Проклятье

      Интересно, как устроена память. Мы забываем дни, месяцы, иногда смутно помним целые годы нашей жизни. А некоторые моменты врезаются туда намертво. Иногда сущие глупости вроде того, что Геллерт пьёт чай с сахаром, не размешивая. А иногда и того глупее.              Тот день открывался в памяти легко, как зачитанная до дыр книга с картинками. Альбус шёл через сотни раз пройденное вдоль и поперёк поле. Густая трава неохотно приминалась под летними открытыми туфлями, колола щиколотки. Волосы тянуло туго завязанной голубой атласной лентой. Искрящаяся белизной ткань сорочки хрустела от переизбытка крахмала.              Альбус жадно вглядывался в мелькающие вдалеке силуэты и каким-то образом узнал нужный ещё до того, как разглядел светлые, выгоревшие волосы, знакомую вытянутую фигуру, стремительно быстрый шаг.              Есть люди, которые преображаются в движении. Геллерт из их числа. В любом его статичном положении за версту несло претенциозностью. Он любил, когда на него смотрят, и старался показать себя с выгодной стороны.              В движении прорывалось настоящее. Трудноуловимое для описания, но чёткое для понимания: такой, как он, снесёт с ног и не заметит.              Геллерт махнул ему рукой и побежал навстречу. Альбус расплылся в улыбке и ускорил шаг. Они почти столкнулись где-то на середине, неловко затормозив друг напротив друга.              — Привет! — Альбус убрал руки в карманы. — Чем займёмся?              — Рад, что ты спросил, — Геллерт взял его под руку и повёл в направлении деревни. — Сегодня нас ждёт путешествие.              — В таком случае мне нужно зайти домой предупредить своих.              — Тебя даже не интересует, куда мы направляемся? — Геллерт засмеялся.              Альбус легкомысленно пожал плечами. И вскоре об этом пожалел.              — Сплав по реке?!              Геллерт, делая вид, что не слышит, отсчитывал монеты рыбаку за лодку. Погода стояла дивная, жаркая. Вода очень даже привлекательно журчала, если бы не одно «но».              — А что тебя смущает?              — Ничего, кроме того, что я в белых штанах. Только постирал. Неужели нельзя было предупредить заранее?              — Так ведь ты не спрашивал.              Рыбацкая лодка, которую они одолжили на день, недалеко ушла от увеличенного в длину корыта. От неё за милю несло тиной и водорослями. Вдвоём они спустили на воду видавшую лучшие дни деревянную посудину, попутно измазав ноги в вязком иле. Обувь побросали в лодку, кое-как забрались внутрь. И снова заспорили, как же иначе.              Геллерт устроился, забросив ногу на низкий борт. Альбус задумчиво разглядывал попорченные грязью края штанин. За вёсла никто не брался.              — Итак? — Геллерт сложил руки на груди.              Альбус непонимающе приподнял брови. Возле берега раздавалось кваканье лягушек.              — Ты собираешься нас везти или нет?              — Позволю себе напомнить, что идея была твоей.              — И?              — И. Вот лодка, вот вёсла. Не хочешь приступить?              — Не хочу. Кроме того, я не умею.              — Что? — Альбус расхохотался. — Ты собираешься организовать революцию и не умеешь управлять лодкой?              — Не вижу никакой взаимосвязи…              Грести, конечно, пришлось Альбусу.              Они задумали спуститься вниз по течению Эйвона, просто так, без цели. Посмотреть, что там дальше за Годриковой Впадиной. Странно, но такая идея никогда не приходила Альбусу в голову, хотя он бывал здесь каждое лето. И даже лодкой с переменным успехом мог править, в отличие от Геллерта, выросшего в поместье рядом с большим городом.              Сил много не требовалось. Течение несло их вперёд, мимо со скоростью проносились похожие друг на друга деревья, стоявшие поодаль приземистые домишки, островки речных песчаных пляжей. Солнце слепило бликами от воды, и Альбус щурился не то от них, не то от удовольствия. Было что-то привлекательное в том, чтобы просто отдаться стихии, позволить нести тебя силе, превосходящей твою собственную.              