — как она их называла, «неожиданных героев», — среди которых были его мать, он сам и другие Просветленные. Драко подозревал, что главной причиной этого было сдерживание скептических взглядов, которые бросали на них весь день, и в каком-то смысле это сработало. Но люди также заметили, что имя Люциуса не попало в этот список, и многие видели, как он расшвыривался заклинаниями и проклятиями во время Битвы. Все знали, что из себя представлял Люциус, хоть и не настолько, чтобы не задавать лишних вопросов. Как и к Нарциссе, к Драко также обратилась пара самоназванных журналистов, расспрашивая о его личном опыте во время войны, включая подробности о Люциусе. Разница между Драко и его матерью заключалась в том, что рядом с ним была Грейнджер. Грейнджер — лучшая подруга Спасителя Поттера и, вполне возможно, самая любимая и уважаемая ведьма-подросток в Великобритании на данный момент. Одним лишь взглядом, полным едва заметного предостережения, Грейнджер могла сдержать вечно любопытствующую прессу, позволяя Драко избавиться от необходимости иметь дело с любыми надоедливыми дураками, которые считали, что имели право лезть в его личную жизнь. Он был парнем Гермионы Грейнджер, и этот титул, безусловно, сейчас имел свои преимущества. А как называли его мать? Нарцисса Малфой, вдова Люциуса Малфоя, Пожирателя смерти, убившего подростка. Даже при поддержке Макгонагалл и Гермионы, а также зная, что Нарцисса работала с Орденом, люди все еще были настороже, и он мало что мог с этим поделать. Умы людей — опасно упрямые механизмы, которые часто ищут грязные и скандальные истории для собственного развлечения, независимо от рассуждений их чуть более мягких сердец. Он не винил мать за желание уехать. Если бы не Грейнджер, он бы уже аппарировал на другой конец света. — Правильно, — пробормотал он. — Я понимаю, но... сколько ты планируешь оставаться на Гернси? — Точно не знаю, по крайней мере год. — Целый год? Какого... Я думал, ты говоришь о месяце или двух. Ты уверена, мам? — Уверена, Драко. Мне необходимо... вырваться отсюда, — сказала она. — И я хотела узнать, не хочешь ли ты уехать со мной. Лицо Драко вытянулось. — Уехать с тобой? — Послушай, ты не обязан. Тебе скоро исполнится восемнадцать, и ты получишь наследство... — Мама... — Но если ты беспокоишься, что не сможешь часто видеться с Гермионой, она может приехать и остаться там, когда захочет... — Нет, дело не в этом, — сказал он, тяжело выдохнув, чтобы успокоиться. — Мама, я не могу остаться с тобой, и дело не в Грейнджер. — О, — пробормотала она, явно пытаясь скрыть разочарование. — Что ж, я понимаю... — Я разговаривал с Андромедой и спросил, могу ли я жить с ней, — выпалил он. — Я буду жить с тетей Дромедой, мам. Ее глаза расширились от удивления. — Ох. Ясно. Что ж… это... — Она приняла меня, несмотря на всю историю с нашей семьей, — продолжил он, надеясь на понимание. — Она заботилась обо мне, хотя с самого начала я отвратительно вел себя с ней. А теперь она одна, присматривает за внуком. Ее муж, дочь и зять были убиты, у нее совершенно никого не осталось... — Кроме тебя, — перебила Нарцисса с несчастной улыбкой. — Кроме меня, — повторил он. — Я ей многим обязан. Я помогу ей с малышом и просто... буду рядом. Она мне небезразлична, и… — Он нервно вздохнул. — ...я надеялся, что вы сможете помириться. — Ах, — прошептала она, — понимаешь... легче сказать, чем сделать. — Сейчас вы обе нуждаетесь друг в друге. Вы обе потеряли любимых... — Драко, я не разговаривала с ней почти тридцать лет. И то, что я ей сказала... никто не должен говорить сестре такое. — Но она простила меня, и тебя... — Я не простила себя за сказанное, — печально призналась Нарцисса. — Мои слова были... были ужасны... — Мама... — Но может быть, теперь, когда нас связываешь ты... Возможно, я смогу навестить ее и посмотреть, что из этого выйдет. Драко кивнул, хотя и подозревал, что она говорит это скорее для него. — Обязательно. — Возможно, — повторила она. — Но ты все еще