***
Здание завораживает. Его монументальность и величественность могут поспорить с его простотой и неискушённостью форм. Саша уже час наверное, как не может оторвать взгляд от вида Исакиевского собора в ночной подсветке. Он даже не помнит, как тут очутился, но сейчас сидит в машине напротив храма и утопает в глубинах своей памяти. Как случилось, что именно это место стало у него ассоциироваться с Мишей, он толком и не помнит. Казалось бы, просто городская достопримечательность, коих много, но именно здесь они почему-то бывали именно вдвоем. Всегда вместе. Собор так похож на его Мишутку — основательный, земной и красивый. В нём нет вычурных ярких цветов, изящных линий, воздушной лепнины и резьбы, но именно он дарил людям возможность посмотреть сверху вниз на город, ощутить себя в небе, давал ощущение полёта и захватывал дух. Как и Миша для Саши. Ему нужно это запечатлеть, надо запомнить именно так, как сейчас это видит, не глазами фотографа и профессиональной камеры, а его собственным сознанием. Саша делает несколько кадров, выбирает наиболее удачный и, задержав дыхание, отправляет, подписав несколько строк. Он не знает, дойдёт ли его послание адресату, но хотя бы в Сашином смартфоне оно останется отражением его чувств. Мишу будит звук входящего сообщения. Он выпутывается из одеяла посмотреть, кто может писать так поздно, и удивлённо вздыхает. На часах два тридцать пять ночи, а в уведомлениях сообщение от Саши. Мишаня несколько минут смотрит на иконку, вспоминая, что он совсем забыл внести брата в черный список. Да тот и не объявлялся. После «того случая», как стал называть для себя произошедшее Миша, от Сани не было ни звонков, ни сообщений. Как отрезало. Может младший достаточно доходчиво пояснил брату свою позицию, а может, просто, тот, получив своё, остыл, как это часто с ним бывало. Миша надеется на второе, потому что если старший перегорел, то возможно и младший сможет приглушить зов своих демонов и загнать их обратно в клетку, в которой они были заточены все эти годы. Именно благодаря этой надежде сообщение оказывается прочитано. Под фотографией ночного Исакиевского собора лишь пара строчек.Смотрю на него и вспоминаю тебя.
Я так виноват перед тобой.
Как же я скучаю.
Гаджет летит в стену. Миша резко откидывается обратно на подушки, зажмуривает глаза и закрывается одеялом с головой, пытаясь успокоить себя и хоть как-то заснуть. Сна ни в одном глазу. В голове опять тысяча образов и мыслей, и в каждом из них Саша… Саша… Саша… Саша. 14.02.2018 Погода в середине февраля в Питере выдалась удивительно снежной и теплой. Снег в городе превращался в жидкую кашу и угрожающие сосульки, что свисали с фасадов дворцов и домов, на обочинах и за городом снег собирался в сугробы. Мише, что преодолевал почти все расстояния на машине, те казалось бы не мешали, но пробки, которые создавало это погодное явление, выводили из себя, заставляя нервничать и нарушать правила. Сегодняшний день не стал исключением. Миша вымотанный и уставший еле добравшись до дома, пытается отдохнуть и расслабиться. Наигравшись с сыном и развалившись на диване в гордом одиночестве за просмотром очередного артхаусного «шедевра», Миша откровенно засыпает. Из полудремы его выдергивает настойчивый звонок мобильного. Ответив, он слышит на том конце протяжный бархатный голос. — Мииииш, — Саша слегка пьян, голос его становится в такие моменты более глубоким и низким, — Миша, а давай погуляем. — Ты что, в городе? — младший с Нового года не видел брата, тот в своих делах таскался из Москвы в Питер и обратно, они даже и не созванивались. — За окном такая красота, я хочу погулять, — капризно тянет Саша. — Да ты надрался в баре, да? — Миша похохатывает. — Сейчас тебе только гулять, за руль ты точно не сядешь. Такси тогда вызови, я устал. Давай завтра. — Мииииша, Мишутка, завтра будет уже не то, завтра вся магия рассеется, — он выдыхает в трубку, у Миши аж мурашки бегут по загривку от этого звука. — Я соскучился, Миш, так сильно. И младший сдается. Каким-то образом Саша всегда мог его уговорить на любой свой каприз, Миша всегда плыл под обаянием брата, всегда соглашался, хоть внутренне мог и противиться, но ему отказать Саше было просто невозможно. Они, и правда, гуляют. Миша вытаскивает Саню из какого-то бара, тот в компании знакомо-незнакомых людей, опять блистает, но увидев Мишу на пороге, начинает собираться. Его не хотят отпускать, но при появлении его младшего брата, чья фигура полностью заполнила дверной проём и всем своим видом создаёт ауру суровости, возражения тут же угасают. Каким образом погода за окном вдохновила Саню на прогулку, непонятно, Мишаня только мёрзнет. Благо, они периодически меняют дислокацию, мотаясь на машине от одной части города до другой, останавливаются и снова едут вперёд. Саня пьет из горла шампанское, горланит свой любимый «Ленинград» и откровенно кайфует. Самое странное, что Миша тоже. Сейчас, несмотря на промозглость на улице и слякоть под ногами, Мишутке тепло на душе. — Всё, едем на Исакиевскую, — Саня размахивает руками, и хлопнув Мишу по плечу, выбрасывает пустую бутылку от шампанского на заднее сиденье. — Ну ты и гандон. Что ты там не видел? — Миша оборачивается, проверить не пролились ли остатки напитка на обивку, так ничего и не рассмотрев, добавляет, — химчистка с тебя. — Да всё что угодно, мой Михаил, — Саша улыбается своим кошачьим оскалом, Мише кажется, он сейчас ослепнет, — поехали. Они