Проклятье

      — Может быть, соблазнишься ещё на чашечку чая, дорогой?              В Альбуса больше не лез чай, но отказ мог уронить всю репутацию британской культуры, поэтому он героически кивнул.              Полтора часа назад Геллерт отлучился принять ванну и до сих пор не появился. Альбус терялся в догадках, чем можно было заниматься столько времени, но в целом компания Батильды его скорее развлекала, нежели наоборот.              — Смотрю, вы очень сблизились с Геллертом?              Если бы не такие вопросы…              Альбус благодарно принял фарфоровую чашку и постарался ответить без лишних эмоций в голосе.              — О да, мисс Бэгшот. Спасибо за знакомство. Нам с ним есть, о чём поговорить.              И не только поговорить.              — Знаю, Геллерт — такой умница. Я сразу догадалась, что вы поладите, несмотря на разницу в возрасте. Когда тебе восемнадцать, два года кажутся такой пропастью, верно?              Батильда, довольно улыбаясь, поманила конфетницу из богемского стекла. Альбус мог и ошибаться в качестве, но не удивился бы, будь это действительно так. Мисс Бэгшот питала слабость к предметам роскоши, дорогим книгам и могущественным артефактам. Сервиз, из которого они пили чай, тоже не был исключением и выглядел изящно и дорого.              — Мне пока ещё семнадцать, мисс Бэгшот, — аккуратно поправил Альбус. — Восемнадцать будет в августе.              — О, милый, так скоро? Нужно придумать тебе подарок. Ты же сказал Геллерту?              Они мило поболтали о предстоящем дне рождения Альбуса, который он совершенно не планировал. Ему казалось, что времени ещё прилично, тем более ничего грандиозного он придумывать не собирался. День рождения Геллерта, оказалось, уже прошёл в марте.              Эта информация подтолкнула Альбуса к довольно простой мысли. Он не знал, почему она не приходила ему в голову раньше.              — Всё хотел спросить. Почему вы не познакомили меня с Геллертом раньше? Он ведь не первый год приезжает в Годрикову Впадину?              — О, Альбус, — Батильда нахмурилась. — В последний раз Геллерт был здесь, дай-ка вспомнить, в девяносто первом или втором. А вы переехали сюда…              — В девяносто втором.              — Точно. Словом, когда Геллерт приезжал, я ещё тебя и твою маму не знала.              Альбус немного удивился. Глядя на доброжелательные отношения тётки и племянника, он считал, они виделись довольно часто.              — А до этого он часто здесь бывал?              — Да нет, всего-то два раза. Буду откровенна, Альбус, я не больно-то люблю общаться с родственниками. Геллерт — скорее исключение. До поступления в школу он часто кочевал по родне, — здесь Батильда усмехнулась, — даже по такой дальней, как я. Его мать я видела в последний раз, хм, кажется, на её свадьбе.              Так. Теперь стало совсем любопытно. Тем не менее Альбус выдержал паузу на глоток чая и печенье, чтобы не выдать очевидного интереса.              — Вам нравилось, когда он приезжал?              Батильда замялась.              — В первый раз — определённо нет. Меня уведомили о нём письмом, а спустя два дня Геллерт уже был здесь. Даже не дождались ответа. Не скажу, что за люди его родители, но мне кажется, они не больно-то занимались его воспитанием лет до десяти.              — Почему? Геллерт был плохо воспитан?              — Да ужасно, Альбус. В пять лет Геллерт был исчадием ада. Балованный и несносный. Всюду совал свой маленький нос, не слушался взрослых. Ты представляешь, как я намучилась с ним. «Присмотрите пару месяцев за нашим ребёнком. Он будет хорошо себя вести». Да уж, конечно!              Альбус заулыбался, но решил не комментировать.              — Видимо, родителям тогда не хватало на него времени, и потому его отдавали родственникам. Чем они занимались?              Батильда раздражённо подула на чай.              — Видимо, Альбус. Не знаю, чем они занимались, но не сыном. Зачем только заводили? Вот я всегда знала, что не смогу тратить время на детей, и не стала никого мучить. И ты, Альбус, — Батильда грозно подняла палец, — не торопись.              Тут Альбус вполне искренне заверил её, что не станет торопиться. Все ближайшие годы его жизни.              — Как же вы его вытерпели? — спросил он, еле сдерживая смех.              Пожалуй, Геллерт мог и подольше задержаться в ванной. Беседа пошла в крайне любопытном ключе.              — Поначалу, я надеялась, что он будет играть со сверстниками, и большую часть дня я просто не буду его видеть. Но Геллерт и здесь умудрился мне напакостить. Из его сверстников здесь жила одна магловская деревенская ребятня — впрочем, ты и так знаешь. И Геллерт, весь такой городской, беленький, чистенький, не вписался в компанию. Удивительно, правда? К тому же он хотел быть первым и главным во всех играх и топал ножками, если кто-то был против. Детям это, конечно, пришлось не по душе, они просто наставили ему шишек и прогнали домой.              Альбус неприлично хрюкнул в чай. Картинка выстраивалась, конечно, печальная, но смешная.              — Что ж такие уроки лучше получить раньше, чем позже, верно? Я бы в том возрасте тоже наставил ему шишек.              — Ты, Альбус? Я-то думала, ты больше книжный ребёнок.              Разговор уходил в малоинтересное Альбусу русло, и он поспешил вернуть его обратно.              — Всякое бывало. Так всё-таки. Как же Геллерт превратился в умницу из исчадия ада?              — А, тогда ещё не совсем превратился. Когда я поняла, что Геллерт не поладит со сверстниками и будет сидеть дома, я пришла в ужас. Во-первых, характер у него, как я уже сказала, был отвратительный. Во-вторых, я понятия не имела, чем занять ребёнка, да к тому же гиперактивного. Детских книг, как ты знаешь, у меня нет. Игрушек тоже. Покупать их для племянника, которого вижу, возможно, первый и последний раз в жизни? Как будто мне больше не на что потратить свои галеоны.              Альбус понимающе кивнул.              — В общем я решила, что не собираюсь менять свой уклад жизни ради несносного ребёнка, и стала заниматься тем же, чем и до его приезда, то есть историей. В то время я как раз работала над учебником по истории магии для третьего курса. Оказалось, проговаривать материал вслух бывает очень полезно.              Альбус округлил глаза.              — И он что-то понял?              — Альбус, милый, это же история, — Батильда фыркнула. — Что здесь можно не понять? Я ведь не рассказывала ему о сложных вещах. Только о тех, что в рамках школьной программы.              Вспоминая уроки профессора Бинса, Альбус имел повод сомневаться в простоте предмета, но решил не спорить.              — Что же было ещё… Ах да, я показала ему основы магии. Как же у него горели глаза, ты бы видел! Знаешь, дети волшебников привычны видеть магию, но, как правило, только бытовую. Обычно до поступления в школу они даже не представляют, сколько всего она на самом деле может.              Альбус знал. Для него такое открытие сделал отец, причём тоже лет в пять или шесть.              — Словом, я показала ему разные магические трюки вроде молнии в центре комнаты. Геллерт впечатлился и попросил научить. Я не хотела с ним много возиться, поэтому вручила ему подходящую книгу. Пускай сам прочтёт, раз интересно. Правда, оказалось, Геллерт по-английски умел только говорить, но не читать. Я же говорю, наказание, а не ребёнок. Пришлось учить. Отдать должное, он уже тогда всё быстро схватывал. А ещё оказался любознательным и вполне усидчивым, если чем-то интересовался.              Альбус некоторое время переваривал полученную информацию. Интересно, сама Батильда представляла, какое колоссальное влияние оказала на развитие внучатого племянника? И как же повезло Геллерту в длинной череде родных найти её. Тётку, которая не представляла, как общаться с детьми, зато умела заинтересовать двумя вещами, которыми сама горела всю жизнь: историей и магией.              — Когда Геллерт научился читать, стало, конечно, получше. Он уже не капризничал, не бедокурил, стал слушаться. Единственное, целыми днями донимал вопросами. Но мне это, как бы лучше сказать… импонировало. Я даже немного давала ему пользоваться своей палочкой, но об этом молчок, милый, — Альбус изобразил запертый рот, и Батильда спокойно продолжила. — Даже жаль было, когда он уезжал. Ему, кажется, тоже. Хотя с другой стороны, и хорошо. За те два месяца, что он провёл у меня, я толком не продвинулась в написании книги, а это, сам понимаешь, не повышает настроения. Потом он приехал ещё, когда ему было восемь. Вот тогда мы с ним неплохо проводили время. Он приехал уже повзрослевшим мальчиком, научился вежливости. Помогал с ведением хозяйства, не то что сейчас. Теперь он только и делает, что с тобой болтается целыми днями.              — Извините, мисс Бэгшот…              — О, да пустяки. Я ведь и сама знаю, как это бывает. Дня не хватает, чтобы наговориться, какие уж тут дела. Сама такая: увлекаюсь чем-нибудь, и ничего уже не волнует.              — Точнее не скажешь, — Альбус смущённо улыбнулся. — Спасибо за понимание.              Батильда доверительно положила руку ему на плечо. Не переживай, мол.              — Кстати, а у меня ведь остались колдографии. Хочешь посмотреть?              