Позже Геллерт всё же пересел на вёсла. Наверное, нехорошо так смеяться над попытками начинающего, но Альбус не мог себя сдержать. Когда их в десятый раз закружило на одном месте, Геллерт раздражённо отбросил вёсла.              — Больше кататься я с тобой не поеду.              — Конечно, не поедешь, — серьёзно кивнул Альбус, пряча улыбку, — потому что не сдвинешься с места.              После этого Геллерт чуть не перевернул их обоих, пытаясь столкнуть его в воду.              Они высадились на грушевидном речном острове, как только разглядели золочёную полоску суши без отвесных берегов. К тому моменту оба смертельно выдохлись, поэтому, вытянув лодку на сушу, сразу повалились без сил на мокрый песок, и Альбус уже нисколько не беспокоился о своём белом костюме.              Вытянувшись на песке — близко, голова к голове — они обсуждали предстоящие планы. Забавно, что их обсуждения в то время не касались близкого будущего. Всякие мелочи вроде где и как они будут жить, куда денется семья Альбуса, где начинать вербовать последователей. Но с высоты идейного полёта всё это и не было важно.              Ближайшее будущее казалось чем-то вроде лужи, которую они с лёгкостью перемахнут и перейдут к основному пути. Юность не терпит мелочности и материализма.              Наговаривая, Геллерт удобства ради повернул к нему лицо. Альбус даже не расслышал, что именно он сказал. Зато почувствовал тёплое дыхание на щеке. И хриплый надломанный голос в самое ухо с резко взлетающей и падающей интонацией.              Сегодня было жарко. Альбус стёр пот с висков и медленно выдохнул.              — Почему ты вздыхаешь?              Альбус вздрогнул.              — Альбус, ты ведь сам видишь. Магический мир прогибается под маглами. А они на месте не стоят. Потянем время — и головы нам уже не поднять.              — Да, согласен…              Голос скрипнул, как плохо смазанная телега. Альбус прочистил горло и поспешно сел, отодвинувшись чуть дальше.              — Но в Британии нам будет сложно протолкнуть эту идею. Даже с твоим напором и моими друзьями. Британское министерство магии ни за что не пойдёт на такие глобальные изменения. Есть порядок, устоявшийся ещё с конца семнадцатого века. И маги, а в частности министерство и аристократы, будут держаться за него до тех пор, пока он работает.              Во взгляде Геллерта мелькнуло недоумение. Он сел по-турецки. Из-под закатанных штанин теперь виднелись голые загорелые коленки.              — Порядок устоялся давно, говоришь. Так и что, что давно? И в каком страшном сне это можно назвать порядком?              Альбус предпринял попытку возразить, но Геллерт остановил его, раздражённо махнув рукой.              — Нет, не хочу тебя слушать. Напомни, за что ты получил ту свою награду по зельеварению?              — Награду? — Альбус вскинул брови. — А, ты про кубок. На самом деле далеко не самое выдающееся из того, что я делал, — Геллерт закатил глаза. — Но, видимо, одно из наиболее полезных. Я улучшил животворящее зелье. Дело было на седьмом курсе. Учить и писать нужно было много, спать мало. Запасы животворящего улетали со свистом. Конечно, когда оно мне понадобилось, зелий уже не осталось. Что ж, ничего страшного — подумал я. Сделаю своё. Наивно, конечно… Его делать месяц из-за листьев цапня, которые нужно вымачивать двадцать восемь дней. Меня такой расклад не устроил, и после ряда экспериментов оказалось, что цапень вполне можно заменить алихоцией. Если смягчить реакцию настойкой полыни. А к чему ты спрашиваешь?              Геллерт удовлетворённо кивнул.              — Видишь, как всё просто. Способ был сложный, и ты нашёл, как сделать его удобным. Если нам тяжело что-то поднять или просто долго, мы предмет левитируем. Если хотим пить, а до воды далеко, используем Агуаменти. Любой человек стремится к упрощению, к тому, чтобы сделать жизнь немного комфортнее. И никто не видит в этом ничего странного. Так почему мы цепляемся за такую очевидно отягчающую вещь, как Статут секретности? Разве это удобно? Разве хорошо?              — Несопоставимые по масштабу вещи, — Альбус засмеялся.              — И в чём же разница? Кроме того, что Статут секретности причиняет не в пример больше боли, чем необходимость подождать месяц, пока приготовится зелье?              Альбус молчал. Ему не хотелось об этом думать. Но чем дальше заходили их планы, тем более очевидно выпирала эта проблема.              — Как бы мы ни старались… не получится избежать недовольных, уйти от протестов. Кто-то возмутится, кто-то захочет… выступить против нас.              Геллерт нахмурился.              — Тем хуже для них.              Разговор обмяк, будто приложенный камнем. Альбус нервно заёрзал. Снять Статут секретности — отличная мысль. Написать новую страницу в истории, вдохновить людей… сама перспектива грандиозных начинаний распаляла. Но идти против людей, воевать, даже — вполне возможно — убивать. Это совсем другая сторона медали, страшная и неприятная.              Альбус совсем не был уверен, что у него получится.              — Честно говоря, не ожидал от тебя такого ханжества, — Геллерт дёрнул губой, обнажая зубы. — Да, конечно, будут противники. Да, кого-то нужно будет поставить место. Да, если люди невежественны и убеждению не поддаются, здесь ничего не поделаешь. За наше счастье и будущее воевать нужно. Что может быть естественнее?              — Мне не нравится идея убийства, Геллерт, — Альбус поморщился. — Хотя я не могу отрицать, что в твоих словах есть правда.              Геллерт ничего не ответил, чему-то усмехнулся, рассеянно растирая песчинки между пальцами. Альбуса это раздражало. Вот похожие моменты, когда он переставал понимать, что значат его молчание, усмешки, улыбки. А то единственное, что приходило в голову, не радовало. Альбус недотягивал до того, чего от него хотел Геллерт. Он тонул там, где Геллерт плавал, как рыба. И уплывёт ведь, пока Альбус будет ждать своего чуда.              Высоко в небе со счастливым стрекотом носился косяк стрижей. Пахло июльской цветущей водой. Геллерт рассеянно блуждал глазами по облакам и прибрежным камышам. Альбус, положив подбородок на колени, посматривал на него.              У Геллерта сжатые губы, которые расслабляются только когда он улыбается или смеётся. Если разглядывать его в профиль — как сейчас — кажется, что все кости его лица, выпирая, рвутся вперёд. Он почти никогда не смотрит под ноги, из-за чего то и дело спотыкается, хотя страшно не любит выглядеть смешно.              Выгоревшие пшеничные пряди гуляли по его лицу, забираясь в глаза и задевая губы. Геллерт любил зачёсывать волосы назад одним размашистым движением ладони. Но почему-то не сейчас. Смотрел перед собой с туманной задумчивостью в глазах, будто не здесь и не в себе.              Ветер всё трепал его волосы. У Альбуса пересохло горло и загорелись зудом пальцы сжатой в кулак руки.              — Нам, наверное, сложно друг друга понять, — медленно произнёс Геллерт.              Как будто сквозь зубы влили пинту лимонной кислоты.              — Что?              — Я говорю… Говорю, что тебе сложно, потому что ты не знаешь, как идти против течения. Ты же у нас звёздный мальчик, — Геллерт хмыкнул.              Альбус открыл рот, чтобы возразить, но вовремя сообразил притихнуть.              — А ты? Всё время против течения?              Геллерт спустил ноги на воду. Альбус, как в зеркале, последовал его примеру. Тёплая вода лизнула пятки. У берега вода всегда теплее. Пока не заплывёшь на глубину.              — А как ты думаешь? Меня ведь отчислили.              — За идеи… Немудрено, если ты высказывал их в схожем ключе, как когда мы познакомились. Людям бывает страшно.              — Меня отчислили не только из-за идей.              