***
Альбус никогда не носил летом кашне или тем более шарфов. Однако теперь поневоле пришлось. Это нужно было додуматься: поставить засос так близко к подбородку. Впрочем, Альбус не жаловался. Теперь, проводя рукой по шее, он вспоминал медовый запах черешни, вечернюю прохладу и влажные мягкие губы. Воспоминания об этих моментах приходили внезапно и очень метко. Что бы он ни делал, Альбус останавливался и на краткий миг пережидал приступ, схожий с тем, что испытывают сердечники. По телу пробегала волна, спазмами схватывая все внутренности. Такое эмоциональное возбуждение, от которого немного подводило желудок, и сердце надолго останавливалось, после пускаясь в стремительный бег. Да, он был влюблён. Альбусу наскучило думать. Он не мог разобраться, насколько Геллерт был серьёзен. Он просто запретил себе заходить в мечтаниях слишком далеко. Геллерт точно ценил его больше, чем кого-либо раньше, пусть и отчасти в прагматическом смысле. Это уже стало откровением, а большего пока и не было надо. Если не считать растущей между ними близости, в остальном всё оставалось по-прежнему. Они всё также попеременно отталкивали друг друга, также играли с намёками, также увлечённо штудировали литературу, также горячо планировали будущее, также обменивались письмами по вечерам. Со стороны окна донеслось аккуратное постукивание. Альбус встрепенулся и привстал со стула. В стуке на самом деле не было никакой нужды (окно было распахнуто настежь), однако Люфтхен, в отличие от своего хозяина, соблюдала нормы вежливости. — Зайдите. Сова, не заставив себя долго ждать, юркнула в комнату, изящно спланировала над Альбусом и уронила запечатанный конверт точно в центр стола. Альбус одной рукой пригладил взъерошенные перья и отсыпал сушёных улиток, а другой уже ломал свежую сургучную печать, вытягивая сложенный исписанный лист. В адресате, конечно, сомнения не было. Перечитывал твои письма. Ты всегда пишешь таким высокопарным слогом, что мне, порой, сложно поверить, что они действительно твоего авторства. Однако едва ли в здесь найдётся ещё кто-то с твоим умом и умением стройно формировать мысли (если не считать меня, разумеется). Но есть ещё кое-что. У бумаги запах твоей кожи. Если поднести её к лицу и вдохнуть, я могу представить тебя рядом. Ты когда-нибудь делал так? А пытался пойти дальше? Когда я читаю твои письма, в голове возникает не то, как ты сидишь за письменным столом — я почему-то вижу тебя на полу в сарае. Если точнее, твои дрожащие пальцы, когда ты с третьей попытки расстёгиваешь мои штаны. Вспоминаю, как загнанно ты дышишь и морщишь лоб, когда я двигаю рукой. Твою влажную кожу у корней волос и резкий сладкий запах, тень которого остаётся на твоих письмах. Читал, что запах человека формируется на основе веществ, которые он потребляет с пищей. По-моему, ты перебарщиваешь с сахаром. Впрочем, я привык. А что видишь ты? Если скажешь, что ничего, я всё равно не поверю. С нетерпением жду ответа.Г.
Альбус понял, что стоит неопределённое количество времени, зажав пергамент в руке, только когда Бамблби (их семейная сова) села ему на голову. Он торопливо отбросил письмо, отсыпал улиток и ей. После бездумно походил по комнате, но потом не выдержал и снова схватился за письмо. Прочитав в пятнадцатый раз, он невидяще уставился перед собой. Грудь пробивало колотящееся сердце. Он весь взмок. Ему было жарко в домашнем сюртуке, жарко в коже. Альбус погрузил лицо в ладони и с чувством выдохнул застрявший в лёгких воздух. Значит, он проверяет по десятку раз, что и как сказать, чтобы не вызвать насмешки даже случайно, а Геллерт в это время спокойно пишет такие письма. «С нетерпением жду ответа». Альбус недрогнувшей рукой достал палочку, наложил на комнату заглушающее, глубоко вдохнул и с чувством проорался. Потом также медленно выдохнул, снял заклинание и закружил по комнате. Что ему ответить? Что? Альбус не был уверен, что ему хватит сил написать так откровенно. Их с Геллертом разделяла пропасть менталитетов. Видимо, он не знал, что англичане не пишут таких писем. Пошутить? Перевести тему? Не ответить? Тогда Геллерт перестанет ему писать в подобном тоне, а Альбусу, кажется, очень хотелось, чтобы такая переписка продолжилась. Но он не мог выдавить из себя и строчки сверх приличия. Значит, она всё равно не продолжится. Осознание тупика вывело Альбуса на новый виток паники, и заглушающее на комнату пришлось накладывать вторично. Идея пришла, когда Альбус сосредоточенно жевал на кухне сахар прямо из буфета. Сладостями он часто заедал волнение, но в этот раз привычка сыграла против него. В памяти всплыли строчки про сахар, и в низ живота будто ухнул горячий ком. Тут-то она и пришла. Идея. Так Альбус эмпирическим путём выявил, что эрекция способствует удачным озарениям. Жаль, о таком открытии нигде не напишешь. Он трансгрессировал в комнату. Выдвинул запиравшийся ящик стола и вытянул из-под самого низа плотный лист акварельной бумаги. Затем взял чистый пергамент и написал следующее:Дорогой мой Геллерт!
Мне недостаёт присущего тебе красноречия и смелости, поэтому высылаю тебе этот набросок.Альбус
Наскоро запечатав сургучом конверт, Альбус взялся за самое главное. Не слишком ли? Он опустил взгляд на рисунок. Казалось, гуще покраснеть было невозможно, но лицо и уши загорелись сильнее прежнего. Он нарисовал это, чтобы занять чем-то руки и перестать проигрывать момент в голове. Два полуодетых тела на фоне сарайных досок. Два вполне узнаваемых тела, хотя Альбус и не концентрировался на лицах. Один с длинными волосами виден только со спины. Рука опущена. Другой, без рубашки, прогнулся в пояснице, кривит чувственный рот. Альбус нехотя оторвался и свернул лист в свиток, перевязав его шнурком. Нужно отправить до того, как он успеет пожалеть об этом. Получив наказ лететь к хозяину, сова выпорхнула через окно, Альбус остался в ещё более растревоженных чувствах, чем прежде. Он бы в жизни не отправил подобное творчество Геллерту, но так всё же было лучше, чем написать ответ. С каким, интересно, лицом Геллерт посмотрит на его рисунок? Альбус вздохнул и зарылся под одеяло прямо в одежде. Но под ним стало жарко. Он выпростался из него, обнял подушку, притянул колени к груди и стал ждать. Над горевшей на столе керосинкой бесшумно порхал ночной мотылёк. Налетит, обожжётся горячим воздухом, покружит вокруг огня и назад. Альбус смотрел на него, почти не мигая. «Как увлекательно наблюдать за глупостью. Когда она не твоя», — подумал он. Время шло. Вздохнув, Альбус перевернулся на спину. В руке он всё ещё сжимал исписанный лист бумаги. Он поднял его над лицом и сощурился, всматриваясь в косые буквы — продукт ужасного почерка Геллерта. В полумраке их значение больше угадывалось, чем читалось, но Альбус уже запомнил их почти наизусть. Бросив быстрый взгляд на дверь, он поднёс письмо ближе к лицу и, чувствуя себя крайне неловко, вдохнул. Геллерт, морщерогий кизляк бы его побрал… Рука потянулась к пуговице на штанах. Движение прервал стук о стекло. От неожиданности Альбус подскочил с кровати и с быстро бьющимся сердцем поспешил к окну. «Только не Геллерт», — повторял он про себя. С подоконника таращила огромные жёлтые глаза Люфтхен. И Альбус с облегчением рассмеялся. Он разорвал конверт прямо на кровати и жадно вчитался. Письмо было коротким: Весьма любопытный образец акварели. Но предыдущее письмо предназначалось не тебе.Ничей Геллерт.