обходят собор раза два, Саня, что удивительно, молчит, он такой задумчивый сейчас, Миша немного удивлен. Тот становится напротив главного входа, поднимает глаза на центральный купол и говорит чуть слышно: — На тебя похож. — Что? Саша поворачивает голову в сторону брата, в глазах его сейчас какое-то странное выражение, и повторяет: — На тебя похож, такой же потрясный. Миша вглядывается в лицо старшего, пытаясь в отблесках подсветки собора понять, насколько тот вменяем. — Ну, дорогой, да ты совсем, я смотрю, перекрылся. Саша закатывается заливистым смехом, обнимает Мишу поверх плеч, прижимает к себе и шепчет в шею, уже вовсе не смеясь: — Уже давно, Мишутка, очень-очень давно. Миша тяжело вздыхает, скидывает одеяло, поднимаясь за смартфоном, что лежит у стенки на ковре спальни, удивительно, но целый — хороший резиновый чехол, видимо, смягчил удар. Да Миша и не то, чтобы сильно кидал. Он разблокирует экран, снова открывая сообщение. Немного подумав, сохраняет фото в папку «Семья». Садится на пол и начинает рассматривать её содержимое, натыкаясь на фото того дня. Они тогда дошли до Эрмитажа, обогнули его, спустились к Неве. Саша, как последний дурила, уселся задницей в сугроб, изобразил «ангела» и попросил Мишу его сфотографировать. Он говорил, что хочет запечатлеть момент, запомнить этот вечер. Мишаня посмеивался, что тому — такому пьяному — точно ничего не запомнить, но щёлкнул-таки брата. Фотографироваться сам наотрез отказался, отобрав у Саши телефон. Тот по-честному пытался отвоевать гаджет, и закончилось всё тем, что в снегу извалялись уже оба. Сейчас Миша смотрел на фото* улыбающегося и счастливого Саши и снова тосковал.***
С того дня, как Саша отправил брату фото и сообщение, проходит почти три недели. Если честно, Миша рад, что старший брат снова будет в его жизни, но тот не появляется больше. Наверное, занят — предсудебная подготовка, работа в Москве и загруженный график — Миша этим оправдывал тишину со стороны Саши. Мишутка остыл, он уже даже не злился. Он вообще никогда не мог долго злиться на Саню. Да он и сам-то был хорош: вместо того, чтобы, как прежде, игнорировать поползновения брата, он сначала ответил на поцелуй, потом переспал с ним, а после устроил скандал и выгнал, полностью оборвав общение. Мишаня корил себя за череду собственных поступков, он запутался сам и запутал Сашу. Единожды сдавшись в тот день личному голубоглазому демону, он рассчитывал заколотить крышку гроба своим запретным желаниям. Только «добровольное изнасилование» таковым не вышло. Столько лет Миша мечтал побыть центром мира для брата и вот стал — ближе не бывает… Теперь же он боялся, боялся, что больше не нужен. Раньше, когда у брата была «определённая» потребность в нём, тот сам искал контакта, теперь же, утолив свою жажду, он двинется дальше, оставив Мишутку в плену страхов и сомнений. Ведь как бывало: Саша звонил — Миша отвечал; тот приезжал сам — Мишаня был совсем не против. Он отзывался на любую инициативу старшего брата, ему не требовалось придумывать, как и где они будут общаться. Саня, этот вечный двигатель, не находящий нигде в мире покоя, мог в любой момент свалиться на голову со своей, как теперь Миша понимал, не совсем братской любовью и заманить его в водоворот событий. В тот проклятый день Миша сам его прогнал, сказав то, что на тот момент чувствовал, выплеснув обиду, копившуюся годами, как будто, помимо неё нет и не было других эмоций. Саша вообще всегда вызывал в Мише противоречивые чувства. В раннем детстве он был героем для маленького Мишутки, рождал восхищение и гордость, любой его поступок безоговорочно считался единственно верным. С возрастом и опытом Миша стал понимать, что многие действия брата продиктованы исключительно его эгоизмом и сиюминутными желаниями. Он всё реже смотрел на старшего сквозь розовые очки, но тот не становился для него менее близким. Их общение с годами перестало ограничиваться лишь семейными посиделкам и играми в футбол, становилось всё более личным и глубоким. Когда Миша стал подростком, особенно тот недолгий период жизни бок о бок в школе Зенита, Саша начал делиться с ним своими переживаниями и чувствами. Некоторые из них пугали Мишаню, но ощущение собственной значимости для брата подкупало. Чем чаще он сталкивался с не самыми приятными чертами характера Александра, чем больше узнавал скрытую от большинства сторону его личности, тем сильнее привязывался к своему неидеальному брату. Тем больнее становилось его любить. Когда в неполные Мишины шестнадцать в их отношения вмешался сексуальный подтекст, он дополнительно запутался. Миша, как мог, в одиночку боролся со своими тайными страстями. Но больнее запретности чувств было осознание, что любимому человеку на самом-то деле глубоко плевать на него. Став чуть постарше, младший убедился в жесткой правде: он для брата безотказная надежная «жилетка», исключительно благодаря своей доступности. Он годами боролся с собой, ему даже казалось, что успешно. Но сейчас, анализируя события, Мишаня осознавал, что ни к одному человеку в своей жизни он не испытывал таких сильных чувств. Когда он видел брата, внутри всё затапливало огнём, настолько ярким и горячим, что никакой другой любви было не надо. Саша устраивал очередную ебаназию со своей жизнью, наживал себе проблемы в клубе из-за ссор с тренером, очередные скандалы с женами и вынесение всей этой грязи на всеобщее обозрение… А у Миши наряду с раздражением