Los amantes

Мяч пролетает над головой, ударяет в штангу, Миша лишь провожает его взглядом и облегчённо выдыхает. Вокруг рёв трибун, разочарованных ошибкой своего любимца, им хочется мяч в ворота, разгромить этих русских. Испанцы радуются, испанцы ликуют, но если ещё гол — и так размазанная репутация Зенита будет полностью потеряна. Миша знает: он бы не вытянул, защита провалилась, а Халми Коста принял неверное решение. Им просто повезло, и Мише сегодня тоже. Он выходит на замену Лунёву на шестьдесят четвертой минуте, когда тот сам попросил об этом — что-то случилось с бедром при очередном выносе. Хоть Андрей и ушёл с поля достаточно спокойно, но играть дальше точно не мог. Миша доигрывает остаток матча, не пропустив, но от этого ему не легче. Команда просирает. Жутко лажает защита, Миша орет на них, не переставая. Те как будто его не слушаются, растерянные и привыкшие играть постоянно с одним вратарём (тренировки не в счёт), они, как слепые котята, ошибаются на ровном месте. Да и испанцы хороши, что уж лукавить, команда намного выше классом, всем очевидно. Когда изнурённый и поникший Зенит возвращается в раздевалку, там сидит уже одетый Андрей, уперевшись лбом в ладони, явно расстроенный. Миша подходит к нему и садится рядом. Их колени соприкасаются, ткань брюк Лунёва слегка шершавая, и это неприятно, но Кержаков не пытается отстраниться. Миша толкает его плечом в плечо, обнимает и произносит нарочито весёлым голосом: — Чё приуныл, Андрюха? Чё думаешь, запорю Спартак? — внутри Мише совсем невесело, он ни в чём сейчас не уверен, тем более в своих силах после того, как столько времени провёл «на банке». Но поддержать друга надо, и он продолжает, — Ты может ещё восстановишься. Андрей хмыкает и поворачивается к Мише, на лице его растерянное выражение, и он произносит одно слово: — Сборная. Миша на это лишь тяжело выдыхает. Ему самому сейчас дико муторно, он прекрасно понимает Андрея. Мишаня опускает голову Андрюхе на плечо, думая о том, что ему, по сути, выпал шанс наконец сыграть, и всё сейчас будет зависеть только от него. Сохраняя внешнее спокойствие и невозмутимость, держа на лице маску равнодушия, Миша дрожит внутри от предвкушения. Как он хочет играть, как сильно этого жаждет! Даже этих неполных двадцати минут хватило, чтобы почувствовать себя живым. Почувствовать запах поля, вкус игры и адреналина, возбуждение от непредсказуемости соперника и упоение просто самим фактом — он в воротах, на живой игре, это не тренировка, и перед ним не давно изученные Зенитовцы, перед ним соперник более высокого класса. И это чувство просто умопомрачительно. Это чувство прекрасно. Он хочет ещё. *** «Абонент недоступен» и это продолжается около десяти часов. Они созванивались в обед, когда Зенит вышел на предматчевую тренировку. Саша, как всегда, мурлыкал что-то в трубку, Мишутка толком даже и не слушал — что-то о том, как тот скучает и хочет. Младший давно не вслушивался, это было черевато. Саня, гад, просто не фильтровал слова и говорил всё, что в голову взбредёт. Он, наверное, специально провоцировал своими рассказами как, сколько и в каких позах хочет Мишу, что будет делать с ним, когда приедет из Москвы в Питер, зная, что брат не бросит трубку, а будет всё слушать. Сначала так и было — Миша ходил потом полувозбужденный в ожидании Саши, а тот мог просто пропасть на сутки и объявиться, как подарок, заявив, что прямо сейчас хочет встречи. А Мишутка ехал, буквально летел к нему, отменяя планы и дела. Но постепенно научился противостоять гипнозу, у него в голове как будто появлялся фильтр на подобные речи. Он слышал лишь нужную информацию, несущую за собой не поток фантазий, а лишь голые факты. Не сразу, но Миша научился с этим жить. Жить с Сашей. Но по-прежнему слегка держал его на расстоянии. Так было проще, так он чувствовал хотя бы иллюзию свободы от человека, которого любил и, одновременно, опасался. Саша был слишком непредсказуемым, слабо контролировал свои желания, большую часть времени просто им потакая, не учитывал мнения и чувства близких ему людей. Он мог позвонить пьяный среди ночи, потому что соскучился, и тут же исчезнуть, не давая о себе знать. Вот и сейчас он снова отключил телефон. Миша всего лишь хотел позвонить и рассказать, что произошло, про свои чувства и переживания. Он не мог поделиться этим с кем-то из команды, им нельзя знать о его сомнениях, тем более, об этом не следует знать Семаку. Но Саша, похоже, где-то веселился. Опять. *** Зенит в Москве. Они с Саней договорились встретиться после матча. Миша приедет в его квартиру впервые. Тот купил её недавно и так расхваливал, акцентируя внимание на том, что выбирал её исключительно под Мишин вкус. Мишутка сам толком не знал, какой у него, собственно, вкус, но Саша считал, что