***
Они расположились возле искусственного пруда за домом Альбуса. Сидели прямо на песке, вытянув загорелые босые ноги. Вода призывно блестела слепящими искрами, рядом золотились неровные заросли камышей и белёсый песчаный пляж. Несмотря на жаркое солнце, прохладный ветер не слишком соблазнял купаться, тем более Альбус знал, что в песке много мелких веток и другого мусора, а дно возле берега мягко-илистое. Он лениво щурил глаза, слушал Геллерта и рассматривал его жутко вытянутые ступни, чуть более бледные, чем у Альбуса. Разговор привычно перетекал от «общего блага» до моделей их будущего. Они часто воображали, что будут делать, когда добьются переустройства мира в Англии и Австрии. Как будут приезжать с дипломатически-миссионерской миссией в другие страны Европы, в Россию, Китай и, может быть, даже в Африку. Лучшим в таких моментах было то, что они редко запоминались по отдельности, но, многократно повторяясь, сливались в один долгий миг чистого удовольствия. Альбус любил слушать, как Геллерт рассуждает. Поначалу неторопливо, обрезая каждое предложение, словно ножом. Так, что в конце каждого ощущался невидимый знак препинания. «Маглы выиграют от нашего содружества». Точка. «Некоторые жертвы неизбежны. Однако. Ими можно пренебречь». Точка. Такая особая манера говорить, которая, хочешь-не хочешь, а развернёт к себе и заставит прислушаться. Потом, словно разгонявшийся поезд, Геллерт всё больше входил в раж. Размашисто жестикулировал, раскачивался, слегка краснея от переполнявшего его воодушевления, горячо спорил, когда Альбус был с чем-то не согласен. Он жил тем, чем говорил, и эта искренность задевала, подкрадывалась к сердцу, и, если вовремя не уйти, цепко сжимала его в кулаке. Иногда после долгой речи он, оборвавшись на какой-то мысли, надолго затихал, блуждал взглядом где-то далеко, порой сам себе кивал или мотал головой, продолжая внутренний монолог. Глаза становились похожи на мутное запотевшее зеркало, в них невозможно было ничего поймать или разглядеть. Альбус знал, что эти несколько минут его лучше не трогать, но иногда очень хотелось. Обнять его вольнодумную голову или хотя бы просто дёрнуть за руку, чтобы он вернулся на землю. Они всё делали вместе: и рассуждали, и мечтали, и спорили. Куда бы в своих размышлениях ни уходил Геллерт, Альбус не хотел, чтобы он блуждал там один. Геллерт как раз снова умолк, впав в задумчивость. Альбус, привычный к его смене настроений, отвлёкся на муравья, переползавшего через волны сбившейся в складки рубашки. Когда он вспомнил о Геллерте, тот уже сидел, повернувшись к нему полубоком, и очень внимательно изучал его лицо. Поймав на себе взгляд, он улыбнулся. — Хорошо, что ты такой красивый. Альбус неловко кашлянул, но Геллерт, ничуть не смущаясь, продолжил: — Это нам пригодится. Знаю, тебе это не понравится, но люди — в большинстве своём идиоты. Они могут не понять всей сути идеи «Высшего Блага», какие перспективы открываются со снятием Статута. Они поведутся на красивые речи, красивое лицо и харизму. Повезло, что у тебя всё это есть. Ты не так хорошо вдохновляешь, как я, уж прости. Но ты хорошо к себе располагаешь. Ещё не успеваешь и рта раскрыть, а люди уже к тебе тянутся. Есть в тебе что-то такое… — он повёл рукой, подбирая слово. — Обаятельное. Я так не умею. Тебе смешно? Альбус добродушно улыбнулся. Он не смеялся, но Геллерт, видимо, разглядел что-то в глазах. — Да нет, просто не ожидал от тебя самокритики, да ещё с этой стороны. Чувствуешь в себе недостаток обаяния? Геллерт закатил глаза. — Это разные вещи. Конечно, я обаятельный! Но у меня плохо получается быть милым с людьми. Я имею в виду долго. Тебе даже не нужно прикладывать усилий, с тобой просто чувствуешь себя в безопасности. Я вызываю немного другие эмоции. Альбус усмехнулся. — Определённо другие. — Поэтому мы идеальный тандем. Я буду призывать к действиям, а ты вот так вкрадчиво смотреть и вызывать доверие. Он хотел возразить, сказать, что они должны показать и доказать людям свою идею, а не дурачить их. Но эти мысли так и не успели сформироваться в контраргументы. Геллерт смотрел на него сейчас с восхищением. Может быть, он и имитировал этот взгляд, чтобы доставить Альбусу удовольствие. Но всё же хотелось думать, что он был искренен. Хотя бы немного. Альбуса подмывало задать вопрос, но возможные варианты ответа его так нервировали, что на подготовку ушло несколько долгих минут. Он бездумно рисовал веточкой на песке, проигрывая в голове разные вероятности и, когда решился, старался звучать по возможности равнодушно. — Ты что, правда считаешь меня красивым? Геллерт искоса взглянул на него и усмехнулся. — Я ведь это сказал. Зачем переспрашивать? — Я имею в виду… ты так считаешь объективно или субъективно? Внимательные глаза теперь смотрели лукаво. Он молчал, и Альбус терпеливо ждал, рассеянно выводя узоры на песке