Альбус искоса взглянул на него и тут же наткнулся на прямо обращённые глаза. Испытывающие. Казалось бы, куда больше. Альбус и так кладёт на стол всё, что у него попросят. Остаётся утешиться тем, что Геллерт пока спросил не всё.              — Вставай, — Геллерт протянул руку. — Хочу кое-что тебе показать.              Они пошли по узкому пляжному берегу. Слева нависали высокие мягкие кусты, справа плескались волны, выбрасываясь на тёмный от влаги песок. Босые ноги оставляли на нём белые разводы, исчезавшие так же быстро, как круги на воде. В предплечье то и дело врезался локоть Геллерта, когда он пытался активно жестикулировать.              Альбус не смотрел специально, но взгляд выхватывал нагретое солнцем розовое ухо с заправленным за него пшеничным волосом, белозубый вечно смеявшийся оскал, живые блестящие глаза.              Геллерт взял его под руку, и Альбус не смог бы сейчас согнуть твёрдо прямую спину даже под угрозой Авады Кедавры.              Было нервно. Альбус не мог уловить почему, но чувствовал желание разорвать их странное молчание во что бы то ни стало.              — Ита-ак, — Альбус пихнул его в бок, — неужели я, наконец, услышу за что тебя на самом деле отчислили? Правду?              Геллерт загнал улыбку в угол рта.              — Надейся.              — О, да хватит тебе уже. Это не очередная игра.              — Всё игра.              Альбус закатил глаза. Геллерт ещё помолчал, видимо, подбирая подходящие слова, и неспешно начал рассказ.              — Знаешь, меня всегда привлекала древняя магия. Настоящая магия. Когда наши предки ещё не знали, какими словами это обозвать, но сила уже существовала. Сырая, неуправляемая, могущественная. И сила находила выход, — Геллерт бросил на него быстрый взгляд.              Раньше Альбус и не думал, что взгляд на кого-то может слепить не хуже яркого солнца. Глаза переметнулись сами. Альбус сделал вид, что рассматривает противоположный берег.              — И какая магия тебя привлекла? Кстати, ты хотел что-то показать, разве нет?              Геллерт надолго замолчал, пиная мелкие камни и обдирая прибрежные кусты.              — В доисторические времена в числе первых маги взялись осваивать стихийную магию. Призывать ветер, дождь. Огонь, если надо согреться…              — Да-да. Небо голубое, корень из ста двадцати одного — одиннадцать, цикуту не надо использовать как приправу. Весьма познавательно.              Геллерт посмотрел исподлобья.              — Ты вынуждаешь меня наложить Силенцио. Или просто завязать тебе рот.              Альбус рассмеялся и показал ему язык.              — Хорошо, умник. Тогда расскажи мне сам, как они применяли такие сильные стихийные заклинания. Без палочки, а?              — Признаться, — Альбус вскинул брови, — не то чтобы я об этом задумывался.              — И ты ещё называешь себя гением, — Геллерт ухмыльнулся. — А я скажу тебе как.              Альбус не успел заметить, откуда Геллерт выхватил нож. Маленький, с серебряной ручкой. Скорее всего, Батильда использовала его для резки бумаги. Больше напугало, зачем Геллерт носил его с собой.              — Кровь! Они использовали магию крови, — нож победным жестом метнулся вверх. — Источник нашей магии совсем не в палочке, Альбус. Магия прямо здесь. Буквально течёт под нашей кожей. Проткни — и польётся рекой.              Альбус не мог оторваться, испытывая такую хорошо знакомую с Геллертом смесь испуга и любопытства.              — Ты, конечно же, решился на эксперименты. И видимо, даже для преподавателей Дурмштранга это оказалось слишком. Я надеюсь… никто не пострадал?              Геллерт переменился в лице и резко качнул головой.              — Нет-нет. То есть да, ты прав, я изучал это на практике. Мои сокурсники согласились поучаствовать добровольно. А что? Всем было интересно. Да и нет в этом ничего опасного, если не… увлечься. Но я бы никогда. Я отлично себя контролирую. Как ты вообще додумался до этого?              — Прости, я не это хотел спросить, — Альбус потянулся погладить его по спине и уронил руку, не дотянувшись. Геллерт уже унёсся вперёд. — Расскажи лучше, что ты обнаружил?              — Силу. Ты даже не представляешь, как выпущенная наружу кровь увеличивает силу. Даже палочки не нужно. А уж с ней… А если бы это была Бузинная палочка. Только представь! Впрочем, даже это не всё. Я пытался проверить, увеличивают ли мощь чувства. Простая логика. Сердце бьётся быстрее, ток крови тоже ускоряется, так может, и магия?..              — И? — Альбус даже дышать перестал.              Геллерт замедлил шаг. Что-то новое, лихорадочное было в его лице. Как перед открытием могилы Певерелла. Как в моменты, когда он говорил о Дарах, об идее объединения миров маглов и волшебников.              — Ты мне и расскажи.              Альбус не сразу сообразил. Светлые вихры взлетели от рывка в его сторону. И полной неожиданностью — горячее сухое прикосновение на губах. Не поцелуй даже, как будто в него просто резко выдохнули весь воздух из лёгких, влажно припечатав губами.              Больно полоснуло ладонь. Геллерт стоял, прислонившись грудью к его плечу, приложив его палочку в бегущую узкой струёй кровь по ладони. И кричал что-то в ухо. Альбус слышал, только смысла не понимал.              — Быстрее! Колдуй любое! Альбус! Ну!.. Твари раздери тебя, хватит стоять столбом!              Альбус всё-таки что-то произнёс. Или не успел. Одного шевеления замороженной мысли хватило, чтобы нечто мощное вырвалось, как из отпущенной катапульты. Вспышка лишила зрения.              А в следующую секунду… Альбус почти не удивился, увидев реку в пламенном зареве. Бегущая вода вспыхнула и загорелась. Полыхнула на десятки метров вперёд.              — Вот она. Видишь? Высшая Магия… Видишь? Альбус?              Альбус рассеянно кивнул.              Вода горела ещё с полминуты, пока они зачарованно наблюдали за ней с берега. Геллерт всё держал его за руку, сжимая вместе с ним палочку. Альбус слышал своё и его дыхание рядом с ухом.              Он ощущал себя легко-легко, размякшим, как после того, как они с Элфиасом первый раз попробовали крепкий табак, который привезли его родители из путешествий. Только пульс стучал в висках кузнечным молотом.              Когда от огня остался только густой пар, Геллерт быстро отшагнул от него, и Альбус чуть не потерял равновесие.              — Ну что? Видишь?              Альбус глупо смотрел на губы, произносившие слова, и неожиданно для себя не мог выдать ничего, кроме глупого мычания.              — Ты… Что это, твари забери тебя, было?              — А, это. Нужно было чем-то тебя шокировать, понимаешь?              Геллерт, взяв его под руку, повёл дальше. Как ни в чём не бывало. У Альбуса сердце билось через такт, а ему ничего.              — Для сильного всплеска нужна интенсивная эмоция. Боль, эйфория, экстаз, агония — что-нибудь такое. Сойдёт и просто сюрприз. Вот что ты почувствовал сейчас? — Геллерт с любопытством заглянул ему в лицо.              — Я? — рука змеёй выскользнула из-под захвата.              И в следующее мгновение Альбус понял, что бежит к лодке.              — Ты куда?              — Уже поздно, надо домой!              Альбус кричал не оборачиваясь. Он бы трансгрессировал, не вспомни вовремя про лодку, которую нужно вернуть. Поэтому Альбусу пришлось провести ещё несколько часов, неловко глядя на собственные колени, пока Геллерт управлялся с вёслами.              Мысленно Альбус поносил себя последними словами. Он знал, что ведёт себя, как последний трус. Другой бы или возмутился, или осмелел, а Альбус только убегал взглядом и прятал руки в карманы. В этом смысле он завидовал Геллерту и очень, очень хотел быть, как он: не бояться ничего и делать, что хочется. Но не получалось. Сказать честно, вообще никогда не получалось.              Геллерт вёл лодку и смеялся над этим поцелуем, как над очень удачной шуткой. Альбус громко хохотал вместе с ним и плескал на себя холодную воду.              