Дочитав до конца (а читать по большому счёту было и нечего), Альбус озадаченно свёл брови на переносице. Предназначалось не ему… а кому? Что за ерунду нёс этот очаровательный придурок? Он недолго поразмышлял над этим ребусом и в итоге усмехнулся. На Геллерта периодически находило настроение резко «забывать» о том, что между ними что-то происходит. Альбус просто закрывал на это глаза. Он решил, что ответит ему следующее:Дорогой Геллерт!
Признаться, не заметил существования других людей, способных на подвиг терпеть твои письма. Кстати говоря, рад, что тебе понравился набросок моего однокурсника. Если ты уже достаточно им налюбовался, не мог бы ты вернуть мой «образец акварели»?Непретендующий Альбус.
Дописав, Альбус покосился на выжидавшую Люфтхен и устало покачал головой: — Дурак твой хозяин. Он действительно думает, что это смешно? Ему показалось, что они с Люфтхен обменялись понимающими взглядами. А может быть, стоило бы больше спать, чтобы сова не начала ему ещё и подмигивать. Но какое уж там, переписка была в полном разгаре, хоть и не та, на которую Альбус рассчитывал. Ответ на его письмо пришёл довольно быстро: Не мог бы. Боюсь, помнётся. Но можешь трансгрессировать и забрать его сам. Подписи не было. Альбус пару секунд глупо смотрел на лист и внезапно смял его, прижав к груди. А затем пару раз подпрыгнул на кровати и побежал одеваться. Это был первый раз, когда Геллерт пригласил его к себе в гости ночью. И не последний. Самым примечательным был тот, когда Батильда уехала к подруге в Лондон и оставила дом на целых два дня. Геллерт сообщил ему об этом между делом, когда они удили рыбу на реке. — Ты не хочешь пожить у нас, пока она в отъезде? Альбус, который в этот момент пытался насадить опарыша на крючок, едва не упустил его. — В смысле пожить?.. Мы ведь соседи. — И? — И мы и так видимся каждый день. Как ты собираешься объяснять это тёте? А я — сестре и брату? Геллерт пожал плечами, забрасывая удочку. Поплавок упал в воду в двух шагах от берега. Альбус сделал про себя отметку позже рассказать Геллерту, как нужно ловить рыбу, но пока не мог отказать себе в удовольствии понаблюдать за попытками. — Не хочешь — не надо. — Да почему же, просто так не принято. А чем мы планируем заниматься? Геллерт медленно повернул к нему голову, сдвинув соломенную шляпу со лба. Взгляд был крайне красноречивый. Альбус понял. — Я что-нибудь придумаю… — Уж придумай. Тёте я сообщил, что у тебя проблемы с семьёй, и тебе нужен от них отдых. Она согласилась. — Проблемы с семьёй?.. Вот спасибо! — Не благодари. Останавливаться у друзей на лето было нормальной практикой среди его круга. Если они жили достаточно далеко, конечно. В Хогвартсе Альбуса часто приглашали сокурсники. Элфиас особенно упорно на этом настаивал. Его родители много путешествовали по миру, занимаясь исследованиями, а дом, судя по его рассказам, отличался большим количеством редкостей и богатой библиотекой. Альбус и сам был не прочь принять приглашение. Перспектива проводить лето в Годриковой Впадине без друзей и возможности пользоваться магией нагоняла на него тоску. Однако несмотря на многочисленные уговоры, мать всегда отвечала решительным отказом. Альбус мог её понять: она не видела сына почти девять месяцев в году и не хотела отдавать ни дня из оставшихся трёх. Другая причина состояла в том, что ей, безусловно, было нелегко вести хозяйство и присматривать за Арианой в одиночку. Летом часть этих дел падала на плечи Альбуса и Аберфорта. Впервые Альбус собирался остаться на несколько дней у друга. И даже не просто друга. И взгляд, с которым посмотрел на него Геллерт, тоже был многообещающим. Словом, в момент, когда он стоял на берегу и деланно равнодушно обсуждал с Геллертом планы на выходные, он едва сдерживал волнение и нетерпение. Целых два выходных! Только с Геллертом! Больше ни о чём до назначенного дня он, кажется, и не думал. По большому счёту, Альбусу не требовалось что-либо объяснять сестре и брату. Но, возможно, отпрашиваться вошло у него в привычку, поэтому он сказал им, что Батильда уезжает, а Геллерт занемог, поэтому Альбусу необходимо временно пожить в доме Бэгшот. Он не знал, зачем соврал, но так причина казалась внушительнее. Реакция домочадцев оказалась довольно ровной, и Альбус со спокойным сердцем погрузился в повышенной тревожности ожидание. Решающая пятница наступила незаметно. Она началась как обычно. Утром Альбус зашёл за Геллертом, попрощался с Батильдой и пожелал ей хороших выходных, постаравшись при этом выглядеть не слишком радостно. До обеда они гуляли по кладбищу. В двенадцать Геллерту пришлось уйти: он обещал Батильде помочь ей со сборами перед отбытием. Они договорились, что Альбус придёт с вещами в восемь, и расстались до вечера. Всё оставшееся время с двенадцати до восьми Альбус пребывал в двух состояниях, неопасных самих по себе, но разрушительных в сочетании. Он был крайне рассеян и в то же время чрезмерно деятелен. Альбус готовился. Вернувшись с кладбища, он тут же приготовил себе ванну. Помылся и вымыл голову. Написал черновик статьи для публикации в журнале. Приготовил книги, которые возьмёт с собой (позже, разбирая саквояж, он и сам не смог ответить на вопрос зачем: книг у Батильды хватало). Вытряхнул на пол и кровать всю одежду из платяного шкафа, чтобы отобрать несколько сменных комплектов на оба дня (забегая вперёд — большая их часть не пригодилась). Оставалось самое сложное: выбрать, в чём пойти к Геллерту вечером. Альбус с энтузиазмом примерил и тщательно пересмотрел каждый элемент своего гардероба. Был он, к слову сказать, не так чтобы велик. Последние обновки приходились ещё на лето девяносто седьмого. Но Альбус успешно скрывал этот факт, благодаря заклинанию Colorem transmutatio, т.е. смены цветовой палитры ткани. Выучил он его ещё на третьем курсе, попытался позже обучить и Аберфорта, но тот воспринял идею в штыки. Зато Альбус заклинание использовал регулярно. Так скучные серые и коричневые ткани превращались в богатые пурпурные, синие, жёлтые. В одежде, которую они могли себе позволить, Альбусу отчаянно не хватало разнообразия. И, к счастью, магия спасала от скуки, а также позволяла не акцентировать чужое внимание на том, что у него было всего две пары штанов. Неплохо было бы и Геллерту рассказать об этом заклинании. Может быть, он просто не знал, что в мире существуют и другие цвета, помимо чёрного и белого? Альбус пытался привести себя в чувство, напоминая, что ни к чему готовиться с такой обстоятельностью, но легче было удержать ураган. Ему хотелось выглядеть по-особенному, поэтому он остановил выбор на длинной рубашке с кружевным жабо, которую Геллерт ещё не видел. Не видел он её, потому что Альбус её никогда не носил. Некогда белая рубашка пожелтела от времени. Её покупали на вырост ещё на его третьем или четвёртом курсе. И несмотря на то, что Альбус теперь достиг шести футов и трёх дюймов в высоту, окончательно до рубашки он так и не дорос. В целом проблема с цветом легко решалась заклинанием. Измочаленное жабо можно было обрезать. Этим Альбус и занялся в следующие полчаса. Он встал