Strange Case of Dr Solo and Mr Ren

Она была другой. Она не принадлежала Рену, не предавала его и даже в момент, когда Бен убрал руку с ее рта, не стала кричать или же звать на помощь. А теперь, когда все было кончено — кровавые пятна на бедрах, обрывках юбки отметили ее грехопадение — Рей лежала под ним, все еще обхватив Бена за плечи, словно они были давними любовниками. И он не брал ее силой, пытаясь доказать самому себе, что все еще хозяин этого дома и своего тела. Что хоть на этот раз победа за ним. Рей была такой красивой: ее волосы, лишенные чепчика горничной, легли густой волной на полу, и на мгновение Бену захотелось снова прильнуть к ней. Погрузить лицо в этот гладкий, прохладный водопад, вдыхая аромат цветов, смешанный с запахом крови и семени. Его семени. Он кончил внутрь нее и теперь, скатившись и улегшись на боку, Бен мягкими движениями гладил ее впалый смуглый живот. Неодолимое оцепенение сковало все ее тело. Господин расцепил ее руки, которыми она намертво впилась в его плечи, и они немо легли вдоль ее бедер. Он соскользнул с нее, из нее, оставив ее пустой и выпотрошенной. Ей казалось, что внутри нее множество пустых комнат, по которым гуляет то горячий, то холодный ветер. — Отныне ты принадлежишь мне, — глухо, но так уверенно сказал хозяин, проводя пальцами по ее безгласному телу, и ее вдруг уколол смутный страх. Словно парализованная, она не могла пошевелиться, не могла сказать ни слова. Он все поглаживал ее тело, обводя пальцами косточки на ее бедрах, рисуя странные узоры на ее впалом животе. Ты принадлежишь мне... Принадлежишь. Мне. Рей попыталась найти глазами его лицо. Он склонился над нею, вдыхая воздух над ее рассыпавшимися волосами, у шеи, полураскрытых губ. — Твое тело — мое, Рей, — тихо-тихо сказал он, склоняясь к ее уху, но, вместо блаженной неги, эти слова вызвали в ней все тот же тревожный отклик. Опиум помог ей превратить боль в наслаждение, но только на короткий миг. — Не забывай это... Пока слова не прозвучали, это казалось само собой разумеющимся. А потом Рей поняла, что он сказал это не столько ей, сколько своему брату. В опиумном дурмане ей начало казаться, что его слова превращаются в накаленное докрасна железо и впаиваются в ее тело. "Она моя. Ты опоздал. Ты проиграл. Она принадлежит мне". Ее голова безвольно склонилась набок, к мастеру Соло. Он продолжал говорить о том, что еще немного, и они будут вместе, они будут счастливы. Он снова приложил руку к ее животу, медленно погладил, глядя ей в лицо. Она начала различать все гораздо яснее, и ее вдруг испугал темный огонь, горящий в его глазах. Сама мысль о том, чтобы отдать ее в руки Рену, была невыносимой. Уж лучше он убьет ее сам. — Если бы не мой брат, я приказал бы тотчас подготовить для тебя отдельную комнату, но... — но он поймет, он обо всем сразу догадается. Но платье придется заменить, вместо того, что он безжалостно порвал, и теперь Рей не смогла бы даже шагу сделать из гостиной. Слухи разлетятся тут же. Они доберутся до ушей Кайло, и значит, всему конец. — Нам придется подождать еще немного. Скоро он вообще не побеспокоит нас. Я у... — он чуть не сказал "убью", совершенно не подумав, что Рей все еще не посвящена в этот жуткий семейный секрет, но вовремя нашелся. — Я уничтожу его. И они будут счастливы. В ее, пока гладком чреве созреет новое дитя, не отмеченное проклятием безумия, потому что такой непорочный, прекрасный ангел как Рей не даст жизнь демону. Бен приподнялся и скинул с себя домашний халат, укрыв им Рей. Она все еще пребывала во власти наркотика — первое действие опиума обычно длилось дольше — цепляясь за него затуманенным взглядом. Нет... нет... он же ваш брат... он же... Рей не чувствовала своих губ, не могла возразить, но это было и к лучшему. Сейчас мастер Соло меньше всего хотел бы услышать из ее уст речь в защиту своего брата. Он встал над нею на колени, и она мимолетно скользнула взглядом по его фигуре, пока он приводил в порядок свою одежду. Он возвышался над нею как гора, словно враз стал вдвое, втрое выше. Какая-то темная мантия соскользнула с его плеч — уже потом Рей догадалась, что это обыкновенный халат, — и укрыла ее тело. От запаха аниса ее начала бить едва заметная мучительная дрожь. Хозяин взял ее за руку и осторожно приложил губы к ее запястью. Горячий язык коснулся кожи, лаская и собирая подсохшие кровавые разводы. Твердые зубы на миг коснулись ее плоти и тут же спрятались за нежными влажными губами. Потом он склонился к ней и легко подхватил ее на руки, прижимая к груди. Мгновенная боль разлилась по всему ее телу, и она застонала, сама не узнав свой хриплый голос. — Тише, — медленно прошептал он, прижимаясь губами к ее виску, — тише, мой ангел. Он сжал ее в руках, и она сама удивилась, какая же она крохотная по сравнению с ним, как легко он ее несет. Его ладони были такими горячими, даже сквозь халат ей казалось, что они вот-вот прожгут ее насквозь. Она закрыла глаза, уткнулась лицом в его грудь. Стоило бы вспомнить тот вечер, когда он нес ее на руках из кабинета, когда его сердце трепетало совсем другим жаром, когда она тонула в совсем другом тумане. — Я перенесу тебя в твою постель, пока никто ни о чем не догадался, — Бен встал и поднял ее на руки, все еще старательно укрывая халатом, — запах ее тела, прильнувшего к нему, был слаще опиума. — Тише, мой ангел, — слабый болезненный стон сорвался с ее губ, когда ему пришлось подхватить ее под колени. — Тише.

