Strange Case of Dr Solo and Mr Ren

Никто из слуг не смел тревожить записи, лежащие на столике рядом с камином, и теперь Бен мог заново просмотреть их. Это были старые наметки, исчерканные формулами и латинскими терминами листы бумаги. Тогда он еще верил в то, что лекарство может быть найдено. И быстро. И Рен бесновался лишь внутри его черепной коробки, вызывая жуткие видения, это позже он научился овладевать всем телом, становясь настоящим хозяином. Бен уселся в кресло и принялся сортировать их. Часть можно было выбросить, и он с наслаждением брал страницы, рвал их и бросал в огонь, завороженно наблюдая за тем, как тот пожирает тонкую бумагу, не оставляя и следа. Так будет и с ним. В один день он попросту не проснется. Рен заберет себе все. А зола воспоминаний рассыплется в воздухе. Если бы можно было, она бы себя выпорола. Что за постыдная неуклюжесть? Что за бегство? Ее непременно уволят. Завтра же. И плакали ее денежки, плакал откуп. Никогда она не исполнит свою мечту, не уедет в зеленые холмы, не заживет свободной, своей собственной жизнью. Рей почувствовала, как слезы снова вскипели на глазах. Лицо горело. От волнения, от стыда, от досады на саму себя. И от того, что она видела взгляд этих карих глаз — полный жгучего интереса и любопытства. Она застыла в растерянности, растирая бинт на запястье, не замечая саднящей боли и расплывающихся по ткани пятен. Вернуться? Извиниться? Продолжить — и впредь быть осторожней? Из синей залы донесся скрип ножек стула по паркету. Хозяин встал из-за стола. Рей в отчаянии бросилась к дверному проему. Донесся голос Хакса, а потом второй, тот, который она слышала лишь раз, и то в виде мученического хрипа. Он был такой низкий, глуховатый, ровный. — ...сегодня же, — промолвил господин. «Сегодня же», — отозвалось в ее ушах. Он говорил что-то еще, но слова сливались в неровный гул. «Сегодня же!» — прозвучало снова, теперь в ее голове. Вот и приказ об увольнении — сегодня же! Рей приложила ладонь к щеке. Та горела огнем. Что ж, если так... Хлопнула входная дверь, кто-то вышел. Возможно, это хозяин, но даже если и нет, — ее обязанностей пока никто не отменял. Она двинулась в синюю залу, низко опустив голову, смотря себе под ноги, и только в последний момент заметила господина — вернее, его начищенные ботинки — прямо перед собой. Испуганно попятившись, она зажмурилась, понимая, что вторая ошибка последовала за первой почти без перерыва. И ведь наверняка лицо все еще горит, и — о ужас! — из-под чепца точно выбились волосы. Шаг назад был инстинктивным как отступление кролика перед удавом. Она боялась поднять голову, но больше, чем нарушение запрета, ее страшила возможность снова встретиться с ним взглядом. Вероятно, ему показалось, что прошло мгновение; для нее оно растянулось на добрых полчаса. Он все смотрел на нее, и ей казалось, что сильные, горячие пальцы оглаживают ее лицо, касаются обнаженной и такой беззащитной шеи, плеч под жесткой шерстью платья. Он снова заговорил, и сквозь гул в ушах она услыхала только свое имя. Он сказал «Рей», он назвал ее по имени. Это... это... нет, надо было придумать себе другое имя, нельзя давать людям власть над собой. Нужно было представиться Хаксу какой-нибудь Робинсон или Локвуд, да что угодно, но только не настоящее имя. Кроме этого имени, у нее ничего не было, а теперь тот, кто называет ее по имени, заявляет над нею свою власть. Он сказал прибраться. И сказал прийти потом в гостиную. Рей торопливо бросилась собирать со стола грязные тарелки, изо всех сил стараясь выглядеть спокойной и аккуратной. Ни звона, ни стука. Она чувствовала, знала его за спиной, и ей казалось, что он все смотрит, смотрит... Он даже не заметил, как вошла