посреди комнаты, крепко зажал пальцами тонкое жабо и безжалостно обрезал кусок большими портновскими ножницами, позаимствованными из ящика матери. Рубашка, которую он несколькими минутами ранее так любовно выглаживал утюгом, свалилась на пол. Альбус озадаченно проследил глазами за её падением. — Что ж, видимо, этого следовало ожидать, — пробормотал он себе под нос. К вечеру Альбус забегался настолько, что непозволительно вспотел. Он принял ванну ещё раз. Он собрал саквояж. Он почистил туфли. В шесть часов он стоял перед зеркалом в полном облачении: канареечная рубашка, вишнёвый сюртук и тёмно-бордовые брюки. Альбус критически оглядывал себя, вертясь из стороны в сторону. Всё бы ничего, но его лицо выглядело слишком взбудораженным. Альбус попытался принять вид более достойный, но получился напыщенный. Он долго разглядывал себя и неожиданно задумался: насколько в действительности привлекательно выглядит? Альбус не мог себя оценить. Он видел своё лицо каждый день и уже сложно объективно сказать, хорошо оно или нет. В школе девушки как будто находили его обаятельным, значит, всё минимум не так плохо? Но то девушки. Одинаково ли оценивают мужчины и женщины? Да, всё индивидуально, но существуют ли основные критерии? Есть ли предпочтения у Геллерта? И, что самое важное, соответствует ли им Альбус? Альбус задумался до той степени, что уже не знал идти ему или нет. В конце концов он вспомнил, что у него точно красивые волосы, и оставил их распущенными. Может быть, дело поправит бант? Альбус полез искать красивую ленту. Глядя на своё расфуфыренное отражение с пышным бантом под подбородком, он попытался посмотреть на себя глазами Геллерта и на мгновение пришёл в ужас. Мерлин, что он творил? Если он будет выглядеть, как праздничный торт, Геллерт поймёт, что он готовился! Нет, не пойдёт, он должен выглядеть совершенно обычно. Бант был убран. Чтобы нивелировать возможные подозрения, Альбус поменял цвет всей одежды на чёрный. И устав переживать, подхватил саквояж и спустился в гостиную. — Да не переживай ты так, полегчает твоему Геллерту. — Что? — Альбус, словно очнувшись от глубокого сна, отозвался на имя, как пёс на звон посуды из кухни. Напротив, помешивая ложкой чай, сидел Аберфорт. После работы в саду вид он имел по обыкновению хмурый. Альбус почти удивился, что он вообще попытался завести с ним беседу. — Я хорошо выгляжу? — Э… не знаю. Да? — Спасибо. — Да не за что, — Аберфорт с сомнением покосился на него. Альбус рассеянно улыбнулся ему и перевёл взгляд на настенные часы. Семь двадцать. Он сидел в кресле, сложив руки на коленях. Саквояж стоял подле него. Пришла Ариана и надолго заняла их историей о том, как прошёл её день. Альбус пытался отвлечься, но не смог. Всё внимание, на которое он был способен, устремилось к наблюдению за часами. Семь двадцать семь. Аберфорт посетовал на то, что козы стали давать меньше молока. Альбус согласился. Аберфорт опять посмотрел на него с недоумением. Семь двадцать девять. Альбус перестал дышать. Ариана о чём-то его попросила. Альбус согласился. Семь тридцать! Альбус подхватил саквояж, скороговоркой пожелал семье спокойной ночи и выпорхнул птицей за дверь. Над садовыми деревьями опустились сумерки. Над угасающей линией горизонта загорались первые звёзды. Чем-то одуряюще хорошо пахло. Альбус вдохнул полной грудью и, не торопясь, побрёл по тропинке к калитке. Оставалось ещё целых полчаса, но Альбус подумал, что ничего страшного не случится, если он придёт раньше. Хотя, возможно, Батильда ещё не уехала. Он нарочно заставил себя идти медленно. В наступающей темноте всё меньше угадывались его шелестящие в траве туфли. Вечерний ветер холодил шею и руки, и Альбус одной рукой стянул поближе края сюртука. Наступал август, а вместе с ним Альбусу чудилось приближение чего-то огромного. Его неясное волнение нарастало. Он брёл, улыбаясь, и в эту секунду ничего не хотел так же сильно, как наступления ближайшего будущего. Что сейчас будет? Что будет вечером? Завтра он останется таким же, как сегодня, или всё может поменяться за один день? Дом Батильды Альбус разглядел издалека. Окна манили желтоватым светом газовых ламп. Альбус глядел на них неотрывно, дрожа не то от холода, не то от волнения. На штору у окна гостиной отбрасывала тень человеческая фигура со скрещенными на груди руками. Сердце забилось быстрее, и Альбус, не отдавая себе в том отчёта, ускорил шаг. Мысли, сделав круг, вернулись на уже утомившую тему. Как это будет? Что сказать? Как себя вести? Мерлин, это же Геллерт. Они видятся каждый день, в самом деле пора успокоиться. Преодолев короткий путь от калитки, Альбус остановился у двери. От переживаний у него подводило живот. Мелькнула трусливая идея вернуться домой, но, оборвав себя, Альбус постучал. Дверь распахнулась быстрее, чем Альбус успел услышать шаги. В совершенно обыкновенном домашнем костюме, держась за ручку двери, в проходе появился Геллерт. В горле пересохло. Взгляд перелетел от загнувшегося ворота выцветшей домашней рубашки к аккуратно зачёсанным волосам и, наконец, остановился на лихорадочно горевших светлых глазах. Альбус прочистил горло и, натянуто улыбнувшись, приветственно махнул ладонью: — Привет. — Привет, — Геллерт, озадаченно склонив голову, обшаривал глазами его костюм. — Что-то не так? — Да нет, — он наконец поднял глаза. — Попьём чаю или сразу? Кровь бросилась ему в лицо. Моргана… Геллерт! — Обязательно делать ситуацию ещё более неловкой? Геллерт пожал плечами. — Значит чаю. Они прошли в прихожую. Геллерт, не дожидаясь его, тяжело протопал на кухню в мягких войлочных туфлях. Альбус разулся и привычно без разрешения взял гостевые комнатные туфли. Геллерт бы всё равно не додумался их предложить. Прихожую и гостиную заливал свет. Батильда из соображений экономии предпочитала пореже пользоваться лампами. Кроме того, бытовало мнение, что газ портит книги, количество которых в её доме исчислялось сотнями. Но Геллерта, по-видимому, такие вопросы заботили мало. На кухне Альбус сидел с ровной спиной, закрывшись саквояжем, словно щитом. Он и до того нервничал, а теперь и вовсе не мог успокоиться, потому что Геллерт вёл себя… чудаковато. Приказав кухонной утвари сготовить чай, он развернулся, уперевшись поясницей о приземистый сервант, и теперь смотрел прямо на Альбуса с тем же странным выражением, что и в прихожей. — Ты есть хочешь? Альбус сглотнул. Горло с трудом позволило себе даже такое движение, что уж говорить о приёме пищи. — Нет. — Хорошо. Тишина становилась по-настоящему гнетущей. Не выдержав, Альбус коротко засмеялся, надеясь хоть немного снять неловкое напряжение. — Геллерт, серьёзно, в чём дело? Геллерт приподнял одну бровь. — Да ни в чём. Хорошо выглядишь. Очень… элегантно, — он, казалось, сам не поверил тому, что сказал. Альбус сощурился. — Спасибо. На всякий случай он как можно незаметнее опустил взгляд на одежду. Всё-таки вырядился. Но он же старался, чтобы вышло в высшей мере непразднично. Где он ошибся? — Я, честно говоря, никогда не видел, тебя в чёрном. Почему траур? Собираешься оплакивать свою девственность? Альбус