знает о нём все. Что ж, может быть, вот они и проверят. Лунёв не тренируется с командой, но за сутки до матча приходит к Мише в номер. Мишаня, привыкший к их вечерним посиделкам, совершенно не готов к тому, что это не просто дружеский визит. Похоже, Андрюха что-то хочет сказать, но мнётся весь вечер, предпочитая травить байки, пока они рубятся в карты. Он смеётся нервно и постоянно отводит глаза. Миша не выдерживает: — Говори. Андрей, рассказывающий какую-то историю, прерывается, в удивлении слегка открывает рот, поднимая на Мишу виноватый взгляд. Кашлянув раз, всё-таки произносит: — Мишаня, тут это, я в старте выйду. Миша понимает, что должен быть рад за команду, ведь он прекрасно понимает — Андрей лучше его, как вратарь. Кержаков не дурак, он умеет адекватно воспринимать свои способности, но едкая зависть душит и разрывает изнутри. Всё уже было решено, ну по крайней мере ему так казалось. И теперь вот такое… — Хорошо, прекрасно. Почему об этом мне говоришь ты? Завтра на установке всё бы узнал. В голосе его сталь, он прямо сам чувствует металлический привкус на языке. Сказать, что он разочарован, ничего не сказать. — Да как-то неловко, бля, это… — Андрей мнется, зарывается руками в волосы и снова смотрит на Мишу. Его лицо, как вечно перевернутый смайлик, выглядит сейчас ещё более уныло, будто он чувствует вину: — Меня подготовят, Мишаня, уже готовят, это Спартак, и это принципиально. Для всех. — Для всех, — эхом повторяет за ним Кержаков. Ему немного странно, что Андрей чувствует вину, это его работа и он в ней лучший. Почему ему вообще думать о том, что чувствует Миша? — Мы должны всех порвать, Лунтик. Так и будет, ты выйдешь и отстоишь на ноль. Мишаня обнимает его за шею, притягивая к себе, бодается лбом в лоб и отстраняется. Карты, что он держит в руке, остаются смятыми в ладони: — Заебись всё будет, Андрюх, прорвёмся. — А хули нам! — Андрей ржёт в голос, откидываясь на спинку кресла и открывает карты. Кержаков смотрит на выигрышную комбинацию, что лежит на журнальном столике — стрит-флэш. Проебался ты, Мишаня, и тут тоже, ничего не меняется. Позже, когда Андрей уходит, Миша звонит брату. Тот треплется про своих подопечных, про какую-то очередную передачу, на которую его пригласили, про вчерашнюю вечеринку, даже извиняется за отключённый телефон. На какое-то время Мише кажется, что всё в порядке, но мысли, разрывающие голову, не дают расслабиться и отключиться. Сашин голос родной и теплый (когда тот снова переходит на пошлости, он становится хриплым), немного успокаивает. Миша засыпает, слушая его, вырубается, не раздевшись и не запоминая, когда и кто отключился от звонка. Он так и не говорит Саше, что не заявлен в старте со Спартаком. *** Перед матчем в раздевалке царит воодушевлённая обстановка. Ребята гудят, хохочут, но общее напряжение всё равно ощутимо. По всем видно — парни настроены на победу. В заявке сильнейший состав на данный момент, все готовы к максимально сложному матчу. Андрей пропадает из раздевалки чуть ли не перед выходом на поле, остаётся всего пять минут, а его нет. Артём просит Мишу его позвать: — Сходи к медикам в кабинет, скажи, чтобы поторопились. Когда Миша заходит в отведённую врачам комнату, картина перед ним расставляет всё на свои места — Андрею подкалывают анестетик прямо в поражённый сустав. Вот они как его готовят. Ясно. Злость поднимается, затапливая с головой, пульсирующая боль пробивает висок. Миша выпаливает в открытый проем: «Выход через пять минут, поторопитесь», и захлопывает дверь. Он наворачивает круги в подтрибунке, пытаясь уложить в голове полученную информацию. На глаза попадается Семак, который в своём очередном модном прикиде мило беседует с одним из тренеров соперника. Миша дожидается, когда он освободится, оттаскивает в сторону, нависает сверху и шипит в ухо: — Ты готов доломать Андрея лишь бы меня не ставить, да? Чего ты добиваешься? Сергей отдёргивает руку, отступает на шаг и тихим твёрдым голосом произносит: — Субординация. Незнакомо такое слово? Миша расправляет плечи, дёргает головой в нервном жесте, пытаясь совладать с собой, и сквозь зубы произносит: — Просто поясни, почему. — Это решение всего тренерского штаба. Нам нужны лучшие, — он хлопает Мишу по плечу и, уже улыбаясь, произносит, — а ты возьми себя в руки. Он уходит в сторону поля, Миша следует за ним, за всеми остальными запасными и тренерским штабом. Сзади них, цокая шипами, идут ребята из старта, готовясь к выходу. ____ Матч огненный. В прямом и переносном смысле. На трибунах полыхают файеры, дым спускается на поле, едкий запах раздражает глаза и горло. Спартак прессингует с первых минут, создавая острые моменты, прорывая защиту Зенита и жёстко фоля. Сине-бело-голубые не остаются в долгу и отвечают тем