You're my inspiration

Свет пробивался сквозь кроны деревьев, как будто специально стараясь попасть на меня и прервать сладкий сон. Хотя, нужно признать, намного приятнее просыпаться под шелест листьев, пение птиц и едва слышное журчание воды на природе, чем под мерзкий рингтон будильника в пыльном городе. Легкий ветерок ласкает моё лицо, принося с озера приятную прохладу и свежесть. Сквозь сон я чувствую приятный запах хвойного леса, смешивающийся с запахом сырости и недавно потухшего костра. Слышу, как кто-то копошится, перекладывает что-то буквально в паре метров от меня. Невольно расплываюсь в улыбке, потягиваюсь; зеваю, привлекая к себе внимание ранней пташки, что, оказывается, успела распихать по рюкзакам все наши вещи и… приготовить завтрак? - Доброе утро, вдохновение. – Я вылезаю из спального мешка и прогибаюсь в спине, стараясь размять затёкший за ночь позвоночник. Потираю глаза рукой и опять зеваю, до сих пор какой-то частью своего тела (или души?) находясь в стране сновидений. Гарри посмеивается, стоя ко мне спиной: - А «вдохновение» теперь равносильно всем остальным ласковым словам? – Кудрявый глянул на меня через плечо и лукаво улыбнулся. Я подошёл к нему и обнял за талию со спины, поцеловал в шею чуть ниже мочки левого уха. Я услышал, как он выдохнул, а в следующий момент повернулся ко мне, не высвобождаясь из моих рук, и впился в губы, нежно проведя подушечками пальцев по щекам. Прервав сладкий, ленивый утренний поцелуй, я немного приподнялся на носочках, чтобы мои губы и ухо Гарри оказались на одном уровне, и тихо прошептал: - Одно «вдохновение» заменяет все ласковые слова в мире, которые я бы мог сказать тебе. Я скорее почувствовал, чем увидел, как Гарри улыбнулся. В следующий момент его нежные, но одновременно сильные руки, медленно проникли под мою футболку, крепко обняв меня за талию под ней. По моему телу прошлись мурашки, не то от холода рук Гарри, не то от нахлынувших чувств от его прикосновений. Я чуть подался вперёд, стараясь прижаться к кудрявому ещё ближе, запустил руку в его волосы и чуть потянул на себя, вдыхая их запах. Гарри провёл руками вверх до моих лопаток, чуть наклонил голову в бок, положив её мне на плечо. Я прикоснулся губами к шее Парня-вдохновения, опаляя её горячим дыханием. - Лу, я так люблю тебя, ты даже не представляешь… По голосу Гарри мне показалось, что он готов расплакаться, только усиленно скрывает это. - Тихо, я знаю, ведь люблю тебя не меньше, - поглаживая кудрявого по голове, ответил я. - Я очень рад, что повстречал тебя, - поцеловав меня в висок, Гарри отстранился. – Так что я не могу позволить, чтобы в дорогу ты отправился голодным. – Парень улыбнулся и подал мне кружку чая и парочку горячих бутербродов. Всё утро, не исключая завтрак, прошло в спешке и некой суматохе. Вообще-то, обратно в Нью-Йорк мы планировали выехать максимум в десять часов утра, но план был провален, ибо я проснулся в одиннадцать. На все мои расспросы Гарри о том, почему он не поднял меня, он отвечал тем, что ему было жалко меня будить. Наскоро мы собрались, и, закинув чуть полегчавшие со вчерашнего дня рюкзаки, отправились в обратный путь. В полдень, когда мы уже крутили педали на шоссе, солнце было в зените. Сказать, что мне и Гарри было жарко – ничего не сказать. Мы ехали молча из-за того, что на разговоры элементарно не хватало сил; останавливались пару раз, съезжая на обочину, чтобы достать из рюкзака новую бутылку воды. Когда мы въехали в Нью-Йорк, там уже стоял дым, кажется, никогда не улетучивающийся из-за количества выхлопных газов. Я, как и Гарри, ужасно устал, по лбу стекали капельки пота. Единственное желание сейчас – поскорее добраться до дома и принять холодный душ. В один момент, пока мы ждали зелёного света для машин, кудрявый, стоящий впереди меня, показал жестом, что поедет не в сторону моего дома, а ей противоположную. К себе домой, наверное. Кстати, я до сих пор не знаю, где он живёт. Меня это чуть-чуть напрягает, конечно, но у Гарри могут быть свои причины не приглашать меня в гости, правда? Жестом я показал Гарри, чтобы