поперхнулся. У Геллерта была неприятная особенность бросать как бы ненароком то, что не принято проговаривать вслух. Под его заинтересованным взглядом Альбус нарочно неспешно достал палочку из бокового кармана. — Colorem transmutatio. Сюртук, брюки и рубашка выцвели до нежно-лилового оттенка, и Альбус почувствовал себя лучше. Действительно, что он в самом деле? Нашёл из-за чего изменять себе. Геллерт сморгнул. Альбус ответил ему вызывающей улыбкой. — Лиловый… И это твой выбор? — Я люблю лиловый. Геллерт с видом великомученика прикрыл глаза. — Конечно, любишь. Отдать должное, так привычнее. А в чём подтекст? Ты передумал горевать по утраченной невинности? Или передумал её терять? Альбус засмеялся, прикрывая краснющее лицо руками. — Нет, это важно, я хочу знать. Альбус. Он всё донимал его неловкими вопросами, Альбус отшучивался. Вскипел чайник. Они полезли в сервант за красивыми чашками, вспомнили, как разбили одну (Батильда, к слову, так ничего и не сказала на этот счёт), и разговор завязался сам с собой. Они легко перепрыгивали от стилей европейской архитектуры к узким направлениям магии (Геллерт не знал, что существует заклинание отрезвления и опьянения), к успехам и провалам в легилименции, к выуженным друг у друга воспоминаниям и образам. Личные воспоминания тщательно обходились стороной даже Геллертом. Не в последнюю очередь потому, что Альбус вскрыл в нём гораздо больше, и, уйди обсуждения в эту область, Альбусу было о чём сказать и спросить. Честно, он и не стремился. Легилименция открывала дверь к полному пониманию, полному слиянию разумов, но они избегали этой полноты. Вероятно, пока им обоим была приятнее недосказанность. Допив третью чашку чая, Геллерт поднялся и направился к гостиной. — Переберёмся в мою комнату, — бросил он из-за плеча. Альбус подхватил саквояж и на едва гнущихся ногах поспешил за ним. «Что-то будет», — думал он, с силой давя шагами деревянные ступени, те жалобно кряхтели, и Альбус охотно бы их пожалел и повернул назад, но впереди соблазнительно удалялась, обтянутая тканью… (он поднял взгляд повыше) спина Геллерта. Что-то будет, что-то будет… Сердцебиение застряло в районе горла. Он не запомнил, как они дошли до кровати. В следующий момент он сидел на краю, прижимая к груди саквояж. Геллерт — рядом, на расстоянии вытянутой руки. В комнате горела только одна настольная лампа. Мерно тикали часы. Постель была аккуратно заправлена, но всё остальное пребывало в хаосе. Штаны Геллерта свисали со стула. Альбус опустил взгляд. Рядом с его ногой лежала раскрытая на оглавлении книга. «Жизнеописание мистера…» — Поставь его. — Что? — Поставь уже свой чемодан. Опомнившись, Альбус аккуратно пристроил его рядом с кроватью и сложил руки на коленях. На Геллерта он не смотрел. Геллерт придвинулся ближе. И тоже сложил руки на коленях. — Что, давай начинать? Альбус удивлённо повернулся к нему. Геллерт, неожиданно тихий, сидел, низко наклонив голову и уставившись в одну точку. Давай начинать?.. Это было настолько не по-геллертовски, что Альбус всерьёз забеспокоился. И когда Геллерт, не дождавшись ответа, потянулся к его лицу, он запаниковал. — Я не хочу, — обронил Альбус быстрее, чем успел придумать, как удачнее выразиться. Геллерт замер. На миг светлые глаза с белёсыми белками зло блеснули в полутьме. — Ты «что»? Альбус потупился, почесал коленку и кое-как подобрал слова. — Как-то всё не так. Обыденно, что ли. — Обыденно, — Геллерт тяжело задышал. — А как тебе хочется? С фейерверками? Альбус неуверенно повёл плечом. — Не знаю, может, и с фейерверками. Всё же было пристойно. То есть как раз непристойно. Что пошло не так? Я не понимаю. — Мне откуда знать? — Геллерт поднялся и зашагал по комнате из стороны в сторону, по ходу прибирая бардак. Привычка нервничать в движении была у них общей. — Давай в шахматы поиграем. Геллерт остановился на полпути, бросив на него неопределённый взгляд. — Давай в шахматы. Я принесу. Он выскочил из комнаты, хлопнув дверью. Альбус пару секунд смотрел на неё, а после, выдохнув, повалился спиной на кровать. Да что с ним не так? Он так ждал этого момента. Геллерт, Геллерт, Геллерт… он ни на секунду не выходил из его головы! Даже когда удавалось отвлечься на изобретения, статьи, исследования, сон, даже тогда мысли о нём не уходили. Геллерта хотелось так, что одной мысли о нём иной раз хватало, чтобы чувством пронизывало всё тело. И сколько ни дрочи, это «хочу» не уходило. А сейчас его словно парализовало. Он с тихим стоном постучал затылком о мягкий матрас. Неболезненно, конечно. Да и не помогло. Почему. У них. Всегда. Всё. Так. Странно? — Я пытался найти спиртное, но тётя или не пьёт, или хорошо его прячет. Так что, если ты устал от чая, выбора нет. Альбус вскинул голову и приподнялся на локтях. Геллерт зашёл, левитируя перед собой шахматы и две чашки чая. Кровать прогнулась, когда он влез на неё с ногами. Альбус молча наблюдал, как он, забрав прядь за ухо, раскладывает на покрывале шахматную доску. Чёрные и белые пешки, толкаясь, выпрыгнули из коробки, за ними спокойнее — старшие фигуры, последними со степенной неспешностью вышли короли. Геллерт бесцеремонно поторопил их, подпихнув к краям доски, и скосил глаза. — Ты играешь? Альбус медленно кивнул и подполз ближе, садясь у противоположного края доски. Сделав глоток чая, он чуть расслабился, поднял глаза и смущённо улыбнулся. Геллерт не увидел: он смотрел, не отрываясь, на расставленные в ряд фигуры. Лоб надвое прорезала длинная морщина. — Забавно, что вместо того, чтобы заняться тем, чем занялись бы нормальные люди, мы играем в шахматы, да? — Геллерт не отреагировал. — Имею в виду, это так похоже на нас. Ты, наверное, первый мой друг, который считает, что проводить время в библиотеке и играть в шахматы — это весело! — Ты будешь ходить? Альбус перестал улыбаться. — Да. Пешка B2 на B4. Всё их дальнейшее общение состояло из обмена шахматными командами. Альбус то и дело беспокойно заглядывал в его лицо, несколько раз пытался завязать разговор, но Геллерт, казалось, не слушал его и думал о своём. Альбус так извёлся, что допустил целых две довольно глупых ошибки. Но даже съев несколько его фигур, Геллерт не улыбнулся. Когда партия приближалась к финишу, Геллерт неожиданно смахнул все фигуры с доски. Альбус поднял на него вопросительный взгляд. — Я устал. Давай спать. Геллерт сделал слабый жест рукой, по которому фигуры по очереди запрыгнули в коробку и скрылись вместе с ней в письменном столе. Он поднялся и попытался снять покрывало, но Альбус всё ещё сидел, придавливая его своим весом. Геллерт бросил на него взгляд исподлобья. — Встань. Альбус нахмурился. — Из-за чего ты злишься? — Я не злюсь. — Геллерт, — Альбус помолчал. — Я не знаю, почему так вышло. Может быть, всё было слишком распланировано и… — Нет, всё вышло отлично. Хорошо, что так, на самом деле. Альбус насторожился. Этот печально знакомый равнодушный тон ему совершенно не понравился. — Что ты под этим подразумеваешь? Геллерт пожал плечами и теперь заглянул ему прямо в глаза. — Альбус, ты мне не нравишься, извини. Эксперимент вышел неудачным. Игра