же. Это не матч, а феерия. Мечта болельщика — куча брака, голевых моментов, фолов и спорных судейских решений. Весело, ярко, напряжённо — типичное дерби. До последних минут сохраняется интрига. Им так и не удается вырвать победу, с поля уходят недовольные результатом игроки, а тренеры совершенно ожидаемо удовлетворены боевой ничьей. Если бы Мишу спросили, он не смог бы точно назвать свои чувства после матча. Разочарование и чувство собственного ничтожества. Да, наверное это будет близкое описание. Он смотрел матч и с каждым сейвом Лунёва понимал — он бы так не смог, может быть раньше, когда играл чаще, когда вообще играл, но сейчас, нет. Зенит бы продул вместе с ним. У них были явные проблемы. Андрею так часто приходилось спасать, что, не будь его и Дзюбы, наверняка не то, что на первой строчке турнирной таблицы, оказались бы они в середине большой вопрос. Он стоит в душе, вокруг переговариваются и посмеиваются парни, а Миша моется под струями слегка теплой воды и утопает в болоте из ощущения собственной никчемности. Зачем вообще всё это случилось в его жизни? Зачем он вернулся в основную команду, если всё равно не нужен? Его опыт был лишь в годах, но не в качестве соперников и уровне матчей, что он отстоял. Он же всегда раньше говорил, что лучше играть — в любой лиге, но играть — чем так, протирая жопой скамейку, получая хорошую зарплату. Он играл не только за зарплату все эти годы. Все хотят реализоваться в своём деле, и Кержаков-младший не исключение. Все всегда говорили — Михаил Кержаков хороший вратарь, не топовый, но хороший. Он бы сейчас намного больше пригодился кому-то из середины таблицы, а может и из зоны вылета. Миша помнил, когда они рвали жопу за Анжи, это было самое счастливое время в его игровой жизни. Он был нужен тогда, он чувствовал свою причастность к клубу. Возвращение в Зенит вместо того, чтобы стать новой ступенью в его карьере, на самом деле превратилось в ловушку. Чем меньше он играл, тем быстрее терял навыки, значит, его реже ставили в старте, в итоге он хуже играл и чаще допускал ошибки… Замкнутый круг. Миша пытается вспомнить, как он принял решение вернуться. Саша. Конечно Саша, все самые значимые события в его жизни всегда связаны с братом. Он уговаривал Мишутку подписать контракт, приехать снова в Питер, вернуться. Теперь, после ухода Малафеева, у того появился шанс себя проявить и побороться за основу с Лодыгиным. И шанс действительно существовал. До появления Лунёва. Миша закрывает кран и замирает, внимательно рассматривает свою ладонь, так и не убирая руку с рычага. Два пальца были не раз выбиты и неправильно срослись — это, наверное, самые частые его травмы. Ему ведь ничего и не мешало играть, он никогда не был хрустальным… Прикосновение к голой спине выдергивает его из вязкого потока муторной душевной боли. Он резко поворачивается, видя взволнованного Лунёва, который стоит в одном полотенце: — Миш, ты норм? Внутри вспышкой взрывается раздражение, и Миша даже толком сам не понимает, что делает. Удар летит в лицо — резко откинутая голова и растерянный взгляд Андрея, который умудряется устоять на ногах. Всё это проносится перед глазами в одну секунду. Кержаков смотрит на покрасневшую левую скулу Лунёва, на свою сжатую в кулак ладонь и снова заносит руку для удара. Но теперь её перехватывают, скручивают за спиной, фиксируя его жестким хватом поперек груди и шеи, слегка придушивая. Лунёв держит крепко, прижимает Мишу спиной к своей груди и хрипит в ухо, пока тот пытается вдохнуть недостающий кислород: — Хули ты агришься, придурок, успокойся, ёбта. — Отпусти, — сипит Миша. Андрей немного разжимает хватку, но она всё равно достаточно сильная, без усилий из неё не вырвешься. — Ну чё ты доебался, — Кержаков хватается за предплечье, что сжимает ему горло, пытаясь оторвать от себя Андрея. — Я беспокоюсь, дебила кусок, а ты, бля, сразу кулаками махать. Миш… Миша расслабляется, ждёт, когда Лунёв поймет, что он больше не будет ничего делать. Но вместо долгожданной свободы он чувствует горячее дыхание на шее и аккуратный поцелуй за ухом. — Миша, Мишаня, ты же обиделся на меня, Мишаня, да? — рука, удерживавшая его поперек груди, спускается ниже и горячая ладонь ложится на живот. Этот контраст с прохладной кожей, остывшей после душа, вызывает толпу мурашек. Мише бы оттолкнуть уже не удерживающего его Андрея, да выйти, наконец, из пустой душевой, но нереальность происходящего вгоняет в ступор. Лунёв прикасается губами к Мишиному уху и тихо говорит: — Я бы может и не вышел, но Богданыч, сам знаешь… — тяжёлый выдох и очередная порция мурашек ползет по загривку. Миша закрывает глаза. Вторая рука Андрея, фиксировавшая горло, опускается на грудь, и Лунёв прижимает Мишу ближе к себе. Через полотенце отчётливо чувствуется