он подъехал к тротуару. Объехав несколько машин, что разделяли меня с кудрявым, я подъехал к нему. Не слезая с велосипеда, обнял его одной рукой, прижав крепко к себе. Он сделал то же самое, а я в следующий момент поцеловал его, прикрыв глаза. Гарри ответил, запустив руку мне в волосы. Я услышал пару «лестных» комментариев со стороны прохожих в наш адрес, а когда открыл глаза, увидел их презрительные взгляды. «Хоть бы детей постыдились» - бросила нам женщина преклонного возраста, прижав ближе к себе девочку лет шести, которая держала её за руку. Но, знаете, мы даже не обратили внимания. Когда ты другой, не такой, как все, люди презирают тебя, не обращая внимания на то, в чём заключаются ваши различия. Людей другой ориентации равняют с психически ненормальными сейчас, хотя ведь именно так называют тех, кто пошёл против системы и наплевал на предрассудки? В большинстве своём – да. Порой бывает обидно, но со временем привыкаешь жить среди жестоких непонимающих (или не желающих понять?) людей. Посмотрев друг на друга любящим взглядом и тепло улыбнувшись, мы с Гарри разъехались в разные стороны: я снова вклинился в непрерывный ряд машин, а он развернулся в другую сторону и пошёл к ближайшему пешеходному переходу, везя велосипед рядом с собой. Чёртовы пробки выбешивают в повседневной жизни, а сейчас, когда приходится стоять в них, на правах обычного водителя, под солнцем в, наверное, тридцатиградусную жару с огромным рюкзаком за плечами, они раздражают ещё больше. Собственно, именно из-за этого, когда я уже был в паре минутах от дома, выехал на тротуар. Так нельзя, особенно учитывая количество народу на нём, но, чёрт возьми, я хочу попасть домой раньше полуночи! И, плюс ко всему, забавно смотреть на людей, расступающихся на твоём пути и разбегающихся в разные стороны. Как будто я терминатор. Да, я и есть терминатор. Пять минут – и я уже завожу на нечто типа стоянки свой велосипед. Зайдя в подъезд, вызываю лифт, ибо подниматься по лестнице нет ни сил, ни желания. Когда я вошёл в квартиру, выдохнул с облегчением и первым делом сбросил рюкзак, ибо спина начала болезненно ныть. Прогнулся назад и услышал хруст позвонков, после которого почувствовал некое облегчение. Разувшись, я побрёл в свою комнату с рюкзаком в правой руке. Как-то неожиданно в нос ударил запах крепкого кофе, но до определённого момента я не придавал этому значения, ведь это чуть ли не самый любимый напиток отца. Когда я вошёл в зал, то увидел, что на диване рядом с папой сидит мистер Адамсон. Стоп, Адамсон?.. Я нервно сглотнул, как будто почувствовав, что визит Джона несёт в себе какой-то скрытый смысл, явно заключающийся не в желании поболтать с отцом и выпить чашку кофе. Отец заметил меня и улыбнулся, а я на чуть подрагивающих не то от усталости, не то от волнения ногах подошёл ближе к дивану. - Здравствуйте, мистер Адамсон, я очень рад Вас видеть, - я пожал руку Джону. - Взаимно, Луи, - Джон растянул губы в улыбке. – Знаешь, я же не просто так пришёл. – Ну вот, что я говорил? – Я наслышан от твоего отца, что у тебя появилось много новых картин, а у меня тут выставка намечается… Позволишь взглянуть? – В глазах Адамсона играл огонёк. Отказать я, конечно же, не могу, да и не хочу, учитывая предыдущий успех, но всё же волнуюсь. Волнуюсь не только из-за того, что картины могут не понравиться, но ещё и из-за того, что в последние два месяца я рисовал только Гарри. У меня, вообще-то, есть парочка небольших зарисовок и набросков, но, чувствую, они ещё надолго останутся незаконченными. Провожаю Адамсона и отца в студию, а сам иду в комнату, дабы бросить туда чёртов рюкзак, который я до сих пор не выпускал из рук, и забрать пару рисунков и набросков, что покоятся на столе. Будь я верующим, я бы перекрестился перед тем, как войти в студию, а так я просто скрестил пальцы наудачу. Джон уже рассматривал какой-то мой незаконченный набросок, всматриваясь, кажется, в каждый штрих. Я, едва слышно кашлянув, подал ему ещё парочку, среди которых был тот, что я сделал этой ночью. Папа тоже рассматривал мои работы, иногда едва