окончена, пора спать. Альбус недоверчиво вскинул брови. — Это шутка? — А разве похоже? Пауза. — Как я могу… — голос у него сел на полуслове, и Альбусу пришлось прочистить горло, чтобы продолжить. — Как я могу тебе не нравиться, Геллерт? Это же чушь. Ты часто первым инициировал и… Все нужные слова потерялись. Геллерт с его фирменным спокойно-ублюдским выражением лица терпеливо дожидался, когда он закончит, но так и не услышал продолжения. — Это просто физиология, ты же должен понимать. Эмоционально мне было всё равно. Я беспокоился, что у меня не получится изображать сегодня, но в итоге всё удачно разрешилось. Ты меня тоже не хочешь, смысла что-то отыгрывать больше нет. — А какой был смысл? — Удержать тебя рядом, конечно. Я побоялся, что ты отдалишься, если я тебе откажу. В один миг Альбус почувствовал страшную усталость. Он опустил лоб на сложенные вместе руки и попытался подумать. Получалось не очень. — Ты расстроен? Я не хотел тебя расстраивать, просто сказал правду. Альбус вздохнул и закатил глаза, хотя Геллерт не мог этого увидеть. — Больше похоже на то, что ты пытаешься свести меня с ума, если честно. — Ничего подобного. Мне нужен твой ум. Судя по голосу, Геллерт улыбался. Альбус убрал руки и запрокинул голову. Геллерт всё ещё стоял над кроватью, сложил руки на груди, и внимательно всматривался в его лицо. — Геллерт, давай правду? Правдивую правду. Зачем это представление сейчас? В глазах Геллерта отразилось искреннейшее непонимание. — Нет никакого представления. Это и есть правда, Альбус. — Нет, не правда! Это бессмысленно. Полчаса назад было одно, теперь другое. Что происходит? — Я ведь уже объяснил, что происходит. Можешь отрицать, твоё право. Альбус в раздражении ударил по матрасу и, поднявшись на ноги, заходил из угла в угол. Геллерт тут же стянул покрывало с кровати и так и остался стоять, комкая его в руках. Теперь уже, к счастью, молча. На языке гнилым послевкусием осел его любимый переслащенный чай. В груди тянуло, и Альбус ничего не соображал от обиды и злости. Он пытался разобраться. Чувствовал, что сейчас произошёл какой-то переломный момент, и от его действий в эту секунду зависит, как всё будет развиваться дальше. Но, как назло, именно сейчас собраться было сложно. Альбус не понимал, что на уме у Геллерта. Он откровенно врал, но вот с какой целью — Альбус понять был не в состоянии. Взгляд суетился по комнате, наталкиваясь на тысячу раз рассмотренные предметы. Вырванные огрызки блокнота, булавками пришпиленные к богатым золотистым обоям. (Интересно, Батильда одобрила такое варварское обращение со своими вещами?) Массивный дубовый стол у окна. Ветвящиеся по стенам книжные полки. У двери — платяной шкаф, рядом — его близнец-недомерок комод. В верхнем ящике, если память его не подводила, — «Сказки Барда Бидля». Страница со сказкой о трёх братьях заложена тремя колдографиями. Их колдографиями, которые Батильда сделала в саду. Не глядя под ноги, Альбус то и дело спотыкался о разбросанные вещи. В этот раз — о набор гусиных перьев в коробке под стеклом. Альбус даже не знал о его существовании. «Что за бардак», — думал он, потирая ушибленную щиколотку, и бросил на Геллерта взгляд, полный самой очевидной неприязни. Несмотря на то, что он отчаянно пытался придумать, что делать с повисшей проблемой, Альбус всё равно удивился тому, в какой хламовник превратилась комната Геллерта за короткий промежуток времени. Альбус ещё никогда не видел её в таком состоянии. Неоднократно укоряя Альбуса и Батильду в вещизме, сам Геллерт предпочитал минимализм и привык оставлять как можно меньше вещей на виду. Он не был аккуратистом. Пыль, например, он, кажется, не вытирал вовсе, но мусора не любил. Сегодняшний хаос совсем с этим не вязался. Альбус остановился у комода и провёл ладонью по идеально чистой поверхности. Пыль убрал. А вещи почему-то нет. Альбус заново оглядел комнату: только теперь он отметил, как непривычно здесь было чисто, если бы не разбросанные вещи. И усмехнулся. Будто кто-то тщательно здесь прибрался, а потом специально набросал вещей, чтобы не было так заметно. Как и Альбус с его чёрным костюмом. Как же глупо… — Всё равно, значит? — Что? — Геллерт, который, сидя, до сих пор складывал покрывало, зачем-то поднялся. Альбус обернулся. — Ты так сказал. Эмоционально тебе было всё равно. Ты на этом настаиваешь? Геллерт наморщил лоб и твёрдо кивнул: — Да. И что? Тебе тоже всё равно. Ты подменяешь дружескую симпатию романтической. Филию на эрос, понимаешь? Это ничего не меняет. Просто заниматься всякой ерундой нам не стоит, только всё испортим. — Я тебе не верю. Смотреть на Геллерта было больно. Альбус наткнулся взглядом на книгу, поднял её с пола и пристроил на полку. — Да пожалуйста. Только не нужно делать такое лицо. Я в этом не виноват. Геллерт подошёл, снял только что подобранную книгу и переставил её в другое «правильное» место. Альбус, подпирая плечом стену, наблюдал за его дёргаными движениями. — А кто виноват? Я? В том, что тебя обидел? — Что ты пытаешься раскопать? — Геллерт развернулся к нему. Теперь они стояли напротив друг друга. — Почему ты не можешь просто принять это и пойти спать? Альбус пожал плечами. — Разве так ненормально хотеть объяснений? Я пытаюсь понять. — Я ничего не обязан тебе объяснять! Не нужно меня понимать. Это, в конце концов, эгоистично. Никто не виноват в том, что ничего не получилось. Я приложил много усилий, чтобы тебе подыгрывать. А теперь… теперь ещё и должен выслушивать твоё недовольство. Это просто нагло с твоей стороны! Не многого хочешь, Альбус? Геллерт всё больше входил в раж. Он раскраснелся и активно жестикулировал, размахивая руками. Альбус некоторое время молчал. — А я думаю, ты испугался. — Испугался? — Геллерт фыркнул. — Чего же? — Не знаю, ты мне и расскажи. — Ты вообще слушал, что я тебе говорил? Альбус мотнул головой. — Нет, не слушал. Ты несёшь чушь. Глаза Геллерта похолодели, если вообще возможно так обозвать это новое выражение. Он шумно втянул воздух. — Не выводи меня из себя. — Геллерт, это ты выводишь меня из себя! — не сдержался Альбус. — Ты уходишь всё дальше от сути. Я, конечно, не могу быть полностью уверен, но раз ты не хочешь говорить, я скажу за тебя. Ты ведь испугался, когда я сказал, что не хочу. Счёл себя униженным и наскоро придумал, как выкрутиться без ущерба для гордости. Не думаешь, что это слегка чрезмерно? Я не понимаю, почему ты так боишься потерять контроль над ситуацией. Ты даже готов отказаться от того, что хочется, лишь бы вдруг — даже в самой туманной перспективе! — не оказаться в уязвимом положении. Пока он говорил, Геллерт насмешливо скалился, а под конец и вовсе в голос рассмеялся. — Как такой бред только родился в твоей голове? С чего ты решил, что я боюсь этого? Это, конечно, был риторический вопрос, но Альбус всерьёз задумался. — Ты боишься... боишься, потому что не хочешь оказаться брошенным? Как в детстве? Воцарилась пауза. Геллерт побагровел сильнее прежнего. Альбус знал, что поднял табуированную тему, но назад дороги уже не было. Он с быстро бьющимся сердцем ждал ответа. — Альбус, — Геллерт