***
Внутренности выворачивало. Горло горело. Чону склонилась над унитазом, пытаясь вытянуть из себя эти чёртовы цветы. Она руками уперлась в холодный бортик до побеления пальцев. Она забыла о таблетках. Идиотка. Кровь, скатываясь по пищеводу в желудок, провоцировала новую волну тошноты. Красные следы странно смотрелись на белом. В ней уже плавали резные голубые лепестки, листья, обломки стеблей. Чону попыталась смыть эту дрянь, но трясущаяся рука не могла нажать кнопку спуска. Глаза слезились. Она не могла нормально вдохнуть. В руках неимоверная слабость. Больно. Доён стояла рядом, не зная, куда себя деть: Чону мучалась. А Ким не могла стоять спокойно, пыталась поддержать младшую. Чону думала, что, если её вывернуть наизнанку, а потом вернуть в прежнее положение, ей будет не так больно. Обессиленная, она уткнулась лбом в свою руку и закрыла глаза. Выдох. Доён стояла рядом, поглаживая спину. Она не умела утешать. Она не знала, как себя вести. — Чону, я… — Отойди, — пробурчала та, не поднимая головы. Тепло от прикосновения руки старшей разливалось по позвоночнику, проникая во внутрь. Чону отпустило. Доён, готовая помочь, смутилась. — Ничего страшного. Я справлюсь. Н-не волнуйся. — Нет, я, — хотела возразить она. — Ты слышишь меня? — хриплый голос Чону пропитан болью. — Доён. Меньше всего на свете она сейчас хотела оправдываться перед ней и видеть её взгляд. Полный жалости и испуга. — Да, — сухо выдавила Ён, на свинцовых ногах выйдя из ванной. Чону закусила губу, и поднялась. Усилием воли заставила нажать на кнопку слива. Доён не должна это видеть. Ей и без Чону проблем достаточно. Она вытерла остатки крови с подбородка тыльной стороной ладони и вышла. Но в коридоре она наткнулась на Доён, строго смотревшую на неё. — Как давно? — спросила она, не уточняя что. И без того было ясно. — Не помню. — Чону, я не шутки шучу, ханахаки имеет тяжёлые последствия. Тебе нужно немедленно к врачу! — Онни, я… — хотела оправдаться она, но звук собственного голоса эхом раздался в голове. Чону наморщила нос от боли. — Я вызвала такси, — подытожила Доён, не требуя возражений. Чону надо вытаскивать. И, взяв её за руку, повела на улицу.***
— Три месяца, — отчитывал доктор Чону, опустившую голову. — Без лекарств в этот срок умирают. Шансы, что всё останется как есть, ничтожно малы. Ты думаешь, что если будешь это скрывать, тебе станет легче? Чону, ты хорошая девушка, но почему ты это скрыла, я не понимаю. Это уже вторая стадия. Ещё чуть промедлишь и начнутся спазмы. Доён держала Чону за руку, машинально гладя её пальцы. Чону молчала. Она не хотела думать, что будет с ней дальше. Доён тоже молчала. — Я как понимаю, это и есть избранница, — врач кинул оценивающий взгляд. — Нет, я просто привела е… — начала быстро Доён, но её перебило тихое «да», и девушка замерла. Она прокрутила в голове ещё раз ответ Чону, стараясь втолковать себе смысл этих двух букв. В её глазах щёлкнуло осознание. Чону страдала ханахаки не из-за кого-то, а именно из-за Доён. Чону помогала справиться Доён с болезнью, отдавая свои лекарства. Чону терпела слепую влюблённость Доён, не обращая внимания на себя. Интуитивно, она разжала руку, лишь поверхностно понимая, в какой мясорубке находится сейчас девушка. Её цветок взяли под контроль ещё в самом начале, так что у неё нет сильных проблем. Внешне это напоминало астму, с которой вполне возможно справиться. — Чону, и до каких пор ты собиралась молчать о прогресси? Доён перемотала в голове приступ Чону, когда её в прямом смысле выворачивало кровью в перемешку с цветами. С Доён этого не случалось. Холод разливался по основанию шеи, переходя на спину. Чону страдает. Чону страдает не из-за кого-то, а именно из-за Доён. — Пока она не разлюбит Ёнхо. Я не собираюсь ломать чужое «счастье» её васильками, вставшими мне, в прямом смысле, поперёк горла. Она по-прежнему любит её, у неё тоже фиалки цветут. Она никогда не полюбит меня, уверена, теперь я ей противна. Чону вспылила и совершенно забыла, о присутствии Доён в кабинете врача. Дыхание сбилось, она тяжело дышала. Когда до девушки дошло, что она только что наплела, она просто выбежала. Доён было дёрнулась за ней, но доктор потребовал остаться. — Я думаю, вы, как никто другой, понимаете, что с ней сейчас творится.Чону плакала. Теперь Доён знала. Чону доехала до общежития автостопом.