заметно улыбаясь. Я прислонился спиной к стене, краем глаза наблюдая за реакцией Адамсона на мои наброски, законченные картины и рисунки. Кстати, я так и не добрался до душа. Но всё же визит Джона для меня важнее, нужно признать. Я заметил, что Джон откладывает некоторые мои работы, собирая их в аккуратную стопку. Если я ничего не упустил, то он уже взял около десяти картин, выполненных в разных техниках разными материалами на разных форматах. Надеюсь, он отобрал их не для сожжения, ибо среди них присутствует на данный момент мой любимый набросок спящего Гарри. Ещё около получаса Адамсон рассматривал мои картины, а я весь извёлся за это время. Но, к счастью, он прервал повисшую в студии напряжённую тишину: - Луи, ты не будешь против, если я заберу все эти работы на выставку? – Адамсон указал на ту стопку бумаги и один холст рядом с ней. Я успокоился и обрадовался, потому что если Джон на самом деле хочет поместить все эти картины на выставку, то они будут занимать добрую её часть, и моё творчество на сто процентов не останется незамеченным. Даже ком в горле застыл от счастья, не давая словам благодарности вырваться из него. - Да, конечно. – Внезапно для меня самого, пожалуй, чувство радости затмилось другим, менее приятным, и улыбка сошла с моего лица. – Но, мистер Адамсон, многие из этих картин не закончены, как же… Джон оборвал меня на полуслове: - Именно об этом я хотел с тобой поговорить. – Он подошёл ближе ко мне и положил руку на плечо. – Луи, всё наброски, что я выбрал, прекрасны, и я уверен, что законченные картины будут не хуже, ибо я вижу – ты привык доводить дело до конца. Ты… - Джон опустил взгляд.- Ты не сможешь дорисовать их? Выставка на следующей неделе во вторник, и если ты закончишь хотя бы одну картину, я буду очень благодарен тебе. – Адамсон улыбнулся и заглянул мне в глаза. - Я закончу их все, мистер Адамсон, можете положиться на меня. Грубо говоря, у меня есть неделя. За неё мне нужно закончить три картины. Нет ничего невозможного в этом мире, конечно, но, чёрт возьми, так и с ума сойти можно, учитывая то, какого высокого качества должны быть работы. И главное – не скажу, что у меня очень много свободного времени. Институт никто не отменял, а вместе с ним и курсовые, и экзамены, и прочую нечисть. Кстати, с Гарри я-таки тоже хочу видеться. Но, с другой стороны, для достижения великой цели нужно жертвовать чем-то, не так ли? По крайней мере, в этом случае я готов на это – слишком высока плата за мою работу, чтобы от неё отказываться.

***

Всю неделю, начиная с ночи воскресенья и заканчивая ночью субботы, я упорно трудился над картинами. Самой первой я решил закончить ту, что появилась у меня позже всех – спящий Гарри. Формат небольшой, но эта картина просто обязана увидеть свет (не тот, что в конце тоннеля). Следом за ней под грифелем карандаша оказались две зарисовки Гарри на фоне моря, одну из которых я решил исполнить акварелью. Как назло именно эта неделя оказалась загруженной донельзя. Приходилось рисовать ночью, на парах, чем я выводил из себя преподавателя высшей математики. Мешки не пропадали у меня из-под глаз, а из руки не исчезала чашка крепкого кофе. Гарри даже начал волноваться за меня и пару раз спрашивал в чём, собственно, причина моего крайне нездорового вида, на что получал отмазки или вовсе невнятные ответы. Пускай выставка будет для него сюрпризом. Пожалуй, самой трудной для меня оказалась работа акварелью. В институте не особо-то порисуешь, так что этим я занимался исключительно по ночам. Как-то раз, засыпая, я случайно пролил воду на незаконченный рисунок. С того самого момента, не имея выбора, я решил, что эта картина будет выполнена в своеобразной технике, в народе называемой абстракцией. К субботе, как и просил Адамсон, я отдал ему законченные работы. Он остался доволен, даже чуть больше, чем просто доволен. После встречи с Джоном, я ушёл на заслуженный отдых до вторника и первым делом лёг спать. И не важно, что только шесть вечера. Нет, то, что я пообещал прийти к Зейну тоже не важно. Кажется, сейчас весь мир может рушиться