в один шаг встал к нему вплотную, приблизив лицо. Альбус чуть отклонился. — Возможно, мне стоит повторить, чтобы ты, наконец, понял. Ты мне не нравишься. Дело не в страхе, не в моём детстве, не в мировоззрении... что ещё у тебя припасено? Ты мне не нравишься просто так. Без причины. Я понимаю, что это неприятно слышать, но мне порядком надоел этот разговор. Расстанься с иллюзиями. Окончим на этом. Альбус выставил вперёд раскрытые ладони, натянуто улыбнувшись. — Хорошо, Геллерт. Как скажешь. Я всё ещё тебе не верю, но раз ты так говоришь… — Альбус вытянул из переднего кармана волшебную палочку. Геллерт встревоженно сделал шаг назад. — Тебе ведь не составит труда показать мне свой разум? Чтобы я окончательно — так ты говоришь? — расстался с иллюзиями. — Я не буду этого делать, — быстро ответил Геллерт. — Почему? — Альбус сделал шаг навстречу, заново сокращая расстояние. — Я ведь так и буду сомневаться… надеяться. Неужели тебе всё равно, как я себя чувствую? Немного не по-дружески с твоей стороны. Геллерт выглядел потрясённым. Он смотрел с такой осязаемой злостью, что невольно холодок шёл по спине, но Альбус твёрдо намерился дожать до конца, интуитивно понимая, что другой возможности, вероятнее всего, не представится. — У тебя вообще есть… хоть какие-то границы? Я не хочу. И не буду ничего показывать. — Как знаешь. Тогда я от тебя не отстану. — Чтоб тебя! Почему ты такой настырный? Альбус вздохнул и неожиданно для себя выпалил: — Потому что ты мне действительно нужен! И я тебе нужен. Я не знаю, как ещё себя вести, чтобы до тебя достучаться. В лице Геллерта на долю секунды просквозило что-то болезненное. Глаза широко распахнулись. Он открыл рот и резко сжал губы, так ничего и не сказав. Альбус с тревогой наблюдал за этими метаморфозами. Так и не дождавшись ответа, он тихо заговорил опять: — Ты не можешь мне показать, верно? Потому что это неправда. Я тебе нравлюсь. Геллерт с усилием усмехнулся, кривя лицо. — Какая самоуверенность. Готов поспорить? — Да. Они стояли друг против друга. Так близко, что Альбус мог разглядеть кровавые разводы капилляров и расплывшиеся тёмные зрачки. Геллерт тяжело дышал и буравил его взглядом. Альбус набрал в грудь побольше воздуха и дунул ему в лицо. Геллерт вздрогнул и посмотрел на него испуганно. Альбус беззвучно рассмеялся, подался к нему, потёрся щекой о щёку и влажно чмокнул его в губы. Это был, конечно, совсем лёгкий поцелуй. Потому что Альбус был уверен, что Геллерт его тут же оттолкнёт. Но он просто остался стоять. Альбус мазнул носом по его скуле, съехав куда-то за ухо, и глубоко вдохнул запах тёплой чистой кожи, привычно дурея от него. Геллерт часто дышал, будто разогревавшийся паровоз, но не двигался. Альбус обнял его за затылок и поцеловал уже всерьёз. Он не мог видеть, какие эмоции это вызывало у Геллерта. Только стоя тесно к его телу, чувствовал, как часто бухало в его груди сердце. Геллерт как-то судорожно выдохнул в его рот, тряхнул за плечи и неожиданно вдавил собой в книжные полки. Сердце прыгнуло. Альбус стукнулся головой о край полки, схватил ртом воздух и заново столкнулся с горячими губами. Геллерт вцепился в него, сминая губы, зарылся лицом в его волосы и крепко сдавил, прижав к себе. Кровь гулко стучала в висках. Альбус нерешительно поднял руки и стиснул ткань на его спине. Он сморгнул, силясь унять жжение в глазах. Геллерт тепло дышал в его висок. Они так и стояли некоторое время, покачиваясь. Пока Геллерт снова не прижался к нему губами, не дёрнул края рубашки из штанов, заползая холодными пальцами по животу, царапнув коротко стрижеными ногтями. Кожу под ними ожгло, и земля стремительно улетела из-под ног. Воздух нагрелся. Они целовались, сталкиваясь зубами, мешая друг другу руками. Тёрлись, бестолково хватаясь, трогая всё, до чего могли дотянуться. Геллерт ещё теснее вжался в него. Книжная полка дрогнула, рядом что-то упало. Как же хотелось. Вот прямо здесь, сейчас, неважно. Альбус протиснул вниз руку и плотно обхватил упиравшийся в него член. Геллерт жалобно застонал ему в рот. И рассудок окончательно его покинул. Не разлепляясь, они добрались до кровати. Геллерт, смеясь, толкнул его. Альбус не удержал равновесие и дёрнул его за руку, потянув за собой. Перекатил его, обхватил поперёк и придавил собой, усевшись сверху. Геллерт, не переставая смеяться, приподнялся на локтях, убрал в сторону его волосы, длинной занавесью упавшие ему на лицо. Альбус потянулся к нему первым, приник к дышавшим жаром губам. Секунды растягивались клейкой патокой. Они оторвались, одновременно глубоко вдохнув. Лицо Геллерта — страшно, притягательно красивое — было в паре сантиметров от него. Пока Альбус пытался отдышаться, Геллерт полез расстёгивать ему рубашку. Альбус попытался сделать то же самое, и они опять столкнулись руками. — Ты можешь лежать спокойно? — Нет. Геллерт улыбнулся припухшими губами и, содрав с него рукав, запустил руки прямо по голой коже. Альбус блаженно прикрыл глаза, когда его губы оказались на шее, когда опустились ниже, и уже совсем без удовольствия зашипел, когда Геллерт от всего сердца вцепился в его кожу зубами. — Что ты? Больно разве? — Конечно! — Хочешь подую? Альбус со смехом отпихнул его. Геллерт перехватил его руку, тоже попытался толкнуть. Сцепившись, они покатились по кровати, и снова целовались, прижимались, беспорядочно хватали друг друга за руки. Оказавшись сверху, Геллерт навис над ним. Прижался лоб в лоб, обнимая за голову, гладя волосы, посмотрел в глаза, словно что-то мог видеть, находясь так близко. Альбуса никогда так не душило нежностью. Он обнял в ответ и целовал его лицо. До дрожи хотелось стиснуть, затрогать, хотелось столько всего, и всё было теперь можно. Было душно и так хорошо, что почти больно. Альбус потерял момент, когда Геллерт полез к нему в штаны. Почувствовав его влажные ладони прямо на коже Альбус почти сразу кончил к огромному стыду и неожиданности для себя. Но ещё больше удивился тому, что Геллерт никак не стал это комментировать. Он только крепко его поцеловал, оторвался и, по очереди поднимая его ноги, стянул с него штаны. Альбус неровно дышал и чувствовал себя ужасно глупо без белья, с раскинутыми по бокам Геллерта ногами. — Эм… Альбус, ты должен знать, что сейчас может быть неприятно, — зачем-то шёпотом сказал Геллерт. Взгляд мутно пробежал по его лицу с мокрыми от пота волосами, налипшими на лоб, к серьёзным горящим нездоровым огнём глазам и закушенной губе. Альбус расслабленно улыбнулся и ответил также тихо. — Если так волнуешься, давай наоборот. — Я не волнуюсь. Ты раньше это делал? — Нет. — Тогда какие вопросы? Действительно. Альбус блефовал, конечно. Как всё происходит, он представлял смутно, поэтому был совершенно не против инициативы Геллерта. Альбус в целом и предполагал её от него. Но Геллерт, очевидно, врал, когда сказал, что не волнуется. Он разделся до конца. Вся его кожа была мокрой от пота. И когда он поднял и развёл ноги Альбуса, его руки мелко тряслись. Альбус беспокойно заёрзал, тянуло спросить, всё ли в порядке, но он побоялся усугубить положение окончательно. Он не видел, что происходит. Чувствовал, что Геллерт ткнулся в него, проехав мимо, а затем ещё раз. — Scheisse… — он сказал что-то ещё по-немецки себе под нос, но Альбус его не расслышал. Геллерт сплюнул на руку, растёр по члену и попытался снова. — Что-то не так? — всё-таки подал голос Альбус. — Всё нормально. Как выяснилось немногим позже, на тот момент всё было действительно нормально. Стало действительно плохо, когда у Геллерта, наконец, получилось.***