***

      Другой плотно впечатавшийся в памяти вечер произошёл ненамного позже их экспериментов с магией крови на берегу Эйвона. Или много. Время вообще странно тогда текло.              Поздний вечер, как и всегда, проходил за бурной перепиской. Маглы, маги, слияние, правление, идея! Альбус сосредоточенно вывел последние буквы подписи, подрагивающими пальцами запечатал конверт и отправил сову в ночное небо.              Ответа пришлось ждать долго. Альбус торопливо прохаживался среди стеллажей, часто поглядывая за окно. Однако ни через пять, ни через десять, ни через двадцать минут письмо не пришло.              Альбус занервничал. Среди его школьных друзей казалось аксиомичным, что Альбус Дамблдор не мог сказать ничего глупого. Геллерт был настроен гораздо более критично. Если, на его взгляд, Альбус нёс страшную чушь, он именно так и говорил, не смягчая и не изворачиваясь. И если считал сказанное гениальным, так же легко и искренне осыпал одобрением.              Не отвечать вовсе было для него в новинку. Что его могло отвлечь? Или может, настолько отвратить от письма. Альбус поднял рваным почерком написанный черновик и внимательно перечитал:       

Геллерт!

      Твой тезис о том, что правление волшебников ПОЙДЁТ НА ПОЛЬЗУ САМИМ МАГЛАМ, на мой взгляд, является решающим. Действительно, нам дана огромная власть, и, действительно, власть эта даёт нам право на господство, но она же налагает и огромную ответственность по отношению к тем, над кем мы будем властвовать. Это необходимо особо подчеркнуть, здесь краеугольный камень всех наших построений. В этом будет наш главный аргумент в спорах с противниками — а противники у нас, безусловно, появятся. Мы возьмём в свои руки власть РАДИ ОБЩЕГО БЛАГА, а отсюда следует, что в случае сопротивления мы должны применять силу только лишь в пределах самого необходимого и не больше. (Тут и была твоя главная ошибка в Дурмштранге! Но это и к лучшему, ведь если бы тебя не исключили, мы бы с тобой не встретились).       

Альбус

             «Власть эта», «это необходимо», тут же «в этом». Минус десять баллов Гриффиндору за провальное красноречие. Альбус отбросил лист и, устав метаться, усадил себя за чтение.              После щелчка пальцев настольная лампа замерцала и ярко озарила письменный стол. На краю лежали одолженные у Геллерта «Путешествия Гулливера». Получив в рекомендации книгу с красочной детской обложкой, Альбус даже не скрыл недоумения.              — Что это ещё такое?              Геллерт многозначительно усмехнулся и настойчиво подвинул книгу ближе по столу.              — Увидишь. Поверь, очень любопытно.              Альбус поверил. Геллерт не жаловал художественную литературу, так что сказка наверняка должна быть не так проста.              Прочитав первые пятнадцать страниц, Альбус заскучал и привычно решил проверить книгу на следы магии. Просто обмениваться книгами скучно. Часто ценность была не во всём повествовании в целом, а в каких-то отдельных главах, абзацах. Порой, важных не самих по себе, а тем, на какие мысли они наталкивали.              Альбус не любил портить бумагу, но для Геллерта ему хотелось подчёркивать и дополнять своими комментариями. Так что они часто оставляли друг другу послания, зачаровывая магией так, чтобы те не были видимы обычному взгляду.              На титульном листе проступили знакомые согнувшиеся вправо неказистые буквы. Альбус улыбнулся– как будто Геллерт сидел сейчас напротив — и вчитался в смысл:              

Всё-таки решился читать? Иди на страницу, где остановился сейчас.

      Альбус отлистал до пятнадцатой страницы и прочёл:              

Скучно? Страница 214

      Перелистнув до двести четырнадцатой страницы, он нашёл следующий выделенный абзац:              Но особенно сильное отвращение испытал я к новой истории. Узнав подноготную людей, которые в течение минувшего столетия были окружены громкой славой и вершили судьбы целых народов, я понял, что продажные писаки и подкупленные историки держат мир в величайшем заблуждении. Они приписывают воинские подвиги трусам, мудрые советы — дуракам, искренность — льстецам, доблесть — предателям отечества, набожность — безбожникам, а правдивость — клеветникам. Мне открылось, сколько подлецов занимали высокие должности, пользовались доверием, почётом, властью и всяческими благами.              И снизу приписка почерком Геллерта:              

Что-то напоминает, верно? В конечном счёте не так уж сильно мы отличаемся. А знаешь… Страница 44

      Альбус нетерпеливо добрался до нужной страницы и с удивлением прочёл:              

Обернись.