вокруг, но с кровати я не встану. Когда я проснулся, было три ночи. Спать, конечно же, уже не хотелось, а от одной мысли о рисовании начинает тошнить. Решив попытать удачу, я зашёл в Facebook. Не часто там сижу, но сейчас мне элементарно нечем заняться. Как ни странно, оказалось, что Гарри тоже не спит. За моим «Привет» последовали расспросы со стороны парня о том, какого чёрта я не сплю, ведь и так на зомби похож. После тема медленно, но верно, сменилась на другую, более приятную и безобидную для меня. В конце концов, мы проболтали до половины шестого утра. Гарри отправился спать, а я бодрствовать. А что мне остаётся? Воскресенье и понедельник прошли незаметно, учитывая то, что пару раз пришлось встретиться с Адамсоном, ибо тот хотел удостовериться, что меня устраивает его выбор рамок и части зала для моих картин. В день открытия выставки Джон назначил мне встречу на девять утра в том здании, где выставка должна проходить. Хочу заметить, что в этот раз помещение разительно отличается от того, в котором проходила предыдущая выставка. Это гораздо больше, – двухэтажное - и его залы разделены массивными мраморными колоннами, подпирающими высокий потолок. Мне досталось неплохое место для картин, где они точно не останутся незамеченными. Перед открытием выставки мы ещё раз прошлись по залам, проверив каждую мелочь, ведь сюда должно прийти просто море народу, среди которого могут встретиться и влиятельные, важные личности. Это меня и радует, и пугает одновременно. В десять начали запускать первых посетителей – ранних пташек и по совместительству ярых фанатов искусства. Но их было мало – порядка десяти, так что большую часть людей на выставке сейчас составляют художники. Я жду Гарри, который обещался прийти. Я сказал, что, скорее всего, ему будет интересно взглянуть на парочку картин. Ну, и как бы невзначай заикнулся о том, что мои работы также будут там присутствовать. Тогда все сомнения кудрявого по поводу посещения пропали, и он чуть ли не поклялся, что придёт. Сейчас уже одиннадцать, а его всё нет. Я волнуюсь и чуть-чуть злюсь на него, почти автоматически отвечая благодарностью на все похвалы моих картин. В двенадцать я продолжал нервно поглядывать на часы каждые пять минут, а в час дня вовсе забросил это занятие. С фужером я брожу по залам, улыбаясь посетителям, общаясь с теми, кто запомнил меня по прошлой выставке. Около двух дня, когда я вовсе потерял надежду на визит Гарри, он пришёл. Мой Гарри. Он пришёл неожиданно – его силуэт появился в створках двери. На душе потеплело, а сердце начало биться быстрее, когда я увидел букет красных роз в его руках. Парень растерянно оглядывает огромный зал, стараясь увидеть в нём меня. Он прошёл вперёд, надеясь увидеть хоть одно знакомое лицо. Я заметил, что некоторые люди оборачиваются на него, а некоторые недоуменно смотрят, переводя взгляд с моих картин на него. В один момент Гарри заметил странные взгляды со стороны некоторых посетителей и, сведя брови к переносице, пошёл к тому сектору зала, в котором сейчас толпилось больше всего людей. Не сложно догадаться, что направился он именно туда, где висят мои работы. Я же удалился к картинам другого художника, – Джоша, вроде как – пожелав наблюдать за реакцией кудрявого оттуда. Всё повторяется, знаете, абсолютно всё: его по-детски счастливый взгляд, улыбка, восторженные возгласы и попытка найти автора картин. Я, решив не мучить ни себя, ни Гарри, подошёл к нему сам, опустив от смущения глаза. Он заключил меня в крепкие объятия, а когда выпустил, протянул букет: - Это тебе, Лу. Я не буду ничего говорить о твоих картинах, потому что у меня просто нет слов, чтобы описать весь восторг. Но… Почему ты не сказал мне раньше? – быстро протараторил Гарри. - Тогда бы не было сюрприза, - я улыбнулся, глядя на парня из-под опущенных ресниц. Около двух секунд он молчал, а потом прильнул к моим губам, пролепетав «Я люблю тебя». Я не видел, но чувствовал взгляды людей, в которых, как ни странно, нет ненависти. Может, просто они наконец, поняли, что любовь бывает не только между парнем и девушкой?