Альбус потёр всё ещё слезившиеся глаза, шмыгнул носом и, поплотнее прижав подушку к животу, перевернулся набок. Спиной он ощущал прицельный взгляд в затылок. Они уже долго так молчали. Из-за плеча раздалось невнятное шевеление. Геллерт кашлянул, но заговорил только через полминуты. — Тебе совсем не понравилось? Это была уже четвёртая его попытка поговорить. Альбус думал проигнорировать и её, но абсурдность вопроса всё же заставила его повернуть голову. Геллерт, всё ещё полностью обнажённый, сидел по-турецки, заняв вторую половину кровати. И смотрел на него, как на смертельно больного драконьей оспой. — Ты серьёзно сейчас? Геллерт неопределённо дёрнул плечом. — Я ведь предупреждал, что может быть неприятно… — Неприятно, — повторил Альбус, медленно закипая. — Неприятно? Это было ужасно! — Я же не знал! — Чего именно? Я же просил тебя перестать. Почему ты меня не послушал? — Я не знал, что ты действительно это имеешь в виду. — А что ещё я мог иметь в виду? Мерлин, я же даже кричал. Тебе не показалось, что что-то пошло не так? — Я думал, что ты это… — От радости? — Да нет же! Я думал, так и должно быть. Альбус резко перевернулся на другой бок, теперь к нему лицом. Геллерт коротко поглядывал на него, неловко потирая ладонями колени. Он попытался улыбнуться. — Ну будет тебе. Ты смотришь на меня так, словно сейчас ударишь. — Угадал. Неуверенная улыбка сползла с его лица. — До тебя никто не жаловался… — пробормотал он себе под нос. Альбус внимательно наблюдал за его лицом. — Кто не жаловался? — Другие люди. Ты меня допрашиваешь? Зародившееся подозрение усилилось. — Просто ответь на вопрос. Его взгляд заметался из угла в угол. Альбус сощурился. — Мерлинова борода, я должен был догадаться! Не было у тебя никакого опыта, я прав? — Неправда, был! — огрызнулся Геллерт. — С кем? Когда? — На пятом курсе. С девушкой с седьмого. — С девушкой… — И был ещё один сокурсник. Геллерт замялся. — Всё зависит от того, что подразумевать под опытом. Альбус выразительно молчал. — Он отсосал мне в туалете, доволен? Всё. Больше ничего не было. Я не просил. Мне он вообще не был интересен. Он сам предложил, я просто не стал отказываться, — зачем-то стал оправдываться Геллерт. Слушать дальше Альбус не хотел и замахал руками, принуждая его остановиться. — Вероятно, глупый вопрос… Геллерт, зачем ты меня обманул? — Не знаю. Просто так. Может быть, хотел выглядеть лучше, уже не помню. Альбус вздохнул. Вот что на это можно было ответить? — Не понимаю, зачем я тебе доверился. Это же было очевидно. — Я тоже не знаю, почему ты всё время веришь тому, что я говорю, — поддержал его Геллерт. — Сам виноват. Альбус раздражённо дёрнул бровью. — Я виноват? Хорошо, положим, ты мне соврал. Ты не мог поискать информацию? Предпочёл действовать наобум? — Я пытался что-нибудь найти, но не смог. Было бы странно, если бы у тёти имелась такая литература. И какую теорию ты себе представляешь? Думаешь, кто-то пишет об этом энциклопедии? — Может, и пишет. Ты мог попросить меня, мы бы вместе поискали. — Я не мог. Это было бы разрушением образа. Хотя Геллерта и хватало на препирания, напоминал он при этом облитого водой кота. И нельзя сказать, что Альбус не наслаждался хотя бы таким проявлением запоздалой осознанности. — Зато теперь мы знаем, что ты умеешь ругаться… — Геллерт. — И до этого всё было не так уж и плохо. — Геллерт, прекрати. Геллерт неловко пожал плечами и бросил на него короткий сочувственный взгляд. — Что, правда, так больно? Альбус ненадолго прикрыл глаза, пытаясь найти в себе остатки самообладания. — Подуть? — Геллерт, иди… за болеутоляющим. Ты ведь знаешь, где у твоей тёти лежат зелья? — Знаю. Сейчас поищу. Он подорвался в поиске одежды, видимо обрадовавшись, что можно сделать что-то практически полезное. Когда дверь за ним закрылась, Альбус позволил себе выдохнуть и тихо заскулил, вцепившись зубами в подушку. Хотя он и старался сохранять бодрый тон, ситуация его пугала. Раньше он даже не помышлял о таких последствиях. Как-то не приходило в голову. Больше всего Альбуса приводила в ужас мысль, что ему может быть нужна настоящая медицинская помощь, которую они вдвоём едва ли в силах оказать. Что делать тогда? Обратиться к доктору он, естественно, не мог. А может быть, всё совсем несерьёзно. Не умирает же он в конце концов. Или умирает? Почему он никогда не интересовался лечебной магией? Чем кормить грифона, как превратить камень в драгоценный металл и прочие бесполезные в данный момент вещи он знал, а вот что делать с кровотечением — нет. Почему? Потому что дурень набитый, вот почему. Геллерт пропал надолго. К моменту, когда он явился, с лицом победителя внеся неопознаваемого вида склянку и книгу, Альбус успел несколько раз помянуть его не самым добрым словом. — А почему так быстро? Геллерт недовольно осклабился. — У тёти в зельях гоблин и тот ногу сломает. На большей части нет наклеек, ничего непонятно. Так что вот, — он протянул ему пузырёк. — Болеутоляющее, как ты просил. Я сам его изобрёл, оно гораздо лучше обычных. Очень мощная вещь, в больших дозах даже приводит к летальному исходу. — Боль оно тоже, надеюсь, утоляет? Геллерт устало вздохнул. — Хватит тебе брюзжать. Неужели не видно, что я стараюсь? — но опустив взгляд на Альбуса, он почему-то переменился в лице. — Ты очень бледный. Давай не будем ругаться. Выпей быстрее, только не больше глотка. Я ещё нашёл книгу по лечебным заклинаниям, — он сел на кровать и быстро пролистал до нужной страницы. — Obstringere Vulnere. По идее должно справиться с внутренними кровотечениями. — Покажи, — Альбус потянулся за книгой. Геллерт передал ему её в руки. — Молодец. Должно подойти. Теперь выйди из комнаты, я всё сделаю. Геллерт нахмурился. — Без обид, но мне кажется, ты сейчас потеряешь сознание. Убирай одеяло, я этим займусь. Альбус рассмеялся. — Нет уж, спасибо. — Альбус, — Геллерт нагнулся к нему, заглядывая в глаза. Видимо, для убедительности. — Давай серьёзно. Не глупи, я справлюсь сейчас лучше тебя. Это моя ошибка, мне и исправлять. Логично? — Логично. Но себе я доверяю больше, чем тебе. — Это правильно. Но сейчас у тебя нет выбора. Альбус помолчал. Он действительно чувствовал себя отвратительно. Спорить не хотелось. — Ладно.***