и стараясь не обращать внимания на учащавшееся биение в груди. — А зачем ты спрашиваешь? Альбус закусил губу, сдерживая досаду. — Да просто так. Голос надломился, слетев с нормального тембра, и то, что планировалось произнести беззаботно, прозвучало как сдавленный писк. Проклятые голосовые связки. Проклятый Геллерт. Альбус чувствовал, что краснеет. Он не поднимал взгляд, пониже склонив голову, словно картинки на песке его чрезвычайно занимали. Справа послышался шорох ткани о песок. Бедро Геллерта тесно прижалось к его. Альбус сделал вид, что ничего не заметил. Да и Геллерт больше ничего не делал, просто сел чересчур близко, игнорируя законы личного пространства. Молчание стало откровенно неловким. Альбус усердно рисовал на песке, как будто ничего не происходило, и он не чувствовал кожей взгляд на своём лице. Он вздрогнул, когда к спине прикоснулись пальцы, продвинулись вверх по позвонкам и легли выше лопаток вместе с ладонью. Альбус прикрыл глаза, втайне замирая от восторга. Тёплая рука нагревала ткань, гулявший ветер доносил резкий запах водорослей, цветущей акации, но чётче и ярче всего Геллерта. Его лицо ощущалось совсем близко, Альбус слышал его дыхание рядом со щекой. Пальцы поднялись выше, за ворот, прохладно коснулись шеи и зарылись в волосы. Дыхание сместилось на уголок губ, и Альбус застыл… Нет, слишком просто. На то, чтобы принять решение, ушла секунда. — Смотри! — он резко вскинул руку, указывая вперёд. — Какие там тучи. К вечеру точно пойдёт дождь. На пограничье между простиравшимся голубым небом и высокими деревьями действительно всплывали сумрачно-синие облака. Но главным было то, что Геллерт отодвинулся. Даже слишком поспешно для себя. Альбус не услышал ничего в ответ и неохотно повернулся. Геллерт всё ещё сидел очень близко и тяжело смотрел мимо него. Брови чуть сдвинуты, губы приоткрыты, глаза выдают сложный мыслительный процесс. На его лице настолько ясно читался вопрос «что происходит?», что Альбусу пришлось подавить усмешку. Он почти с умилением наблюдал за этой внутренней борьбой. Конечно, Геллерт не привык, чтобы с ним играли. Он мог и не слишком чего-то хотеть, но, если уже протягивал руку за желаемым, а ему перечили, каприз мгновенно приобретал первостепенное значение. Альбусу нравилась эта его детская черта, а ещё она неплохо играла на руку. Наконец, Геллерт сфокусировался на нём и спросил с прохладцей в голосе: — Что с тобой такое в последнее время? Альбус деланно удивлённо моргнул. — О чём ты? — А ты не понимаешь. Ладно. Тогда поцелуй меня. Он впился в него требовательным взглядом. Кровь продолжала нагревать лицо, и Альбус скрыл смущение смехом. — Поцеловать? Зачем это? Геллерт не поддержал его веселья и снова нахмурился. — А почему нет? — Давай потом, — Альбус несильно толкнул его кулаком в плечо, стараясь звучать виновато. — Не хочется. — Ладно. Тон этого «ладно» Альбусу совершенно не понравился. Не рассерженный, как можно было предположить, а какой-то многообещающий. Что он опять придумал? Геллерт сладко зевнул, потянулся и резко поднялся на ноги. — Жарко сегодня. Пойдём купаться? А вот это было подло. Альбус бросил полный сомнения взгляд на гнувшиеся к земле кусты. — Нет, не хочу. Ветрено, и дождь сейчас пойдёт. — Как хочешь, — Геллерт отвернулся и — о нет — потянулся к застёжке жилета. — А я искупаюсь. Быстро справившись с жилетом, Геллерт швырнул его под ноги Альбусу и взялся за пуговицы сорочки. Он стоял спиной, острые локти чуть опускались вместе с тем, как застёгнутых пуговиц оставалось всё меньше. Альбус приближался к панике. Они и раньше ходили вместе купаться, но тогда Геллерт хотя бы брал с собой купальный костюм. А сейчас его точно на нём не было. — Эм. Геллерт, там воды по грудь. — И что? — Нет, ты не понял, там Ариане по грудь. Этот пруд делали специально для неё, чтобы она не могла утонуть там даже случайно. Руки Геллерта остановились. Он бросил насмешливый взгляд из-за плеча, а затем сдёрнул с него рукав. — Мне хватит. Точно не присоединишься? — У меня нет купального костюма… — У меня тоже. Подержи мои вещи. В следующий миг Альбусу на лицо приземлилась пропахшая потом рубашка. Он судорожно вдохнул и стянул её с лица. Зря. Геллерт возился с пряжкой штанов. Он раздевался скупыми движениями так, как если бы ему совершенно не было дела, кто на него смотрит, что, конечно, было не так. Естественно, представление предназначалось Альбусу. И он смотрел — деваться некуда — убегать в такой ситуации было бы странно. Геллерт стоял всего в двух шагах впереди, чуть нагнувшись, чтобы стянуть штанину с ноги. Волосы спали ему на лицо, которого Альбус не видел, обнажили золотистый затылок и выпуклые кости позвоночника. Тёплый мягкий загар на руках и шее резко контрастировал с белой спиной. «Ничего особенного», — повторял про себя Альбус. Вообще-то ему доводилось видеть тела и получше. В книгах