***

Лестница скрипела под его размеренными шагами, а портреты на стенах словно обезумели, все глядя ему вслед, перебивая друг друга выкриками. "Служанка, она всего лишь прислуга! Шлюха! Она опасна, ей нельзя здесь быть! Она погубит тебя, Бен!" Последнее было от его матери, скривившей свой маленький узкий рот в гримасе ненависти, и Бен невольно застыл в оцепенении. Вот, значит, как она заговорила теперь, заволновалась, что следующий ребенок в их роду будет бастардом? Кухонным мальчишкой? Она была мертва, и все же голос ее звучал все сильнее, отдаваясь грохотом в голове. "Погубит... Она станет твоей смертью, Бен", — зашипела со своего портрета Лея Органа-Соло, и он вздрогнул, оступаясь. Рей зашевелилась в его объятиях, вынырнув из-под тяжелого покрова халата. — Помоги мне, — он не мог говорить, язык распух и налился тяжестью, не в силах дотронуться до зубов, а из горла шел лишь свист, но молил изо всех сил. — Помоги мне, Рей. На лестнице его шаги стали нетвердыми. Он зашатался и едва не выронил ее. Рей открыла глаза, стряхивая остатки дурманного оцепенения и увидела такое, от чего кровь похолодела у нее в жилах. Лицо хозяина потемнело, взгляд в панике метался от одной картины к другой, губы кривились, силясь выговорить хоть слово сквозь судорожно стиснутые белые зубы. Она не видела его таким даже тогда, когда он умирал без опиума в своей спальне. Его руки тряслись все сильнее, и ей стало казаться, что он борется с инстинктивным желанием бросить ее и зажать уши ладонями. Тогда она выпростала обе ладони из-под халата и сама закрыла его уши. Она понятия не имела, что происходит, не думала о сути своего жеста. Она смотрела в его глаза, она была его окружающим миром, она взглядом приказывала ему не отводить глаз, только не отводить глаз. Она поняла. Теперь он смог спуститься под лестницу и спрятать Рей в ее тесной комнатушке. — Все будет хорошо, — Бен зажег свечу, налил воды из кувшина в миску и смочил полотенце, а затем бережно обтер тело Рей, уложенное на постели. — Я позабочусь о тебе, — сперва он смыл засохшие пятна крови на бедрах, и вода в миске стала бурой. Затем избавился от остатков одежды, отбрасывая их прочь, и поцеловал израненные ладони, что защитили его от воплей портретов. Хозяин продолжил смывать с ее бедер кровь, мимоходом бережно касаясь слипшихся от крови и семени темно-золотых завитков, а потом она почувствовала его теплое тело рядом с собой. Он целовал ее руки, бессильно сложенные на груди, а потом и саму грудь, обнаженную и такую манящую, беззащитную. Рей почувствовала, как его губы нашли ее мягкий, равнодушный сосок и слегка сжали. Она протяжно вздохнула, не имея сил застонать, и он продолжил медленно, нежно посасывать комочек ее плоти, слегка прижимая его кончиком языка к зубам. Его дыхание становилось все ровнее и медленнее, и Рей поняла, что он вот-вот заснет подле нее. Она зашевелилась и все еще неловко, неуверенно обняла руками его темноволосую голову. Трепеща от осознания, она запустила пальцы в его густые кудри, которых так давно хотелось коснуться, и он так и замер на ее груди, прижимаясь к ней, точно младенец. Сладкое успокоение наконец сошло на нее и заполнило все тело. Ей начало казаться, что кровать под нею мягко покачивается, ходит вперед-назад, что золотой свет свечи превращается в солнечный свет, пробивающийся сквозь густую листву. Этот сон часто снился ей в детстве. В нем она лежала в шелковистой траве у корней огромного дуба, и в ее объятиях лежал тот, чьего лица он никогда не видела, но после этого сна ее беспросветная жизнь становилась чуточку легче. Ее уносило в сияние, и она на всякий случай прижала покрепче к своей груди того, кто лежал без сил рядом с нею. Кто провел ее через огонь, напоив своим ядом, кто теперь медленно, но верно растекался по ее жилам вместе с кровью.