намерена переехать на Гернси? — Да. Но, как я уже сказала, ты можешь добраться туда через каминную сеть, а после нескольких визитов — просто аппарировать. — И… ты не против, что я останусь с Андромедой? Она колебалась, задумчиво поджав губы и глядя на него с лицом, выражающим нечто среднее между обидой и гордостью. Но уже через минуту она снова улыбнулась и, коснувшись его щеки, погладила большим пальцем. — Конечно, я буду ужасно по тебе скучать, — мягко произнесла она, — но думаю, что твое решение остаться с Андромедой — правильное. И я… довольна им. Он с облегчением выдохнул. — Спасибо. Драко позволил матери притянуть его ближе и заключить в отчаянные, сокрушительные объятия. Он также позволил ей всплакнуть на плече, пока не почувствовал, как слезы просачиваются сквозь рубашку и обжигают кожу. Они стояли так довольно долго; Драко подозревал, что это можно было посчитать продолжением похорон Люциуса. Когда Нарцисса отстранилась, то крепко сжала его руку, словно боялась, что он вдруг исчезнет. — Ты в порядке? — спросил Драко. — Да, в порядке. Просто веду себя как глупая старуха. И сейчас она действительно выглядела старой, измученной. — Пойдем, — сказал он и потянул ее за собой. — Я аппарирую с тобой обратно в Блашфорд. — Драко, — внезапно выпалила она. — Я сегодня мало говорила о твоем отце, потому что знаю, что ты все еще злишься... — Мама, — устало простонал он, — прошу... — Но ты должен его простить. Не сегодня, не завтра, даже не через десять лет. Но однажды ты должен его простить. Если позволишь этому гневу гноиться внутри всю оставшуюся жизнь, он будет преследовать тебя. Понимаешь? — Пойдем, мама, я провожу тебя домой. Она продолжала стоять на своем: — Ты понимаешь? — Нет, не понимаю, — сухо ответил он. — Нисколько. — Тогда, пожалуйста, подумай о том, за что ты просишь Андромеду простить меня, — выпалила она, затаив дыхание. — Это совсем другое! — Неужели? Возможно, у нас с твоим отцом были разные жертвы и при разных обстоятельствах, но наши преступления были одинаковыми. Я отреклась от члена своей семьи, потому что она влюбилась в магглорожденного. Он посмотрел матери прямо в глаза и схватил ее за плечи, пытаясь унять дрожь в руках. — Но ты же никого не убивала! — выплюнул он сквозь сжатые зубы, а затем резко прошептал: — Ты не убивала Тео. Ты не убивала моего друга. Нарцисса склонила голову. — Ты прав. Не убивала. — И Тео... Ты же знаешь, с чем ему пришлось столкнуться. Знаешь, каким дерьмом был его отец, который стремился оставить собственного сына настолько травмированным, насколько только может быть человек, не будучи мертвым! Тео полз по жизни, пока отец давил ногой ему на спину! А потом он наконец освободился, и у него появился... шанс. Шанс исцелиться, и Люциус, блядь, украл его! Он украл шанс, он украл Тео! — Драко сделал вдох, от которого содрогнулось все тело. — Вот поэтому я его не прощу! — крикнул он. — Ты думаешь, дело лишь в том, что он отрекся от меня? Это не так! Я ожидал этого! Но уж точно не думал, что Люциус убьет моего друга! Понимаешь? Нарцисса посмотрела на Драко, и ее нижняя губа задрожала. Теперь, слушая его слова о том, как отцы ломают собственных сыновей, она поняла, что и Драко был сломлен Люциусом. И это раздавило ее. Оглянувшись через плечо на свежее надгробие Люциуса, она подумала, будет ли всегда чувствовать эту бессмысленную, бесполезную преданность мертвому мужу — к Пожирателю смерти, — бьющуюся в сердце. Она безжалостно боролась с более разумной преданностью Драко — сражение между разумом и сердцем. Это ранило, и она чувствовала, что боль будет продолжаться еще какое-то время. Просто порой она забывала. Забывала, что ее покойный муж убил парня. Забывала. Она обессилено потянула Драко за руку. — Пожалуйста, ты не мог бы проводить меня домой? — Мама, прости, — сказал он уже спокойно, — я не хотел кричать на тебя, но... — Я знаю, дорогой. Просто я готова уйти.