с изображениями античных статуй, например. В общих душевых Хогвартса. С ребристыми упругими мышцами, с широкими плечами, даже развитой мускулатурой. Ничего такого у Геллерта не было. Узкие плечи, тонкая талия, длинные ноги с бледным почти незаметным волосом. Всё острое, угловатое. Он выглядел, как какой-то богомол в белом, местами загоревшем хитиновом панцире. Он действительно думал, что выглядит соблазнительно? Штаны остались лежать на песке, и когда Геллерт потянул и за край кальсон, Альбус торопливо опустил глаза. Он надеялся, что хотя бы их Геллерт не запустит ему в лицо. А, может, всё-таки запустит? Сравнение с богомолом не помогло. Альбус старался, но не мог не признать: Геллерт был восхитителен. С его костлявостью и диспропорционально длинными ногами, с острыми, как лезвие, лопатками, с тёмными пятнами родинок на спине; он почему-то был именно такой, как надо. Вызывающе-резкий, как весь его характер, как каменный осколок, о который разбиваются волны. Альбус никогда бы не подумал, что просто чьё-то голое тело будет так захватывать дух. Или он просто заболел Геллертом и потерял адекватность. Это было трудно: просто сидеть на месте и смотреть на него с лицом, отрешённым от всего мирского. Не подойти сзади, не дотронуться до спины, не ткнуться носом в его затылок и много других не. Альбус, конечно, понимал, что это просто провокация, и, сделай он так, Геллерт, скорее всего, снова его оттолкнёт. И всё же. Надо было подумать о чём-нибудь отвлечённом. Однако вскоре всё постороннее вылетело из головы, потому что Геллерт стянул с себя бельё и тут же обернулся, видимо, чтобы оценить произведённый эффект. Альбус честно постарался поднять взгляд на уровень его лица. — Ты в порядке? — Конечно, — он пожал закаменевшими плечами. — Тебе не жарко? Ты весь красный. — Я в порядке. Геллерт стоял, внимательно разглядывая его лицо, как будто собирался что-то сказать, но потом, хмыкнув, отвернулся и зашагал по песку. Альбус проводил тоскливым взглядом его бледную задницу и с облегчением выдохнул, когда тот с громким плеском зашёл в воду. Он почти ненавидел его в эту секунду. Ему было жарко и немного больно сидеть. Потому что после одиночного представления Геллерта стояли даже волосы на теле. Естественно, если кого-то толкнуть — он упадёт, если провести перед носом у смертельно голодного тарелку жареной картошки — он больше ни о чём уже не сможет думать. Альбус аккуратно складывал его вещи и старался… не представлять. У него мелькнула шальная мысль проучить Геллерта и потихоньку уйти, прихватив его одежду. Идея была интересная, но, если Геллерт будет разгуливать нагишом по их саду, семья, наверняка, не обрадуется. Он чутко расслышал, как плеск от купавшегося тела сменился размеренными шагами к берегу, но смотреть не стал. На всякий случай. Выбравшись на берег, Геллерт растянулся на песке у воды вот так, в чём был. То есть ни в чём. Альбус приподнял подбородок. Геллерт лежал чуть впереди, согнув одну ногу в колене. По светлой, покрытой мурашками коже, медленно стекали крупные капли. Альбус сглотнул. Дальше всматриваться он не стал. Прикрыл глаза, досчитал до пяти и спросил уже спокойно: — Ты не хочешь одеться? — Нет. Красноречиво. Альбус нервно скомкал его рубашку. — Здесь иногда гуляет Ариана. — Будет проходить — оденусь. — Что же я сделал тебе такого плохого… Он был уверен, что пробормотал это тихо, но Геллерт, видимо, расслышал. Он приподнялся на локте и повернул к нему голову, сверкая довольной улыбкой. — О чём ты? — интонация точь-в-точь повторяла Альбуса несколькими минутами ранее. Слов не осталось. Вернее, они были. Ему хотелось сказать, что всё это нечестно, что не он первый начал, но, заговорив начистоту, ему бы пришлось разрушить то, во что он вложил уже слишком много усилий, чтобы так просто отступиться. Он зашвырнул рубашку в Геллерта и решительно поднялся. — Я буду ждать тебя дома. — Ты не уйдёшь без меня. Альбус усмехнулся и стал подниматься на пригорок, ведущий к тропинке к дому. На полпути его окликнули: — Знаешь, ты, вероятно, первый человек, который обиделся на то, что перед ним разделись. Ты серьёзно?***
Конечно, всё было крайне серьёзно. Наверное, глазами постороннего их танцы напротив друг друга смотрелись бы безумно глупо. Их общение порочно зациклилось. Альбус издевался над Геллертом, потому что Геллерт издевался над ним. Они всё повышали ставки, потому что никто не хотел остаться в дураках последним, и, кажется, уже никто не понимал, чего именно они хотели добиться. А, впрочем, кто знает? Быть может, Геллерт имел лучшее представление о том, чем всё это кончится. Что касается Альбуса, он уже оставил попытки разобраться, что происходило в голове Геллерта. Иной раз хотелось заглянуть хоть на миг. Забавно, но позже такая возможность ему действительно представилась, пусть и не так, как он мог бы себе вообразить. Это