неизменно рождалось сочувствие и желание помочь, и он ничего не мог с собой поделать. Может иногда полезно было бы оставить Сашу одного, чтобы он хоть раз понял свою неправоту, но Мишаня ни разу не оттолкнул брата. Внутренний трепет, что вызывал в нем старший, ещё сильнее усложнял ситуацию. Спустя столько времени Миша честно признался себе, что это ничто иное, как нереализованное сексуальное желание, так и не прошедшее с годами. Любовь к родному брату была и остаётся самым сильным и мучительным чувством, что он когда-либо испытывал. Только Саша о ней не знал. Потому что Мишаня никогда не был склонен выражать свои чувства словами, он считал, что достаточно проявлять её в делах, в помощи и поддержке. А всё, что Миша сделал в последнюю встречу — указал на дверь. Теперь же он так сильно об этом жалел, но не знал, что поделать. Самому взять и набрать номер брата? Он просто не мог перешагнуть через себя и свою гордость. Из раздумий его вырывает звонок, на экране высвечивается фото Семака. Миша не хочет брать трубку, они завтра играют с Копенгагеном на своем поле, он как всегда запасной, с тактикой уже всё решено, и ничего нового Сергей ему точно не скажет, если что-то важное — напишет, но личное… Кержаков больше не хочет говорить о личном, слишком много было сказано в последнее время в его жизни. Ему бы самому разобраться с ворохом своих страхов и сомнений и не впутывать больше никого. Даже Сергея. Миша с отчетливостью понимает, что тот теперь совсем перестал занимать его мысли. И в эмоциональном, и в физическом плане. Его образ полностью затмил собой другой человек. Он закрывает глаза, вспоминая голодный взгляд Саши, которым тот смотрел на Мишу, вбиваясь в него и даря потрясающие, но такие запретные ощущения, вспоминает прикосновения горячих ладоней… Звонок мобильного снова вырывает его из воспоминаний. Мама. Мишаня тут же отвечает. — Привет, сынок, — голос у матери растерянный и грустный, она сразу переходит к теме, видимо максимально беспокоящий её сейчас. — Почему ты не позвонишь ему, что у вас случилось опять? — Мам, — Миша не может объяснить, даже если бы и хотел, — ну, мы же обсуждали, я… — Саша проиграл апелляцию. У него заберут сына, это дело времени. Миша рассчитывал, что это невозможно. — Он не отдаст его, я уверен. — Одного его желания мало, — мама тяжело вздыхает. — Позвони ему, он расстроен. Поддержи брата. Миша клятвенно обещает матери созвониться с Сашей, но ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю этого не делает. *** Саша лежит на полу в холле и разглядывает потолок своего двухэтажного загородного дома. Хороший такой потолок, красивый, вон, отделка какая красивая, листики, цветочки, не зря столько бабок отвалил дизайнеру, есть, что порассматривать. Это даже отвлекает, хотя в голове сейчас пусто-пусто, лишь головная боль, что вытеснила боль душевную. А есть ли у Саши эта странная субстанция, именуемая душой? Разве мог человек с душой сам отдать своего сына на растерзание голодных до денег, безразличных к судьбе маленького ребенка фурий. Они просто пришли в его дом, и унесли ничего не понимающего Тёмочку, даже не дали одеть его предварительно. Вынесли на мороз малыша в одной маечке в конце декабря. А Саша стоял и смотрел на это, ничего не попытавшись сделать. Чего он испугался, судебного запрета? Или он не сильно-то и хотел на самом деле оставлять себе сына? Он просто опять испугался, как и всегда. Трус. Он всё бежал куда-то, суетился, стремился, добивался, и вот, казалось, добился: он лучший бомбардир, он главный тренер, он отец троих детей. А счастья как не было так и нет. И главное, душа-то ничему не может порадоваться. Может, всё это время он не к тому стремился? Миша. Как много в жизни брата пропустил Саша, всё время был полностью сосредоточен только на себе. Миша был данностью: всегда рядом и, что бы ты не сделал, этот человек никогда тебя не покинет. И Саша вел себя, как последняя скотина, всё это время обижая брата, человека, которого он так сильно любил и не ценил ни капельки. Мишутка, его прекрасный Мишутка. Саша приподнимается, ища глазами телефон — тот по-прежнему, так и лежит на журнальном столике. Он немного подтягивается, берёт в руки гаджет, ложится обратно на спину, набирает номер, слушает длинные гудки, и когда на том конце берут трубку, выдыхает: — Миш, — в горле предательски пересыхает, он больше не может произнести ни слова. — Где ты? — голос брата хриплый и заспанный. — Дома. — Никуда только не уходи, — Миша отключается. Сколько времени проходит, Саша не знает, когда раздается трель дверного звонка. Гребаные птицы, ну кто надумал их поставить на входной звонок?! Саша всё забывает заставить своего управляющего сменить этот раздражающий звук. Дома никого нет: Игоря с няней он отправил к родителям, а домработницу за ненадобностью отпустил. Дом без детей, зачем готовка и уборка, для кого? Да и сам Саша скоро улетит. Звонок прерывается так же внезапно, как и начался. И вот он уже слышит тихие шаги и голос брата. — Саш? Ты с ума сошел, на полу валяться да ещё и с открытой дверью? Старший не успевает даже толком подняться, как оказывается укутан в Мишины объятья. От того пахнет лёгким морозцем, а на куртке несколько снежинок, которые тают от Сашиного дыхания. Он вдыхает полной грудью, пытаясь прильнуть всем телом и почувствовать родное тепло. — Господи, всё, давай поднимайся. Да ты холодный весь, закрыл только наружную дверь, устроил