Разумеется, Альбус хотел. Батильда принесла толстый альбом с торчавшими с разных углов колдографиями. Батильда какое-то время задумчиво его листала, а потом вынула маленький, размером с ладонь, снимок.              Всмотревшись в колдографию, Альбус едва признал Геллерта. Со снимка смотрел до безобразия очаровательный ребёнок. Светловолосый и светлоглазый мальчик, смеявшийся теми немногими зубами, что у него были. Неужели это Геллерт? Альбус перевернул снимок и увидел дату: «1888 год».              Настоящий Геллерт появился незаметно, пока они с Батильдой увлечённо обсуждали снимки.              — Что я пропустил?              — Много всего. Мисс Бэгшот рассказывала мне, каким ужасным ты был в детстве.              Геллерт скривился.              — Пожалуй, она права. Это что, мои колдографии?              — Точно. Кстати, ты был очень милым ребёнком, — улыбнулся Альбус, помахивая колдографией.              Геллерта сжал губы в тонкую линию. При Батильде он, конечно, не мог позволить себе высказаться, но взглядом ответил настолько красноречивым, что всё стало понятно и так.              Батильда, между тем, всё ещё листала альбом.              — О, тебе нравится, Альбус? Забери себе, если хочешь. У меня таких ещё много, где-то тут были.              — Спасибо, мисс Бэгшот.              Не сводя глаз с лица Геллерта, он, широко улыбаясь, спрятал колдографию в нагрудный карман.              — Тётя, может быть, ты не будешь раздавать мои снимки без моего разрешения? — вскинулся Геллерт.              — Что за истерика, Геллерт? Это мои колдографии. Если Альбус хочет забрать одну, почему нет? Кстати, — оживилась Батильда, — в этом году мы ещё не фотографировались. Идёмте, мальчики, поможете мне установить фотоаппарат.              Геллерт цыкнул и выглянул в окно.              — Фотографироваться в такую погоду? Солнца нет.              — Глупости, Геллерт, — Батильда отмахнулась.              — А я думаю, идея чудесная, мисс Бэгшот. Новый снимок я тоже смогу забрать?              — Конечно, дорогой. Да и тебя сфотографируем, раз ты так удачно здесь оказался. Одну минуту, мне только нужно поискать аппарат.              Они молча пронаблюдали, как мисс Бэгшот, шаркая тапочками, выходит в гостиную. Как только она оказалась за пределами кухни, Альбус расслабленно откинулся на спинку стула, а Геллерт уселся на место Батильды.              — Положи, откуда взял.              Альбус с деланным непониманием приподнял брови.              — Чего ради? Это подарок твоей тёти.              Геллерт в раздражении откусил половину печенья.              — Да брось. Ты взял её, чтобы мне досадить.              — Досадить? Вовсе нет.              — Тогда, боюсь спросить, зачем она тебе?              — Чтобы помнить, что иногда ты бываешь милым.              Геллерт фыркнул и коротким жестом поманил к себе чашку Альбуса. Альбус насупился. По непонятной причине Геллерт, если ему что-то было нужно, просто забирал это у других, чаще всего у Альбуса, конечно. Не то чтобы он собирался возражать из-за мелочей, но ведь в конце концов можно просто спросить. Поэтому в этот раз Альбус, шевельнув пальцем, поманил свою чашку обратно. Геллерт, будто не заметив, опять махнул рукой, и та снова полетела к нему.              Вот так, значит? Не долетев, чашка остановилась на полпути и порхнула к Альбусу, но, не успев спланировать на стол, дёрнулась обратно.              Они молчали, словно ничего не происходило, но лица у обоих были серьёзные. Перетягивание «каната» становилось всё ожесточённее. Фарфоровая чашка застряла где-то на середине пути и моталась то назад, то вперёд.              — Альбус, зачем так серьёзно? — засмеялся Геллерт, но манить чашку не прекратил. — Мне просто отпить.              — Так налей себе в другую.              — Мне не хочется              — Мне тоже не хочется.              Взгляды скрестились. Чашка заметалась со скоростью золотого снитча в квиддиче. Альбус сильно сомневался, что в ней остался чай, потому что он весь, кажется, расплескался по столу, но это становилось принципиальным вопросом.              В конце концов случилось то, что и должно было случиться: чашка взмыла к потолку и, резко спикировав, обрушилась на скатерть, разлетевшись вдребезги.              — Scheisse!              — Вот дерьмо!              Альбус, прикрыв рот ладонью, в ужасе опустил взгляд на самый большой осколок. На лице Геллерта читались схожие эмоции.              — Так, всё хорошо, я починю её, — Геллерт пощёлкал пальцами, и чашка собралась в абсолютно целое состояние.              — Геллерт… — Альбус страдальчески изогнул брови, всё ещё держа руку у рта. — Она же поймёт, что на ней чары. Мы не расплатимся.              — Ты прав, — Геллерт предельно аккуратно поставил чашку на первоначальное место рядом с Альбусом. — Ты победил, она твоя.              Альбус набрал в лёгкие воздуха, но не успел ничего сказать, потому что из гостиной послышалось шарканье мягких туфель Батильды. Когда она появилась на кухне, они уже, старательно изображая непринуждённость, пили чай.              — Еле нашла его!.. Кошмар, десять лет не фотографировалась. У вас тут что-то разбилось? Я слышала странный звук.              — Да нет вроде, — быстро ответил Геллерт.              — Это Геллерт буйствовал и бренчал посудой, — проигнорировав колкий взгляд из другой части стола, Альбус поднялся. — Так мы идём?              — Конечно, идём! Не зря ведь я искала этот реликт, — бодро кивнула Батильда. — И, Геллерт, не буйствуй.              — Ладно… — медленно ответил Геллерт с каменным выражением лица.

***

      Геллерт был прав: погода не больно-то располагала к фотографии. Всю прошедшую ночь лил дождь, и сейчас небо всё ещё было затянуто тяжёлыми тучами. Влажный зябкий ветер холодной рукой обнимал за шею, цеплял за волосы, задувал под одежду.              Очередной порыв поднял Альбусу волосы и хлестнул ими Геллерта по лицу. Геллерт молча обошёл его, пристроившись с другой стороны.              — Это уже третий раз, — процедил он. — Ты специально.              — Зачаровываю ветер? Нет, просто весь мир против тебя, это же очевидно, — Альбус едва сдерживал смех.              — Ха-ха. Ещё раз — и я их обстригу.              Альбус толкнул его плечом, не больно поверив. Они шли за Батильдой, пихая друг друга локтями, и старались не уронить паривший над землёй громоздкий фотоаппарат. Второй раз за день что-то разбивать не хотелось.              Альбус не знал, какое идеальное место искала Батильда, но он бы предпочёл остановиться. В её запущенном саду дорожки как таковые были не обустроены, а потому почва после дождя закономерно превратилась в грязное месиво. Альбус опустил взгляд на свои брюки, замызганные до колена, и грустно вздохнул.              Наконец, они остановились. «Идеальным» местом оказалось то, мимо которого они проходили, наверное, раз семь. Высокая яблоня, под ней лавочка — именно там и расположилась Батильда, отослав их к деревянной садовой ограде.              — Так! Сначала сфотографируетесь, как на учебник по истории магии. Уверена, вы там окажетесь. Сделайте серьёзные лица!               Редко бывает настолько трудно сохранять серьёзное выражение, как в те моменты, когда об этом просят. Они хихикали, как школьники, и даже с расстояния в несколько метров было видно, как сурово Батильда сдвинула брови.              — Молодые люди, что вас так развеселило?              — У него глупое лицо, я ничего не могу с собой поделать!              — У меня? На своё лицо посмотри!              Немного успокоившись, они всё-таки набросили на себя приличный вид. Геллерт при этом сильно походил на нахохлившегося петуха. Альбус сильно подозревал, что и сам выглядел не лучше.              Батильда, покачав головой, спряталась за чёрной тканью, после чего их ненадолго ослепило серией вспышек.              — Вырастете — ещё меня поблагодарите, — подытожила Батильда, выныривая из-за фотоаппарата. — А сейчас расслабляйтесь, сделаем несколько колдографий для семейного альбома.              Что значило расслабиться было не совсем ясно, но Альбус искренне попытался.              — Да что с вами? Улыбнитесь… и встаньте поближе. Да, вот так. Нет, всё равно не то. Геллерт, положи Альбусу руку на плечо. Положи руку, а не упади на него!              Альбус пошатнулся и попытался убрать руку Геллерта с плеча, но тот накренился ещё ближе и зашептал ему в ухо:              — И поближе встать, и руку положить. Может, ещё пониже опустить?              Его дыхание щекотало кожу, и Альбус рассмеялся, дёрнув плечом. Он судорожно оценивал, насколько очевидно, что его эта ситуация нервировала и, будем честны, возбуждала.              — Может, она на что-то намекает?              Вряд ли Батильда могла на что-то намекать, но им это не помешало полушёпотом развить тему.              После Геллерт остался, чтобы Батильда могла сделать пару снимков с ним отдельно. Альбус пристроился на лавочке, стараясь им не мешать. Он думал: почему людям так нравится делать колдографии? Зачем нужны семейные альбомы, рамки, портреты в медальонах? Зачем он сам забрал детский снимок Геллерта? Допустим, его позабавил контраст. А у Батильды какие причины? И что это ещё за «вырастете — поблагодарите»?              