Спустя полчаса они валялись на кровати и почти совершенно ни о чём не говорили. Геллерт рассеянно перебирал его волосы, накручивая их на пальцы, Альбус лежал головой на его животе. Заклинание вместе с болеутоляющим подействовали почти мгновенно, и Альбус вот уже полчаса совершенно не волновался о себе. Раздражение на Геллерта улетучилось вместе с болью. У Альбуса никогда не получалось вынашивать злость на кого-то слишком долго. Впрочем, чувство вины к Геллерту захаживало настолько редко, что со стороны Альбуса было бы упущением дать пропасть ему зря. — Тебе ещё что-нибудь нужно? — Даже не знаю… Куриный бульон. Было бы действительно мило. Геллерт скептически выгнул брови. — Не наглей. — Имею полное право! — Рад, что тебе стало лучше. Геллерт явно хотел что-то добавить, и Альбус заинтересованно вытянул назад шею, чтобы хорошо его видеть. — Entschuldigung, — наконец выдавил он. — Энтшу… что? Что за тарабарщина? Говори по-английски. — Это извинение на немецком. Вот это да! Не то чтобы для Геллерта слово «извини» было чем-то проблемным. Он бросался им легко так же, как и другими словами, которых от него хотели. Но Альбус понял, что сейчас оно стоило ему гораздо больших усилий, чем обычно. — И… — он сглотнул. — Словом, я тут думал, можешь поступить со мной также. Альбус моргнул. Геллерт смотрел в сторону и нервно быстро дышал. Альбус перевернулся, привстал на колени и дотронулся ладонью до его лба, убирая прядь, потом ощупал нос. Геллерт с опаской следил за его руками. — Что ты делаешь? — Жара вроде бы нет, — заключил Альбус, садясь обратно. — У меня больше нет вариантов, почему ты бредишь. Геллерт закатил глаза. — Это будет справедливо. Да и ты порадуешься, разве нет? — Порадуюсь? Мне это не доставит абсолютно никакой радости. Зачем повторять одну и ту же ошибку? Получилось неудачно, я испугался, но и ничего страшного. Просто в следующий раз нужно больше… влаги, думаю. Оставь это. Некоторое время Геллерт просто смотрел в его лицо. А потом согласно кивнул. Порой, он удивлял до крайности. Какой-то паровоз мыслей в его голове делал резкий вираж, и Геллерт выдавал нечто совершенно на него не похожее. Вот он уже чему-то улыбался, словно ничего не произошло. — Так ты не хочешь меняться местами? Что ж хорошо, как хочешь. — Эй, нет! Я ведь не так сказал. Ты всё переиначиваешь! — Нет так нет, как жаль, — вздохнул Геллерт, словно не услышал его. Альбус поджал губы. — Должен же хоть кто-то здесь проявить ответственность и взять дело в свои руки, раз ты ни на что не годен. — Готов поспорить, что ты облажаешься, — ухмыльнулся Геллерт. — Один спор сегодня ты уже проиграл. — Какой?.. Ах да. Так я не проиграл. Я ведь не говорил, что ты мне нравишься, верно? Альбус раздражённо дёрнул бровью: — Да ты серьёзно, что ли? Опять? Геллерт, склонив голову, издевательски рассмеялся. Альбус покачал головой и заозирался по сторонам в поисках одежды. Первой в углу кровати нашлась рубашка. Заметив, что он одевается, Геллерт перестал смеяться. — Куда ты? Вопрос прозвучал слегка напряжённо. Альбус долго не отвечал, разбираясь, где у рубашки лицевая, а где изнаночная сторона. — Домой. — Зачем? — Отдохнуть. Позади зашуршало одеяло. Альбус не оборачивался, выворачивая рубашку нужной стороной. Геллерт перелез к нему, выдернул её у него из рук и бросил за кровать. — Останься. Альбус с наигранной неохотой повернулся к нему. Глаза у Геллерта ненормально сияли. Он подвинулся ближе и боднул его лбом. Дыхание накрыло губы, и Альбус подался к нему, крепко вцепляясь пальцами в плечи. Плечи резко ушли вниз. Альбус даже не сразу понял, что он собирается делать до тех пор, пока не стало поздно. — Чёрт, Геллерт! — он неловко попытался отодвинуться. — Не надо, зачем ты? — Помолчи. Стало совсем неловко. Но тут на член опустились влажные губы, по коже скользнул язык. Альбус откинулся на спину, тихо застонав. И на все следующие минуты забыл обо всём.***
Ночью Альбус лежал без сна. Из открытого окна громко трещали цикады, шелестела листва, и изредка в стекло постукивали ветви растущей рядом вишни. Альбус думал, что неплохо бы его закрыть, но не хотел случайно разбудить Геллерта. Тот спал рядом, повернувшись спиной. Свет от смотревшей в окно луны заливал её белизной. Альбус смотрел ему в спину и думал. О всяком. О том, что есть сейчас, что будет дальше. О жизни после лета. О Геллерте. Ему виделось время, когда они переедут в Лондон, будут снимать квартиру с одной-единственной маленькой комнатой. Работать будет Альбус. Куда Геллерт сможет устроиться в шестнадцать? По вечерам будут встречаться с последователями, создавать революционно настроенный союз молодёжи, а ночью спать на неудобной жёсткой кровати. Заниматься любовью. У них же в конце концов получится, правда? От этих незатейливых картинок колотилось сердце. Так громко, что Альбус слышал его, лёжа на животе и прижавшись ухом к матрасу. Геллерт. Тогда Альбус первый раз подумал, что, кажется, и правда... любит его. Не просто увлечён или очарован. Он сам не знал, откуда взялась такая уверенность, но просто так чувствовалось. Как что-то действительно глубокое, настолько, что Альбус и сам не мог осознать это до конца. Но он точно любил. Всю эту горячую, своенравную натуру. Со всеми странностями и капризами. Надолго. Кажется, навсегда. Осознание так мощно накрыло его, что Альбус захотел поделиться им сейчас, сию же минуту. — Геллерт… — тихо позвал он. К его смятению, Геллерт зашевелился и мгновенно повернул голову из-за плеча. Альбус испугался. Он не ожидал, что тот так быстро проснётся. Не спал, что ли? — Геллерт, я… Он резко замолчал. Геллерт не торопил его. Он даже не выглядел удивлённым. По какой-то причине признание перестало казаться Альбусу хорошей идеей. «Вдруг это всё испортит?» — подумал он и быстро закончил: — …я хотел тебя попросить принести что-нибудь из кладовой. Есть хочется. Геллерт без разговоров полез под кровать за тапочками. — Тебе тоже? Я всё думал, подождать до утра или нет. Я мигом. Он и впрямь обернулся мигом. Минут через пять они сидели над тарелкой с жареной курицей и с аппетитом обдирали с неё мясо прямо в постели. Альбус всё же поделился мыслями насчёт Лондона, немного умолчав о деталях, конечно. Геллерт тему с энтузиазмом поддержал, и они надолго провалились в неё до самого рассвета. — А что ты обо мне подумал в первый раз? — Ты про знакомство? — Ну да. — Что ты умный и пригодишься. Только жуткий. Ты немного пугал меня первое время. — Да ладно? — Конечно. Но ты, и вправду, вёл себя чудно. Зачем ты тогда нагнулся ко мне, как принц за поцелуем? — Да название книги я хотел прочесть! — Да конечно. — Правда! — Ладно, будем считать, я поверил, что ты не способен читать с расстояния вытянутой руки. А ты что подумал? Альбус попытался восстановить тот момент в памяти. — В самую-самую первую секунду? — Так? — То, что у тебя отвратительно скучный вкус на носки. Альбусу прилетело по лицу подушкой. Он хохотал, отбиваясь, пока Геллерт пытался перекрыть ему доступ к кислороду. В какой-то момент Альбусу удалось сбросить подушку с лица. А через секунду они уже увлечённо целовались, сплетя руки и ноги. Позже Альбус терялся в догадках, как они не покалечились тем летом в попытке сделать друг другу приятно. С их-то познаниями, вернее, их отсутствием. Однажды Альбус вывернул Геллерту бедро в попытке изобразить позу, которую он подсмотрел с рисунка на античной греческой вазе. Но то было позже и ещё много всего произошло позже, а в те выходные Альбус был искренне. Упоительно счастлив.