сквозняк. Миша ворчит, как старик, помогая ему подняться с пола, так и не отпустив из своих рук. Саша сам бы мог, но ему слишком сейчас приятно находиться рядом с братом, он только улыбается, как дурак. Может, он и жил-то всё время только ради этих моментов. Он просто спрашивает то, что первое приходит в голову. — Зачем ты это сделал? Миша хмыкает, усаживает Сашу на диван и сам садится рядом. Тот только сейчас внимательно рассматривает лицо младшего. Щеки Мишани разрумянились, волосы взлохмачены, на затылке торчит вихор. Саня улыбается такой премилой картине. Он снова повторяет: — Зачем ты переспал со мной, если не хотел? Миша, смотревший прежде в сторону, поворачивается к брату. Брови его нахмурены, губы плотно сомкнуты. Он молчит некоторое время, внимательно разглядывая Сашу, облизывает губы и еле слышно говорит. — Я хотел. Я думал, так станет легче. Тебе, — он проводит над бровью указательным пальцем, в нервном жесте. — И мне. — Стало? — голос Саши резко хрипнет, все его предположения подтверждаются, его братец просто упрямый баран. Миша ещё больше хмурится, не отвечая на вопрос. — Это так всё неправильно, это ужасно, Саш. Он поднимает брови так трогательно, и в голосе его звучит больше вопрос нежели утверждение. Саша не выдерживает и берет в ладони руку брата. — Но как, скажи мне, как любовь может быть неправильной? Миша откидывается на спинку дивана, не вынимая своей руки из ладоней брата, поднимает глаза вверх и произносит. — Саш, давай закроем тему, я люблю тебя, но это больше не должно повториться, — он снова смотрит на Саню и в его прозрачных глазах стоит мольба.— Прошу тебя, не надо. Пожалуйста. Саша понимает, о чем просит Мишутка, он готов на это пойти, чтобы сохранить то, что между ними сейчас, хотя бы такую близость. Он просто переводит тему, потому что не может пересилить себя и дать обещание, это не в его силах. — Тёму забрали, Миш, всё. Я завтра улетаю в Афины. Миша удивлённо вскидывает голову, глядя на Сашу. — А как же старший, ты его одного оставишь? Саша выдыхает. — Он будет у наших, с бабушкой и дедушкой. — Но почему не с тобой, что тебе мешает отпраздновать с сыном? — Миш, я не могу больше, — Саша трёт шею, пытаясь сформулировать мысли, — я как будто в клетке. Я ему и не нужен особо, ему няня мать заменила, а отец у него, как праздничный генерал. Бываю рядом редко, но метко — подарки, футбол, папа-праздник, я не могу, как ты — постоянно быть вместе. Ребенку нужна мать, но не такая, как у него была. Ты был прав, когда противился нашему браку, да и Милана… Миша начинает смеяться, Саша удивлённо приподнимает бровь. — Знаешь как мы тебя с Дзюбой называем? Членистоногий. Саня от удивления даже теряет дар речи. Младший тем временем продолжает: — Куда член, туда и ноги, — он отсмеивается, успокаивается и начинает пояснять. — Ты же баб своих совсем не фильтровал, думал не головой, а головкой. А когда Катя уже беременна оказалась, было поздно. Про Милану ты это зря, она неплохая, и она, правда, сейчас нужнее ребенку. Смирись, серьезно, может это и к лучшему. Он договаривает и снова обнимает Сашу за плечи, зарываясь носом в волосы на затылке: ему щекотно и приятно. Старший плывет в тёплом мареве, что дарит близость брата. Он совсем не в обиде на слова Миши, тот совершенно прав. Вся его жизнь строилась на желаниях и прихотях. Нужно когда-то начать трезво мыслить. Но сначала он пытается испытать судьбу: — Полетели со мной. — И оставить уже двоих детей на попечение бабушки и дедушки? — Миша улыбается, целуя Сашу в висок. — Нет, дорогой, тебе надо развеяться, забыть этот кошмар, ты и лети. А я отпраздную Новый год с родителями, если Игорь будет не с отцом, то хотя бы с дядей.***
В доме шумно, визг играющих детей перемешивается со смехом родителей и бренчанием посуды. Гостей полный дом, а Миша всё равно чувствует себя одиноко. Прошлый Новый год Саша был с ними, праздник прошёл весело, душевно и по-настоящему тепло. Тогда Миша был почти что счастлив. Сейчас ощущение пустоты снова пожирает его изнутри. Надо как-то приспособиться заново и продолжать жить. Он идёт в зал, его чуть не сбивает с ног Игорёша, который обхватывает его бедра и начинает тараторить: — Дядя Миша, дядя Миша, а когда Дед Мороз подарит подарки? Мне папа обещал, что ты скажешь, когда?! Взгляд ребенка такой чистый и наивный, что Мише даже немного стыдно ему врать, но кто он такой, чтобы разрушать веру в чудо. Когда Саша улетал, он попросил сына написать письмо Деду Морозу с пожеланиями, сказав, что сам отвезёт письмо и лично вручит волшебнику, но вернуться к тридцать первому декабря не успеет, поэтому за вручением подарков должен проследить дядя Миша. Игорь остался в полном восторге и даже не расстроился отъезду отца, ведь тот едет к «самому Деду Морозу». Саша хитрый лис, даже тут выкрутился и впутал Мишаню. Но тому общение с племянником всегда было приятно и приносило радость. — В одиннадцать, Игорь, куда ты торопишься? Всё будет. Подожди маленько. Миша треплет ребёнка по волосам, тот надувает губы в притворной обиде, но к нему подлетает Сашенька, начинает что-то нашёптывать, и Игорь уже снова смеётся. Мишаня обходит детей и идёт на веранду. Они приготовили с отцом фейверки и те ожидают своей «минуты славы» у выхода, чтобы как можно быстрее в полночь их использовать. Миша ёжится от холода, но так и не возвращается накинуть куртку. Он достает телефон и набирает номер. — Привет, — голос на том конце немного