Альбус наблюдал за Геллертом, который корчил рожи под недовольное бурчание Батильды, и пытался представить, как будет смотреть на эти колдографии лет через десять, когда они уже осуществят свои планы. Интересно, какие чувства он будет испытывать? Наверное, будет забавно посмотреть, с чего всё началось. Может быть, их даже будут изучать биографы.              Под деревьями Геллерт изображал странную фигуру, отдалённо напоминающую журавля, стоявшего на одной ноге. При его тощей конституции не так уж и отдалённо, впрочем. И как он, даже дурачась, оставался таким… вот таким восхитительным? Геллерт сделал изящное па ногой.              Альбус подавил смешок, махнул ему рукой и показал на несуществующие наручные часы. Геллерт закатил глаза и встал в более адекватную позу. На этом фотосессия, наконец, закончилась.              Когда они собрались уходить, Батильда пообещала Альбусу часть колдографий, как только проявит их в магическом растворе, и настояла на том, чтобы Геллерт тоже забрал несколько. Геллерт, разумеется, возражал.              — Зачем они мне? — возмущался он, меряя шагами расстояние их сарая от стенки до стенки.              Альбус перевернулся на покрывале так, чтобы лучше его видеть, и прищурился.              — Ты о чём?              С того времени, как они наткнулись на это место, сарай претерпел существенные изменения. Теперь он выглядел прочным, особенно крупные расщелины на крыше исчезли. Внутри появились толстое жёлтое покрывало, подушки и даже книжный стеллаж, снаружи — защитный магловский контур от незваных гостей.              — О колдографиях. С сентября мы будем путешествовать, нам нужно тщательно рассчитывать, что мы берём с собой. Зачем нам лишний вес?              Альбус пожал плечами.              — Мне кажется, ты преувеличиваешь. Положи их в книгу и уменьши — вот и всё. И присядь, хорошо? У меня начинает рябить в глазах.              Геллерт последовал его совету, упав на покрывало рядом и забросив руки за голову. Край рубашки задрался, оголив впалый живот. Альбус незаметно скосил глаза и быстро отвёл, пока Геллерт не начал над ним подшучивать. К счастью, тот как раз изучал потолок.              — Мне они не нужны, — упрямо повторил он.              Альбус вздохнул.              — Не хочешь — не забирай. В чём проблема?              — Тебе-то они зачем?              Альбус задумался. На ум пришёл тонкий семейный фотоальбом, в котором было десять-пятнадцать колдографий. Все остались с Нагорья, в Годриковой Впадине мама не сделала ни одной, а её собственных нашлось бы от силы три. Ответ пришёл сам собой.              — На память.              — На какую ещё память? — Геллерт резко повернул голову. — Я рассчитываю на тебя на ближайшие несколько десятилетий точно.              О будущем Геллерт всегда говорил с такой твёрдой уверенностью, словно его осуществление — вопрос исключительно времени. Альбус старался не улыбаться слишком довольно в такие моменты. У Геллерта не было и тени сомнения, что они будут вместе ближайшую вечность, и это несмотря на то, что Альбус так и не дал чёткого ответа на вопрос, уедет ли с ним в сентябре.              — Я тоже рассчитываю, — запротестовал он. — Но ведь потом мы будем другие. Ты ведь не знаешь. Может быть, мы изменимся настолько, что и не вспомним, какими были сейчас. Так что ты как хочешь, а я оставлю.              Геллерт хмыкнул.              — Смотри, мозоли не натри.              Альбус постарался, чтобы на его лице не дрогнул ни один мускул.              — Не понимаю, о чём ты.              В ответ послышался тихий смех.              По крыше, как будто ударили дробью. Раз, другой — и за открытой дверью зашумел поток лившейся с неба воды. Летние дожди в Англии всегда внезапные и сильные. Альбус старался не представлять, во что теперь превратятся деревенские дороги.              Со стороны двери на них начинали лететь капли, и Альбус, не вставая, наказал ей закрыться. Дверь прикрылась с негромким стуком — и в сарае стало слишком тихо, только приглушенный шум воды и барабанившие по крыше капли. Окон в сарае предусмотрено не было, поэтому теперь они лежали в сумрачной темноте, если не считать полосок тусклого света через щели в деревянной кладке.       Спокойное дыхание Геллерта доносилось совсем рядом. Альбус уткнулся носом в покрывало и на секунду зажмурился. Они согласились на «эксперимент», и теоретически Альбус мог бы потянуться к нему сейчас. Теоретически.              — Альбус.              — М?              — У тебя был секс?              Альбус порадовался, что его лицо сейчас плохо видно.              — Хотя глупый вопрос. Конечно, нет.              — Какой ты проницательный, — процедил он. — А у тебя?              — Конечно. Мне же шестнадцать.              