— Она выживет, если цветок удалить хирургическим путём?Она закусила губу, пытаясь не расклеиться по пути. Уж что-что, а сдерживать эмоции её никто не учила.
— Да. — Так почему же вы этого не делаете? — Она отказалась.Чону закрылась в ванной, села в угол и сжала виски руками. Нет-нет-нет. Доён не должна была узнать.
— Всё в твоих руках. Доён промолчала. А затем встала и пошла за Чону. Им нужно объясниться.***
Она вернулась в общежитие с обезболивающим, предназначенным для Чону. В спальне её не было, на кухне — тоже. Она растворила пару таблеток в стакане с водой, и продолжила поиски. — Чону? — громко позвала она, направившись в ванную.Она определённо не заслуживает задохнуться от своей же любви. Чону добрая, красивая, ей невозможно ответить невзаимностью.
Она сидела там, прислонившись спиной к стене, и не отвечала. Вокруг валялись блистеры таблеток. — Чону? — старшая позвала второй раз. Темп сердца ускорился. Нет ответа. Рука со стаканом разжалась, и он со звоном упал на пол, разливая содержимое. Доён, не замечая этого, присела перед ней, постучав руками по щекам. Девушка наморщилась, что-то невнятно простонала и убрала лицо от ладони. Доён выдохнула. Ещё жива. Старшая приподняла слабо протестующую Чону, подставила плечо в качестве опоры и довела её до кровати. Доён аккуратно уложила девушку, боясь сделать больно. Она и так уже достаточно ей навредила. Чону начала ёрзать, ища положение, чтобы тело не так ломило как сейчас. Больно. Доён отошла к своей кровати, начиная раздеваться. Сменив футболку, она услышала глухой кашель в подушку.Чону страдает не из-за кого-то, а именно из-за Доён.
Доён замерла. А затем подошла к кровати Чону, склонившись над ней. Убрав пряди волос с лица девушки, она улыбнулась. Чону и правда милая. А ещё добрая. Слишком. Но улыбку с её лица мгновенно снял кашель. Противный. Хрипящий. Доён испытала укол совести, закусив нижнюю губу. Она виновата в том, что младшая больна. В том, что та была вынуждена скрывать свои чувства. Сейчас жизнь Чону в руках девушки. Доён не хочет быть такой, как Джонни. Сейчас Чону нужна поддержка, и девушка сделает всё, чтобы помочь ей. Брюнетка легла рядом с Чону, прижавшись к её спине. Она хотела, чтобы младшая хотя бы эту ночь провела в спокойствии, не просыпаясь от зудящего кашля, тревожных снов или того же будильника, который Доён заранее выключила. «Доброй ночи, Чону», — прошептала она в шею девушки, обняв её со спины.***
Чону очнулась от того, что её шея ныла, как никогда прежде. Чуть позже она поняла, что и всё её тело сжимало стокилограммовой тяжестью, а в голове такой густой туман, что вчерашнего вечера просто не разглядеть. Горло жгло, во рту — неприятная сухость. Чону хотела перевернуться на другой бок, как заметила, что она не одна. Рядом с ней лежала Доён. Сердце Чону замерло. Она не помнила, что вчера было, от слова совсем. Чону выдохнула и собралась с силами, чтобы разбудить подругу. — Онни, — она тихо провела рукой по плечу. — онни? Доён попыталась открыть глаза, но тотчас зажмурилась от яркого света, и едва зашипела. Чону улыбнулась на эти манипуляции и не могла оторвать взгляда от неё. Доён сейчас рядом. Слишком близко. Победительница сна и света приоткрыла один глаз, так же улыбаясь. — Ты как себя чувствуешь? — задала сразу вопрос она. Чону будто окатило холодной водой. Они всё ещё были в этой противной реальности, где даже вздохнуть нельзя спокойно. Тот факт, что они лежат в одной постели лишь сильнее смутил