удивлённый, — я думал ты больше сам не позвонишь. — Хотел поздравить с Новым годом, — Миша выдыхает. — С праздником, Серёж. Извини меня, что пропал, я так проебался. — Знаешь, что мне в тебе всегда нравилось? — Семак хмыкает, — Твоё умение признать свою неправоту. Но ты не проебался, скорее наоборот. Ты, наконец, сделал всё правильно. И тебя с Новым годом, Миш. Как ты? Как там с Сашей. Миша хочет поделиться, ему так не хватает хоть кого-то, кто, если не поймет, то хотя бы выслушает и не осудит. — Он звал меня в Афины, улетел позавчера. — И ты отказался, а сейчас жалеешь, — не вопрос, а утверждение, и в голосе Сергея сейчас понимание. — Да. Нет. Аааа… Бля, — Миша тяжело вздыхает. — Не знаю, я уже ничего не знаю. — Миша, а что ты сам-то чувствуешь? Можешь не отвечать, просто подумай. Чего ты сам хочешь, что сделает тебя счастливым? — Сергей замолкает, на том конце отчётливо слышится его дыхание. — Не смотри на то, что считается правильным, посмотри внутрь себя. Иногда лучше сделать и жалеть о содеянном, чем всю жизнь корить себя за неиспробованный шанс. Миша кое-что понимает: — Ты ведь не только обо мне сейчас говоришь, так? О себе, да? О нас? — Отчасти, так, — Сергей говорит приглушённым голосом, как можно тише. — Мы с тобой встретились не в то время, не в том месте, Миша. Но вам двоим не поздно.***
Акрополь прекрасен. Саша уже шляется по музейному комплексу добрых три часа, но всё никак не может насытиться красотой этого места. Древние развалины вызывают в нем восхищение пополам с чувством безысходности. Он сейчас, как эти старые остатки зданий, такой же когда-то цельный и кому-то нужный. Как центр, в котором бурлила жизнь и процветали люди, сейчас он — снесенный множеством войн, завоеваний и беспощадным временем, практически разобранный по маленьким кусочкам. Но если древнему городу приходилось терпеть беды извне, то Саша впустил их в свою жизнь сам. Гостеприимно открыв дверь, практически заманив к себе в жизнь и душу, позволив крушить, бить, дробить всё то, что строилось годами. Как и части древней цивилизации, что рассеяны по миру, увезённые завоевателями, учёными, туристами, его душа разбита на кусочки и разбросана в разные стороны. Одна часть он сам, но она настолько хрупка и неустойчива, что Саня носит её с опаской просыпать песок, который образовался из когда-то прочного камня, что подточили сомнения, одиночество и нереализованная любовь. Саша хотел щедро дарить её людям, хотел получать в ответ хотя бы не меньшее чувство. Но его любовь не была нужна его «вторым половинкам». Для них всегда превалировала его популярность, внешность и дружелюбие. В раздражённом и плохом настроении, с неудачами, он не был нужен, становился скучен и неинтересен. Он стал платить той же монетой, использовать людей, как использовали его. И это день за днём подтачивало гранит его души, вошло в привычку, окончательно его испортив. Вторая часть: его дети. Только Саша виноват, что они так далеко от него. Одного не сумел отстоять, второго просто бросил. Но смотреть Игорю в глаза и отвечать на вопрос, почему его брат сейчас не с ними, не хватило бы никаких сил, и Саша, как всегда, выбрал путь отступления, потакая своим страхам и сомнениям. Третьей — наибольшей — частью его души всегда был и остаётся младший брат, Михаил**. Который полностью соответствует значению своего имени. Он будто какое-то божество, к которому Саша обращался в самые горькие моменты жизни, он опора и поддержка, он так важен и так нужен в жизни Сани, что в его отсутствие тот как будто потерял себя. И теперь Мишутка был так далеко, даже не в географическом плане, все расстояния в современном мире практически стираются. Саша сам его оттолкнул, своими поступками, точнее, одним поступком. Миша ведь оказался прав: жил как-то Саша без их интимной близости, это не мешало любить брата. Но в нём сыграло чувство собственника, что стёрло границы между понятиями морали и желания, и самое главное, разрушило доверие, что, казалось, было между ними с рождения и укреплялось с годами. А по факту — доверия-то и не было. Саша всю жизнь смотрел на мир сквозь призму своих желаний и потребностей, сейчас он искал способ жить по-другому, но не понимал, как это сделать и получится ли у него. Сегодня тридцать первого декабря, он находится в Афинах, в этом древнем городе, что может очистить разум и душу только одним своим видом. Саша пытается хоть как-то научиться жить без зависимости от собственного «хочу», дать право выбора близким людям. И в первую очередь, дать это право Мишутке. Он вдыхает воздух, наполненный запахом моря, ещё раз окидывает взглядом древний город и жмёт на значок «Отправить» на своем смартфоне. Заранее набранное и не раз обдуманное сообщение отмечается, как отправленное и — прочитанное. Кержаков разворачивается и идёт к спуску от музейного комплекса. Его ждут сегодня праздничные Афины, полные душевности греков и радости туристов, теплая атмосфера ранней осени посреди зимы и сентиментальные мысли о самом значимом для него человеке.Миша, Мишутка, Мишаня.
Любовь моя.
Я знаю, что сделал много дерьма в этой жизни, я не смотрел вокруг, не видел самого важного, не понимал самого сокровенного. Мой взгляд был направлен только внутрь и никогда наружу, на близких мне людей.
Я знаю, бесполезно просить у тебя прощения, я наверняка облажаюсь ещё не раз.
Я просто хочу, чтобы ты знал.
Я люблю тебя, всегда любил и всегда буду.
С Новым годом.
Твой Саша.