произошло, когда они по обыкновению коротали время в сарае. В конце июля они часто сбегали туда, чтобы не попадаться на глаза Батильде или Аберфорту с Арианой. В тот раз Батильда выгнала их сама, потому что им вздумалось практиковать защитные заклинания прямо в её гостиной. Словом, это был совершенно обычный приятный день. Геллерт изучал по диагонали мемуары жены Димитъра Голевича. Альбус, лёжа животом на покрывале с большой тарелкой клубники, — историю магического мира Сербии за вторую половину XIX века. — Сколько можно есть? Оставь мне немного. Альбус рассеянно оторвался от чтения. Рядом с его лицом соседствовала коленка Геллерта. По другую сторону стояла наполовину опустевшая тарелка с ягодами, до которой Геллерт вполне мог дотянуться, если бы захотел. Альбус тонко улыбнулся, отодвинул её ещё дальше, запустил в неё руку и выбрал самую большую и спелую клубничину. Съесть её он не успел. Геллерт коршуном вырвал её зубами прямо у него из пальцев. — Ай! Между пальцев остался зажатый зелёный хвостик и жалкие остатки розоватой мякоти. Это что сейчас было? Альбус повернулся и выразительно поднял брови. — Геллерт, ты чуть пальцы мне не откусил. Геллерт безмятежно пожал плечами, давя смешинку, и Альбус запустил в него тем, что осталось от клубники. Тот завозился, разыскивая зелёный черенок. Альбус с усмешкой наблюдал за ним, уткнувшись подбородком в скрещенные руки. Сегодня Геллерт был по-особенному хорош. Или Альбусу только казалось, что день ото дня он выглядел всё притягательнее. День выдался жарким, и Геллерт расстегнул верхнюю часть пуговиц и закатал рукава белой льняной рубашки. Его руки, чуть темнее ткани, шарили по телу, их так легко было представить на себе. Сердцебиение сбилось. Альбус облизнул пересохшие губы и торопливо отвёл глаза. Как хорошо, что он лежал на животе… К счастью, Геллерт, наконец, отыскал огрызок и швырнул им в его волосы. Минутное возбуждение немного спало, и Альбус, фыркнув, запустил пальцы в спутанные пряди, стряхивая угодивший туда мусор. — Я так понимаю, мемуары миссис Голевич тебя не увлекли. — Отвратительное бабье нытьё о мужиках, ничего полезного, — Геллерт захлопнул книгу и пренебрежительно сдвинул её на край покрывала. — У тебя есть что-нибудь? Альбус покачал головой. — Не то чтобы я на что-то рассчитывал, хотя книга любопытная. Геллерт вздохнул и, очевидно, задумавшись, забарабанил костяшками по коленке. Лёгкий ветер, залетавший через открытую нараспашку дверь, перелистнул пару страниц «Истории магического мира Сербии…» Альбус придержал их рукой и вернулся к чтению. Геллерт мог очнуться не скоро. — Думаю, имеет смысл навестить Грегоровича. — Кто это? — Альбус поднял на него глаза. — Мастер палочек. Очень почитаем в Восточной Европе. Он может что-то знать. Альбус мысленно взвесил эту идею. — Даже если так, думаешь, он нам расскажет? «Здравствуйте, вам случайно не попадалась Бузинная палочка?» Кто станет болтать о таком? Геллерт отмахнулся. — Это ерунда. Всегда найдутся способы развязать язык. Альбус представил, как Геллерт допрашивает взрослого опытного волшебника и в голос рассмеялся. — Рассуждаешь прямо как преступник. И какие же у тебя способы? — Та же легилименция. Альбус сощурился. — Ты разве легилимент? — Да, думаю, что освоился. — Освоился, — повторил Альбус. Порой, Геллерт удивлял своей самоуверенностью. Альбус хорошо знал, что к легилименции и окклюменции он только приступил этим летом с его, Альбуса, подачи. И ни разу даже не попытался испытать навыки в паре. Альбус с трудом, но смог бы поверить в то, что он овладел ей в короткие сроки, но точно не в то, что он сделал это в одиночку. Геллерт зыркнул на него из-за плеча и подтянул тарелку с клубникой к себе. — Я много прочёл и упражнялся на кошках. У меня всё получилось. Проникать в сознание не так уж и сложно. — Геллерт, — он засмеялся, — ты ведь не серьёзно. Фокус легилименции не в том, чтобы просто проникнуть в сознание, а в том, чтобы прочесть его. А разобраться в потоке неоформленных мыслей, чувств, образов очень нелегко. Даже опасно. Не знаю, что ты успел прочесть у кошки, но у человека разум устроен значительно сложнее. Ты думаешь, базируясь на книгах по теории и паре смехотворных экспериментов, сможешь применять её? Ещё и на Грегоровиче, взрослом волшебнике. Боюсь даже спрашивать, как именно ты упражнялся в окклюменции. — Ну хватит, — Геллерт поморщился. — Давай закроем тему. Он угрюмо доедал клубнику и, если бы кому-то вздумалось нарисовать портрет самого несчастного человека на земле, Альбус недолго думая выдвинул бы его кандидатуру. Помедлив, он осторожно положил руку ему на плечо. Геллерт не сбросил её, что уже обнадёживало. — Почему ты не просишь меня научить тебя? Геллерт нахмурился и отправил следующую ягоду в рот. — Не то чтобы я, конечно, мастер. Зимой я нашёл в Хогвартсе профессора, который согласился