её, и она ответила, глядя куда-то в шею Доён. — Мерзко, — сказала она, приняв сидячее положение на краю кровати. Рассеянный взгляд выцепил часы, показывавшие половину первого дня. Она продолжила уже, усилием заставив себя вместо «ты» сказать «мы». — Мы проспали. — Пошёл в задницу этот универ, — ответила ей Доён, тоже поднимаясь и присаживаясь рядом с младшей, залипшей на глупые цифры часов. Она положила руки той на плечи, от чего девушка вздрогнула. — Чону. Она молчала. Сердце сдавливал ком. Или цветов, или просто предчувствие. Чону не знала. Не знала даже какое это предчувствие: хорошее или плохое. Она молчала. Сидела и молчала. Доён плавно развернула её, держа за плечи на расстоянии вытянутых рук. — Чону, я, — девушка помотала головой, собираясь с мыслями и отбрасывая ненужные. — ты… — она выдохнула, облизнув пересохшие губы и смотря в пустоту чуть выше плеча младшей. — Я имею в виду… Тебе не нужно скрываться от меня, своих чувств, себя. Ты мне дорога. — Только не говори, что любишь меня, онни, я же знаю, что соврёшь, — Чону не могла смотреть ей в глаза, но смущение заставляло оторвать взгляд от ключиц старшей, так что ей просто пришлось встретиться с ней взглядом. Идеальна, даже когда лжёт. Доён же грустно улыбнулась, а затем притянула её к себе, коснувшись тёплыми губами лба. «Глупая ты», — пронеслось в её голове. Чону в свою очередь растерялась. И растаяла в её объятьях. Казалось, и дышать стало легче, будто клетку из листьев сломали, сожгли. Но этого воздуха слишком много, чтобы уместиться в груди, он переполнял Чону. Она хотела раствориться в руках Доён. Она очень надёжная и стойкая, когда её чувства в порядке. — Не поверишь, но люблю, — прошептала Доён неслышно. — Не унижайся, — выдохнула Чону с закрытыми глазами. Она понимала, что Доён хорошая, и будет с ней, чтобы загладить вину. Иначе её загрызёт зверь, сидящий глубоко в сознании. И имя ему — Совесть. Но Чону была готова принять любую ложь. Как говорится, перед смертью не надышишься. Люди склонны поверить красивой лжи, нежели суровой правде. Даже если эти эпитеты поменять местами. Они верят в то, что хотят. Доён сжала челюсти. Чону не верила. Но и не отстранялась от неё. Не кричала, не просила отстать от неё на пике эмоций, лишь молча не верила. От этого больно чуть выше солнечного сплетения. В силах онни доказать, что собственные слова стали правдой. Чону добрая, красивая, ей невозможно ответить невзаимностью. Старшая уже сотню раз успела поругать себя за эгоизм. Её спину сковывало холодом, когда она вспоминала, как убивалась в этой же комнате. Доён поёжилась, понимая, что тогда чувствовала Чону, и каких усилий той стоило держаться и ободрять онни, говоря, что её жизнь наладится, зная что её цветы продолжают расти, и у Чону ни черта не наладится. Чону так и не смогла поверить в то, что происходило вокруг неё. Доён не заикалась о Ёнхо, всё своё время проводила рядом. Наплела пришедшей их проведать старосте Тэён про ангину, которой заболели обе. Покупала обезболивающие, просто проводила много времени рядом. Прижимала каждую ночь к себе, так и засыпая в обнимку. Чону терялась. А Доён не повторяла приторных слов о любви. Она любила. Они смотрели сериалы со старого повидавшего виды ноутбука. Доён приносила еду, клала голову на плечо неподвижной Чону и продолжала просмотр. Чону сначала волновалась и нервничала, но потом уже смирилась с тем, что Доён не отстанет. Умиротворение. Вот что она, наконец, стала чувствовать.