***
Первого января две тысячи девятнадцатого года Миша стоит в Афинском аэропорту Венизелос, пытаясь дозвониться до Саши, а тот, как назло, не берет трубку. Молодец, Мишаня, сделал сюрприз, сейчас вообще, похоже, возьмёшь обратный билет и полетишь в Россию. Хотя зачем? Хотел отдохнуть — вот он шанс. Пока Миша пытается заказать номер в ближайшем отеле на букинге, ему перезванивает брат. Он сразу же берет трубку, отвечая на звонок, с ходу спрашивает: — Где ты? — Что? — на том конце слышен недоуменный голос. — Ты что, только проснулся? Час дня. Твой отель, адрес и номер, — Миша пытается максимально доходчиво объяснить. — Не понял, ты о чем? — Не тупи, Саш, я сейчас приеду. — Бляяяя…пиздец, минуту, подожди. А бля, как же там. Я тебе скину. Греция завораживает: это разнообразие эпох, что смешаны в одном городе, эти узкие улицы, мощёные камнем, и запах, что кружит голову. Но самое главное, Миша всё-таки решился и, бросив всё, едет к Саше. Он не уверен, правильно ли поступает и чем это для него (для них) обернется, но одна мысль о встрече пьянит. Саня открывает дверь в номер заспанный, опухший, растрёпанный и в одних трусах. Он вешается Мишане на шею, практически мурлыча в ухо: — Миш, Миша, Мишутка, прилетел, мой хороший, — и обдает того парами перегара. — Хэй, бухарик, ну ты и налакался вчера. Иди сначала приведи себя в порядок, потом только обниматься лезь, — Миша отодвигает от себя разнеженного брата. Тот только глупо улыбается и вместо того, чтобы нормально уйти в душ, пятится спиной к ванной, постоянно повторяя: — Прилетел, прилетел… — Иди уже, — Миша кидается в Саню первой попавшейся футболкой, что валяется на кресле рядом с кроватью. Старший, наконец, скрывается в ванной, предварительно метко бросив ее обратно и попав младшему прямо в лицо. Всего пару секунд Миша вдыхает запах брата, которым пропиталась ткань. Он поднимает упавшую футболку, немного мнёт в руках, рассматривая белую ткань, и помедлив, подносит к лицу, снова втягивая знакомый аромат — одеколон и лёгкий отголосок пота, любимый мужской запах. Его ведёт от родного и будоражащего вкуса брата, он ясно и отчётливо понимает, как сильно хочет его, как сильно соскучился, как сильно Саша ему дорог. Тот сейчас плещется в душе, напевая какую-то слаборазличимую мелодию, а Миша окончательно всё для себя решает. _________ Они полдня гуляют. К четырем часам, набродившись по центральным улицам, решают свернуть чуть дальше от центра, и окружение постепенно меняется. Вокруг дома, исписанные граффити, на каменных старинных тротуарах сидят бомжи, а посреди одной особо «живописной» улицы ведёт разборки между собой кучка мигрантов, явно африканского происхождения. Миша максимально быстро уводит зазевавшегося Саню в сторону перекрестка, откуда они попадают совсем в другую атмосферу, где тишину разбивают лишь звуки музыки из ближайшего открытого окна. Они натыкаются на тату-салон и Саша тут же загорается бредовой идеей. — Миш, временная же, чего бояться. Хна, всё такое, пройдет максимум через месяц, зато какие воспоминания. Это тебе не магнитик или каменный член. Миша не понимает стремление брата марать тело. — Нахрена тогда тебе она нужна, раз временная? — Я хочу запомнить, что мы здесь были вдвоём, — Саня лукаво улыбается, пытаясь упросить, как он это обычно делает, включая обаяние и харизму. — Саш, вот именно, сойдёт тату и ты забудешь. Всё, Санёк, в твоей жизни временное, — пытается поддеть Миша. Выражение лица старшего сразу же меняется, он хмурится и молча, лишь зло сверкнув глазами, заходит всё-таки в тату салон.*** _______ — Так где ты поселился? — Саша отпивает кофе из третьей за этот ужин чашки. — У тебя, — Миша не может сдержать усмешку при взгляде на вздёрнутые в удивлении брови брата, — А что? У тебя двухкомнатный номер. В отеле других свободных номеров нет. — Но там только диван, маленький диванчик. Ты и диван, не представляю… Да ты его раздавишь. — А кто сказал, что я буду спать на диване? — младший держит на лице совершенно спокойное выражение, в упор глядя на брата прозрачными голубыми глазами. Саша, что делал очередной глоток кофе, аж попёрхивается, долго откашливается, пытаясь переварить услышанное. Это что сейчас, был намёк? Или такая злая шутка? Зачем Мишаня с ним так? Наконец, кашлянув последний раз, Саня поднимает заслезившиеся глаза на Мишу, тот сидит с невозмутимой улыбкой на губах, а в глазах его пляшут чертенята. Да не может такого быть! ______ Они вваливаются в номер, уже целуясь. Саша просто не выдерживает и тянется к губам брата прямо перед дверью. Он подспудно ждёт удара, но получает лишь рваный выдох и горячий язык, проникающий ему в рот. Мишины руки везде: он лезет под толстовку, хватает за задницу, прижимает к себе и трётся пахом о пах. Кое-как оторвавшись друг от друга, они еле открывают дверь, чтобы продолжить уже внутри. Поцелуй страстный, Мишутка просто не может насытится, как же он давно этого хотел. Теперь в полной мере может признаться сам себе, как залипал на губах Сани, когда тот оказывался слишком близко, как жаждал, на самом деле, его прикосновений и объятий. Как Саша давным-давно стал для него желанен, хоть Миша и пытался отрицать свои чувства. Сейчас старший выцеловывает Мишину шею, пытаясь одновременно расстегнуть куртку. Он прерывается, чтобы избавиться всё-таки от ненужного предмета одежды, и понимает, что так и не спросил то, о чем думал всю дорогу в отель. Саша отстраняется и отходит на пару шагов дальше от Миши. У того разрумянились щеки, губы приоткрыты и он смотрит на брата поплывшим удивлённым взглядом. Но старшему нужно знать точно, ему уже надоели эти бесконечные качели. — Почему ты передумал? Саня, замирая, ждёт ответа, рассматривая принимающее осмысленное выражение лицо младшего. Тот сглатывает, облизывает губы, подходит ближе, снова сокращая расстояние между ними, берет Сашу за плечи обеими руками и шепчет еле слышно, почти что в губы. — Это по-прежнему всё ужасно неправильно, но это личное, только между