***

С хлопком аппарации, звенящим в ушах и усиливающим его и без того неумолимую головную боль, Драко появился на поле для квиддича возле Хогвартса. Огляделся по сторонам. Прошла неделя после Битвы, и Хогвартс уже выглядел в разы лучше. Но в этом-то и заключалось чудо магии: всего лишь несколькими взмахами волшебной палочки можно было переместить и сложить обломки. Да и уборка не была проблемой, в отличие от ремонта, который займет много времени. Теперь, глядя на возрождающийся замок, он видел ущерб, нанесенный бастионам и башням, уходящим высоко в небо. В одних зияли дыры, другие, казалось, опасно накренились на бок, а третьи почти полностью исчезли, оставив на своем месте лишь скелет из цепких брусьев. Силуэт Хогвартса изменился настолько, что Драко изо всех сил пытался сориентироваться, пока тащился вверх по тропинке, намереваясь найти Грейнджер. Проходя по Хогвартсу, он встретил множество людей, которые делали все возможное, чтобы залечить раны замка. Одни вежливо кивали ему в знак приветствия, другие воздерживались. Лонгботтом — спасибо ему в третьей степени — даже помахал Драко с широкой улыбкой. Драко понятия не имел, что на это сказать, поэтому просто кивнул в ответ и продолжил свой путь, опустив глаза, чтобы Лонгботтом не поддался искушению начать разговор. Через несколько шагов он столкнулся с Блейзом и Луной, восстанавливающими один из классов. — Привет, Драко, — беззаботно поздоровалась Луна. — Мне нравится твой костюм. — Я надел его на похороны. — Понимаю почему. Он мрачный и депрессивный. — Как и этот разговор? — парировал Драко, не обращая внимания на сердитый взгляд Блейза. — Кто-нибудь видел Грейнджер? — С сегодняшнего утра ее не встречал, — ответил Блейз. — Как прошли похороны? — Очень весело, — съязвил он, закатывая глаза. — Расскажу позже, мне нужно кое о чем поговорить с Грейнджер. — О чем-нибудь захватывающем? — спросила Луна. — Нет, проныра, — нахмурился он, отворачиваясь. — Если увидите, скажите, что я ее ищу. Он направился в Большой зал, который стал неофициальной базой по восстановлению Хогвартса; это место казалось идеальным. За исключением нескольких царапин и трещин, Большой зал остался в хорошем состоянии; в его центре находился импровизированный командный пункт. На некоторых факультетских скамейках были разложены заметки о наиболее пострадавших частях замка, там же располагалась зона пополнения сил, — управляемая мадам Розмертой и Амброзиусом Флюмом, — в которой все желающие могли свободно перекусить во время перерыва. Драко окинул взглядом Зал в поисках выдающейся лохматой головы Гермионы, огляделся еще раз, потому что иногда она убирала волосы в пучок. Поняв, что ее здесь нет, он повернулся, чтобы уйти и поискать в другом месте, но, ослепленный яркой вспышкой рыжих волос Уизли, остановился. Рон и Кэти стояли возле столов с едой, непринужденно болтая и потягивая воду, очевидно, отдыхая после восстановления Хогвартса. Драко подумал, не спросить ли Уизли о местонахождении Грейнджер, но как раз в тот момент, когда он решил, что будет легче отыскать ее самому, тот его заметил. С неохотой, которую Драко даже не пытался скрыть, — а если и пытался, то не очень хорошо, — Уизли пробормотал что-то Кэти и подошел к нему. — Малфой, — неловко поприветствовал Рон, засовывая руки в карманы. — Это... ужасная одежда для уборки. — Я с похорон, — просто ответил он. — О… э-э, — заикаясь, пробормотал Рон. — Ты... все нормально? Драко вопросительно изогнул бровь. — Да ладно, Уизли? Хочешь провернуть это притворное приятельское дерьмо? Мы договорились быть вежливыми, а не дружить. Потому что если ты будешь устраивать подобную херню при каждой встрече, я лучше прямо сейчас брошусь с обрыва. — Обещаешь? А посмотреть можно? Помимо воли, Драко ухмыльнулся и сказал: — Это уже больше похоже на правду, Уизли. — Да, лучше остановимся на вежливости, — кивнул Рон. — Ты все же сволочь. — Как и ты, — парировал он. — Грейнджер видел? — Последнее, что я слышал — она была наверху с Гарри и Макгонагалл. Думаю, они занимались Гриффиндорской