позаниматься со мной. Уроки, правда, продлились недолго. Весной началась подготовка к экзаменам, и всем стало не до того. Но кое-что я всё же умею, пусть и недостаточно хорошо. Мы могли бы учиться вместе. Я ведь это и предлагал тебе. — Да, я понял. — Так в чём проблема? Он продолжал методично пережёвывать клубнику, как будто не услышал его. К Альбусу было обращено только его розоватое ухо. У Геллерта часто краснели уши от злости. Альбус шутливо пихнул его под рёбра. — Боишься показывать мне свою голову? — Не боюсь, просто не хочу. — Как знаешь. Тогда ты упускаешь хороший шанс выучить что-то новое и полезное. Легилименция открывает бездну возможностей и делает мир несколько опаснее, если ты не знаком с окклюменцией. Игнорировать её просто... — Альбус замялся, он не хотел говорить «глупо», — нецелесообразно. Давай! Это будет интересный эксперимент. Геллерт опять не ответил, и Альбус, пожав плечами, вернулся к книге. Тема, кажется, действительно закрылась. Но спустя около получаса молчания Геллерт неожиданно заговорил. — Хорошо, давай. — Что «давай»? — не понял он. Геллерт развернулся и вырвал книгу у него из рук. — Практиковаться, что же ещё! — Правда? — Альбус привстал, не сдержав улыбки. — Ты хочешь, чтобы я учил тебя? — Donnerwetter*… Давай, пока я не передумал. Они сели, поджав под себя ноги, друг против друга. Альбус достал из глубокого кармана брюк палочку и бросил на Геллерта неуверенный взгляд. Тот ждал молча. Его грудь под рубашкой часто вздымалась. — Порядок такой. Сейчас я зайду в твой разум. Ты попытаешься вытолкнуть меня. Тебе нужно подавлять все воспоминания и чувства, на которые я выйду и… Геллерт нетерпеливо махнул рукой. Конечно, он ведь читал об этом. Всё же Альбус видел, как напряжённо он поджимает губы так, что видимой оставалась только узкая полоса, и не мог справиться с беспокойством. Геллерт смотрел прямо, немного исподлобья, словно готовился к удару. — Ты в порядке? Мы можем не пробовать, если не хочешь. Он решительно мотнул головой, и, поддавшись порыву, Альбус потянулся, ласково заправляя прядь ему за ухо. — Не нервничай. Я нежно. Рот Геллерта скривился. Он дёрнул шеей, уклоняясь от руки. — Давай, пожалуйста, без этого. Начинай. Дольше тянуть Альбус не стал. Он вскинул палочку, направил чётко в подёрнутые опасением глаза и произнёс заклинание. Мир перекувыркнулся, картинка, которую видели глаза, перекрылась другой, из чужого разума, и ему пришлось прикрыть их, чтобы не дать мозгу сойти с ума. Первым он увидел себя. Чувство было странное. Такого никогда не покажет зеркало, хотя бы потому что мы не можем видеть себя с полностью закрытыми глазами. Его длинные ресницы подрагивали, бросая тень на щёки. Альбуса облепило чужим страхом, обрывками недооформившихся мыслей, начинавшихся с «что, если он увидит…». Сознание Геллерта напоминало набиравший силу водоворот, и Альбус предпринимал чудовищные усилия, чтобы удержаться на более-менее оформленном мысленном уровне и не провалиться во все те фрагменты воспоминаний, которые Геллерт не хотел ему показывать, но при этом не мог не думать о них. Он тихо застонал. — Геллерт, пожалуйста, успокойся… Тебе надо закрыться от меня, а не бояться. Я, чёрт возьми, пытаюсь! Альбус ощутил острый укол, как будто ему в голову вонзили иглу, не удержался и соскочил на уровень глубже. Перед ним проносилось хорошо знакомое ему лето, только теперь он смотрел другими глазами. То ли Геллерт действительно столько о нём думал, то ли эти воспоминания выскочили ассоциативно, но во всех всплывавших образах он играл главную роль. Альбус читал, склонившись так низко, что пряди из забранных в хвост волос падали на книгу. Альбус, тихо сопя, дремал на покрывале, брошенном возле реки. Альбус шёл рядом, видно только его профиль с вздёрнутым носом и взлетающие в возбуждении руки. Он обернулся и тепло улыбнулся. Его искрящиеся голубые глаза. Его лохматая фигура в странных красных штанах и жёлтых туфлях, подперевшая щёку рукой. Образ обволакивало какое-то ломкое щемящее чувство Сознание Геллерта перескакивало с кадра на кадр, словно кто-то быстро перелистывал книгу с картинками и не оставлял возможности ни во что всмотреться подольше. Альбус чувствовал сопротивление Геллерта, но чем сильнее он старался, тем дальше их гнало по волне мыслей об Альбусе. Они врезались в его раскрасневшееся лицо с припухшими губами, в голое, усеянное рыжими веснушками, тело с разведёнными ногами. Тихий выдох: «Геллерт…» Альбус обвил его шею руками. — Это ещё что?.. Такого точно не было. И у меня не столько веснушек! — Вон отсюда! Их вышвырнуло оттуда к развернувшейся панораме большого европейского города, на который они глядели откуда-то с крыши. Альбус никогда здесь не был, но понял, что это Париж. Он тут же сменился узкой улицей Вельса, родного города Геллерта, высоким чугунным забором поместья. Они брели к нему