его эрекция, Андрей уже не говорит, а шепчет: — Миш, ты не понимаешь, бля… — он толкается бедрами вперёд, упираясь членом Кержакову в крестец, — ты такой ахуенный, Мишаня, пиздец, ох, бля… Андрей явно теряет мысль, начиная бормотать, какой Миша красивый, и как он его хочет, скользя горячими ладонями по груди и животу хаотично и с нажимом. Периодически касается бёдер, ягодиц, целует в шею. Миша откидывает голову ему на плечо, глаза его до сих пор закрыты. Эти прикосновения такие непривычные. Не выверенные, знающие, где и как ему будет приятно, а беспорядочные и совершенно бестолковые поглаживания, они поднимают глубинное низменное телесное возбуждение. Ум понимает, что это всё какой-то дикий неправильный бред. Но тело реагирует, а стресс напополам с усталостью, больше моральной, чем физической, отключают тормоза. И вот уже чужая ладонь лежит на его полностью стоящем члене, водит сверху вниз, вызывая тяжёлое сухое удовольствие. Андрей толкается вперёд, попадая членом в расселину между ягодиц. Лишь незначительная преграда в виде полотенца не даёт всему стать ещё более интимным. Миша глухо стонет, разворачивается в чужих объятьях, сдергивает мешающее полотенце с бедер Лунёва, обхватывает их оба члена своей ладонью, предварительно сплюнув в неё, и начинает дрочить. Резко, сильно, так, чтобы было немного больно им обоим. Андрей жмётся ближе, смотрит мутным взглядом, облизывает губы и тянется поцеловать. Мишаня отворачивает лицо, утыкаясь лбом Андрею в плечо, дышит тяжело и прерывисто. Тот начинает покрывать поцелуями Мишины плечи, мнет в руках задницу и снова что-то шепчет. Мишин слуховой фильтр срабатывает и с ним — это опять просто поток бессвязных звуков, совершенно не добирающийся до сознания. Оргазм накрывает внезапно. Простреливает яркой жгучей вспышкой в яйцах, разливаясь жаром по члену и низу живота. Перламутровые капли спермы пачкают их животы и члены, делая скольжение легче — Андрей практически сразу следует за Мишей, хрипит его имя и кончает, добавляя к его сперме свою. В голове и на душе у Миши теперь совершенная опустошенность. _____ Собираются они молча. Лунёв ещё хочет что-то сказать, но Миша осекает его одним лишь жестом. Кержаков выходит первым, аккуратно прикрыв дверь. На деле оказывается, что они провели в душе от силы минут десять, их даже никто не успел потерять. Миша едет к отелю в лёгком гомоне голосов сокомандников, разглядывая пейзажи и дома за окном автобуса. Когда его смартфон разрывается знакомой мелодией (Саша), он даже не пытается сбросить вызов, просто сразу отключает телефон. Ночевать Миша сегодня остаётся в отеле. Когда он уже собирается спать, слышится негромкий стук в номер. Кержаков открывает дверь — на пороге мнётся Лунёв. Он смотрит так жалобно, что Мишаня просто делает шаг в сторону, пропуская его внутрь. Тот проходит, осматривает обстановку номера, как будто в ней что-то поменялось со вчерашнего вечера. Садится в кресло и чуть дрогнувшим голосом произносит: — Я думаю, нам всё-таки стоит поговорить. Кержаков устраивается в кресле напротив гостя и вздёргивает одну бровь в вопросительном жесте, безмолвно приглашая того продолжить. — Ты мне нравишься, Мишань, очень, — выражение лица Андрея сейчас такое серьезное, как будто он предложение делает. Миша не выдерживает и начинает хихикать, прикрывая рот ладонью и согнувшись пополам. Он пытается остановиться, продышаться, но когда поднимает взгляд и натыкается на обиженное выражение лица, в полумраке выглядящее особенно комично, он ухахатывается уже в голос. Откидывается на спинку кресла, закинув голову и вытирая выступившие от смеха слезы ребром ладони. Внутренняя пустота разворачивается истерикой. Это какой-то абсурд. Как он мог в это вляпаться, почему он? Почему опять? Немного успокоившись и осознав услышанное, он снова смотрит на Андрея. Просто смотрит прямо в глаза и спрашивает: — И что ты от меня-то хочешь? Лунёв начинает говорить быстро, как будто оправдываясь: — Вы же уже не вместе, я ж вижу. Я бы и не пытался даже, эээ… ну, бляяя, так получилось, чё такого. Хотя бы попробуем, я понимаю, после Семака я это такое, но… — Подожди-подожди, — прерывает его Миша, — мы не вместе, но мы и не были. — Но… — Но, — Миша вздыхает, пытаясь понять, как объяснить, — и я не буду пробовать. — Слушай, я понимаю, бля, но меня так от тебя тащит, и сегодня ты же был не против, хотя вполне мог прописать мне ещё раз… — Андрей снова тараторит, проглатывая звуки, он настолько воодушевлен, что Мише становится его даже жалко. — Нет. Нет, Андрей, я не один. Лунёв мгновенно замолкает. Он открывает рот, закрывает его и тяжело выдыхает со свистом через слегка приоткрытые губы. Опускает голову на руки, зарывается пальцами в волосы. Миша слышит лишь глухое: «Пиздец». Кержакову