башней. — Отлично, — сказал Драко, отворачиваясь. — Не за что, Малфой! — крикнул Рон. — Ты придурок, Уизли! Развернувшись в сторону ближайшей лестницы, Драко направился к Гриффиндорской башне. Или попытался. В любом случае, он вряд ли был знаком с маршрутом к этому общежитию, а поскольку Хогвартс был сильно поврежден, было легко потеряться. Некоторые лестницы — в том числе главная — оказались по-прежнему неприступными, заблокированные коридоры создавали запутанные лабиринты, а отсутствие многих стен означало, что можно было оказаться снаружи, даже не имея такого намерения. После нескольких неудачных обходов Драко поднялся по пятой по счету лестнице в башню Гриффиндора. Все портреты были сняты и перенесены в помещение для хранения, так что Драко свободно проскользнул внутрь и немедленно ощутил порыв ветра. Пройдя через общую комнату и обогнув перевернутые стулья и столы, он последовал за источником свежего воздуха в большой читальный зал, в котором зияющая дыра в стене позволяла ветру проникать внутрь. Среди развороченных книжных полок стояли Грейнджер, Макгонагалл и Поттер, обсуждая пробоину в стене и размахивая палочками, чтобы убрать часть мусора, разбросанного по комнате. В мешковатом красном свитере и огромных джинсах, заляпанных пылью и грязью, Гермиона выглядела так, будто ее протащили через вспаханное поле, но это лишь заставило Драко весело усмехнуться. Особенно когда он посмотрел на свой безупречный сшитый на заказ костюм. Она заметила его прежде, чем он успел что-то сказать, пробормотала извинения, отошла от остальных и бросилась к Драко. Ее лицо было напряжено от мрачного предчувствия, когда она обвила руками его шею и обняла так крепко, что он чуть не задохнулся. — Я думала о тебе все утро, — сказала она, ослабляя объятия. — Черт побери, Грейнджер, кажется, ты мне что-то сломала, — простонал он, потирая затылок. — С чего бы это? — Я так волновалась за тебя! — О, ради Мерлина... Вы с Дромедой что, сговорились? Потому что сегодня утром она тоже устроила мне нагоняй. Гермиона нахмурилась. — Мы обе заботимся о тебе, и мы обеспокоены... — Но я в порядке... — Ты не в порядке, Драко. — Грейнджер, посмотри на меня, — тихо сказал он, ожидая, пока она это сделает. — Я действительно в порядке. Но завтра все может измениться. Или послезавтра. Или, возможно, через несколько недель. И когда я буду не в порядке, ты узнаешь об этом первой, а может, и единственной. Но сегодня, клянусь, я в порядке. Гермиона с минуту изучала его прищуренными глазами, а затем медленно кивнула. — Ладно, — вздохнула она. — Ладно, ты в порядке. Так... как все прошло? Кто-нибудь еще... — Объявился? Нет, только мы с мамой. — Как она? — Не так уж и хорошо. И она тоже... — он умолк, когда вспомнил, что находится в пределах слышимости Макгонагалл и Поттера, который, похоже, не особо скрывал, что подслушивал. — Грейнджер, мы можем куда-нибудь пойти? Мне нужно тебе что-то сказать. — Ладно, — ответила она. — Вообще-то, я хочу показать тебе кое-что. Без дальнейших объяснений Гермиона схватила его за руку, вытащила из башни и повела по небольшому коридору в сторону. Окружение казалось ему знакомым, но Драко не мог понять как и почему, поэтому просто позволил вести себя, пока они не остановились у алькова, в тени которого пряталась дверь. Только когда Гермиона потянулась к ручке, Драко понял, куда она его привела. Их комната. Вернее, их прежний дортуар. Первое, что заметил Драко — в стенах не было дыр, а потолок и пол были целы. Это не значило, что помещение не пострадало. Как и везде в замке, бо́льшая часть мебели была перевернута, в комнате валялись различные вещи. Дверь в старую спальню Грейнджер была сорвана с петель, открывая вид на полностью разбитое окно. Дверь в ванную оказалась открыта, и Драко увидел на полу несколько разбитых плиток, лежащих подобно случайно разбросанной мозаике. Он пересчитал их: семнадцать. Его прежняя спальня была закрыта, и он не ощутил ни малейшего желания заглянуть внутрь, ведь после