Рей, скользнула в гостиную неслышной тенью, неся с собой тяжелый графин с бренди на подносе. Видимо, Хакс проинструктировал ее о его дурных привычках. Что до сигар, Бен давно уже обходился без них — с тех пор, как начал курить Рен, но вот пара глотков бренди после ужина все еще оставались его любимой привычкой. — Подойдите сюда, — поманил он ее, и Рей пошла к нему, словно ведомая невидимой нитью, шелестя юбками. Выбившиеся из-под чепца прядки спрятались, а лицо казалось ярким, несколько раскрасневшимся, и это нельзя было списать на жар, исходящий от камина. Пара капелек блестели на виске, и Бен едва подавил это желание стереть их с ее кожи. — Налейте мне, — он следил, как она повторяет сегодняшний ритуал, только в этот раз безукоризненно, ни разу не звякнув стеклом о кромку бокала. — Вы поранились? Ее ресницы затрепетали, а рот упрямо сомкнулся. — Вам здесь нравится? — вопрос был глупым, совершенно бестактным. Конечно же, Хакс постарался загонять ее до смерти своими приказаниями. И все же Бену хотелось услышать ее голос. Хрустальный графин разбрасывал во все стороны пляшущие огни. Аромат от бренди шел такой, что Рей захотелось сделать глоток. Она никогда не пробовала спиртного, не знала головокружительного, будоражащего, снимающего все оковы хмеля. Однако теперь ей безумно захотелось выпить, спрятаться за крепкими душистыми парами, заместить себя настоящую спиртовым дурманом. Она неслышно подошла к двери, сжимая серебряные ручки тяжелого подноса что было силы во вспотевших ладошках. Он сидел полубоком, выставив вперед одну ногу — черный бумажный силуэт на фоне пляшущих языков пламени — и кормил огонь какими-то исчерканными бумажками. Одно и то же движение — разорвать, наклониться вперед, бросить в огонь. Он медленно потянулся за кочергой и переворошил пепел, вскинув пригоршню алых искр. На секунду ей показалось, что сейчас одна из них подпалит его волнистые черные волосы. Не дожидаясь, пока он ее заметит, Рей вошла, страстно желая стать крошечной мышкой и спрятаться за сверкающим подносом. — Подойдите сюда, — услышала она и немедленно повиновалась. Она не представляла, насколько близко ей следует подойти, а потому остановилась у приземистого столика, настолько низкого, что ей пришлось чуть ли не присесть, чтобы поставить на него поднос и графин. Этот голос — ему невозможно было не повиноваться, он жил в ее ушах еще долго после того, как смолкал последний звук. Она взялась за узкое горлышко графина, и вдруг сама поняла, каким медленным, до неприличия медленным вышел этот жест, когда ее пальцы обняли холодное резное стекло. Краска залила ее лицо и шею, и жесткое платье вдвойне больнее принялось кусать кожу ее плеч. Он смотрит. Он следит за каждым движением. Не сделай новой ошибки, Рей. — Вы поранились? — спросил он, и она поняла, что он все это время не отводил глаз от ее испятнанной повязки. Что-то горячее прошлось по ее спине, похожее на страх и любопытство одновременно. Ответ очевиден, а это значит, запрет молчания нарушать нельзя. Рей смущенно одернула рукав и поставила графин, а потом выпрямилась и бессознательным привычным движением разгладила складки передника. Только сейчас она осознала, что, наливая бренди в его стакан, она была вынуждена склониться так низко и встать с такой стороны, что складки ее юбки касались его кисти, покоящейся на подлокотнике. — Вам здесь нравится? — не унимался господин. А вот это уже ловушка. На этот вопрос нельзя не ответить, но кто знает, чего он хочет — услышать ответ или увидеть послушание? Рей помедлила, осторожно взбираясь глазами по его рукаву от пальцев вверх, к плечу и выше, к лицу... Нет. Она поспешно опустила голову. — Да, сэр, — ответила она. В конце концов, если