неудобно, неуютно от этого разговора и хочется смягчить сказанное. Андрей неплохой парень, привлекательный, и может быть, если бы не… Если бы не, Миша был бы совершенно не против. Он встаёт, подходит к креслу, в котором сидит Лунёв, перехватывает его пальцы, которыми тот ерошит волосы, и зарывается своей ладонью в мягкие пряди. Он держит так руку некоторое время и, слегка поглаживая затылок Андрея, произносит: — Хороший ты парень, Андрюха, добрый. Свойский. Но глупый. Миша переплетает их пальцы и берет ладонь Андрея в свою. Тот поднимает на него глаза, в карих радужках обида. Миша продолжает: — Ты многого не знаешь и не понимаешь. Но ты и не должен. Просто забудь, серьезно. Выкини то, что было, из головы. Мы помогли друг другу снять стресс. Всё, не больше. Он тянет руку Андрея на себя, поднимая его из кресла, и обнимает. Лунёв тут же цепляется за его лопатки железной хваткой. Он горячий, как печка, сминает в своих ладонях Мишину футболку и кладет подбородок на плечо. Говорит чуть слышно, но Миша различает каждое слово: — Я думал, что дождался, а похоже проебал. Кержаков отстраняет его, не акцентируя внимание на сказанном, спрашивает то, что не давало покоя весь вечер до инцидента в душе: — Что тебе кололи? — Обезболы, ещё что-то. У меня толком не отошло даже, я почти ничего не чувствую. Андрей садится на кровать, стоящую чуть дальше от кресла, трогает бедро в районе сустава (место травмы) и тяжело выдыхает. Миша опускается с ним рядом и смотрит вперёд, гипнотизируя стену напротив: — И что теперь со сборной? Андрей, хохотнув, произносит: — А хуй знает, что со сборной, там скажут, но я завтра выезжаю. ______ Уже утром в холле отеля Миша всё-таки включает телефон. Тот разрывается от кучи входящих сообщений и непринятых звонков — всё от Саши. Просмотрев и удостоверившись, что от нянечки ничего не было, созвонившись с ней, он набирает брата. Тот берет со второго гудка, даже не здороваясь, переходит сразу к делу: — Я думал, мы договорились встретиться, Миш, я ждал. Младший тяжело выдыхает, почти честно отвечая: — Я заснул. — Ахуенно, просто пиздец. Я узнал о том, что ты с командой в отеле, от Семака. Блестяще, Мишутка. — Саш, я… — пытается вставить Миша. — А ещё то, что ты не в старте, увидел уже на трансляции, и это… — в его голосе обида и разочарование. — Почему ты не приехал? Почему ты всё дерьмо в своей жизни пытаешься переварить один? Я думал, мы… Саня осекается. Он молчит некоторое время, Миша даже не пытается хоть что-то сказать, он просто слушает дыхание брата. Тот через некоторое время продолжает: — Я приеду в Питер двадцать восьмого, я хочу тебя видеть, Миш. Я надеюсь, ты меня тоже. *** После товарищеского матча с Аустрией, которой они безбожно просирают, Миша решается, наконец, поговорить с Сергеем. Он долго думал, раньше его останавливала какая-то надежда, особенно, когда Лодыгин уехал в Грецию, сейчас больше нет ничего. Кержаков стучится в слегка приоткрытую дверь, просто обозначая своё присутствие. Они почти не общаются сейчас — Семак держит дистанцию по понятным им обоим причинам. И каждый такой визит для Миши, как воспоминания о нереализованном потухшем чувстве, которое осталось лишь налетом пепла на его душе. Он уже не любит, но фантомные ощущения, когда он видит Сергея и разговаривает вот так, наедине, до сих пор с ним. Миша открывает дверь, заходя внутрь, Сергей сидит над какими-то бумагами нахмуренный и сосредоточенный: — Серёж, мы можем поговорить? Семак удивлённо поднимает голову, вскидывая брови: — Миш, ты почему не едешь домой? — Я должен сказать, просто, чтобы ты знал заранее. Пока есть время, может присмотришь себе кого, — Кержаков садится в кресло, стоящее напротив рабочего стола, произносит это, глядя прямо в удивлённые карие глаза. — Договаривай, — голос Сергея из расслабленного бархатного превращается в стальной. — Я не хочу продлевать контракт с Зенитом. В крайнем случае, аренда, если руководство настоит, но летом контракт закончится, и я сильно в этом сомневаюсь. Я вам не нужен. Миша договаривает и смотрит на реакцию Семака. Тот прикусывает нижнюю губу, кивает сам себе и тихо произносит: — Я не могу полностью решать ни за клуб, ни за тебя, но у меня есть своё мнение и я надеюсь, что вы все к нему прислушаетесь. Руководству я всё скажу позже. Но ты, Миш, подумай. Я понимаю, амбиции это нормально, желание заниматься любимым делом тоже, но у тебя здесь семья. Тебе уже не двадцать лет, ты взрослый и разумный человек, ты не можешь просто сорваться с места и уехать… — Да, блять, ты с шестью детьми уехал в Уфу, — Миша не дослушивает, резко прерывает Сергея, слегка повышая голос, заполошно выкрикивая. — Возьму Сашеньку и уеду! Я хочу играть! — Ты понимаешь, о чем я, — тем же спокойным голосом говорит