начала отношений с Грейнджер, он все равно не проводил там много времени. Вдруг он заметил на полу то, что заставило его остановиться; в горле образовался комок. Это была та самая книга, которую Грейнджер попросила его прочитать несколько месяцев назад — биография Мартина Лютера Кинга. Изображенный на обложке мужчина смотрел на него теплыми, улыбающимися глазами. Драко наклонился, чтобы аккуратно поднять книгу, а затем поставил ее на пустую полку так, чтобы видеть дружелюбное выражение лица Кинга. Когда он повернулся к Грейнджер, она внимательно следила за его движениями. — Все очень хорошо сохранилось, — сказала она, указывая на дортуар. — Пара небольших сколов и царапин, но ничего непоправимого. На самом деле, вероятно, это одна из лучших комнат, которые я видела во всем замке. Драко кивнул. — Здесь все в очень хорошем состоянии. — Не знаю почему, но я хотела тебе показать. Думала, будет... приятно увидеть, как хорошо дортуар пережил войну. — Да, — просто ответил он, все еще оглядываясь по сторонам. — Но все равно довольно... странно здесь находиться. — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — согласилась она, приблизившись к Драко. — Даже не знаю почему, но это правда странно. Как будто меня окружают призраки. Каждый дюйм этой комнаты пробуждает воспоминания. — И не все из них хорошие. Гермиона нахмурилась. — Да, не все. Но большинство из них. Находясь здесь, я вижу, как мы читали Шекспира, готовили утренний чай... — ...катались на коньках на Рождество, смотрели из окна фейерверки, — добавил он, наклоняясь и неторопливо ее целуя. Поцелуй оказался не очень долгим, но теплым и нежным, вкуса яблочного сока. Он отстранился, ухмыльнулся и сказал: — И, разумеется, весь секс. Гермиона улыбнулась и закатила глаза. — Тебе обязательно нужно все опошлить? — Обязательно, — пожурил он, украдкой поцеловав еще раз, прежде чем повернуться к спальне Гермионы. — Особенно когда я вхожу сюда. Эй, Грейнджер, как насчет быстренького... — Не заканчивай фразу, — упрекнула она. — Что ты хотел мне сказать? Что-то о матери? Веселье исчезло с лица Драко. Смахнув осколки стекла с подушек, он уселся на подоконник и пригласил Гермиону присоединиться к нему. — Мне стоит волноваться? — спросила она, осторожно продвигаясь вперед. — Нет, просто подойди сюда. Они сидели рядом, свесив ноги из разбитого окна. Солнце успокаивающе грело их лица, несмотря на завесу тумана, окутывавшую золотистое сияние; сразу за территорией Хогвартса небольшое стадо фестралов грациозно летело на юг со стаей ласточек. Звуки людей, восстанавливавших замок, время от времени подхватывал своенравный ветерок, но по большей части здесь было тихо — достаточно тихо, чтобы Драко мог слышать, как Гермиона нервно постукивает по оконной раме. — Грейнджер, тебе действительно не о чем беспокоиться, — сказал он, беря ее за руку, чтобы она перестала стучать. — Клянусь. Я просто хотел сказать, что мама решила уехать на некоторое время... — Ты уезжаешь? — выпалила она. — Нет, Грейнджер, успокойся. Я не уеду. Мама переезжает на Гернси, и, по-видимому, Грюм сказал, что какое-то время никто не сможет войти в Малфой мэнор. Хотя я и не планировал возвращаться туда после... — ...всего, что там произошло. — Вот именно, — кивнул он. — Но это все равно не имеет значения. Сегодня утром я разговаривал с Дромедой, некоторое время я поживу у нее. Глаза Гермионы расширились. — Правда? — Ей понадобится помощь с Тедди, и я не хочу, чтобы она была одна. Конечно, она хорошо со всем справляется, но я посчитал, что ей нужен кто-то рядом, и когда спросил, могу ли остаться, она показалась довольно счастливой. — Думаю, это отличная идея. Думаю, это... очень благородный поступок. — Никакого благородства, Грейнджер, просто ответная услуга. Она помогла мне, когда я нуждался в этом, и теперь я ей отплачу. — Ну, я нахожу это благородным, — настояла она, сжимая его руку. — Так... это все? Ты из-за этого заставил меня волноваться? — Ты сама себя заставила. — Ты