Иногда у Альбуса возникало желание дать ему чем-нибудь по голове. На старших курсах все говорили о сексе, по крайней мере, он мог поручиться за мальчиков. И почти все бравировали неким опытом, включая тех, кто считал за достижение спросить у девушки, какой будет следующий урок, или попросить списать внеклассную работу.              Альбус несильно верил этим историям, но и не пытался никого вывести на чистую воду. От Элфиаса он знал, насколько сложно уединиться в школе с девчонкой. Даже несмотря на то, что они с Элис встречались все последние два года, дальше скромных поцелуев зайти им так и не удалось. Дурмштранг, конечно, сильно отличался от Хогвартса, но в отношении дисциплины разве что в худшую сторону.              Вслух Альбус, конечно, ничего из этого не сказал, только спросил:              — И с кем у тебя было?              — Да так, с парой девчонок. С четырьмя, если совсем точно. И одним парнем.              — Что? — Альбус торопливо приподнялся на локтях и попытался заглянуть ему в лицо. — Так, подожди. Ты же сказал, что тебе всегда нравились девочки.              Глаза Геллерта лукаво блестели в темноте. Он явно наслаждался реакцией.              — Так я же не сказал, что мне он нравился.              Альбус вскинул брови.              — Ты сейчас серьёзно?              Геллерт кивнул.              — И как… — Альбус подавился воздухом, но всё-таки сформулировал вопрос. — Тебе понравилось?              — Да, нормально.              Альбуса передёрнуло.              — Мерлин, нормально?! Ты можешь рассказать по-человечески?              В плохом освещении скучающее выражение у Геллерта скорее угадывалось, но Альбус уже понял, что внятного рассказа таким путём вытянуть не получится.              — Тебе так хочется послушать? — Геллерт ухмыльнулся.              Альбус равнодушно дёрнул плечом и откатился на своё место.              — Ладно, можешь не рассказывать.              Снова тишина. Геллерт громко молчал, очевидно, намекая на продолжение расспросов, но Альбус на провокацию не поддался. Всё-таки не первый день знакомы, чему-то он да научился.              — Если честно… Я не в восторге.              Альбус сделал вид, что не услышал, но Геллерт снова заговорил:              — Не то чтобы плохо, но и не как в книгах. Я, может быть, один не разобрал, в чём смысл. И в чём удовольствие гулять с девочками тоже не понял. То есть, конечно, в начале интересно. Моя первая подружка была старше меня на два года, самая красивая на курсе. Мерлин, ты бы знал, как мне все завидовали. На третьем году ещё никто не встречался, а у меня уже появилась девушка. И какая! Рыжая, высокая, лицом тоже ничего. Конечно, я страшно гордился.              — Ты говоришь о ней так, словно она какой-то трофей.              — В сущности так и было. Я получил приз, счастливый ходил с ней за руку целых две недели, а потом мне стало скучно.              Геллерт пустился в циничные истории о «способах избавиться от скуки в отношениях». О том, как стравливал девчонок, заставляя ревновать, становился равнодушен без причины, проверял, насколько далеко может зайти, и схожих не слишком достойные поступках. Отдать ему должное, он говорил об этом без обыкновенной для сверстников Альбуса гордости.              Альбус лежал тихо, старался ничего не комментировать, чтобы случайно не сбить его. До этого они никогда не обсуждали отношения. Всегда находились более, как им обоим казалось, интересные темы, и их разговоры редко уходили в сторону друзей (или больше, чем друзей) из прошлого.              Решился ли Геллерт высказаться просто так или с намёком, Альбус не знал. Геллерт пытался показать, что Альбус — тоже, своего рода, трофей? Это попытка унизить или предупредить о том, что надеяться не на что? Если и так, Геллерт старался зря. Альбус и без того ни на что особо не надеялся. В глубине души он, конечно, понимал, что себя обманывает. Он и хотел бы относиться к этому просто, не мечтать, не думать наперёд, но, если ничего не загадывать, какой был бы смысл соглашаться на «эксперимент». Кроме того… он ведь не ослышался? Геллерт сказал «парень»?              — Так, выходит, с тем парнем ты попробовал тоже от скуки?              — Точно.              Альбус ждал продолжения, но напрасно. Видимо, Геллерт не слишком хотел развивать тему, но Альбуса подстёгивало допытаться до правды.              — А как его звали?              — М, Анхельм. Или Михель? Не помню. Какая разница?              — Так тебе с ним понравилось?              — Не особо.              