нами. Только наше общее, слышишь? — он легко целует Сашу в губы, отрывается и продолжает. — Но только попробуй всё испортить, я тебя самолично в асфальт закатаю. И целует, медленно и тягуче, вылизывая кромку зубов, покусывая губы. Каждый укус простреливает яркими разрядами Саше прямо в член. Миша сейчас такой доминирующий и совсем не похож на того, что был с ним в первый раз в своей квартире. Он страстный и горячий, он окутывает своими объятиями и подавляет волей. Как они оказываются в спальне, Саня даже и не понимает. Он лежит на спине в одних лишь боксерах, а между его ног, притираясь всем телом, располагается Миша. Младший целует его шею, практически выгрызая дорожку из засосов и поцелуев вниз к груди. Его широкие плечи ходят ходуном, от каждого его действия Саша только что и может, хвататься за них и сгорать в огне удовольствия. Мишутка добирается поцелуями до его боксеров, вылизывает тазовые косточки, что торчат над резинкой, а Саша не может оторвать от него взгляд. Когда тот поднимает глаза, напоследок проходясь языком снизу вверх по середине живота и проталкивая кончик языка в лунку пупка, Саня воет в голос. — Миша, Мииииша, хватит издеваться, — он пытается ухватить того за затылок, но под рукой короткий ёжик волос, и удается лишь пропустить волоски сквозь пальцы. На это действие Мишаня лишь сладко выдыхает, упираясь лбом старшему в пресс, проходится носом от пупка вверх, по груди к шее, ещё раз вдыхая пьянящий запах брата, и напоследок глубоко целуя в губы, отстраняется. Он идёт к своей сумке, на которой лежит куртка, что они сбросили снимая в попыхах, из внутреннего кармана достаёт тюбик смазки, которую он купил в ближайшей аптеке, пока брат делал татуировку. Саша всё это время лежит, приподнявшись на локтях, наблюдая за действиями брата и замечая, что тот достал из куртки: — Ты знал, зачем сюда едешь, правда? Тот лишь откровенно улыбается, встаёт на ноги и начинает снимать с себя остатки одежды. Саша так часто уже это видел, но сейчас, когда всё делают для него, воспринимает слишком остро. Каждый жест, поворот головы младшего, движения его рук и запястий посылают по телу сладкую негу, возбуждая до такой степени, что становится больно. И ведь это всё сейчас будет его. Широкие плечи, узкие бедра и длинные ноги. Не так, как случилось первый раз — будто пробник, приманка, когда тебе толком и не дали распробовать, а только раздразнили. Но в тот момент, когда Миша раздвигает ему коленями ноги, прося их согнуть, Саня понимает, что всё идёт не по его плану. Мишутка, видя реакцию старшего, лишь улыбается, сияет своими искристыми глазами и негромко мурлычет: — Что, передумал? Нет, дорогой, теперь всё будет по моим правилам. И практически сразу наклоняется, приспускает Сашины боксеры и берет его член в рот, сначала слегка посасывая головку, а потом надеваясь практически всем ртом, пропуская глубоко в горло. Старший орет в голос, он совершенно не ожидал такого поворота событий. Умелый бархатный рот брата, что мокрым жаром охватывает его член, проворные руки, которые уже сняли с него белье, а теперь ласкают ягодицы, пробираясь между ними, слегка оглаживая вход. Да просто сам факт, что ему делает минет младший брат, его так давно желанный и недостижимый Мишутка. И как делает! Ему, наверное, в жизни так умело не отсасывали! Всего сразу так много, что Саня просто непозволительно быстро кончает, изливаясь в горячий рот, не успев даже предупредить. Миша сглатывает, высасывая остатки спермы, напоследок пройдясь языком по отверстию уретры, отрывается, облизываясь как кот, налакавшийся сливок. Он рассматривает разморенного брата. Тот лежит, раскинувшись на кровати звёздочкой, и на лице у него блаженное довольство. Миша хочет пощекотать ему нервы, произносит с вкрадчивой интонацией. — Ну-ну, ты зря расслабился, всё только начинается, — с удовольствием наблюдает за изменениями на его лице, которое отражает легкий испуг, — да не боись ты, сделаем всё как надо, тебе понравится. Миша ложится на Сашу всем телом, придавливая того к кровати, притираясь к его животу так и не упавшим стояком, и уже серьезно, без шуток, шепчет в губы: — Обещаю, всё будет хорошо. Тебе будет хорошо, — и целует глубоко и властно, не давая даже помыслить о сопротивлении. Саша под ним такой отзывчивый. Он стонет, кричит, кусает ребро ладони, когда Миша задевает простату подушечками пальцев, член его снова стоит и сочится. Младший выдавливает смазку на ладонь, смазывая свой член, пока выкручивает пальцы внутри брата, разводя уже три в стороны. Старший только выдает на это действие протяжное гортанное: «Аааа-а!», и сам насаживается, виляя задницей. Миша еле сдерживается, ему приходилось, пока он растягивал брата, несколько раз прерываться, пережимая себя у основания члена, чтобы не кончить от горячего зрелища перед собой. Это первый раз, и им нельзя торопиться. Саша такой сейчас красивый, он весь покрылся испариной, лоб усыпан бисеринками пота, губы искусаны до красноты и припухли. Он прогибается в пояснице, его крепкое гибкое тело натягивается, как струна, а мышцы отчётливее проступают под смуглой кожей. Он запрокидывает голову, и чернильная стрелка татуировки, что идёт с руки на шею, указывает Мише «место для укуса» ровно там, где располагается кадык. Младший не сдерживается и несколько раз слегка придавливает хрящик зубами, заставляя старшего ещё громче стонать. Саня сначала просил Мишу быстрее его трахнуть, а теперь только и может, что кричать и извиваться. Судя по расслабившимся стенкам Сашиного входа и стоящему колом члену, тот полностью готов. Миша еле сдерживая себя, чтобы не толкнуться сразу на всю длину, вводит на пробу головку. Они стонут одновременно. Мишутка наклоняется и подаётся слегка вперёд, целуя брата, ловя губами вибрации его голоса. Он медленно входит, Саша узкий, он плотно обхватывает член внутренними мышцами, даря непередаваемые ощущения. Младший маятниковыми движения медленно продвигается почти на всю длину, замирая и