ее и уволят, то терять уже нечего. — Мне здесь очень нравится. Он задумчиво поставил бокал на подлокотник и слегка покрутил туда-сюда, любуясь игрой огня на резном хрустале. Рей стояла на том же месте, не смея уйти без позволения, сложив руки поверх передника, опустив голову. — В самом деле? — отозвался он наконец, и внутри у нее что-то сжалось от непонятного предчувствия. — А что вам нравится здесь больше всего? Он и сам не заметил, когда стало так жарко. Поленья в камине сотлели, расколовшись на тысячи мелких угольков, подмигивающих ему тысячеоким монстром, и струйка пота потекла за ворот рубашки. Бен вздрогнул и повел плечами. Ему нравилось ее вынужденное бездействие — Рей стояла смирно, словно статуэтка мадонны в церкви, не смев вздохнуть без разрешения. Нравился ее запах — смешавшись с ароматом бренди, бьющего по ноздрям, он все еще был свежим, словно порыв морозного воздуха, истекающий через пальцы. Нравилось прикосновение ее одежды. Они были все еще соединены этим причудливым образом. Не притрагиваясь друг к другу. Нравился ее голос. — А что вам нравится здесь больше всего? — вот теперь ему было даже любопытно, нашла ли она в этом затхлом, угрюмом доме, напоминавшем старого ворона, хоть что-то светлое, такое же, как она сама? А ведь ее даже не подпускали к лаборатории, где запах тлена, смешавшийся с резкой вонью спирта, был невыносим. — Не бойтесь, Рей, — он понизил голос и потянулся к ней всем телом, словно они были заговорщиками, — я не скажу нашему дворецкому. Пусть останется нашим маленьким секретом. — Ну? А что здесь может нравиться? Нужно быстро придумать ответ. Всё — не пойдет. Слишком очевидное вранье. Работа? Это смешно. Кому может нравиться целыми днями чистить, драить, варить, отмывать, и делать прочие дела, от которых хочется упасть пластом и лежать, не дыша? Ей нравилось ощущение тайны. Как бы странно это ни прозвучало, ее влекло это темное ощущение чего-то спрятанного глубоко в колодце этой старины, тишины, всеобщего заговора молчания. Это было отчаянное любопытство, с которым мальчишки сломя голову прыгают с утеса, чтобы посмотреть на обросшие водорослями подводные скалы. Кого-то это любопытство доводит до смерти. Как ту кошку. Рей все еще молчала, нерешительно прикусывая губу, не подозревая, как внимательно он следит за этим движением, мысленно повторяя каждое движение тонких, гладких мышц ее лица. Он подстрекал, намекал, подзуживал. Ответь же, ответь, грешница. Тебе уже не страшно преступить запрет. Ты уже его нарушила. Она ощутила жар, нестерпимый жар, от которого грубая зеленая шерсть прилипла к спине. Почему здесь так жарко? Почему ее колено горит напротив того места, где его рука касалась ее юбок? Почему так хочется рвануть крючки жесткого стоячего ворота и... Он вдруг протянул к ней руку. Рей вздрогнула и едва удержалась, чтобы не отпрянуть. В гаснущих отсветах она увидела искристые капельки, усеявшие его лоб. Его глаза тонули в непроглядной темноте, казались мрачным провалом, заслоненные прядью волос, и только желтые, огненные блики намекали на их существование. Впечатление создавалось жуткое и завораживающее. Жар камина окутал и ее, вырозовив четкие скулы, оранжевые блики лизали ее лицо, ластясь. И губы нерешительно вздрогнули, смялись под блестящими зубами, словно Рей все еще боялась. Его? Это было легко проверить. Бен повернулся в кресле, ногой задев ее пышные, шуршащие юбки, и ухватился за тонкое запястье, потянул к себе, разглядывая потемневшую повязку. Кровь на ней совсем засохла, но — странное дело — вид ее не заставлял его терять разум и обращаться в монстра. Рен беспробудно спал внутри, в своей колыбели тьмы, и поэтому Бен решился на новую смелость. Он аккуратно