Семак, — ты понимаешь, о ком я. Он встаёт, выходит из-за стола, становится напротив Миши, вздыхает, потирая рукой подбородок и отводя взгляд, снова смотрит на Мишу. В глазах его теплота, что всегда так притягивала к себе: — Он звонил мне после Спартака, потерял тебя. Пытался выяснить, почему ты не сказал ему, что не в старте, хотя знал об этом заранее. Хотел знать, разговаривал ли ты со мной, — Сергей замолкает, внимательно рассматривая Мишу, тот не выдерживает и отводит взгляд, — Миша, что с тобой происходит? Что у вас не так? Кержаков и сам не знает ответ. Наверное, он до сих пор боится, этот глубинный устойчивый страх ничем не вытравить. Когда он смотрит Саше в глаза, он ему верит, чувствует, что его любят, что он необходим. Но каждая их разлука пробуждает внутри червяк сомнения, подтачивающий уверенность и доверие. Саша сам хорош, но и он не лучше. Чего только стоит случай с Андреем. В Мише даже не заговорила совесть — он как будто чувствовал себя отомщённым. Но сейчас, спустя время, пришло понимание, что налажал он по-полной, и подобного ни в коем случае не должно повториться. Миша вспоминает сейчас взволнованный Санин голос на следующее утро и понимает, что он дико скучает и хочет, наконец, к брату. Семак, что всё это время стоит молча, отмирает и снова садиться за свой стол: — Не надо торопиться, Миш, подумай получше. У тебя есть время до лета. И знаешь, Саша — твоя семья. Я могу ошибаться, но похоже, он действительно тебя любит. *** Лунёва в сборной не выпускают ни на первый матч с Бельгийцами, ни на Казахов. Миша смотрит оба матча с противоречивыми чувствами. Он не знает точно, успел бы восстановиться Андрей, если б не вышел на матч со Спартаком, но у него было бы больше шансов. Получается, он сам сделал этот выбор, и вопрос в том, правильный ли. Немного легче становится, когда на повторе он видит момент, как Оздоев подбегает к Андрею после своего гола (автогола) и обнимает, чтобы поддержать. Хорошо, что кроме Дзюбы, там есть ещё и Мага. Мишутка всё время после разговора с Семаком проводит у Саши дома. Так проще, так кажется, что он действительно дома. Ему хорошо здесь. Немного далековато ездить на тренировки, но сын в полном восторге. Сашенька постоянно проводит время с Игорёшей, а детское счастье передается и Мише. Двадцать восьмого утром Саша, как и обещал, прилетает в Питер. Он хотел поехать на поезде, но это бы казалось вечностью. Поэтому он выбирает наиболее быстрый способ, хоть регистрация, посадка и прочее отнимает время, но это, в том числе, и занимает мысли. Потому что Саша не знает, чего ждать. Миша опять захлопнулся, как ракушка, он снова больше молчит в их разговорах, перестает о себе рассказывать, хотя они вроде уже пришли к большей открытости с его стороны, и пропадает несколько раз, отключая телефон. Это так сейчас напоминает осень, тот период, когда Саша бился в сплошную непробиваемую стену Мишиного отчуждения. Обычно так происходит, когда тот принимает для себя какое-то решение, и это решение не в Сашину пользу. Саша не звонит утром слишком рано, насколько он знает, сегодня у них нет тренировок, Зенит всех дружно отвезут в Лахта-центр, и после они будут полностью свободны. Тогда Саша надеется позвать Мишу, хоть тот вроде сам обещал приехать. Но если судить по Москве, он может опять пропасть, даже будучи в одном городе. Дома пусто, Игорёша должен быть на уроке с репетитором. Его готовят к школе, хоть Саша считает, что рано, но современные реалии с высокими требованиями к детям уже при поступлении в первый класс питерских школ заставляют позаботиться об этом заранее. Когда Саша заходит в прихожую и вешает свою куртку в шкаф, на глаза бросается Мишин осенний пуховик, притулившийся с краю. Саня впопыхах сбрасывает обувь и идёт искать его по дому. Но никого нет, только домработница на кухне заканчивает все приготовления на день, сообщает, что Миша уехал час назад, а Игорёша с Сашенькой только что. Марина рассказывает, что и где стоит из готовых блюд, отдает Саше список по расходам и уезжает, оставляя его одного. Саня сам не понимает, зачем он так рано прилетел, зачем было брать билеты на шесть утра? Он торопился, только получается, торопился в пустой дом. Саня ещё раз поднимается в свою спальню и застывает, смотря на неаккуратно заправленную постель с кинутой на нее сверху белой домашней футболкой — Мишиной футболкой. Значит брат тут ночевал, в его постели, не в гостевой спальне. Обжигающее тепло разливается под ложечкой, окутывая все внутренности. Саня, совершенно не думая, стягивает свой свитер, снимает брюки и надевает футболку — она пахнет Мишей, большая, с растянутым воротом, впереди на животе маленькое пятнышко от кофе. Но это самая комфортная вещь из тех, что Саша на себя надевал. Он только сейчас