вдвоём, Альбус держался за его локоть. Забор рассыпался, и перед ними выросла толпа, бесконечная, угол смотрящего не давал обозреть её полностью. Альбус никогда не видел столько людей, собравшихся в одном месте. Он и Альбус стояли рядом на возвышении, напоминавшем сцену, и их слушали. Улицы городов менялись, они шли вместе, за ними тянулись люди, полчища, бесконечное количество. Они снова на крыше, теперь над Вельсом, но снова вдвоём. Менялись виды. Некоторые здания парили в воздухе. По улицам сновали люди в мантиях. Магией полнился даже воздух. Его переполняло всеохватывающее упоение. В сердце расправляла крылья огромная птица. Где-то вдалеке человеческую голову пронзила ноющая боль. Альбус ухватился за это чувство. Отсюда нужно было выбираться, но его бесконтрольно носило по сознанию Геллерта, как мелкую щепку в шторм. Способностей Альбуса просто не хватало, чтобы удержаться на плаву и взять управление. Со скрипом вспомнилась теория. Чтобы свободно путешествовать по чужому разуму, нужно создать в нём что-то своё, доступное для понимания. Альбусу всегда удобнее было представлять разум как коридор с бесконечной вереницей дверей. За каждой из них отдельный образ, мысль и чувство. Как только он об этом подумал, перед ним возник Хогвартс, лестница, а за ней длинный коридор, ведущий в жилые комнаты Гриффиндора. Только в отличие от настоящего здесь не было видимого конца и дверей гораздо больше. Альбус попытался удержаться в этом коридоре, но Геллерт, отчаянно пытавшийся вытолкнуть его, полностью разбил только выстроенный якорь. Двери растворились, коридор осыпался — и Альбус провалился куда-то вглубь, последовав за чужой памятью. Он оказался в вагоне поезда. Вокруг теснились провожающие, поезд готовился к отправлению. На сидении напротив склонилась женщина с молочно-розоватым молодым лицом и большими, как у лани, серыми виноватыми глазами. Она казалась ужасно высокой, но тут Альбус понял, что это просто он маленький. Она сбивчиво что-то объясняла на немецком, и с удивлением Альбус осознал, что всё понимает. — Mein Schatz, das dauert nicht lange. Wir haben was zu erledigen, während du bei Oma bleibst. Dann holen wir dich. Mein Lieber, mein Guter, sei traurig nicht. (Родной мой, это ненадолго. У нас сейчас дела, поживёшь пока у бабушки. Потом мы тебя заберём. Мой любимый, хороший, не огорчайся.) Она жарко поцеловала его в щёку, а он ощущал только горячий комок в горле и желание вернуться домой. Альбусу очень хотелось отвернуться, и его услужливо выгнали из этой сцены. Как в калейдоскопе проносились разные дома, разные дворы, чужие дети, взрослые, позволявшие ему абсолютно всё, пока он не путался под ногами. Гостиная с высокими потолками. В кресле всё та же женщина, но уже постарше, в халате, с распущенными волосами. У неё растерянное выражение лица. Видимо, это окончание разговора, но Геллерт не дал понять какого. — Mein Schatz, aber wir lieben dich. (Мой родной, мы же любим тебя.) — Laß ab. (Отстань.) Кажется, она расстроилась, а его охватило мстительное удовлетворение. Он ненавидел сладкие слова, преимущественно потому что они ничего не значили. Очертания гостиной поплыли, высокие потолки снизились, и Альбус не без удивления узнал гостиную в доме Батильды Бэгшот. Кресло, в котором он сидел, — слишком крупное, его ноги не доставали до пола. Он задрал голову, наблюдая, как над потолком собираются тучи. Оглушающий раскат ударил по ушам, зигзаг вспышки рассёк пространство прямо рядом с креслом. Он с восторгом завизжал, где-то за его спиной смеялась Батильда. Комната опять вывернулась наизнанку, как меняющий обличье боггарт. Наполнилась книжными полками, стены из тёмно-зелёных превращались в кремовые, рядом возникла кровать, у окна вырос стол, заваленный письмами, книгами и коробками. На одной из коробок за лентой торчала записка с поздравлением с днём рождения. Все коробки остались не распакованы. Геллерта интересовал только один подарок — его первая волшебная палочка. Он сидел на столе, закинув ногу на спинку стула, и вертел перед собой палочку. Подбросил, поймал её и направил в потолок. Свет в комнате померк, под ним собралась тяжёлая грозовая туча. Вспышка промелькнула над ухом и врезалась в окно. Звон стекла, часть осколков россыпью слетели на пол. Он засмеялся от ликования и гордости за себя. Ему не страшно, магия любит его. Первый раз в классе на уроке заклинаний. Геллерт — единственный, у кого вышло с первого раза запустить перо в хорошо контролируемый полёт. — Stolz auf dich? Denkst, du bist hier der Klügste? (Гордишься собой? Думаешь, самый умный?) — Aha. — Verpiss dich. (Пошёл ты.) Альбус успел только моргнуть. В следующий миг над ним нависает преподаватель с черной бородой и усами, отчитывает за то, что он разбил голову однокурсника котлом. Ему больше смешно, но так же немного стыдно: как он мог использовать