Альбус чувствовал какую-то фальшь. То ли Геллерт приврал, а теперь не знал, как выкрутиться, то ли наоборот, тема была слишком важная. Становилось всё интереснее, но напирать Альбус не стал. По крайней мере, сейчас. Всё равно труд бесполезный.              Его раздирала смесь беспричинного раздражения и чистейшего любопытства. Он и хотел, и не хотел знать о школьных похождениях Геллерта, но больше хотел. Что всё-таки на той взрослой стороне, где есть отношения и секс? Показания разнились. Неужели там действительно нет ничего особенного, как утверждал Геллерт?              — Что скажешь о себе? — запнувшись о неудобную тему, он совершенно ожидаемо перенаправил вопрос.              — Я ни с кем не пробовал.              — Это я понял. Гулял с кем-нибудь?              — Преимущественно убегал, но можно назвать это и ускоренной прогулкой.              Геллерт быстро заморгал. Альбус загадочно поиграл бровями и, не выдержав, рассмеялся.              Его отношения с девушками ближе всего подходили к жанру комедии. Он, конечно, сам был виноват. Какое-то время Альбус пребывал в уверенности: если с девушкой есть о чём поговорить — значит можно и встречаться. Теория довольно быстро отпала с приходом опыта.              Начать гулять с девушкой было легко, объяснять отказ ей и всем остальным — куда сложнее. Ещё сложнее становилось после, когда Альбус стал замечать, что во время прогулок от него чего-то ждут. Не так уж и сложно было догадаться чего, но притворяться непонимающим гораздо удобнее.              На последних курсах ситуация совсем ожесточилась. Для одних он прослыл идиотом, для других — бесчувственным, однако желающих меньше почему-то не становилось. Кристал, вторая староста школы, и вовсе доходила до крайностей, буквально отлавливая его в коридорах. Так что насчёт бегства он, к сожалению, не шутил.              Альбусу не хотелось никого расстраивать, но и поделать с натурой он ничего не мог. Может быть, девочки почувствовали бы себя немного лучше, узнай в какой глупой ситуации он оказался. Пожалуй, Геллерт отыгрался за всех.              Теперь их общение напоминало Альбусу попытку спуститься с крутого склона в дождливый сезон. Ощущения схожие. Та же осторожность, с которой вынужден делать каждый шаг, та же неуверенность в почве под ногами, тот же страх поскользнуться и свернуть себе шею.              А ведь когда-то он всерьёз считал, что касания являются вынужденной необходимостью романтических отношений с хорошим человеком. Ему нравились многие девушки — та же Кристал с её амбициями, умом и энергией, но ему совсем не хотелось их трогать. Геллерт ему тоже нравился. Только трогать его хотелось постоянно.              Альбус и сам себя не понимал. Вот зачем он согласился на этот унизительный эксперимент? Когда они сохраняли дружеский статус, всё было значительно проще и понятнее. Альбус не всегда успешно, но всё-таки разделял фантазии и реальность. А сейчас что?              Сейчас он мог позволить себе больше. Непонятно, когда и насколько больше, но потенциально мог. Это как если бы запойному пьянице давали в день по капле вина. В роли виночерпия выступал, конечно, Геллерт. Вымерял миллиметры в мензурке и благодушно подавал на стол, не облейся мол.              На самом деле ничего Геллерт, конечно, не вымерял. Просто их отношения теперь находились под полной диктатурой его настроения. Если оно появлялось, он отвечал на прикосновения, сам тянулся к рукам, а иногда душно целовал в тени фруктовых деревьях. А если нет, Альбус мог сорок раз пожалеть, что вообще до него дотронулся.              Различать, когда Геллерт в настроении, а когда нет, Альбус не приноровился и каждый раз обещал себе, что больше никогда даже не посмотрит в его сторону первым. Стоит ли говорить, что долго выполнять обещание не получалось?              Когда Геллерт был рядом, от него замирало сердце. Что-то внутри взлетало и раскачивалось в долгом полёте, как на верёвочных качелях. Хотелось сделать что-нибудь, что угодно, лишь бы приблизиться. Взять за руку, стиснуть его до хруста рёбер, прижать тесно, чтобы кожа к коже, не оставить ни одного лишнего миллиметра. Иногда хотелось очень сильно. До помутнения и чёрных точек перед глазами. И тогда Альбус, внутренне содрогаясь, всё-таки тянулся к нему.              В один из таких дней они сидели в гостиной Альбуса и обсуждали (а точнее высмеивали) пафос трагедий французского волшебника Лициана*. Ариана и Аберфорт пасли коз в саду, поэтому им никто не мешал.       Они делили один диван, сталкиваясь ногами посередине. Геллерт много и заливисто смеялся, склоняя голову к плечу (у него это всегда получалось как-то по-особому) и стрелял в сторону Альбуса блестящими глазами. Взбудораженный, весёлый и бесподобно красивый сейчас.              