Жертвенник

      Недовольно почесав затылок, пристукивая костями при этом, Эррор уселся на диван. Отлично, Инк что-то там себе понял, а Дрим его покрывает. «Наилучший» расклад дел, явно «в пользу» Глюче. — Идиоты, — тихо прокомментировал действия Мечтателя и Художника, затем не менее тихо рыкнул, только вспомнив об их поступке. — Мое терпение на исходе. Теперь пусть хоть в лепешку разобьются, но расскажут мне о том, что задумали.       Ошибка переживал. Не то, чтобы думать о том, что с этими двоими обалдуями чего-нибудь нехорошего случится, хотя и этот вариант развития событий не отбрасывал, а просто слегка нервничал. Он никогда не отрицал, что Инк, пустоту его дери, чертовски умный, и этот чертовски умный малый мог самостоятельно прийти к какому-нибудь выводу, а с помощью, к слову, тоже неглупого, Дрима, так и подавно. Их дуэту нет равных в отрасли разгадок загадок и построению хитроумных планов. И сейчас они чувствовали себя словно в своей тарелке. Вот только вместо этой тарелки сейчас были судьбы сотен миров и сотен тысяч монстров и людей, в том числе и Эррора. Если о первом он даже не догадывался, то во втором был уверен на все сто. Ведь он, Глюче, со своим хваленым недоверием ко всему и вся, доверился Инку, отдавая, по сути, свой секрет ему в руки. И пока Ошибка тут просиживал шорты, Творец, Эррор был уверен, продолжал рассуждать.       Когда Дрим ушел восвояси, Инк все так же продолжал писать. Пока память не начинала подводить, он должен был использовать момент по максимуму. И в планах, дабы достичь этого максимума, было посвятить еще кое-кого в сложную ситуацию. Пока Творец мог, он будет рассказывать всем своим самым доверенным лицам о своем прошлом, о своих ошибках. Да, это непросто, однако это необходимо, уж, если он все-таки хочет всех спасти. И, если у Художника это не выйдет, простить подобного он себе уже не сможет. Именно на эту попытку были поставлены все козыри, и если она с треском провалится, то всю жизнь можно будет считать полностью слитой. А демон продолжит тешиться над добычей. И жертвой.       Собирать все листы бумаги, ручки, карандаши и блокноты с травы пришлось долго — уж слишком много канцелярии валялось тут и там. Но сделать это было нужно, при чем в срочном порядке — никто из посторонних эти записи увидеть не должен был, особенно если этот кто-то — это Найтмер, или кто-нибудь из его окружения. Тогда о спасении целой мультивселенной уже можно было и не мечтать, забив на столь добрый жест и отбросив все планы в долгий ящик. А ведь на эту попытку Инк поставил все, что имел: весь опыт, что вынес из прошлых жизней, все связи, которые обрел. Имея при себе, по сути, только надежду и веру, он уже достиг чертовски многого. И отступать сейчас просто не имел права, хотя на деле же просто не мог. Уже через несколько дней судьба всего населения мультивселенной будет написана руками Художника, который и рисовать-то на самом деле ненавидел. Однако пришлось научиться, чтобы исправно выполнять свой долг, да латать свежие раны на себе как можно быстрее.       В планах Инка следующим слушателем этих словоизлияний на очереди был Гено. Решиться рассказать всю правду ему было чертовски сложно, даже Дриму было легче, ей богу. Художник, естественно выпив перед этим красок, чувствовал ужасную вину перед другом за все ошибки, которые совершил. За всю ту боль, которую принес. И сейчас было вовсе не важно, помнил ли этого сам Развалинка или нет. — Инк? — Гено сидел на темном, казалось безграничном, полу мрачной и бесконечно черной пустоты. — Ты ведь не так давно у меня был, что-то случилось?       Художник выглядел куда более мрачным, чем обычно. Именно это и стало последней каплей сомнений, принадлежавших именно этому самому Гено. Казалось, что Творец выглядел мрачнее самой мрачной тучи, а аура, что исходила от него, была наполнена практически искусно подделанным негативом. Краски очень хорошо справлялись с работой выдавать себя за настоящие эмоции. — Можно и так сказать, — Инк сел напротив своего друга, ничуть не скрывая свой практически замогильный вид. При Гено он мог позволить себе такую роскошь: оставаться таким, какой он на самом деле есть. — Разговор будет очень долгим. И, скажу сразу, не держи ни на кого зла. Можешь свести клин в меня, но не вини в этом никого. И тем более себя.       Развалинка удивленно взглянул в глаза своему другу. Зрачки в его глазницах сейчас были до того серые, необычные, что в них и смотреть было неудобно. Все ведь привыкли видеть в них разноцветные фигуры разных форм и размеров. А сейчас там так пусто и черно-бело. Вернее, черно-серо. — Рассказывай, — сколько Инк себя помнил, Гено всегда был таким. Прямолинейным, возможно временами строгим. А временами даже очень строгим. И тем не менее, каждый раз, приходя к нему на поговорить, Художник в который раз убеждался, что выбрал хорошего друга. Ведь Развалинка всегда был и есть тем монстром, который ни под какими пытками не оставит друга в беде. Жаль только, что его отношение к Творцу вполне может кардинально измениться через пару-тройку десятков минут. — Я весь во внимании.       Тихий и размеренный топот, медленно приближаясь с каждой секундой, становился все громче и громче.Скелетик, сидевший тише воды и ниже травы до того, как услышать эти шаги, немного склонил голову в сторону неизвестного гостя. — Хей, малыш, — незнакомец уже подошел вплотную к юному Художнику; он легонько погладил белый костяной череп и натянуто улыбнулся. — Вижу, тебе немного одиноко.       Творец смотрел на него, не испытывая никакого дискомфорта по отношению к персоне, стоящей напротив. Если быть точным, то не испытывая вообще ничего. — Я узнаю твой голос, — тихо произнес Инк, немного прикрывая глазки от легких поглаживаний. Он только сейчас понял, насколько эта улыбка напоминает оскал. — Мы не знакомы?       Ребенок не произносил ни единого лишнего слова. Говорил ровно столько, сколько хотел услышать в ответ. Любого такое поведения напугало бы до навязчивых мурашек по всему телу. Но только не этого демона. — Возможно, — парень обошел вокруг скелета, рассматривая его с каждой стороны. Словно прикидывал, насколько сильно на него повлияли все события. — Но ты меня, скорее всего не помнишь.       Вместо вопроса, Художник вопросительным взглядом посмотрел на незнакомца, немного повернувшись на белоснежном полу. Ни единого лишнего слова, лишь душераздирающе пустой взгляд, не предвещающий ничего. Просто ничего. — Спрашиваешь, почему? — ухмылка стала до того широкой, что уже, даже отдаленно, вовсе не напоминала располагающую к себе улыбку. — Боюсь, я не смогу тебе этого объяснить. — Жаль, — на фоне хриплых и, местами, язвительных фразочек этого парня, голос Художника звучал до того невинно и непринужденно, что Творец вовсе и не выглядел живым. Возможно, существующим, но уж точно не живым. — И чему же ты жалеешь?       Инк пожал плечами. Как обычно, все без лишних слов и действий. Только то, чего требует ситуация.