      Он нерешительно взглянул через плечо. Его встретила темнота полуосвещённой комнаты. Никого, конечно, не было. Стеллажи, кровать, шкаф, силуэт комода в дальнем углу.              По позвоночнику пробежала дрожь от тянущего из открытого окна воздуха. С улицы доносилось тихое скрипение деревьев, голоса ночных птиц, звуки неясных шорохов, скрежет по черепице.              Скрежет по черепице. Да вряд ли… И всё же Альбус поднялся и неслышно подошёл к едва колыхавшимся шторам.              Посторонний звук как будто прекратился. Альбус с сомнением вглядывался в плотную ткань гардины, а затем резко одёрнул её. За ней ему улыбнулось лицо Геллерта.              — Ты?! — спохватившись, он понизил голос. — Ты как здесь оказался?              Геллерт расплылся в ещё более широкой улыбке и, толкнув Альбуса в плечо, залез на подоконник. Альбус таращился на него с немым удивлением, как если бы увидел живого лепрекона, спустившегося к нему по радуге. Это, конечно, было выдумкой, но Альбус любил магловские сказки не меньше историй волшебников.              — Ты научился какой-то магии призыва через книгу…              — Что? — Геллерт всё ещё улыбался, но уже более озадаченно.              — Неважно. Как ты… а как же барьер?              Геллерт, словно не расслышал его.              — Я не мог сидеть дома. Scheisse, Альбус… — серые глаза взволнованно заблестели. — Я прочёл! Я прочёл и понял, что на такое нельзя ответить бумажкой, только лично. Ради высшего блага. Für das größere Wohl. Это einfach… идеально. Идеальный слоган, которого мы хотели! Что ты так смотришь? Неужели не понимаешь?              Альбус понимал, но кажется, не до конца. И совсем оторопел, когда Геллерт схватил его за обе ладони и закружил по комнате, задев их неловким вальсом книжный шкаф.              — Умник! Ты хоть понимаешь, как это хорошо?              — Что, Геллерт? Что хорошо?              — Твоё письмо! «Ради высшего блага», это же идеальный лозунг!              Тёплое освещение керосиновой лампы выхватило его радостное лицо. И весь он казался совсем не в себе. Больной, лихорадочный и странный. В настолько экзальтированном состоянии Альбус его ещё никогда не видел.              Он хватался то за свою голову, то за Альбуса и совсем не контролировал голос, так что Альбус вздрагивал на каждой его взлетающей вверх звонкой интонации.              — Весь дом спит, Геллерт… Тише.              Но Геллерт совершенно его не услышал.              — Подожди. Сядь! Я всё думал, как мы это подадим. И я придумал нам речь!              Альбус покорно сел. Геллерт беспокойно зашагал по его комнате. Также резко остановился и внезапно приосанился на манер оратора. В глазах плясало, смеялось, горело.              — Смотри. Слушай!              И Геллерт начал:              — Леди и джентельмаги!              — Может, лучше «друзья»? — улыбнулся Альбус, подперев щёку рукой.              — Может, и друзья, — покладисто согласился Гелерт. — Или братья. И сёстры тоже. Как думаешь, к нам присоединятся женщины?              Свет луны и лампы смешивался на лице Геллерта. Падал, расползаясь причудливыми тенями на его скачущих жестах и мимике. Всё, что он говорил, — выжатая эссенция их разговоров. В комнате, в лесу, у реки. Альбус всё смотрел на него и думал: а ведь такой, как он, действительно — действительно — изменит мир.              Геллерт был очень хорош в обмане. Более того, вводить в заблуждение, играть с людьми — всё это ему нравилось. Многие ночи у Альбуса проходили за долгими размышлениями, что же было правдой, а что нет. Он просеивал через мелкое сито каждую фразу, боясь однажды осознать, что совсем не знает этого человека. Однако сейчас, когда Геллерт говорил о том, что, правда, имело для него колоссальное значение… в нём можно было видеть настоящее. Всё его поведение — только туман, напускное, которое позволяет сделать жизнь капельку интереснее, но ведь главное совсем не это.              Он любил людей. И он по-настоящему, из самой глубины сердца хотел сделать мир лучше. Этой ночью Альбусу показалось: он всё наконец понял о Геллерте.              