подцепил неровный край повязки и принялся разматывать, слой за слоем, обнажая смуглую золотящуюся на свету кожу. Порез, неглубокий, но болезненный — скорее всего, нечаянный. Она же не стала бы резать свое тело из-за ошибок в работе? Бен глянул на Рей — она совершенно смутилась и боялась пошевелиться. Золотые ресницы скрыли взгляд, и это было к лучшему. — Я врач, не бойтесь, — он отложил в сторону грязный бинт и осмотрел рану. Края ее слегка опухли и покраснели. — Вам следовало рассказать об этом Хаксу. Если в кровь попадет грязь, можете слечь от лихорадки. И это было бы очень некстати. Позвольте мне, — Бен вытащил из кармана носовой платок и приложил к ее запястью. Ткань тут же потемнела от свежих капелек, проступивших поверх белизны. — Ох, — он ликовал внутри, и это жгло сильнее жара от камина, сильнее бренди, разлившегося огнем по венам. Кажется, эта девушка и взаправду была истинным светом. — Подержите еще, — потребовал Бен деловито и опустил край платка в бренди. — Будет немного больно, — предупредил он и провел по порезу, смывая кровь. Через тысячу минут, растянувшихся в длинную цепь мельчайших движений, его пальцы все же коснулись ее запястья. Того, с бинтами. Он осмотрел пятна, слегка цокнул языком и принялся раскручивать витки полотна, между делом подтягивая ее все ближе. Интересно, заметил ли он — и был ли так же ошеломлен, как и она, тем фактом, что она уже стояла между его коленями, чувствуя сквозь юбки край его кресла? Такие густые волосы, такие черные, совсем как перо ворона. Сосредоточенное лицо. Такое некрасивое, неправильное, и такое... завораживающее. Сколько же там этого бинта? Долго ей еще стоять здесь и медленно сгорать в огне камина, в огне замешательства и покорности? Хозяин осторожно снял повязку, и коже стало легко, свободно, как будто он разнял не кусок ткани, а чугунные кандалы. Рей увидела, что царапина почему-то припухла и нахмурилась, охваченная новой волной стыда. Сейчас подумает, что она какая-то неряха, которая не умеет даже перевязать рану. Он ловко выдернул из кармана белый батистовый платок и приложил к ране. Это было неприятно, но Рей чувствовала странное облегчение, словно эта боль была ее искуплением. Он снова покачал головой, и она вдруг поняла, что подушечки его пальцев едва заметно путешествуют по ее коже, как будто исследуют — или ищут ощущения. Он обмакнул платок прямо в стакан и аккуратно смыл выступившую кровь. Рану защипало, и Рей почувствовала, как дрогнули ее ноздри от густого аромата бренди. Он мягко, медлительно провел платком по ране, затем снова погрузил его в стакан, смывая кровь теперь уже с ткани. Промокнул ее царапину снова и еще раз выполоскал уголок платка в стакане. Рей с удивлением следила за этой процедурой. Врачи в самом деле так делают? Наконец хозяин прекратил — и, кажется, это стоило ему усилия. Он в последний раз приложил платок к ее ране, слегка обернул его вокруг ее запястья и трудно сглотнул. Капли испарины стекали по его вискам — как и по ее, точно так же. Жара здесь просто адская, как будто воздух стал огнем. Хозяин откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, и Рей показалось, что он сейчас не то уснет, не то потеряет сознание. Однако не произошло ни того, ни другого. Он медленно перевел дух и знаком показал ей, что она свободна. Соблюдая правила, она молча протянула руку, чтобы забрать стакан и принести чистый, но он вытянул палец: не трогать. Она потупилась и вышла, сходила в посудную за новым, а когда вернулась, хозяин то ли дремал, то ли просто сидел с закрытыми глазами, привалившись к спинке кресла. Оказывается, не так уж здесь и жарко. Рей нагнулась, чтобы поставить новый стакан на столик и увидела, что старый пуст.