***

— Что он наделал? — ее голос был обезумевшим от тревоги, а лицо, обычно бесстрастное, спокойное, выглядело словно разбитое на осколки зеркало. — Это все Бен? Он снова принялся за свое?! Господи, мой мальчик, сейчас я... я помогу тебе, только скажи мне правду. Это сделал Бен? Он поднял на нее глаза, понимая, что она любит его, по-настоящему любит теперь, и боится за него. — Мам... — он бросился в ее объятия, чувствуя, как снова начинает кровоточить рана, как боль пронизывает все тело, но тепло ее рук было важнее всего на свете. — Я так люблю тебя, мама, — запах ее духов, цветочно-нежных, мягких, окутал Бена теплым покровом, успокаивая. Он был счастлив, и даже боль стала такой неважной, совсем безобидной. Она любила его. Хоть кто-то любил его.

***

Его первый вздох был подобен вздоху ребенка, пришедшего на этот свет. Яркость света, бьющего по глазам, была невыносима, и Кайло зажмурился. Слезы все текли по щекам, а боль скручивала все жилы, пронизывая от пальцев на ногах до самой макушки, расцветая внутри черепной коробки огненным цветком. Он лежал на полу в лаборатории, на грязном полу, усыпанном осколками разбитых реторт, и не мог вспомнить, как здесь оказался. Это место было ему знакомо. Все это принадлежало ему — толстые книги в свежих переплетах, колбы с разноцветными жидкостями, заспиртованные уродцы в банках, многочисленные инструменты, выложенные на полках, и Кайло мог безошибочно назвать каждый их них. Его ладони, окровавленные, трясущиеся от боли, помнили, как держать иглу, и он, добравшись до пустого металлического стола, уселся на него и принялся выковыривать стекло из ступней. Босой? Что могло привести его сюда в таком виде? Домашний халат из дорогой, но безнадежно истершейся от постоянного ношения ткани, был черным от грязи и крови, словно до этого ему пришлось ползти по лондонской мостовой вслепую, не выбирая дороги. Пара осколков застряли в кисти, к счастью, не задев жизненно-важных сосудов, и Кайло сгорбился, высасывая их из раны. Крошечный кусок стекла резанул по языку, наполнив рот соленой кровью, и он зажмурился от удовольствия. Оно было чистым, незамутненным, таким острым, что наслаждение пронизало его насквозь. Это место было его храмом, или даже больше, алтарем, где и случилось его рождение — он понял это. И когда боль затихла, оставив лишь липкий соленый след на подбородке, Кайло рассмеялся. Здесь он мог быть собой, истинным богом, дарующим наслаждение через боль. Любовь через смерть. — М-м-мастер Соло? — девушка в форме горничной, застывшая на пороге, низенькая и полноватая, охнула, выронив поднос. Фарфор разлетелся вдребезги, серебряный кофейник жалобно звякнул, оставляя на полу чернильную лужицу. — Что с вами? Он повернулся к ней всем телом, словно хищный зверь, чуя исходящий от нее запах страха, удушливо-громкий, и покачал головой: — Бена Соло здесь нет. — Н-н-но как же т-т-так? — все еще заикаясь от испуга, девушка прижалась к выкрашенной в алый цвет двери, сама бледная как чистый лист бумага. — Вы же... Ее имя было... Кайло порылся в памяти, найдя его среди бессмысленного мусора из дат, слов, не имевших ровно никакого значения, и мыслей, не принадлежавших ему, — Тэмзин. Бедняжка Тэмзин, одинокая, никем не любимая, ни родни, ни друзей, никого, кто позаботился бы о ней. Соль в горле ушла, ее смыло горьковатой слюной, и он с сожалением покосился на разлитый по полу кофе, а затем на обнаженный кусочек шеи, видневшийся над тугим белым воротничком. О, как бы он хотел впиться в эту кожу зубами, разодрать в клочья, лакая из раны свежую кровь. Никто и ничто не остановило бы его, ведь это место все еще было его храмом. — Подойди сюда, милая, — Кайло поманил ее к себе, и она пошла к нему словно ручной ягненок к пастуху, испуганная и растерянная. — Не бойся, я не стану наказывать тебя за разбитую чашку, — подумать только, этот фарфор был из коллекции матери, она собственноручно оторвала бы голову той, что хоть царапину на нем оставит. — И Хаксу не скажу, — его имя он тоже вспомнил. Бледный рыжеволосый дворецкий, харкающий кровью в платки, снимающий боль опиумом. Тэмзин с облегчением вздохнула, глядя ему в глаза. — Спасибо, спасибо мастер Соло. Кайло отступил от стола, держа за спиной скальпель, и пошел к ней навстречу, босой по стеклу. Оно снова обожгло пятки, оставляя бурый след на полу, но боль только обострила все чувства. Он знал, что случится через несколько ударов ее сердца. Как оно все произойдет. И что она почувствует, став первой жертвой, принесенной в качестве подношения своему богу. Достаточно было и одного удара, и ее горло запрокинулось вверх, открывая идеально-ровный порез, из которого брызнула кровь. Она попала ему на лицо, замарала халат новыми пятнами. Кайло дотронулся до губ, размазывая красные капли, и облизнулся, глядя на оседающее тело. — Не за что, милая. Но ты все же ошиблась. Меня зовут Кайло Рен.