котёл, когда у него есть волшебная палочка? Холодный карцер. Удушающее одиночество. Осколком кирпича он скоблил стену, вычерчивая треугольник с кругом и вертикальной чертой внутри. При мысли об одиночестве их снова утащило в Годрикову Впадину. Рядом с ним Альбус, они вместе рисуют свои инициалы на крышке гроба. На мгновение они заговорщически переглядываются, и его охватывает странное, ранее неизведанное чувство единения. Ощущение неожиданно приятное, но почему-то ему хочется бежать. Они катаются на качелях лицом к лицу, а над ними раскачивается гигантский маятник. С каждым махом он опускается всё ниже. Они бегут дальше. Плохо освещённая лестница, ведущая вниз, в облицованное камнем подземелье. Он идёт впереди, за ним голоса перешёптывающихся однокурсников. Всем немного страшно, он и сам еле сдерживает волнение, но ему весело и не терпится начать. — Gellert, bist du dir sicher? (Геллерт, ты уверен?) — Natürlich. Wenn nicht, bleib im Bett. Ich mag keine Feiglinge, Michael. (Конечно. Если ты нет, оставайся в постели. Я не люблю трусов, Михаэль.) Неожиданно перед Альбусом вырос Геллерт из настоящего и положил руки ему на плечи. Прочь из моей головы. Ими как будто выстрелила пушка и вышвырнула обоих за пределы. Сцепившись, они куда-то падали и вывалились во двор Хогвартса. Альбус хорошо знал это место и время. Май девяносто девятого. Общий костёр, прощальный вечер седьмого курса. Он пьян. Счастливо забрасывает голову, перед глазами плавают звёзды. Кто-то, смеясь, кладёт руку ему на плечо. Элфиас. — Альбус, тебе надо прилечь, ты шатаешься. Он стряхивает руку и резко обнимает друга. — Мы же едем? — О Мерлин, ты уронишь меня! Конечно, едем. …Альбус на террасе дома в дорожном плаще, в руке зажат саквояж. Ему очень не хочется заходить, но он толкает дверь. Прихожую и гостиную не узнать, в их доме как будто прогулялся смерч. Второй этаж просто обвалился на первый. Его книжные шкафы переломанной грудой лежат среди досок и хлама, который когда-то был частью домашнего интерьера. Левитируя обломки, он пробирается через завалы. Споткнувшись обо что-то, Альбус опускает взгляд. Рядом с его коричневыми оксфордами — сломанная статуэтка феникса. Под ней тёмно-бурые пятна. Воздуха становится мало, как будто кто-то резко сжал его лёгкие. Дыхание учащается, он набирает побольше воздуха… на этом воспоминание захлопывается.***
Открыв глаза и увидев стены сарая, Альбус с облегчением выдохнул. Они выбрались. Правда, от давления его голова грозила расколоться, как хрупкая скорлупа. Сердце ненормально быстро билось, и с каждой пульсацией глазные яблоки болели, как если бы их давили извне. — Кто дал тебе разрешение там копаться? На него смотрел Геллерт. Альбус вздрогнул: часть его лица заляпала свежая кровь. Ему понадобились секунды, чтобы осознать, что она лилась из носа. — Шайсэ! Вспомнив, что обычно носит платок в нагрудном кармане, Альбус вынул его и попытался вытереть Геллерту лицо, но тот вырвал его из пальцев. Геллерт выглядел действительно ужасно. Всё от носа до ворота его белой рубашки залило кровью. Капилляры в глазах полопались, и эти самые глаза глядели зимней стужей. — Что, теперь ругаемся по-немецки? Ещё пару часов — и можно было язык выучить. Альбус беспомощно развёл руками. — Я не специально, правда. Мне не хватило сил. Вместо ответа Геллерт запрокинул голову и зажал нос платком. Альбус болезненно поморщился. — Геллерт, прости меня. Ноль реакции. — Было глупо предлагать, когда я сам не до конца овладел предметом. Мне жаль, обещаю, мы больше никогда не будем этого делать… — Что за чушь, — Геллерт убрал платок и, хлюпая носом, несколько раз вдохнул. — Ты был прав, теория мне не помогла. Я не умею даже защититься, не то что сам залезать в чей-то разум. — Почему? — Альбус неловко улыбнулся. — Ты очень хорошо отбился. — Да, но до этого ты гулял по моему сознанию как вздумается. Это не «хорошо». Мы обязательно повторим. Лучше уж ты, чем потом кто-то чужой. И в следующий раз мы заберёмся в твою голову, — Геллерт ухмыльнулся. Альбус прыснул. — Попробуй сначала, прежде чем меня пугать. Легилимент из тебя не очень. Геллерт посмотрел на него, сдвинув брови. Альбуса это не слишком проняло. — У тебя кровь течёт. — Я знаю. Он хмыкнул и всё-таки зажал нос мокрым платком. Альбуса затошнило, и он опёрся спиной о стену. Виски на мгновение сдавило так, что стало больно дышать. — Так что случилось дома, когда ты вернулся? Альбус на секунду задержал дыхание. — Я не помню, — он натянуто улыбнулся. — А что случилось в подземелье Дурмштранга? На некоторое время повисла пауза. — Я не помню. — Ясно, — он помолчал. — Мальчик, которому ты разбил голову, хоть живой? — Если ты ещё раз заговоришь о том, что увидел, я разобью голову тебе. Альбус легкомысленно рассмеялся, но тему развивать не рискнул. Он полулежал, запрокинув голову так, что касался макушкой деревянной