был крайне серьезен. — Я серьезный человек, Грейнджер. — Хм-м, — рассеянно протянула она. — Ну, если это все, что ты хотел, тогда у меня тоже есть кое-какие новости. Драко заинтересованно поморщился. — Мне стоит беспокоиться? — Нисколько. Я разговаривала с Макгонагалл, и она решила, что все семикурсники получат возможность в сентябре вернуться в Хогвартс, чтобы сдать ЖАБА и закончить школу должным образом. Я решила, что обязательно это сделаю. — Правда? И вернуться может кто угодно? — Кто угодно. Драко склонил голову, тщательно обдумывая новую информацию. — Как считаешь, она позволит вернуться мне? Гермиона в замешательстве посмотрела на него. — Я… не думала, что ты захочешь. — Ну, я облажался на шестом и седьмом курсах. Мне бы пригодилась любая помощь. Как по-твоему, Макгонагалл позволит мне на выходных навещать Андромеду? — Не вижу причин отказать. Ты уверен, что хочешь вернуться? — Пожалуй, да. Я совсем не знаю, чем хочу заняться. Всегда предполагалось, что я унаследую от Люциуса семейное дело, но думаю, об этом стоит забыть, — вздохнул он, пожимая плечами. — Или я мог бы получить какую-нибудь профессию, пока решаю, что делать дальше. Гермиона нежно улыбнулась ему. — Только посмотри на себя, какой же ты благоразумный. — Кроме того, все может сложиться довольно неплохо. Ты снова станешь Главной старостой девочек, и я смогу пробираться в твой дортуар, чтобы... — Драко. Макгонагалл уже предлагала, и я отказалась. В прошлый раз, когда я была Старостой, Хогвартс оказался почти разрушен. Он усмехнулся, но смех быстро угас. Фестралы и ласточки исчезли вдалеке, и облако поплыло в сторону солнца, накрывая темным одеялом. Они оба подрагивали в тени, близко прижимаясь друг к другу. — Как твои родители? — спросил Драко. — О них есть какие-нибудь новости? — С тех пор, как я разговаривала с австралийским Министерством в четверг, никаких новостей, — мрачно ответила Гермиона. — Я просто жду подтверждения дня, когда смогу отправиться в Брисбен и попытаться вернуть им память. — Волнуешься? Она посмотрела на нервные движения своих рук. — Я... я знала о вероятности того, что не смогу все исправить, когда решила применить к ним Обливиэйт, так что... Наверное, нужно просто подождать, и мы узнаем. Драко мог сказать, что она не хотела говорить об этом. Честно говоря, эта щекотливая тема уже несколько раз поднималась в течение последних дней, и медлительность процесса означала, что ничего нового сказать по этому поводу было нельзя. Когда через два дня после Битвы Гермиона впервые связалась с австралийским Министерством, она плакала и кричала, а затем снова плакала, но с тех пор она очень мало говорила о родителях, и Драко не собирался заставлять ее обсуждать их больше, чем ей хотелось. Солнце все еще пряталось за густой тучей, и короткий, но резкий порыв ветра заставил Гермиону содрогнуться. Подавив собственную дрожь, Драко сбросил пиджак и накинул ей на плечи, но она попыталась увернуться. — Нет, я грязная, — сказала она. — И тебе завтра снова нужно его надеть. — Очищающие чары со всем справятся, — настоял он. — В любом случае, я подумываю надеть завтра другой костюм. Например, ярко-желтый. Думаю, Снейп оценил бы иронию. Гермиона улыбнулась, натягивая пиджак. — Что думаешь о похоронах Снейпа? — Честно говоря, без понятия, — признался он с задумчивым выражением лица. — В смысле, я знал его с детства, но не в таком смысле. Мы не были особенно близки, но он всегда находился рядом. И он был таким странным человеком. Думаю, я нахожу его еще более странным после того, как ты рассказала мне о его жуткой одержимости матерью Поттера. — Тебе это показалось жутким? — Немного. Он был одержим женщиной, которая умерла семнадцать лет назад. — Это была не навязчивая идея, а безответная любовь, — возразила Гермиона. — Опасная и трагически красивая. И я думаю, что делать что-либо во имя любимого — это замечательно, но делать ради того, кто тебя не любит — возможно, самое близкое к совершенству, на которое