давая привыкнуть. Саша распахивает зажмуренные глаза, в его взгляде такой пожар похоти и страсти — Мишу словно подстёгивает плетью, он начинает двигаться в жарком узком теле, слыша горячечный шепот. — Люблю. Слышишь? Миша… Мишутка… Мой сладкий, мой сильный мальчик… Саша не осознает себя, он плывет в облаке удовольствия, горячий член заполняет его полностью и дарит те ощущения, что он не испытывал ни разу. Он подчинён, его воля подавлена, а он сам распластан под жарким сильным телом. Член внутри разрывает удовольствием и огнём, а ощущение наполненности ни на что больше не похоже. Всё, что Саня понимает сейчас — ему хорошо и Мишутка с ним, в нём, наконец-то целиком и полностью принадлежит только Саше. И эта мысль, как выстрел на добивание, взрывается внутри мучительным оргазмом, что поднимается из глубины, из точки, где Мишин член трётся о его простату. Яркое иссушающее удовольствие разливается вверх к яичкам и собственному члену красочной волной жара. Саша забывает, как дышать, он теряется в блаженстве, что возносит его сейчас к небесам. Он выгибается, кончая себе на живот, утягивая с собой Мишаню, который, рыча, вбивается в жаркое нутро, цепляясь за брата и кусая того в изгиб шеи у плеча. Саша кричит под ним и так прекрасно сжимается внутри, что это становится последней каплей, доведя Мишу до пика удовольствия. Его почти сразу подводят ноги, и он валится всем весом на брата, тот только слегка выдыхает, поворачивает Мишино лицо к себе и долго тягуче целует. Губы старшего сейчас пересохли от частых вздохов и криков, они слегка царапаются, но для Миши его поцелуй наполнен сладким сказочным нектаром, что дарит силу и желание жить. Они больше не занимаются сексом в этот вечер: Миша не хочет рисковать, первый раз все равно может аукнуться для Саши, если они не будут достаточно осторожны. Они просто валяются в постели, потом вместе идут в душ, но тут же понимают бесперспективность этой затеи — ни в душе, ни в ванной они вдвоем одновременно не поместятся. Поэтому моются по очереди, но другой при этом не покидает ванную комнату. Им как можно дольше хочется смотреть друг на друга; делать то, чему раньше мешали стыд и совесть — любоваться желанным телом, не страшась разоблачения и осуждения. Этот вечер как будто открывает их друг для друга с иной, запретной, потаенной стороны.***
— Мииииша, Мишка-соня, вставай. Поцелуй в лопатку выводит младшего из сладкого сонного морока. Саша, как специально, начинает выцеловывать ему спину, царапая жёсткой щетиной и вызывая щекотку. Заснуть снова совсем не получается, действия брата вызывают определенное шевеление чуть ниже пояса. Мишутка резко переворачивается, подминая Сашу под себя, хватая за задницу. Тот шипит сквозь зубы. — Не-не-не, жопа болит со вчерашнего, я не согласен. Миша, присосавшись к Сашиному соску, мурчит: — Не страшно, тогда я снизу. — Нет, дорогой, успеется. Давай, ты в самом красивом городе мира, в колыбели цивилизации, — Саша отрывает Мишаню от себя, смотрит в его затуманенные похотью глаза. — Ты не увидишь рассвета красивее, чем на Афинском акрополе. Вставай и пошли. Он выбирается из-под брата, тот откидывается на подушки, удивленно спрашивая. — Рассвета? Ты с дуба рухнул, ты вообще во сколько меня разбудил? — Четыре утра, а что? Я вообще не спал, уснёшь после такого, — Саня похихикивает, подходя к брату, и шлёпает того по заднице, подгоняя. — Давай, собирайся, пропустим чудо. _____ Они встречают рассвет в музейном комплексе. Саша включает своё фирменное обаяние с охраной — их пропускают в нерабочее время. Вокруг ни души. На улице достаточно холодно, и им приходится надевать куртки и шапки. Солнце, что в предрассветной дымке поднимается из-за горизонта, окрашивая греческие развалины в пурпурный, так прекрасно, что у Миши дух захватывает. Саша пытается всё сфотографировать, но передать красоту никак не получается, кадры всё равно не так хороши, как картинка, что видится глазу. Когда уже совсем светло, Саня просит сфотографировать себя. — Опять хочешь запомнить этот день, склерозник? — смеётся над ним Миша. Саня только загадочно улыбается, забирается на ближайший камень с ногами, глядя счастливыми глазами в объектив. — Покажи, — просит он Мишу, как только тот заканчивает, и забрав телефон, довольно произносит, — вот это сразу выложу в инстаграм. Он делает несколько жестов, публикуя фото****. — Иди сюда, давай! Мишаня, не ломайся, у нас слишком мало совместных фото. Миша с неохотой подходит к брату, улыбаясь на камеру, тот неожиданно целует его в щеку и щелкает телефоном. — Хэй, только попробуй выложить, — Мишаня пытается отобрать у него гаджет. Тщетно. Саша просто обнимает его и целует уже в губы, глубоко и мокро. Миша забывает и про телефон, и про фото. Когда они прерываются, Саша шепчет ему: — Не бойся, это фото я оставлю для себя. Выражение глаз Саши меняется, он ещё ближе притягивает Мишу к себе, внимательно рассматривая его лицо. Его взгляд бегает от глаз к губам и выше, оглаживая скулы, изгиб бровей, спускается вниз, прослеживая линию подбородка, заросшего щетиной. Когда Санин взгляд перестаёт метаться, останавливаясь на Мишиных глазах, в нём начинают гореть огни преисподней, отсвечивая алыми всполохами, что так манят и пугают одновременно. — Ты же понимаешь, Мишутка, что это уже всё серьезно? Ещё бы Миша не понимал, он так долго думал и всё взвешивал, он только сейчас позволил себе надежду на счастье. Он прекрасно понимает, чего стоят серьезные отношения с таким человеком, как Александр Кержаков, но готов рискнуть. Саша вглядывается в голубые небеса Мишиной радужки, тонет в колодце зрачка брата и знает, что не намерен выбираться. Он целует, едва касаясь, мягкие Мишины губы, отрывается и судорожно шепчет: — Теперь ты мой, весь, с потрохами, — выражение лица Саши настолько серьезно, что Миша не может ему не верить. — Только попробуй от меня ещё раз сбежать, я где угодно тебя найду. Мой. Слышишь, Мишаня? Только мой. Никогда и никуда больше тебя не отпущу.