Его мечта о всеобщем благе была, вероятно, самой искренней чертой во всей его странной натуре. Гораздо искреннее, чем у Альбуса, и намного сильнее.              В груди замерло, как от испуга, и так и не отпустило.              — Как тебе? Ну? Хорошо?              Альбус натянуто улыбался и хлопал в ладоши, и, кажется, глаза всё равно сказали больше, потому что Геллерт самодовольно ухмыльнулся.              — А ну-ка, теперь ты!              — Что? Нет-нет-нет…              — Давай! Ты хочешь, чтобы я взял самое трудное на себя? Нет уж, практикуйся! Давай же, Альбус, я хочу послушать.              Они поменялись местами. И Альбус не мог счастливо не улыбаться, видя с каким неподдельным восторгом на него смотрели.              Они проговорили полночи. Геллерт валялся на его кровати, широко раскинув руки, и говорил увлечённо, как маленький ребёнок.              — Как думаешь, у нас получится?              — Конечно. Конечно, получится.              За разговорами они устали. Геллерт что-то бормотал, привалившись щекой о его колено. Альбус предложил расстелить постель и, как в прошлый раз, трансфигурировать кресло в кровать, но как-то не получилось.              Они погасили лампу и улеглись вдвоём, едва помещаясь на кровати-полуторке. Альбус, умостившись боком, продолжал говорить до тех пор, пока не понял, что Геллерт спит.              Казалось, только сейчас наступила ночь. Сквозь сумрачное окно разрывались сверчки, тихо ухала сова. Альбус лежал без движения. Он никогда ни с кем не спал на одной кровати. Разве что совсем в глубоком детстве с Аберфортом, но это было так давно. Теперь он боялся дышать. Что если Геллерт проснётся…              Подушку и одеяло он отдал Геллерту, и всё равно мучился от жары. Ветер утих, открытое окно находилось слишком далеко, дуновение воздуха разбивалось о длинную череду книжных стеллажей и до них не долетало.              Альбус изо всех сил пытался уснуть. Он настолько крепко сжимал веки, что заболели глаза. В тишине громко дышал Геллерт. И все простыни и окружающий воздух пропитались им.              Альбус задумался: можно ли описать запах человека хоть какими-то словами? Сладкий? Горький? Всё не то. Это ни с чем не сравнимое ощущение, просто ты узнаёшь его из сотни других.              Геллерт пах… пряно. Так, что даже если пытаешься не вдыхать, запах забивается в ноздри и нечем перекрыть. Альбус тихонько поёрзал занемевшим телом. Душно. По прижатой к матрасу спине медленно скатывался влажный пот.              Он тихонько перевернулся набок. Зажмурился. В пижамных штанах становилось тесно. Альбус сглотнул. Да спи же! Суматошно, нервно дёргаясь, билось громкое сердце.              С краю раздался тихий шелест, и на его бедро легла… ладонь. Альбус опешил. Осторожно, не поднимая головы, сильно скосил глаза. Ну да. Рука. Просто лежала. Вопрос: что она там делала? Кожа под ней горела и жарилась, как будто её прогревали на медленном огне.              Позади жалостливо скрипнула кровать, и спину заволокло теплом придвинувшегося тела.              — Спишь? — шепнули где-то ниже уха.              По спине пробежали мурашки. И Альбус, сам не зная зачем, крепко зажмурился.              Сплю.              — Ну и спи.              Пальцы мазнули по хлопковой ткани и потянули штанину вниз. Сухая тёплая ладонь скользнула вверх по животу, забираясь под рубашку. Альбус обомлел. Да ладно… Да ладно!              Дыхание само собой оборвалось, пока от гудящей крови в ушах не заболела голова. Рука всё гладила его живот, а после также естественно и легко забралась в штаны. Воздух сплавился в жару. Геллерт — наверное, это только кажется — уткнувшись лицом в его волосы, с силой давя рукой, дрочил ему.              Альбус чувствовал себя… деревянным. Он так и не разлепил глаза. И тяжело дыша, усиленно притворялся спящим. Пока Альбус «спал», всё было как бы понарошку, во сне. Он также тихо кончил, почти беззвучно. Геллерт тоже молчал. Вполголоса рассмеялся куда-то в основание шеи и откатился на свою сторону кровати.              Альбус так и лежал до рассвета почти без сна. Весь покрытый испариной на мокрых простынях и думал-думал. И в голове так и не поселилось ни единой мысли.              Оказалось, он не был гением.