может надеяться любой человек. Когда Гарри объяснил все, что сделал Снейп, я потеряла дар речи. — Потому что ты романтик, Грейнджер, — сказал он. — Но да, я на самом деле уважал этого человека и осознаю, что он для меня сделал. Когда ты рассказала мне о его чувствах к матери Поттера, я понял его слова. — О чем ты? — Я не говорил? Я видел его, когда пытался найти тебя во время Битвы. — Ты упомянул, что вы пересеклись сразу после смерти Пэнси, но почти ничего не говорил о его словах. — Заинтригованная, Гермиона склонилась ближе. — Что он тебе сказал? — Что мне стоит быть благодарным за то, — объяснил он тихим и задумчивым голосом, — что ты тоже меня любишь. — Я правда тебя люблю, — призналась Гермиона с улыбкой. Наклонившись, она поцеловала Драко в щеку, не обращая внимания на его слегка раздраженное и задумчивое выражение. Похлопав его по ноге, она переместила вес, чтобы подняться с места и сказала: — Пойдем, нам нужно вернуться и… — Грейнджер, подожди минутку, — бросился он, хватая ее за руку, чтобы удержать. — Мне нужно кое-что сказать. Посмотрев с любопытством, Гермиона повернулась лицом к Драко, чувствуя серьезность в его голосе. — В чем дело? — Я просто... Мне нужно, чтобы ты поняла, — нерешительно прошептал Драко, глубоко вздохнув. А потом продолжил: — Я никогда не стану человеком, который будет говорить, как мне повезло, что у меня есть ты, даже если и знаю, что это так. Я никогда не стану человеком, который каждый день будет говорить, как ты прекрасна, даже если это так. И я никогда не стану человеком, который каждый день будет говорить, как я люблю тебя, даже если это так. Все действительно так, Грейнджер. — Я знаю, — ответила она. — Знаю. — И мне жаль, что я никогда не стану таким человеком... — Драко, не надо... — Нет, Грейнджер, дай мне закончить, — перебил он. — Мне жаль, что я не скажу тебе об этом, но я буду показывать, пока ты не велишь мне прекратить, и, возможно, даже тогда я не остановлюсь. Мы неизбежно будем ругаться и кричать друг на друга, говорить глупости, но они ничего не будут значить. Сказанное мною прямо сейчас — совершенно серьезно, и это единственное, что имеет значение. Ты понимаешь? — Конечно, понимаю, — спокойно ответила Гермиона. — Я знаю, что все будет хорошо, Драко. Даже лучше, чем хорошо. Уверена, что в будущем нас ждет еще больше препятствий и проблем, но худшее уже позади — и мы выжили. Драко не ответил; он просто наблюдал за ней, но был вынужден прищуриться, когда это упрямое облако, наконец, соскользнуло со своего места, открывая путь солнечным лучам. Свет заглянул в спальню, как старый друг, заливая каждый изгиб и угол ослепительным сиянием, и тепло коснулось их лиц. Купаясь в лучах солнца и чувствуя себя полностью удовлетворенной, Гермиона наклонилась вперед, целуя Драко еще раз — просто быстрый поцелуй, чтобы насладиться почти ностальгическим моментом на их разбитом подоконнике. Когда они оторвались друг от друга, Драко воспользовался случаем и оглядел комнату, размышляя, кого поселят здесь и поймут ли они значение того, что произошло в этих стенах. Он гадал, будут ли они скользить по кафелю в ванной, или готовить на кухне чай по-магловски, или смотреть фейерверки из окна, или читать книги на подоконнике. — Пойдем, — сказала Гермиона, прерывая его размышления, и поднялась на ноги, — нам многое нужно восстановить. Мы пробыли здесь довольно долго. С каким-то странным чувством неохоты, которое он на самом деле не понимал, Драко покинул дарящий ощущение безопасности подоконник и прошел за Гермионой, которая покинула свою прежнюю спальню и направилась в гостиную. Следуя за ней, он все еще ловил себя на том, что оглядывался, внимательно изучая комнату, выискивая новые воспоминания в тихих деталях дортуара. К тому времени, как добрался до двери, он тщательно осмотрел каждый дюйм и расстояния, но все же, переступая порог, оглянулся через плечо, в последний раз окинул все взглядом и закрыл за собой дверь. И дортуар — их дортуар — опустел.