понимает, как устал с дороги и дико хочет спать. Идти в душ совершенно влом, Саша просто заползает под одеяло, даже не убрав покрывало, берет вторую (Мишину) подушку и, обнимая её, проваливается в сон. Будят его настойчивые поглаживания по спине и Мишин голос: — Саня, вставай, вечер скоро. Саша… Он поворачивается на спину и видит нависающего над ним Мишутку, тот улыбается своей красивой открытой улыбкой и сияет глазами. Боже, как же Саша скучал. Он тут же лезет обниматься, повисая у Миши на шее. Тот, посмеиваясь, сгребает его в объятья и тащит из постели, ставит в вертикальное положение: — А теперь ты идешь в душ, а я вниз, жрать хочу безумно. Всё. Он размыкает объятья, трётся щекой о Сашино плечо, хлопает его по заднице и уходит. ___ Саша целует любимые губы, гладит внутреннюю сторону Мишиного бедра, проходясь кончиками пальцев всё выше, задевая яички и снова опускаясь ниже. Он дразнит, не касаясь Мишиного члена, хоть тот и стоит уже по-полной, маня к себе. Мишутка сегодня такой расслабленный, он не давит, как обычно, просто получает удовольствие, никуда не торопясь. Он лежит сейчас такой красивый перед Сашей, абсолютно голый, и Саня не может оторваться от него, чтобы раздеться самому. Миша целует его в шею, поднимается губами к мочке уха, засасывает её в рот, слегка покусывая — и это просто издевательство. Саша кое-как отрывается от него, встаёт и начинает снимать вещи, скидывая их прямо на пол. А Миша смотрит на него с лёгкой улыбкой, закинув руки за голову и расставив ноги в стороны. Его пресс напряжен и широчайшие мышцы спины, что переходят в руки — словно крылья, подчёркивают, какой он огромный и сильный. И это всё Сашино. Большой толстый член Мишутки блестит головкой, вызывая желание облизать — рот Саши наполняется слюной. Он, наконец избавившись от одежды, вклинивается между Мишиных ног. Берётся широким хватом за голени, проводит ладонями вверх, останавливаясь на круглых коленках. Он наклоняется и кусает выпирающую косточку колена, зализывая укус. Миша шипит и дёргает бедрами, призывая ближе. Так, поцелуями, Саша добирается до яичек, проводит языком по срединному шву, поднимаясь его кончиком к головке, и одним махом пропускает член в рот, сжимая горло, и слышит низкий гортанный Мишин стон. Саша сосёт медленно, не торопясь, пропуская глубоко в горло. Он лежит между Мишиных бедер, наслаждаясь пряным вкусом и запахом брата, гладит попеременно то живот, то яички, слушая лучшую мелодию — Мишины стоны. Тот не сдерживается, подкидывает бедра, гладит Сашу по голове, пропуская волосы на затылке сквозь пальцы, и откровенно кайфует, отдавая инициативу полностью брату. Саша не хочет, чтобы тот кончал сейчас, он хочет его сперму внутри себя. Он прерывается, целует Мишутку в живот — мышцы пресса сокращаются в ответ на прикосновение — и тянется к смазке, что лежит в прикроватной тумбочке. Когда он снова возвращается к Мишутке, открывая тюбик, младший берет Сашу за запястье руки, что держит смазку, и шепчет: — Саш, трахни меня, — его небесные глаза затянуты дымкой возбуждения, губы приоткрыты и покраснели от поцелуев и укусов, — хочу тебя в себе. Миша смотрит на Сашу, на его удивлённое лицо, на озаряющий его восторг. На его искреннюю улыбку, как у ребенка, получившего на Новый Год долгожданный подарок, и та отчаянная иссушающая любовь к брату, подавляемая им в себе последнее время, затапливает Мишутку с головой. Так уж повелось, что Миша в их отношениях всегда был сверху. Он был в принципе универсален, но Сашу хотелось трахать, он вызывал желание подавлять и подминать под себя. Но сейчас, проведя все эти дни в его доме, поняв, что ближе Саши у него нет и не будет, Миша чувствовал какую-то потребность в большей близости. Он хотел максимального проникновения в Сашину жизнь, он хотел пустить его в свою. Хотел в себя. Миша желал единения. Саша смотрит на Мишутку и не может поверить. Только пару раз это случалось, первый вообще не хочется вспоминать. Он так его сейчас хочет, и одна только фантазия о том, что Саша будет внутри брата, заставляет член дёрнуться. Старший выдавливает смазку на пальцы, левой рукой проводит по Мишиному колену, но тот вместо того, чтобы просто раздвинуть ноги, переворачивается на живот. Перед глазами сейчас его крепкая круглая задница, покрытая пушком, Саша аж стонет от этого зрелища. Он наклоняется и кусает за круглую ягодицу, оставляя след от зубов. Миша вскрикивает, встаёт на четвереньки и прогибается в спине, выставляя и демонстрируя во всей красе себя Саше. Аккуратная темная звездочка ануса выглядит слишком соблазнительно. Саша слегка надавливает пальцем в середину, размазывая немного смазки. Миша подаётся назад и глухо стонет. Старший решается и надавливает сильнее, проталкивая палец глубже, и сам уже стонет — Миша слишком узкий. Упругие мышечные стенки обхватывают палец, подстегивая собственное возбуждение. Он добавляет второй палец, пытаясь растянуть вход, двигает уже двумя, слегка прокручивая. Мишутка по-прежнему узкий, но теперь он слегка расслабляется и принимает легче, подаваясь на каждое движение назад. — Саня, прекращай тянуть, во мне и большее было, — сипит в подушку Миша и ещё больше прогибается. Ох. Саше просто сносит крышу от низкого хриплого приказного тона. Он наспех смазывает себя и приставляет головку к входу слегка толкаясь вперёд и замирает. Потому что всего слишком много — жарко, узко, и самое главное, это Миша. Под ним, принимает его в себя, тяжело дыша, и мнет простынь. Это его Мишутка, любовь всей его жизни, самый желанный и родной человек. Саша пытается сдержаться и не толкнуться вперёд на всю длину. Он постепенно маятникообразными движениями проникает внутрь, и с каждым толчком удовольствие накатывает жаркой удушающей волной. Он ложится сверху, прикрывая своим телом брата. Гладит Мишины плечи и руки, целуя в затылок и спину, упиваясь тем счастьем и блаженством, что дарит ему близость брата. Мишутка плывет в мареве удовольствия. Лёгкие боль и жжение, что были сначала, проходят практически сразу. С каждым толчком глубинное наслаждение разливается внутри огненной лавой, вызывая дрожь во всем теле и вспышки удовольствия. Но Мише надо больше — он хочет видеть Сашу. — Ох, Сань, бля… — хрипит младший, — дай перевернусь. Саша, что трахает уже размашисто и жёстко, не сразу понимает, о чем его просят, пока Миша сам не подаётся вперёд, выскальзывает из-под него. Он растерянно смотрит на откинувшегося на спину Мишу, что призывно разводит ноги и слегка запрокидывает голову, выставляя напоказ свою длинную крепкую шею. Это настолько потрясающе выглядит, что Саша на минуту замирает, любуясь. На острые коленки длинных ног, на крепкие икры и мощные бедра, на призывно стоящий член, что сочится предъэякулятом. На щеках у Миши яркие пятна румянца, губы приоткрыты, а в глазах горит огонь желания, делая их цвет ещё более ярким и насыщенным — практически синим. Младший протягивает руку, маня Сашу к себе, тот вкладывает свою ладонь в его и ложится между бедер брата, переплетая их пальцы над Мишиной головой. Саша целует любимые губы, вылизывает рот и направляет свой член внутрь жаркого нутра. Миша стонет в поцелуй, замирая, отстаняется, глядя прямо в глаза, и больше не отрывает взгляда. Саша внутри него, Саша снаружи, Саша дарит всё удовольствие и всю боль в его жизни. Он настолько стал продолжением Миши, что тот не знает, сможет ли когда-нибудь от этого отказаться. Мощные глубокие толчки, горячие ладони и прожигающие бездонные глаза. Всё это утягивает Мишутку в его личный сладкий ад, в котором максимально горячо и больно, и очень-очень хорошо. Старший накрывает его член своей ладонью, начиная вбиваться хаотично и глубоко. Сашин член перед оргазмом увеличивается, давит на простату, распирает, даря максимальное ощущение наполненности. Миша чувствует волны оргазма, что подступают из глубины, рождаясь где-то внутри, проходят лавиной бесконечного блаженства, поднимаясь вверх, обжигая скулы и взрываясь перед глазами миллиардом звёзд. И только кончая, Миша прикрывает глаза, чувствуя навалившегося на него и тяжело дышащего Сашу. Сейчас он ощущает себя разобранным и собранным снова, чувствует себя цельным, просто потому, что брат рядом. Они так и лежат, не отлипая друг от друга. Саня выцеловывает Мишины плечи, легко поглаживает мягкую кожу спины, вызывая у того мурашки. Он рассказывает про своих юных сборников, вспоминает истории из своей и Мишуткиной юности. И когда Саша спрашивает, что всё-таки произошло с ним там, в Москве, младший отвечает коротко, легко улыбаясь: — Всё хорошо, Саш, уже всё нормально. — Ты переживал же сильно, я знаю. Эх, Мишка-Мишка, почему ты такой упрямый… — он ерошит волосы брата, тот трётся, как кот, об его ладонь, — Есть хочу, чего-нибудь вредного и вкусного, давай закажем. Во! Хочу пиццу! Саня подскакивает с постели, смотрит на кучу своих вещей, что лежит у кровати — надо взять свежие. Подходит к шкафу, открывая среднюю дверцу, и натыкается взглядом на три чемодана, что стоят внизу аккуратным рядом. Он удивлённо поворачивается к Мише, тот лежит на боку, прикрывшись краем одеяла, подперев голову рукой и сияет, как купол Исаакиевского собора. Его открытая улыбка и небесные глаза горят задором, Саша, сам того не понимая, начинает улыбаться так же счастливо: — Миииииш, — тянет он, медленно подходя к кровати. — Ну что? Ты же хотел, чтобы я переехал? Вот, — Миша подмигивает и цепляет Сашу за руку, тянет к себе, опрокидывая на кровать и подминая под себя. Слабые протесты старшего брата тонут в глубоком мокром поцелуе.