стены. Перед глазами плыли цветные круги от длительной легилименции. Почему-то хотелось сладкого, но сил встать и трансгрессировать за ним домой не было. Он довольствовался тем, что представил его в своём воображении. Как достаёт из подвала лимонный шербет, подносит ложку ко рту, чувствует на языке морозно-сладкий привкус. Ощущение было таким реальным, что Альбус даже облизнулся. Может быть, послать Геллерта за шербетом? Хотя ему сейчас ещё хуже. Нижняя губа оказалась неприятно шершавой. Он поддел зубами корку и потянул, как срезают плёнку у граната. Альбус задумался о том, что делает, только когда почувствовал солоноватый привкус. Кажется, он на мгновение впал в полусон. Альбус опустил голову и случайно поймал взгляд Геллерта. Тот молча наблюдал за ним, опустив платок, тихо и неподвижно. Кровь больше не шла. Альбус также молча разглядывал его. Геллерт — непривычно без улыбки — подполз ближе и, опёршись на локти, нагнулся к его лицу. Он успел только вдохнуть, чтобы задать вопрос, когда Геллерт накрыл его губы своими. Геллерт не умел целоваться. Или умел, но не с Альбусом? Он с какой-то беспричинной ожесточённостью лез в рот, подминая язык, кусался, и наталкивался зубами на зубы. Это вообще меньше всего напоминало поцелуй, но у Альбуса от него дрожью подводило колени. В конце концов недостаток воздуха взял своё, и Альбус оттолкнул его. Сначала мягко, но тот не обратил внимания, и пришлось надавить посильнее. Геллерт отстранился сразу. Взгляд, который он бросил, пронизывал отнюдь не дружелюбно. Он вопросительно приподнял бровь. Альбус задумался о том, что предпринять, и Геллерт, видимо, расценил это по-своему. Он похолодел лицом и, отдалившись, сел на пятки. Альбус между тем мучился догадками, высмеет ли он его сейчас, если… В конце концов он внезапно для себя решил, что ему всё равно. Он придвинулся ближе. Геллерт растерянно поднял на него глаза. Ни слова ни говоря Альбус махнул рукой над его рубашкой, стряхнув пятна крови, как пыль и прижался лицом к его щеке, вдохнув его круживший голову запах. Когда Альбус расстёгивал ему штаны, его рука немного дрожала. Смешно ведь: чего ему бояться? И всё же даже посмотреть ему в глаза было нервно. Он решился, когда Геллерт первый раз застонал. Отклонившись, Альбус встретил его мутный с поволокой взгляд, и сам чуть не кончил. Мерлин, он дрочил Геллерту. Казалось, небо сейчас упадёт. — Геллерт. — М? Альбус перестал двигать рукой и заглянул ему в глаза. — Я тут вспомнил, что мне пора домой. — Что?.. Он поднялся с колен, вынул платок из нагрудного кармана Геллерта и вытер им руки. — Мне нужно идти, я забыл, что пообещал сегодня позаниматься с Арианой, — Альбус виновато пожал плечами, ни на йоту при этом не ощущая вины. — Извини. Геллерт не издал ни звука. Но он сидел с таким ошарашенным лицом, что Альбус не сдержался и, нагнувшись, поцеловал его в нос. Геллерт медленно моргнул. — Пока. Когда он дошёл до двери, Геллерт, наконец, разморозился и снова обрёл власть над речевым аппаратом. — Что, прямо так и пойдёшь? Альбус обернулся. Геллерт молча кивнул на его штаны. Он медленно опустил взгляд, догадываясь, впрочем, что там увидит. — О, не переживай, я расхожусь. — Расходишься… Ты что, разыгрываешь меня? Он спросил это с такой интонацией, словно сам не до конца себе верил. — Нет, что ты, как бы я мог? — Нет у тебя никаких дел! — Правда есть, — Альбус улыбнулся. — Ложь! — И что? Геллерт всплеснул руками и неожиданно рассмеялся, закрыв ладонями глаза. — Знаешь, мне даже нечего ответить. — Хорошо тебя понимаю, — Альбус расслабленно опёрся плечом о дверной проём. — Я, наконец, распробовал, почему тебе так нравится изводить людей. Это весело! Геллерт убрал руки от лица и посмотрел на него снизу вверх. Столько умиления в его лице Альбусу ещё не доводилось видеть. Какое-то время они молча играли в гляделки. — Альбус. Ну пожалуйста. — Что «пожалуйста»? — Останься. Альбус недоверчиво прищурил глаза, как будто мог, присмотревшись, разглядеть: серьёзно он или играет. А Геллерт продолжал атаковать своей личной коллекцией сердцеразбивательных взглядов. В довершение он склонил голову к плечу и жалостливо изогнул брови. Против подобного ещё, наверное, никто не смог устоять. Альбус и хотел бы сказать, что стал счастливым исключением, но нет. — Ладно, — легко согласился он и зашёл обратно. Геллерт низко склонил голову, пряча усмешку. Его плечи мелко тряслись. — Ненадолго же тебя хватило. — Но это было хорошо, согласись! — запротестовал Альбус, пихнув его в плечо. — Не будь так строг, я учусь. Геллерт прекратил смеяться и посмотрел на него прямо с искренне тёплой улыбкой. — Так ты продолжишь? — Нет, я посмотрю. — Зараза. Возможно, ощущение и было иллюзорным, но Альбусу начало казаться, что у него что-то получается. Вряд ли эксперимент можно было назвать удачным, но, может, хотя бы не-совсем-безуспешным?