Геллерт задал ему какой-то вопрос и тепло улыбнулся. И всё. Рассудок счастливо поплыл. Альбус, зажмурившись, подался вперёд и поцеловал, как будто сиганул в воду.              Губы Геллерта сжались, и Альбус тут же отстранился, уже холодея от предчувствия.              — Тебе обязательно всё портить?              Альбус несмело поднял на него глаза. Геллерт, всё также развалившись на своей стороне дивана, мрачно хмурил брови.              — А что я порчу?              — Всё! — Геллерт всплеснул руками.              Альбус поморщился. Нет, назад-назад-назад. Ну почему рядом нет маховика времени, когда он так нужен? Он не хотел этого разговора. Мерлин, только не снова.              Пересилив себя, он посмотрел на него в упор.              — Это была твоя идея, помнишь? Не моя. Передумал?              — Может, и передумаю, — выплюнул Геллерт.              Внутренности будто подвело судорогой. Альбус долго молчал.              — Геллерт, определись. Мне это надоедает.              — Тебе надоедает?              — Да! Ты то в настроении, то нет. Вчера ты ко мне лезешь, сегодня я уже всё порчу. На тебя влияют перепады давления? Фазы луны? Что? Скажи, я хоть буду сверяться по календарю, — выпалил Альбус, сам шалея от своей наглости.              Геллерт тяжело задышал. Его лицо скривилось.              — Ты… — он запнулся. — Не смей диктовать мне условия. Я не хочу. Сегодня. А вчера хотел, и что? Это эксперимент, забыл? Я ничего тебе не должен. Не нравится — могу вообще всё прекратить. У тебя что, горит? Выйди подрочи, а меня оставь в покое.              Альбус вспыхнул и резко поднялся. О как много он хотел сейчас сказать. Но в горле предательски заклокотало, и он быстрым шагом направился к лестнице.              — Ты куда?              — Последую твоему совету, разве не очевидно?              Захлопнув дверь, Альбус заметался по своей комнате. Сердце бешено билось, отдаваясь в ушах. Он в сердцах ударил книжный стеллаж. Тот качнулся, из него попадали книги.              — Чёрт…              Из глаз брызнули слёзы, но он быстро сморгнул их, замотав головой. Нет уж, обойдётся без этого.              Он поднял книги и аккуратно расставил по полкам. Встал напротив портретного, заляпанного разводами, зеркала и, взявшись за гребень, стал расчёсывать волосы.              — Прекращай. Это уже больно.              Его отражение серьёзно смотрело на него покрасневшими белками глаз. Альбус вздохнул и отвёл глаза, чтобы себя не видеть.              Гребень мерно скользил по длинным тёмно-рыжим прядям. Альбус потерял счёт времени. Сколько уже прошло? Он достаточно успокоился? В голове чуть прояснилось, но сердце всё также суматошно колотилось, и Альбус ещё слышал своё частое дыхание.              Он пытался рассуждать здраво. И если отбросить все эмоции, то, что он делал, не имело смысла. Мерлин, на что он надеялся? Может, он действительно дурак?              Альбус теперь ясно увидел, что ничего не поменяется. Как бы он сейчас ни поступил, итог один. Или оборвать этот глупый эксперимент сейчас, или Геллерт сделает это сам, когда ему станет скучно. Всё точь-в-точь повторяло его истории из Дурмштранга.              Значит, всё?              Что-то внутри него оборвалось от этой мысли, и он с ужасом осознал: это уже ничего не изменит. Процесс запущен, он не сможет просто перестать хотеть.              Альбус отбросил гребень.              Так, дышать. Это просто игра, помнишь? Ты всего лишь неправильно играешь.              Он задумчиво провёл пальцем по стеклу, обводя контур своего лица. Простояв так какое-то время, он оторвался от зеркала, взял недавно прочитанную книгу и вышел.              Геллерт нашёлся там же, в гостиной. Он так и сидел на диване в том же положении, в каком его оставил Альбус, как будто не вставал все эти полтора часа. Расслышав шаги на лестнице, он вскинул голову, весь подобравшись.              — Долго ты.              Альбус пожал плечами и, спустившись, встал напротив. Геллерт выжидающе поднял на него глаза.              — Я недавно прочёл трагедию лучше лициановской. Автор — ирландец, но не это важно. По-моему, он знаком с Дарами Смерти. По крайней мере с воскрешающим камнем точно.              — Что… — Геллерт медленно моргнул, — что за трагедия?              — Интересно?              — Конечно.              Альбус, криво улыбнувшись, спрятал книгу за спину.              — Тогда отбери.              Геллерт не шелохнулся. Возможно, Альбусу показалось, но он смотрел сейчас на него немного иначе. Так, словно ему нарисовали новую формулу или показали неизвестное заклинание.              Он поднялся, чтобы забрать книгу.