***

Портреты, которых так боялся Бен, никогда не пугали его. Застывшие в вечности угрюмые лица предков были лишь напоминанием о том, что несло в себе их прошлое. Сплошные боль и разочарование. Кайло остановился у портрета матери, украшавшего стену на середине лестницы. Даже во мраке ее лицо словно светилось, зависнув в пустоте бледной луной. Как можно было бояться холста в рамке? Он подступил ближе, разглядывая искусно-выписанные звездные заколки в волосах, доставшиеся ей по наследству от бабушки. Куда они делись? Странно, Кайло помнил все. Или почти все. Но не это. Как будто что-то мешало ему вернуться в тот день, когда он видел их. И видел ли вообще? Кайло поднялся на несколько ступенек выше, почти прильнув к следующей картине. Падме. Вот кому звезды в волосах действительно шли. Она не казалась угрюмой, как остальные предки, скорее уж печальной. Ее глаза были кротки и полны так и не высказанной любви. Как странно, сейчас, во тьме она почему-то напомнила ему маленькую пташку, что служила в этом доме. Да-да, как же они были похожи — темные глаза, гордый подбородок, прямые русые волосы, только вот Падме любила носить замысловатые прически, достойные настоящей леди. Интересно, если нарядить Рей в ее наряды, вплести звезды в волосы, станет ли она красивой? Возможно... Все возможно. Кайло коснулся портрета в последний раз, погладив по нарисованной щеке, и поднялся наверх. Анисовая дымка заполонила весь второй этаж, полностью затмив собой другие запахи. И сколько бы он ни принюхивался, так и не почуял ничего. Разве что... комната для отдыха была заперта на отсутствующий в скважине ключ, но сквозь щель между дверью и полом потянуло чем-то еще, мускусным, телесным. Неужели его двойник научился самоудовлетворяться? Он поморщился. Для этого лучше использовать женщин, только вот вряд ли Бену Соло пришла в голову такая кощунственная мысль. О нет, женщин тот избегал. Но пока его нет... Кайло развернулся и зашагал к его спальне. Завтра утром милую пташку Рей будет ждать сюрприз. Пожалуй, он даже наденет его ночную рубашку, притворившись хорошим.